Барт - SZ. Статья Г. К. Косикова Издание второе, исправленное урсс, Москва 2001
 Скачать 1.55 Mb.
|
|
«перед вами загадка», и уклончивый (или отсроченный) ответ на нее: ведь если бы дискурс не позаботился о том, чтобы отправить собеседников к отдаленному диванчику, мы немедленно узнали бы разгадку — узнали бы, откуда взялось состояние Ланти (однако в этом случае рассказчику нечего было бы рассказывать) (ГЕРМ. Загадка 2 : загадывание и отсроченный ответ). (16) Никто не знал, откуда взялась семья де Ланти, *3десь возникает новая загадка, которая тематизируется (Ланти, как оказывается, это семья), загадывается (перед нами загадка) и формулируется (откуда взялась эта семья?), причем все три компонента объединяются в пределах одной фразы (ГЕРМ. Загадка 3 : тема, загадывание, формулирование). (17) что послужило источником ее огромного, оцениваемого в несколько миллионов состояния — торговля ли, грабеж или пиратство, или богатое наследство. *ГЕРМ. Загадка 2 (состояние Ланти) : формулирование. (18) Все члены семьи говорили по-итальянски, по-французски, по-испански, по-английски, по-немецки с совершенством, дающим возможность предположить, что они подолгу жили среди всех этих народов. Были ли они цыгане? или потомки морских пиратов? *3десь появляется новая сема — интернациональный характер семейства Ланти, члены которого говорят на пяти культурных языках того времени. Эта сема подсказывает истину (двоюродный дед Ланти в прошлом был международной знаменитостью, а все названные языки — это языки музыкальной Европы), но раскрывать эту истину дискурс отнюдь не торопится: с точки зрения дискурсивной морали, важно лишь одно — чтобы эта сема и в дальнейшем не вступила в противоречие с истиной (СЕМ. Интернациональность). **В нарративном же плане движение загадки заключается в том, что она ведет от вопроса к ответу, опосредованному целой серией ретардаций. Главными средствами ретардации являются притворство, превратный ответ и ложь, объединяемые нами под общим названием обмана. Прибегнув к недомолвке, дискурс уже успел однажды солгать; назвав возможные источники состояния Ланти (торговля, грабеж, пиратство, наследство), он умолчал о его подлинном происхождении — о том, что их дядюшка был знаменитым певцом-кастратом, находившимся на содержании; теперь же он лжет открыто — посредством энтимемы, большая посылка которой сама является ложью: 1. Полиглотами бывают только цыгане да морские пираты. 2. Ланти — полиглоты. 3. Ланти ведут свое происхождение от цыган или морских пиратов (ГЕРМ. Загадка 3 : обман читателя дискурсом). 54 (19) — A хотя бы и самого дьявола! — говорили молодые политиканы. — Приемы у них прекрасные. — Если бы я даже знал, что граф де Ланти разграбил дворец какого-нибудь африканского бея, я и то женился бы на его дочери! — восклицал какой-то великосветский философ. *РЕФ. Этническая психология : циничный Париж. (20) Да и кто в самом деле не пожелал бы жениться на шестнадцатилетней Марианине, красота которой казалась живым воплощением фантазии восточных поэтов. Подобно дочери султана в сказке о Лампе Аладина, ей следовало бы скрывать свое лицо под покрывалом. Ее пение затмевало несовершенный талант таких знаменитостей, как Малибран, Зонтаг или Фодор, у которых какое-нибудь одно выдающееся качество всегда нарушало совершенство целого. Марианина же умела соединить в своем пении доведенные до одинакового совершенства чистоту звука, изумительную чуткость, чувство ритма и интонации, задушевность и технику, строгую выдержанность и проникновенность. Эта девушка была олицетворением тайной поэзии, связующей воедино все искусства и неуловимой для тех, кто ее ищет. Мягкая и скромная, образованная и остроумная, Марианина затмевала всех, за исключением разве только своей матери. *РЕФ. Хронология (Мариани не было шесть лет, когда ее отец купил особняк Карильяно и т. п.). **РЕФ. Гномический код («Во всех искусствах есть...» и т. п.) и код литературный (восточные поэты, «Тысяча и одна ночь», Аладин). ***Почему столь совершенен музыкальный талант Марианины? Потому что в нем соединились обычно разрозненные качества. Аналогичный вопрос: почему Замбинелле удалось обворожить Сарразина? Потому что в ее теле соединились все совершенства, которые он по отдельности встречал у различных натурщиц (№ 220). В обоих случаях возникает мотив расчлененного (или целостного) тела (СИМВ. Тело, собранное воедино). ****Красота молодой девушки соотнесена с определенным культурным кодом, в данном случае — литературным (но он может оказаться также живописным или скульптурным). Перед нами — одно большое общее литературное место — Женщина, копирующая Книгу. А это значит, что всякое тело есть не что иное, как цитация — цитация чего-то уже-написанного. Источником желания становится статуя, картина или книга (Сарразин будет отождествлен с Пигмалионом, № 229) (СИМВ. Репродукция тел). XVI. Красота Красота (в отличие от уродства) поистине неизъяснима: она способна обнаруживаться, утверждаться, вновь и вновь заявлять о себе в любой части человеческого тела, но описанию она не поддается. Будучи такой же пустотой, как и сам бог, она может сказать о себе лишь одно: я есмь та, кто есмь. Вот почему дискурсу приходится довольствоваться констатацией совершенства тех или иных деталей, а «все прочее» отдавать на откуп коду, лежащему в основании всякой красоты, — коду Искусства. Иными словами, красота способна явить себя лишь в форме цитации: единственный способ сказать нечто о красоте Марианины — это уподобить ее дочери султана; Марианина унаследовала от своей модели не только красоту, но и дар слова; если предоставить красоту самой себе, лишить ее опоры в предшествующем 55 коде, она будет обречена на немотствование. Ей вообще отказано в прямом предикате; единственно доступные для нее предикаты — это либо тавтология (совершенный овал лица), либо сравнение (прекрасна, как мадонна Рафаэля, как мечта, изваянная из камня и т. п.); тем самым красота сразу же отсылает ко всему бескрайнему пространству кодов: прекрасна, как Венера? А Венера? Прекрасна, как кто? Как она сама? Как Марианина? Единственный способ прекратить эту перекличку прекрасных предметов — утаить красоту, привести ее к молчанию, к состоянию неизреченности, афазии, скрыть от взоров ее референт, набросить на дочь султана покров, утвердить код, не обнаружив (не скомпрометировав) при этом его происхождения. Между тем существует такая риторическая фигура, которая способна восполнить зияющую пустоту компарата, безоглядно вверяющая его существование слову компаранта: эта фигура — катахреза (в самом деле, невозможно как-либо иначе обозначить «крылья» мельницы или «ручки» кресла; однако же и «крылья» и «ручки» суть не что иное, как прямые и непосредственные метафоры) — фигура, быть может, еще более фундаментальная, нежели метонимия, фундаментальная именно потому, что при ней пустует место компарата; она и является воплощенной фигурой красоты. (21) Приходилось ли вам когда-либо встречать женщин, победоносная красота которых не вянет под влиянием протекающих лет и которые в тридцать шесть лет еще более привлекательны, чем они были пятнадцатью годами раньше? Их лицо отражает пламенную душу и словно пронизано светом; каждая черта его светится умом, каждый уголок кожи обладает каким-то трепетным блеском, особенно при свете вечерних огней. Глаза их, полные обаяния, притягивают и отталкивают, говорят или замыкаются в молчании; их походка полна непосредственности и утонченного искусства; в их голосе звучит неиссякаемое богатство интонаций, кокетливо нежных и мягких. Их похвалы способны игрой сопоставлений польстить самому болезненному самолюбию. Движение их бровей, малейшая искорка, вспыхнувшая в глазах, легкая дрожь, скользнувшая по губам, внушают нечто вроде священного ужаса тем, кто ставит в зависимость от них свою жизнь и счастье. Неопытная в любви и поддающаяся впечатлению красноречивых слов девушка легко может стать жертвой соблазнителя, но, имея дело с такими женщинами, мужчина должен, подобно господину де Жокуру, уметь подавить крик боли, когда горничная, пряча его в уборной, ломает ему, прищемив дверью, два пальца. Любить этих властных сирен, не значит ли это ставить на карту свою жизнь? И должно быть именно поэтому мы так страстно их любим! Такова была графиня де Ланти. *РЕФ. Хронология (Г-же де Ланти исполнилось тридцать шесть лет в момент, когда...; это замечание несет либо функциональное, либо информативное значение, что как раз и имеет место в нашем случае). **РЕФ. Легенды о любви (г-н де Жокур) и альковная типология женщин (зрелой женщине отдается предпочтение перед неопытной девушкой). ***Если Марианина была копией, списанной с «Тысячи и одной ночи», то тело госпожи де Ланти восходит к другой Книге — книге Жизни («Приходилось ли вам когда-нибудь встречать женщин...»). Эта книга была написана мужчинами (подобными г-ну де Жокуру), которые сами принадлежали легенде, т. е. чему-то такому, что следует 56 прочитать, чтобы иметь возможность говорить о любви (СИMB. Репродукция тел). ****В отличие от дочери, г-жа де Ланти описана так, что ее символическая роль совершенно ясна: вместо биологической оси двух противоположных полов (побуждающей нас к совершенно бесплодной операции — отнести всех женщин, фигурирующих в новелле, к одному и тому же классу) она создает символическую ось кастрации (СИМВ. Ось кастрации). XVII. Поле кастрации На первый взгляд в «Сарразине» предложена исчерпывающая структура биологических полов (два противоположных члена, один смешанный и один нейтральный). Эту структуру можно определить в фаллических терминах: 1. быть фаллосом (это мужчины: рассказчик, г-н де Ланти, Сарразин, Бушардон); 2. обладать им (это женщины: Марианина, г-жа де Ланти, молодая женщина — возлюбленная рассказчика и Клотильда); 3. быть фаллосом и обладать им (это андрогины: Филиппе и Сафо); 4. не быть им и не обладать им (кастрат). Однако такая классификация неудовлетворительна. Принадлежа к одному биологическому классу, женщины, тем не менее, играют различную символическую роль: мать и дочь де Ланти противопоставлены друг другу (текст говорит об этом достаточно ясно), г-жа де Рошфид как бы раздвоена, выступая то в роли ребенка, то в роли королевы; Клотильда никак не определена, а Филиппе, которому присущи как женские, так и мужские черты, не имеет ничего общего с Сафо, приводящей Сарразина в ужас (№443); и наконец, что важнее всего, ни один из мужчин в новелле не является воплощением полноценной мужественности: один из них хил и невзрачен (г-н де Ланти), другой обнаруживает материнские инстинкты (Бушардон), третий покорен Женщине-Королеве (рассказчик), а четвертый (Сарразин) «унижен» до крайности — до кастрации. Таким образом, классификация по признакам пола не может считаться удачной, и нам придется поискать другие, релевантные признаки. Требуемую структуру позволяет обнаружить г-жа де Ланти: будучи противопоставлена своей — пассивной — дочери, г-жа де Ланти является олицетворением активного начала: она властвует над временем (бросает вызов собственному возрасту) и излучает свет (излучение — это действие на расстоянии, высшая форма могущества); расточая похвалы, играя сопоставлениями, создавая язык, благодаря которому мужчина находит свое место, она оказывается воплощением извечного Авторитета, Тираном, чей безмолвный питеп повелевает жизнью и смертью; она — буря и покой; главное же, пожалуй, состоит в том, что она способна причинять мужчинам увечья (ведь недаром г-ну де Жокуру пришлось потерять свой «палец»). Одним словом, предвещая Сафо, которая внушает Сарразину такой ужас, г-жа де Ланти обладает властью кастрировать, она наделена всеми фантазматическими атрибутами Отца — могуществом, завораживающей силой, первородным авторитетом, способ- 57 ностью устрашать и способностью кастрировать. Итак, символическое поле отнюдь не совпадает с полем биологических полов; оно представляет собою поле кастрации, организованное по принципу кастрирующий/кастрируемый, активный/пассивный. Именно в этом поле происходит релевантное распределение персонажей новеллы. Носителями активной кастрации следует считать г-жу де Ланти, Бушардона (удерживающего Сарразина вдали от половой любви) и Сафо (мифический персонаж, несущий угрозу для скульптора). А кто же является носителем пассивного начала? это — «мужчины» — Сарразин и рассказчик, вовлеченные в поле кастрации: первый желает кастрации, а второй о ней рассказывает. Что касается самого кастрата, то было бы неверно и неоправданно видеть в нем воплощение кастрированности; во всей этой системе он играет роль слепого (причем подвижного) пятна; постоянно перемещаясь между активным и пассивным полюсами, он, будучи кастрирован, кастрирует сам; то же касается и г-жи де Рошфид: затронутая кастрацией, о которой ей пришлось услышать, она тут же вовлекает в нее рассказчика. Что же до Марианины, то ее символическую сущность можно будет определить лишь одновременно с сущностью ее брата Филиппе. (22) Филиппа, брат Марианины, так же как и его сестра, унаследовал ослепительную красоту своей матери. Говоря короче, этот юноша был живым воплощением Антиноя, только более хрупкого телосложения. Но как гармонично сочетаются с юношеской незрелостью эти худощавые и изящные формы, когда смуглая кожа, густые брови и огонь, горящий в бархатистых глазах, являются залогом мужественных страстей и благородных увлечений в будущем! Если для молодых девушек Филиппа был олицетворением идеала мужчины, то их мамаши также не забывали о нем, считая его одной из наиболее выгодных партий во Франции. *РЕФ. Искусство (античное). **СЕМ. Богатство (одна из наиболее выгодных партий во Франции) и Средиземноморскость (смуглая кожа, бархатистые глаза). ***Юный Филиппо существует только как копия двух моделей — матери и Антиноя: биологической и хромосомной Книги, а также Книги скульптуры (без которой красота осталась бы нема: «говоря короче», осталась бы Антиноем; но что еще можно сказать? и что сказать тогда об Антиное?). (СИМВ. Репродукция тел). ****СИМВ. Ось кастрации. Женские черты Филиппо, правда, тут же подправленные с помощью эвфемизма («густые брови», «мужественные страсти»); ведь достаточно сказать о юноше, что он красив, как он немедленно феминизируется, оказывается в стане женщин, воплощающем активное начало кастрации; между тем на протяжении всего сюжета Филиппо не имеет к кастрации ни малейшего отношения; в таком случае спрашивается: какую же символическую роль могут играть Филиппо и Марианина? XVIII. Потомство кастрата С сюжетной точки зрения ни Филиппо, ни Марианина не играют сколько-нибудь существенной роли: Марианина примет участие лишь в малозначительном эпизоде с перстнем (эпизоде, призванном привлечь внимание к тайне семейства Ланти), тогда как существо- 58 вание Филиппе семантически сводится к тому, чтобы присоединиться (в силу двойственности своей морфологам, а также по причине нежного, хотя и заботливо-тревожного отношения к старцу) к клану женщин. Мы видели, однако, что этот клан определяется не принадлежностью к биологическому полу, но представляет собой поле кастрации. Между тем ни Марианина, ни Филиппе не наделены чертами, свойственными кастрирующим персонам. В чем же, в таком случае, их символическая роль? А вот в чем: оба, и брат и сестра, женственны потому, что являются «женскими» отпрысками г-жи де Ланти (материнская наследственность в них подчеркнута), т.е. отпрысками Замбинеллы (г-жа де Ланти приходится Замбинелле племянницей): они нужны для того, чтобы в них вспыхнуло пламя женственности самой Замбинеллы. Смысл таков: если бы у Замбинеллы были дети (парадокс, выявляющий тот самый изъян, олицетворением которого служит Замбинелла), то, по закону наследственности, они как раз и оказались бы теми изящными, женственными существами, которыми являются Марианина и Филиппе, — так, словно в душе Замбинеллы всегда жила мечта о нормальности, жила некая телеологическая сущность, утраченная кастратом, и этой сущностью было не что иное, как женственность — прародина, возродившаяся в потомках — Марианине и Филиппе — вопреки зияющему пробелу кастрации. (23) Красота, богатство, ум и привлекательность этих двух детей перешли к ним исключительно от матери. *Откуда взялось богатство де Ланти? На эту загадку 2 дискурс отвечает: от графини, от женщины. Таким образом, в соответствии с правилами герменевтического кода, здесь возникает разгадка (по крайней мере, частичная), дается как бы кусочек ответа. Вместе с тем истина тонет в перечислении; поток паратаксиса подхватывает ее, крутит, не отпускает и в конечном счете так и не отдает обратно: налицо, стало быть, некое притворство, обман, затрудняющие (или отсрочивающие) появление разгадки. Будем называть эту смесь истины и обмана, эту неполную разгадку и невнятный ответ экивоком (ГЕРМ. Загадка 2 : экивок). **(СИМВ. Репродукция тел) (тела детей суть копии материнского тела). (24) Граф де Ланти был мал ростом и безобразен, с лицом, изрытым оспой; мрачный, как испанец, и скучный, как банкир. Впрочем, его считали глубоким политиком, возможно, потому, что он редко смеялся и постоянно цитировал Меттерниха и Веллингтона. *РЕФ. Психология народов и профессий (Испанец, Банкир). **Роль г-на де Ланти невелика: банкир и хозяин на балу, он позволяет подключить к повествованию миф о парижских Финансовых Тузах. Он выполняет символическую функцию: его уничижительный портрет исключает его из числа наследников Замбинеллы (преемников Женственности); это — незначительный, неприметный отец, принадлежащий в новелле к группе не полноценных, кастрированных мужчин, которым неведомо наслаждение; роль его сводится к тому, чтобы укрепить парадигму кастрирующий/кастрируемый (СИМВ. Ось кастрации). 59 (25) Эта таинственная семья была столь же притягательна, как поэма Байрона, неясности которой по-разному толковались каждым членом высшего общества: возвышенные и темные песнопения, выливающиеся строфа за строфой. *РЕФ. Литература (Байрон). **ГЕРМ. Загадка 3 : тема и загадывание («Эта таинственная семья»). ***Эта семья, словно явившаяся со страниц байроновской Книги, сама есть не что иное, как книга, излагаемая строфа за строфой: писатель-реалист убивает свое время на то, чтобы неустанно ссылаться на всевозможные книги: реальное для него — это то, что уже было когда-то и кем-то написано (СИМВ. Репродукция тел). (26) |