Демократия и сложность. Реалистический подход. Дзоло 2010. Серия п о лит и ческа яте ори я
 Скачать 7.66 Mb.
|
|
С. Contradictions of the Welfare State. London: Hutchinson, 1984. 60 C m .: Rawls /. A Well-Ordered Society. P. 6-8. II. Сложность И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ организационных структур, определяющих мотивы и планы индивидов. Для применения предписывающей схемы этики потребовалась бы предельная прозрачность политических, экономических и военных институтов, а кроме того, свободный доступ к исчерпывающей информации о предпосылках, лежащих в основе политических решений, и к предсказуемости последствий этих решений. Это означало бы, что циркулярность политической коммуникации способствовала бы становлению компетентного, активного и, по сути, однородного общественного мнения, способного осознанно выбирать общие ценности. Однако такие условия могут существовать только в идеализированной или моралистически абстрактной версии функционирования демократических институтов. Внимание, которое Ролз, как и все моралисты, почти исключительно отдает проблеме дистрибуции и предполагает далее, что все ценные и необходимые блага (которые Ролз называет первичными социальными благами) должны быть благами, поддающимися распределению. Нов сложных обществах, кажется, наблюдается противоположная ситуация первостепенными благами становятся блага, представляющие рассеянный интерес. Все более важными становятся такие элементы, как окружающая среда, энергия, мир, демографический баланс, информация, научные знания, защита от технологических опасностей. Это ценности, систему распределения или измерения которых придумать непросто62. Опуская другие детали, рассматривать которые здесь нет нужды, можно сказать, что оценка этих См Rawls /. Justice as Fairness: Political, not Metaphysical // Philosophy and Public Affairs. 1985. Vol. 14. № 3. P. 223-250; id., The Idea of an Overlapping Consensus // Oxford Journal of Le gal Studies. 1987. Vol. 7. № 1. P 1-25. 62 Cp.: Laslett P., Fishkin /. Introduction. P. 4-5. 63 Некоторые авторы соглашаются вести обсуждение на уровне Ролза, сосредоточивая критику на внутренних про- Д. Дзоло. Демократия и с ложность проблем, сделанная Ролзом, сводится к метавопро- су о политической функции неодоговорной теории справедливости. В этом отношении марксистская концепция идеологии или выдвинутая Парето идея дериваций при всей их абстрактности, как мне представляется, сохраняют известную значимость. Если моралистическая гипотеза, на которой основывается неодоговорная теория, совершенно избыточна с объяснительной или интерпретационной точки зрения (ведь людей удерживает в политическом сообществе вместе не нравственный консенсуса, как утверждал Юм, страх, потребность в безопасности и нужда, неодоговорная доктрина политически незначима не поэтому. Предлагая, пусть ив крайне характерных категориях, перечень, где в двух колонках изложены основания и условия, при которых осуществление демократической власти следует считать рационально оправданными обязательным сточки зрения государя или сточки зрения народа, эта доктрина может претендовать на введение в сознание граждан демократического политического обязательства как морального обязательства. Неодоговорную доктрину, как и любую другую мифологическую, религиозную и моральную легитима- тиворечиях его теоретической конструкции, нос точки зрения критики политического морализма это не представляет особого интереса см Harsanyi J.C. Can the Maximin-Princi- ple Serve as Basis for Morality? // American Political Science Re view. 1975. Vol. 69. № 2. P 594-606; HareR.M. Rawls’ Theory of Justice // Daniels N. (ed.). Reading Rawls. Oxford: Basil Blackwell, 1975. P 81-107; Scanlon T. Rawls’ Theory of Justice. Ibid. P. 169— 205; Barry B. The Liberal Theory of Justice. Oxford: Oxford Uni versity Press, 1973. 64 C m .: Seliger M. The Marxist Conception of Ideology. Cam bridge: Cambridge University Press, 1977; Bobbio N. Pareto e la critica delle ideologic // Bobbio N. Saggi sulla scienza politica in Italia. Rome-Bari: Laterza, 1977. P 79-107; Bobbio N L’ideologi in Pareto a in Marx. Ibid. P. 109-122. 65 См Ю м ДО первоначальном договоре // Юм Д. Малые произведения. М Канон, 1995. С. 130-152. I I . СЛОЖНОСТЬ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ цию установленного политического порядка, следует считать внутренним элементом этой политической системы это весьма сомнительная по своей действенности попытка достичь символического поглощения разочарования и нейтрализации несогласия путем эмоционального усиления демократического политического кода. В случае Ролза умиротворяющая умеренность посылок призвана оправдать в моральных категориях все, что в политическом смысле представляется средним или смешанным, например баланс свободы и равенства, мирные отношения между работниками и работодателями, смешанную экономику, примирение социального конфликта. В общем, мы имеем кантианскую версию притчи Менения Агриппы. Д. Дзоло. Демократия и с ложность iПолитика как селективное регулирование социальных рисков В этом заключительном разделе главы я выдвину утверждение о том, что вдохновленная системными исследованиями теория социальной сложности может внести важный вклад в построение реалистической концепции политики. Такая теория может стать альтернативой и моралистическим концепциям политики, и ложному реализму экономических или эмпирических теорий. В следующей главе я попробую показать, как, начав с концепции социальной сложности, можно разработать реалистический взгляд на проблему демократии. Принято считать, что суть политического реализма наиболее полно изложена в Государстве Платона в доводах Фрасимаха. Считается, что даже философию Макиавелли и элитистов можно, в сущности, свести к следующему тезису политику регулируют не принципы справедливости, а интересы сильнейшего. Действительно, справедливость сама по себе в любом кон Habermas ]. Zur Rekonstrutrion desa Historischen Materialis mus. Frankfurt a. M.: Suhrkamp Verlag, 1976. P. 273-276. 86 II. Сложность И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ кретном случае совпадает с преимуществами тех, кто стоит у власти в государстве, будь то государь или олигархия. Таким образом, политика, по-видимому, сводится к вопросам голой силы, угрозы, предательства или обмана. Но при такой формулировке вопросов политики доводы Фрасимаха представляются частичным, уменьшенным, редуцированным выражением того, что мне кажется истинной сутью теоретического стержня политического реализма. Политический реализм не является упрощенной концепцией противоположности интересов правителей и управляемых, противоположности, при которой выигрыши одних равны проигрышам других. Напротив, подлинный характер этой противоположности, делающий ее по-прежнему значимой для современных обществ, следует усматривать в конфликте между универсалистской природой идеи справедливости и узостью интересов, действующих на политической арене. Как исстари утверждали представители классического реализма, от эпикурейцев до Макиавелли, Гвиччардини и теоретиков raison d 'e ta t , политика — сфера несправедливости, а благоразумия. Справедливость налагает обязанность уважать всех граждан и стремиться к благу всех, гарантируя, что все получают то, что им причитается в соответствии с принципом естественного равенства людей. Благоразумие, напротив, рекомендует субъектам политики умно и изобретательно использовать власть как средство сохранения и, вполне возможно, пре умножения собственных интересов и, таким образом, владений и престижа своей группы или своей политической партии67. В этой концепции мы видим корень классического различия между пессимистическим отношением к человеческой природе, в рамках которого политику неизменно рассматривают как несовместимую с этикой О чем недвусмысленно говорил Цицерон в своем трактате «О республике. III. р. XV. 87 и оптимистическим отношением к природе человека, утверждающим универсализм политики и ее совместимость с ценностями. Это оптимистическое отношение позволяет считать, что функция политики заключается в направленной к общему благу гармонизации интересов. Именно эта оптимистическая позиция лежит в основе философии Аристотеля, томизма, ес тественно-правовой основы протестантизма итак называемой социальной доктрины римско-католической церкви — традиции, которая клеймит политический реализм Макиавелли как вероломную и нигилистическую, а Государя Макиавелли считает работой дьявола»68. «Древнеевропейская традиция, неважно, представлена ли она Платоном или Цицероном, протестантскими проповедниками XVIII века или иезуитами, Фридрихом Великим или римскими понтификами, неявно склонна считать доводы политического реализма проявлением иррациональности или эмоциональности, как индивидуалистическое отрицание морального единства человеческого рода или, говоря проще, как восхваление воли к власти, враждебной социальной солидарности и демократическим ценностям. Сформулированными более грамотно (например, Апелем и Ролзом) доводами реализма пренебрегают как неважными для этико-политических дебатов. И даже Хабермас вслед за Ханной Арендт доказывает наличие у политической коммуникации неявного этического измерения. То есть Хабермас утверждает, что люди, выдвигающие политические доводы, автоматически помещают себя в трансцендентальное измерение практического разума. Отсюда, по-видимому, следует, что Д. Дзоло. Демократия и с ложность Это выражение использовано кардиналом Реджинальдом Поулом. 69 См Habermas ). Moralbewusstsein und kommunikativess Handeln. Frankfurt а. M.: Suhrkamp Verlag, 1983. P. 53-125. Engl, transl. Cambridge: Polity Press, 1990; Habermas J. Die nach holende Revolution. Frankfurt a. M.: Suhrkamp Verlag, 1990. 88 тезисы политического реализма в той мере, в какой они отрицают рациональный и моральный аспекты политической коммуникации, низводят себя к аргументам, обреченным на провал. Только политическое молчание — отрицание политики посредством апатии или терроризма — было бы совместимо с отказом от трансцендентального измерения политики. Со своей стороны, я не верю, что аргументы политического реализма обречены на провал. Напротив, они могут оказаться полезными в постижении специфической логики политического действия ив проведении различий между этой логикой и логикой других функциональных кодов, прежде всего логикой морального кода. Как я понимаю, в этом и заключается особая важность этих аргументов для обществ, запутавшихся в процессах усиливающейся дифференциации и нарастающей социальной сложности. Однако тем не менее необходимо избавить реалистическую позицию от традиционно присущего ей пессимистического отношения к человеку. В сущности, это метафизический выбор, впервые сделанный Августином и присутствующий в очень ясной форме в трудах Ма киавелли. У Макиавелли, по крайней мере в Государе, политика — это сфера, где способность человека Лично я согласен с мнением Никола Маттеуччи о том, что Государь — самая увлекательная и самая глубокая из работ Макиавелли» (Matteuci N. La ricerca dellordine politico’. Bologna: II Mulino, 1984. P. 63). Соответственно, я не разделяю спровоцированной Ф. Гилбертом и Дж.Г.А. Поукоком тенденции рассматривать Рассуждения, в которых Макиа велли закладывает основы современной республиканской традиции, в качестве самой важной из работ великого флорентийца. Разумеется, это не мешает мне признавать, что такая интерпретация представляет научный интерес. См Gilbert Е Machiavelli and Guicciardini. Princeton (NJ): Prince ton University Press, 1965; Pocock J.G.A. The Machiavellian Tra dition: Florentine Political Thought and the Atlantic Republi can Tradition; Skinner Q. Machiavelli. Oxford: Oxford Universi ty Press, 1981. Дэвид Хелд также следует этой интерпретации см Held D. Models of Democracy. Cambridge: Polity Press, 1987. P. 43-47. I I . СЛОЖНОСТЬ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ к злу, коварству, двуличию, агрессии и влечение к власти проявляются наиболее ярко. Государь всегда должен помнить о том, что люди притворщики, бегут от опасности, жадны до наживы. В противоположность оптимистическому взгляду классических моралистов и гуманистов, таких как Сенека и Джованни Понтано, эффективная политика должна непременно демонстрировать, что эгоизм — неискоренимая составляющая человеческого духа. Таким образом, автономия политики — это автономия мирских целей, противопоставляемых духовным целям христианской этики и гуманистической культуры. По моему мнению, этот пессимизм составляет одно из ограничений классического реализма — остаток универсалистской концепции этики, которая по-преж нему продолжает оценивать политику в нравственных категориях, одновременно осуществляя автономию политики или отстаивая ее. Наряду с прочим это обнаруживает грубость консервативного реализма, проповедуемого виргинской школой общественного выбора, особенно если принять во внимание недавний пересмотр аксиомы эгоизма Гордона Таллока в форме закона Таллока», утверждающего, что люди альт руистичны 5% времени»72. Думаю, для того чтобы быть философски оправданным, политический реализм не нуждается в пессимистическом взгляде на человека. Я отвергаю мнение, что существуют решающие, выводимые из некоей гипотетической человеческой природы или извлекаемые из исторического опыта доводы, которые могут либо легитимировать принятие пессимистического взгляда вслед за Августином, либо, напротив, породить оптимистический взгляд, присущий, в частности, Руссо или Канту. История полна примеров великодушия и самопожертвования, доходящих до предельного Макиавелли Н Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. Государь. М РОССПЭН, 2002. 72 См Rowley С.К. Democracy and Public Choice. P. Д. Дзоло. Демократия и с ложность. Сложность И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ героизма, точно также как она полна примеров разнообразной жестокости, что с избытком продемонстрировал наш век. Нет нужды даже провозглашать приверженность позиции морального нигилизма, ибо нет ни малейшей причины утверждать, что опровержение универсалистской этики непременно предполагает отрицание всех форм морального опыта. Действительно, согласно взгляду, высказанному еще в древности Эпикуром, именно в момент, когда человек выходит за пределы духа политики, становится возможным нравственный опыт дружбы и глубокой общности. На мой взгляд, в современных обществах политический реализм находит основание в самом процессе функциональной дифференциации и сопряженном с этой дифференциацией увеличении сложности. В сложных обществах мораль и политика получают выражение в отчетливо дифференцированных сферах опыта и подчинены кодам, которые нельзя наложить друг на друга, не рискуя при этом нарушить их функционирование и общий смысл. Другими словами, в таких обществах нарастает семантический разрыв между сферой морали и сферой политики. Единственный взгляд на человечество, которого требует данное реалистическое основание политики, выражается в утверждении исторической, а неестественной или онтологической природы человеческих способностей наряду с признанием исключительной пластичности людей. Как и Арнольд Гелен, под пластичностью я имею ввиду разнообразие и неде терминированность импульсов и, следовательно, поведенческих ориентаций h o m o sa p ien s , отсутствие у людей специализации инстинктов и свойственную людям открытость миру. Эти особенности позволяют нам уменьшать сложность среды посредством весьма свободных символических и манипулятивных действий, которые не должны детерминистски соотно- 73 См Gehlen А Der Mensch. Seine Natur and seine Stellung in der Welt. Engl, transl. P. 24-37. 91 к злу, коварству, двуличию, агрессии и влечение к власти проявляются наиболее ярко. Государь всегда должен помнить о том, что люди притворщики, бегут от опасности, жадны до наживы. В противоположность оптимистическому взгляду классических моралистов и гуманистов, таких как Сенека и Джованни Понтано, эффективная политика должна непременно демонстрировать, что эгоизм — неискоренимая составляющая человеческого духа. Таким образом, автономия политики — это автономия мирских целей, противопоставляемых духовным целям христианской этики и гуманистической культуры. По моему мнению, этот пессимизм составляет одно из ограничений классического реализма — остаток универсалистской концепции этики, которая по-преж нему продолжает оценивать политику в нравственных категориях, одновременно осуществляя автономию политики или отстаивая ее. Наряду с прочим это обнаруживает грубость консервативного реализма, проповедуемого виргинской школой общественного выбора, особенно если принять во внимание недавний пересмотр аксиомы эгоизма Гордона Таллока в форме закона Таллока», утверждающего, что люди альт руистичны 5% времени»72. Думаю, для того чтобы быть философски оправданным, политический реализм не нуждается в пессимистическом взгляде на человека. Я отвергаю мнение, что существуют решающие, выводимые из некоей гипотетической человеческой природы или извлекаемые из исторического опыта доводы, которые могут либо легитимировать принятие пессимистического взгляда вслед за Августином, либо, напротив, породить оптимистический взгляд, присущий, в частности, Руссо или Канту. История полна примеров великодушия и самопожертвования, доходящих до предельного Макиавелли Н Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. Государь. М РОССПЭН, 2002. 72 См Rowley С.К. Democracy and Public Choice. P. Д. Дзоло. Демократия и с ложность. Сложность И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ героизма, точно также как она полна примеров разнообразной жестокости, что с избытком продемонстрировал наш век. Нет нужды даже провозглашать приверженность позиции морального нигилизма, ибо нет ни малейшей причины утверждать, что опровержение универсалистской этики непременно предполагает отрицание всех форм морального опыта. Действительно, согласно взгляду, высказанному еще в древности Эпикуром, именно в момент, когда человек выходит за пределы духа политики, становится возможным нравственный опыт дружбы и глубокой общности. На мой взгляд, в современных обществах политический реализм находит основание в самом процессе функциональной дифференциации и сопряженном с этой дифференциацией увеличении сложности. В сложных обществах мораль и политика получают выражение в отчетливо дифференцированных сферах опыта и подчинены кодам, которые нельзя наложить друг на друга, не рискуя при этом нарушить их функционирование и общий смысл. Другими словами, в таких обществах нарастает семантический разрыв между сферой морали и сферой политики. Единственный взгляд на человечество, которого требует данное реалистическое основание политики, выражается в утверждении исторической, а неестественной или онтологической природы человеческих способностей наряду с признанием исключительной пластичности людей. Как и Арнольд Гелен, под пластичностью я имею ввиду разнообразие и неде терминированность импульсов и, следовательно, поведенческих ориентаций h o m o sa p ien s , отсутствие у людей специализации инстинктов и свойственную людям открытость миру. Эти особенности позволяют нам уменьшать сложность среды посредством весьма свободных символических и манипулятивных действий, которые не должны детерминистски соотно- |