Парсонс Т. О структуре социального действия, монография. Талкотт Парсонс. О структуре социального действия

• Название: Талкотт Парсонс. О структуре социального действия
• Анкор: Парсонс Т. О структуре социального действия, монография.doc
• Дата: 21.08.2017
• Размер: 5.67 Mb.
• Имя файла: Парсонс Т. О структуре социального действия, монография.doc
• Тип: Документы; #8413
• Категория: Социология. Политология
• страница: 46 из 77

внутренни­ми инструментальными обязанностями в семье (женщи­на как «хранительница очага») и имеют тенденцию свя­зываться, как правило, с женской ролью.

В такой ситуации возникает целый ряд факторов, содействующих определенному разграничению половых ролей вообще, что препятствует получению женщиной высокого статуса в профессиональной системе, а также возможности для нее конкурировать за профессиональ­ный успех или профессиональный статус. Вероятно, глав­ная функциональная основа этого процесса заключает­ся в том, что для общества значение имеет роль матери, когда она выполняется внутри семьи. Отсюда так важ­но, чтобы статус мужа и жены был равным. Профес­сиональная же конкуренция имеет тенденцию диффе­ренцировать их (супругов) по статусу, а не уравнивать. Замужняя женщина в нашем обществе, как правило, не конкурирует прямо за профессиональный статус и его первичные символы с мужчиной своего класса. Можно сказать, что такое разграничение половых ролей способ­ствует интеграции членов семьи, так что исключительно важные функции социализации, включенные в роль отца, сохраняются. Очевидно, однако, что такая ситуация пре­пятствует равенству возможностей, ибо женщину, неза­висимо от ее дееспособности, склонны включать в более узкую сферу функций, чем мужчину, и отстранять, по

крайней мере относительно, от некоторых статусов, об­ладающих наиболее высоким престижем¹⁸.

Яркий пример такой сегрегации половых ролей мож­но наблюдать в символизме стиля одежды у мужчин — это почти униформа, исключая отдельные виды спортив­ной одежды. Женское платье, напротив, отличается изощренностью и индивидуальностью вкуса, и в соответ­ствии с ним намеренно украшаются волосы, лицо и т.д., что совершенно недопустимо для мужчин. Что такого рода дифференциация вовсе не свойственна «человечес­кой природе» вообще, можно доказать двумя примера­ми из разных областей. Тот, кто хорошо знаком с общи­нами консервативного сельского типа, знает, что в них существует обычно очень тесный параллелизм в одежде обоих полов, как рабочей, будничной, так и «лучших вос­кресных» нарядов, которые отличаются приблизитель­но одинаковой изощренностью у того и у другого пола. В качестве другого примера мы можем указать аристокра­тическое общество Европы XVIII века, в котором мужс­кая одежда ничем не отличалась от женской по своей изощренности: пудреные парики, кружевные воротнич­ки и манжеты, разноцветные пиджаки и жилеты, атлас­ные штаны и серебряные пряжки не считались призна­ком феминизации, как они, несомненно, были бы расценены в нашем обществе.

¹⁸ Соответствующие аспекты американской системы родства, связанные с профессией и стратификацией, обсуждаются более подробно выше, в дру­гих статьях данного сборника (имеется в виду сборник «Essays in Sociological teory ». — Прим. пер.) См. также об американской системе в целом: RobinМ. WilliamsJr. American Society, ch. 5.
В целом же основные черты нашей системы страти­фикации, по-видимому, следует рассматривать как ре­зультирующую тенденций к институционализации про­фессиональной системы, включающей в себя роли в единицах, формирующих аскриптивно-квалитативную сферу, и в управляющих системах, с одной стороны, и роли в системах родства — с другой. Территориальные общины, основанные независимо друг от друга, — оди­наково участвуют в сельско-городской и региональной дифференциации. Но по сравнению с другими общества­ми отличительной чертой нашего населенного пункта яв­ляется высокая мобильность его населения, так что об­щина такого населенного пункта зависит прежде всего от системы профессиональных ролей, а не наоборот. И расселение внутри общины имеет тенденцию (в рамках доступности места работы) зависеть от дохода семьи, а не быть независимой детерминантой.

Другой возможный путь возникновения в диффуз­ной солидарности дифференциации по статусу — это эт­ническая принадлежность. Возможно, что в определен­ных аспектах наиболее важным после сельско-городских и региональных моментов принципом, независимым от профессии и родства и прямо с ним не связанным, явля­ется религиозная принадлежность. Положение негров даже в северных штатах США — наиболее яркий тому пример. Но несмотря на рассеянность членов разных эт­нических групп по классовым структурам различных уровней, нация стремится в определенной мере сохранить свои относительно независимые «пирамиды». Значение нации при естественном ходе развития общества нашего типа будет, по-видимому, уменьшаться. До каких пре­делов может идти этот процесс, довольно трудно пред­сказать. С одной стороны, наша система, как мы уже ска­зали, принадлежит к типу, для которого характерна большая свобода («несвязанность »), чем для большинства других, и это обеспечивает сохранение этнических пере­городок. Тенденция эта усиливается также этническим традиционализмом — этим защитным свойством против неуверенности. С другой стороны, действуют очень мощ­ные силы аккультурации, которые стремятся опрокинуть традиции этнического разделения. Мы должны учитывать этнический фактор как вторичный принцип модифика­ции стратификационной модели, но не считать его вовсе не имеющим никакого значения.

Этническая проблема, по-видимому, влияет на сис­тему стратификации двумя основными путями. Во-пер­вых, система ценностей этнической группы может отли­чаться от системы ценностей, господствующей в обществе в целом. А следовательно, при определенной степени терпимости (в данном более широком обществе) она ожет иметь тенденцию к образованию внутри этого более широкого общества несколько отличного от него под-общества, в котором осуществлялись бы ценности дан­ной культуры. При этом действия членов таких этничес­ких групп должны интерпретироваться исходя из их соб­ственной культуры, отличной от культуры более широ­кого общества, включая сюда их собственную внутрен­нюю стратификацию и те способы, которыми они могут, согласно своим ценностям и своими собственными путя­ми, вырабатывать систему основных классов¹⁹.

¹⁹ Цример: негры в американском обществе — независимая национальная ультура, которая была культурой минимального значения; в Италии же и ападной Европе евреи были примером того, что такая национальная куль­тура может иметь большое значение.
Второй путь модификации (стратификации общества в целом этническими группами) заключается в том, что этническая группа, как по своим ценностным моделям, так и по большинству других аспектов своего статуса, образует некую особую единицу в более широком обще­стве, на которую лица, не являющиеся ее членами, реаги­руют стандартным образом, что, в свою очередь, способ­ствует тому, что реакции членов данной группы также детерминируются.

Типичный пример — дискриминация, т.е. непризна­ние за членами какой-либо этнической группы права за­нимать определенные статусы, обязанности которых они тем не менее, могли бы квалифицированно выполнять. Реакция дискриминации необъяснима только с точки зрения ценностных моделей данной этнической группы, здесь следует принимать во внимание также источник и характер дискриминации.

В целом можно сказать, что до самого последнего времени, по-видимому, сильное модифицирующее дей­ствие этнических групп в американском обществе прояв­лялось на более низких делениях стратификационной шкалы. Но мобильность вверх привела к изменениям об­щей шкалы, и теперь вопрос о месте евреев, а также ирландцев-католиков, например, в верхних слоях среднего класса приобретает громадное практическое значение.

Из двух типов ассоциаций с диффузными функция­ми, о которых мы говорили выше, политические ассоциа­ции можно считать более слабо действующим фактором за исключением тех групп, которые активно участвуют в выполнении политических функций. Высокая степень горизонтальной мобильности означает, что принадлеж­ность к местной политической единице имеет второсте­пенное значение, и ее меняют довольно легко.

Партийная принадлежность также для большей ча­сти «публики» не является жесткой и ее легко меняют (за исключением небольших по размеру крайних группи­ровок, включенных в политическую деятельность профа­шистского или же коммунистического толка). Связана ли такая деятельность с политической карьерой — это уже совсем другой вопрос. Важно отметить, что, в отличие от очень многих других обществ, «политическая элита», или «правящий класс», в американском обществе не занима­ет главенствующего положения. Те же, кто успешнее других делает политическую карьеру, входят в состав элиты, не представляя собой ярко выраженных господ­ствующих элементов. Кроме того, такая принадлежность редко передается из поколения в поколение.

Вопрос, связанный с религиозной организацией и с принадлежностью к ней, представляет огромный социо­логический интерес. Основной структурой здесь можно, по-видимому, считать структуру протестантского сектан­тского плюрализма с большой долей конгрегациональ-ной автономии местных единиц даже в католической и методистской церквах. Все это имеет тенденцию выраба­тывать, совмещаясь тесно с территориальным соседством, в процессе ассимиляции и в связи с церковной принад­лежностью широкий и нежесткий контекст социальной стратификации. Так, принадлежность к господствующим церквам имеет значение в верхних классах, и отсюда вниз идет общая упрощенная градация вероисповеданий, свя­занная с классовой структурой. Если рассматривать дифференциацию прихожан внутри вероисповеданий, то связь со стратификацией окажется здесь еще более тесной. Основным исключением из модели является Римская католическая церковь с ее особым интересом к этническому происхождению прихожан. Напротив, в других общинах обнаруживается, что духовенство не занимает никакого особого положения внутри классовой структу­ры. Тем не менее во многих отношениях это очень специ­фический вид профессиональной роли, который, за ис­ключением католического духовенства, с обязательным для него целибатом, имеет тенденцию ассимилироваться в общую систему профессиональных ролей. Статус свя­щенника в первую очередь зависит от престижа его у при-

хожан.

Если рассматривать и занятие «политикой » в конеч­ном счете как профессиональную роль (какой в действи­тельности может быть гражданская должность или же карьера на военной службе), то нам придется абстраги­роваться только от этнической проблемы, от типа терри­ториальной общины и от особого положения католичес­кой церкви для того, чтобы обосновать широкое обобщение, что наша система стратификации нацелена главным образом на интеграцию системы родства с про­фессиональной системой. Очевидно, наиболее важным, связующим звеном является здесь то, что как главный в семье статус, так и первичная профессиональная роль — роль супруга-отца — заняты одним и тем же лицом, ко­торое является «инструментальным лидером семьи », по­скольку его профессиональный заработок составляет основной — а часто также единственный — источник до­хода семьи, т.е. льгот и объектов вознаграждения, имею­щих символическое значение.

Следовательно, должна существовать зависимость между прямой оценкой профессиональных ролей, дохо­да, вытекающего из исполнения этих ролей, и статусом людей, эти роли исполняющих, образующих группы на шкале стратификации. По существу, это четкая связь, к второй мы будем применять термин «классовый статус», поскольку нам нужно бывает описать условия, существующие в США. Несколько более широко мы можем дать здесь определение классового статуса, сформулирован­ное нами в более ранних работах: это такая составная часть статуса, которая является наиболее общей для всех членов эффективной единицы родства. Здесь отличитель­ными чертами американской системы являются: устрой­ство типичной единицы родства — изолированная (ядер­ная) семья, — и то, что один из ее членов занимает детерминирующую данный статус профессиональную роль. В классическом Китае, например, отличие между крестьянскими и помещичьими семьями — которые в ка­честве единиц родства имели совершенно различное уст­ройство — покоилось на том, что они имели совершенно разные основания: существенное значение придавалось тому, имеет ли данная семья достаточное количество зем­ли для того, чтобы обеспечить себе модель жизни, свой­ственную «ученым», т.е. такую, чтобы члены семьи мог­ли не заниматься физическим трудом.

Как мы уже определили, классовый статус — это не простая единица, а довольно слабо связанный внутри себя комплекс элементов. Статус семьи по значению конкрет­ной профессии и по доходу может повышаться и пони­жаться в зависимости от изменения в сфере экспрессив­ного символизма, отношений данной семьи с другими семьями, занимающими определенные положения на шка­ле престижа, родства или же по принадлежности к добро­вольным обществам, а также благодаря сугубо неформаль­ным светским связям. Он может также повышаться или понижаться от выбора места жительства, благодаря пре­стижу того учебного заведения, которое посещали члены семьи или же которое посещают их дети, а также другими способами. В значительной степени неразличимым явля­ется тот рубеж, где заканчивается действие этих «состав­ляющих элементов» классового статуса и начинает про­являться их чисто «символическая» окраска. Все это означает, что комплекс профессионального дохода семьи является, вообще говоря, центром какого-то более широ­кого комплекса. Мы умышленно абстрагировались от эт­нического статуса, который тоже можно было сюда ввес­ти, т.е. его тоже можно было бы принимать во внимание, рассматривая семью. Из всех других элементов, возмож­но, наиболее значительным будет образование. Наиболее важной причиной того, что этот фактор не включается в «ядро», а держится на «периферии», — то, что в нашем обществе основной смысл образования, по-видимому, ус­матривается в его способности служить путем к будуще­му профессиональному (а отчасти и к материальному) ста­тусу. Это отличает американское общество от обществ большей части европейских стран, где «качество» образо­вания в статусе человека имеет относительно большее зна­чение по сравнению с тем, что он «делает». Различие, од­нако же, только в степени. Так, посещение привилегированного колледжа, по существу уже выделя­ет человека, в некоторой степени даже независимо от его будущего профессионального статуса.

Но вопрос можно рассматривать еще и таким обра­зом, что большее значение так определенный классовый комплекс в американском обществе имеет только пото­му, что шкала классов четко и недвусмысленно опреде­лена. Только такая классификация как «верхний»(опре­деляемый весьма осторожно), «средний» и «нижний» классы имеет смысл. Для конкретных целей часто полез­но бывает ввести субделения (подклассы), как это дела­ется во многих местах данной статьи. Но ради осторож­ности не следует делать выводов о том, что эти более тонкие дифференциации чуть ли не одинаковы в различ­ных классах или же что границы между смежными клас­сами очень определенны.

Для сделанного нами предостережения есть три ос­нования. Во-первых, как мы уже видели, в процессе пря­мой оценки профессиональных ролей самих по себе воз­никает сложное переплетение различных по своему качественному типу ролей и не только в рамках одного приложения нашей качественной классификации, но по крайней мере двух таких приложений. Так, исключитель­но трудно ранжировать друг относительно друга сколько нибудь четким образом крупных руководителей бизнеса, людей, занимающих высокие должности в правительстве, и людей, занимающих высокие места в сфере выполнения

аскриптивно-квалитативных функций, таких, как ученые, писатели и проч. Должностных лиц определенных катего­рий, как это показал Хатт²⁰, легче расположить в общем довольно четко ранжированном порядке — внутри одних и тех же качественных типов. Во-вторых, связь между про­фессиональным и семейным статусом довольно опосредо­вана. Верно, что существует тенденция: благодаря накоп­лению преимуществ, семьи, пользующиеся этими преимуществами, успешно укрепляют свое положение и сохраняют его за собой как наследственный «верхний класс», но это не тот успех, который был бы значим в об­щенациональном масштабе. Он (успех) наиболее заметен в мелких общинах, однако не в самых маленьких из них, потому что все, кто имеет хоть чуть-чуть профессиональ­ного самолюбия, стремятся расстаться с такой общиной. Но даже в таких общинах заметны крупные изменения, происходящие со временем. Вообще любая экспрессивно-символическая шкала ранжирования семьи, — как, напри­мер, шкала жилищ, предложенная Чепиным, — будет толь­ко слабо коррелировать со шкалой профессионального статуса отцов семейств, и чем более тесно ранги связаны со шкалами, тем слабее будет корреляция.

²⁰ См.: Halt Paul К. Occupation and social stratification («AJS », № 55, May 1950).
Третья причина слабой связи внутри комплекса — это относительная независимость его элементов и факторов, влияющих на процесс распределения объектов владения. Наследуемое имущество играет определенную роль, но в сравнении с другими системами — относительно неболь­шую. (Ее место — в верхних слоях системы, включая те, которые обычно называются «верхним слоем среднего клас­са» — несомненно заслуживает, однако, более вниматель­ного, чем до сих пор, изучения.) Заработки других членов семьи (не супруга-отца) также ни в коем случае нельзя иг­норировать, но, по-видимому, гораздо более важный фак­тор — это фактор различия механизмов, посредством ко­торых доход распределяется в качестве профессионального вознаграждения в различных сферах. Молено выделить три главных вида таких механизмов. Первый из них — это «классическое >> распределение посредством свободной кон­куренции, при котором доход индивида прямо зависит от его собственной «предпринимательской » деятельности — от продажи услуг или продукта на свободном рынке. В эту же категорию входят и независимые художники, специа­листы и проч., точно так же, как и владельцы какого-либо «дела» в общепринятом смысле этого слова. Это порожда­ет колоссальное неравенство и, разумеется, может являть­ся источником большого богатства, которое, правда, теперь у нас встречается гораздо реже, чем в прошлом. Второй вид - это оплата предприятием своих работников из того, что

заработано на рынке конкуренции, хотя такой рынок не обязательно должен быть нерегулируемым, — это оклады, зарплаты, премии, комиссионные вознаграждения и т.д. (ди­виденды на обеспечение принадлежат к другой категории). Третий вид механизмов охватывает класс профессий, которые приходится «субсидировать» в том смысле, что фонды здесь формируются или увеличиваются при по­мощи некоторых механизмов, иных, чем механизмы сво­бодного рынка, например, посредством налогового обло­жения, благотворительности²¹. Государство использует механизмы и «неприбыльных» организаций: больницы, университеты и проч. являются наиболее важными из них. Завершая этот перечень широким обобщением, можно сказать, что первые два механизма способствуют доволь­но сильной дифференциации, а следовательно, ведут к го­раздо большему росту «верхушки», чем это обеспечива­ет действие третьего механизма. Совершенно открытым остается вопрос, насколько такие различия в професси­ональном доходе, а следовательно, в уровне жизни се­мьи непосредственно связаны с дифференциациями, пря­мо зависящими от оценки²². Легко показать те случаи,

²¹ «Скользящая» шкала, которая представляет собой наиболее характер­ную особенность рынка профессиональных услуг, является здесь проме­жуточной.

²² Результаты исследования в Норд-Хатт, согласно которым ученые и дру­гие группы специалистов размещены даже выше групп крупных бизнесме­нов, показывают, что денежный доход не отражается в относительной оцен­ке достаточно прямо.

North Cecil С, and Halt Paul K. Jobs and Occupation a Popular Evaluation («Opinion News» Sept. 1,1947, pp. 5-13), перепечатано в: Sociological Analysis, Jogan Wilson and William L. Kolbeds, N.Y., Harcourt, 1949, p. 464-473.
когда различия профессионального дохода и общей оцен­ки бросаются в глаза, как например, различие между жалованьем верховного федерального судьи и доходом который обычно получает частнопрактикующий юрист. Момент этой относительной независимости мы не будем здесь рассматривать. Но именно такие расхожде­ния и вызывают к жизни механизмы приспособления, необходимые для того, чтобы воспрепятствовать им на­рушать интеграцию социальной системы слишком силь­но. На двух видах таких механизмов следует остановить­ся. Один из них, который бросается в глаза при сравнении нашего общества с европейскими, особенно в том виде, как они существовали поколение или более тому назад, — это довольно широкий круг льгот, доступных для всех независимо от статуса: это средства передвижения, гос­тиницы, рестораны и проч. Такие мелочи, например, как то, что «все до одного» курят одни и те же сорта сигарет приблизительно одной и той же стоимости и даже то, что многие обладатели очень высокого статуса имеют «фор­ды» и «шевроле», а некоторые обладатели невысоких статусов ездят на «кадиллаках», очень знаменательны. Этим широким кругом объектов, сравнительно неболь­шого, «незаметного » значения до определенной степени снимается обособление, которое существует между от­дельными группами, так что они не противостоят в не­посредственных контактах в тех сферах, где сравнение их друг с другом привело бы к возникновению очень рез­кого напряжения. Семьи чиновников, офицеров, профес­соров, доходы которых ниже доходов сравнимых с ними профессиональных статусов в сфере предприниматель­ства, почти не имеют дела с семьями этих последних, — и напряжение тем самым минимизируется. Разумеется, су­ществуют общие стандарты, недостижение которых при­водит к очень сильному напряжению. Здесь очень важ­ная область — образование, которое получают дети. Но существование таких механизмов имеет все-таки огром­ное значение в обществе, где мотив «не отстать от Джон­сонов» так сильно преобладает даже в фольклоре. Это иллюстрирует важность исследования отдельных фактов в контексте всей социальной системы, а не только в изо­лированных ее частях.

В частности, если прибегать к сравнениям, одна из наиболее заметных особенностей американской системы стратификации — это ее сравнительная «нестройность », отсутствие четкой иерархии престижа (она существует только в самом общем виде), отсутствие четко выражен­ной элиты или правящего класса, изменчивость оттенков, мобильность между группами, и при определенности пре­стижного значения общепризнанных целей, сравнитель­ная толерантность по отношению к тем путям, которые ведут к успеху в этой области. Это ни в коем случае не «бесклассовое» общество, но среди классовых обществ — это весьма своеобразный тип.

Другая бросающаяся в глаза особенность, имевшая большое значение в течение очень длительного периода раз­вития общества, — это «степень уплотненности» шкалы в том, что касается доходов. Это «уплотнение» имело место на протяжении жизни последнего поколения. Оно осуще­ствлялось под давлением с обоих «концов ». С одной сторо­ны, оно, конечно, связано, и очень сильно, с развитием ра­бочего движения, с значительной политической оппозицией, но свою роль здесь сыграли также и замедле­ние иммиграции, значительное повышение доходов большей части низко расположенных групп, — хотя это повышение было неравномерным и в группах «белых воротничков » до­ходы повысились сравнительно мало. С другой стороны, высокий прогрессивный налог как на доходы, так и на иму­щество, а также изменения в структуре экономики «уреза­ли» старую верхнюю страту, в которой было развито сим­волическое потребление с целью отделить себя от остального общества, и которая еще 2 — 3 поколения тому назад всячески «выставляла себя напоказ ». Судьба лонгай-лендского имения семьи Морганов, проданного с аукциона Для того, чтобы уплатить налоги, — яркий показатель это­го процесса. (Одно из «чудес», о которых говорит Веблен, иллюстрируя свой вывод о близости «золотого века ».) Теперь мы можем вкратце описать основную модель сверху донизу таким образом: «вершина» широка и рассеяна, состоит из нескольких компонентов, связанных между собою не очень тесно. Несомненно, что теперь ее (т.е. «вершины») центр тяжести находится в профессио­нальном статусе и профессиональном доходе. Если смот­реть с исторической или же сравнительной точки зрения то обращает на себя внимание тот факт, что по сравне­нию с предпринимательскими «фортунами >> периода эко­номического развития в XIX веке (особенно сразу после Гражданской войны), заметно замедлился в общенацио­нальном масштабе процесс пополнения числа правящих семей, которые, подобно семьям японской и даже фран­цузской модели, пытались осуществлять контроль на ос­нове корпоративных объединений в экономике. Члены этих семей удерживают свое элитное положение, но по­средством своих профессиональных или же псевдопро­фессиональных достижений, а отнюдь не исключитель­но только на основании семейной принадлежности. Это происходит несмотря даже на то, что механизмы надеж­ного капиталовложения обеспечили возможность сохра­нить в целостности все, что унаследовано, и гораздо бо­лее успешно, чем во многих других обществах (не допуская произвольного раздробления посредством рас­пределения между наследниками, а также расточения посредством благотворительных пожертвований и заве­щаний). Основное явление, которое, по-видимому, име­ет место в настоящее время, — это смещение контроля за предприятиями из рук семей-основательниц, имеющих частнособственнические интересы на этих предприяти­ях, в руки управляющего и технического персонала, ко­торый как таковой не имеет здесь сравнительно сильных собственнических интересов. Этот имеющий решающее значение факт и лежит в основе нашей интерпретации: элементы «семейной элиты» в классовой структуре (уор-неровские «верхние верхнего », т.е. верхние слои верхне­го класса) занимают вторичное, а не первичное место во всей стратификационной системе. В целом их положение имеет значение скорее в локально-общинном, чем в госу­дарственном масштабе, и более велико как раз в мелких, а не в крупных общинах (и менее всего в крупных городских центрах) и в общинах экономически отсталых, а не звитых. Существенной проверки требует поэтому утверждение тех, кто говорит, что нужно ожидать развития верхушечного наследственного класса по образцу воопейских докапиталистических обществ. Развитие нашей налоговой системы в течение последних десятиле­тий совершенно очевидно не подтверждает гипотезу об усилении влияния этой группы в дальнейшем.

Можно говорить, и то с оговорками и "в общих чертах" — об элите управляющих делами (менеджеров), как о нечетко очерченном верхушечном классе по професси­ональному признаку. В этой группе существует сильная конкуренция в лице элиты специалистов, быстро усили­вающихся благодаря росту значения научно обоснован­ной технологии как в производстве вообще, так и в воен­ной промышленности в частности. Некоторые группы специалистов, в особенности юристы и инженеры, несом­ненно тесно связаны с бизнесом, но они постоянно пере­ходят в другие группы, в особенности академические. Существование средних групп различной квалификации говорит об этой элите как об образовании открытом, по­стоянно обновляющемся.

Нужно учитывать при этом, что не существует резко выраженного разрыва между группами элиты в указанном смысле слова, с одной стороны, и совокупностью групп предпринимателей и специалистов и численно умножаю­щимися в силу разрастания функций правительства груп­пами чиновников и кадровых офицеров — с другой.

Обратная сторона этого разграничения, а также того, которое мы приведем ниже, принимается нами во внима­ние как второе обстоятельство, заслуживающее разбора. Такая структура — следствие независимости супружеской (ядерной) семьи, которая приводит к тому, что молодая супружеская пара, отделившись в хозяйственном отноше­нии, а иногда и территориально, от семьи, имеющей ста-ус элиты, часто начинает свой жизненный путь от такого Уровня, который характерен для «низших слоев среднего асса ». То, что в общем у нас гораздо меньше, чем в европеиской традиции, уверенности, что сын обязательно последует по стопам отца в отношении статуса и даже в профессии, и что он женится только тогда, когда сможет обеспечить своей жене «образ жизни, к которому она при­выкла», — все это означает, что на четкие родословные линии у нас гораздо сильнее накладываются обстоятель­ства, зависящие от карьеры, чем в стратификационных системах другого типа.

Может быть, единственный отчетливый показатель границы между «верхними» и остальными слоями средне­го класса — это ожидание, что дети этих первых получат образование в колледже, и уверенность, что это право обеспечено им статусом, а не выдающимися способностя­ми самих детей. Это отчасти маскируется, правда, боль­шим качественным разнообразием институтов высшего образования, но это тем не менее — все же отчетливая раз­граничительная линия²³. Важно объяснить смысл этих ожиданий; прежде всего ожидается, что сын будет в со­стоянии выполнять профессиональную роль высокого уровня, а вовсе не то, что он может стать достаточно об­разованным человеком и приобретет гуманитарные инте­ресы, соответствующие культурному статусу его семьи.

Традиционная граница между «средним» и «ниж­ним» статусным классом в западном мире проводится, конечно, в терминах разделения профессий на «белово-ротничковые » и «рабочие ». Развитие нашей страны идет в направлении все большего стирания различий именно по этой линии. Главный вклад в дело стирания этих раз­личий вносят высокие доходы элиты рабочих групп, рас­тущие, несмотря на все усиливающийся нажим союзов, так что существует очень заметное сближение этих групп. Наряду с этим происходит также и ассимиляция образа жизни, так что все труднее провести между ними четкую дифференциацию. Наиболее значительный момент здесь, как установил Синтерс²⁴, — это то, что все эти группы пронизывает ожидание, что дети будут продвигаться в воем статусе. Традиционный «рабочий класс», в том смысле, как его понимают в Европе, у нас сравнительно невелик.

²⁴ Как показывают исследования мобильности, на которые мы ссылалис выше, это ожидание сравнительно ярко проявляется в верхушках двух из шести профессиональных статусных групп, которые были нами выделены-"CentersRichard. The Psychology of Social Clasees. Princeton, Princeton Univ. Press, 1949, pp. 147, 216.
Другой важный аспект той же проблемы — это не­способность (вопреки предсказанию марксистов) индус­триального пролетариата возрастать в численности вме­сте с ростом производства в сфере экономики и, напротив, относительное увеличение численности «беловоротнич-ковых» и «обслуживающих» профессий, многие из ко­торых имеют признаки полузависимого мелкого предпри­нимательства (например, владелец бензоколонки).

Во всяком случае, изменение структуры низших сло­ев профессиональной системы имеет огромное значение для будущего развития. Профессии, включающие очень тяжелый физический труд — «киркой и лопатой », — не­сомненно исчезают очень быстро. Новое автоматическое оборудование полностью ликвидировало многие виды так называемого «полуквалифицированного труда». Это очень недвусмысленно указывает на то, что традицион­ное «дно» профессиональной пирамиды в действитель­ности совершенно исчезает. Пожалуй, возникает тенден­ция к превращению нашей классовой структуры в структуру, где будет доминировать средний класс даже еще сильнее, чем это имеет место в настоящее время.

Нижние этажи структуры обнаруживают тенденцию отклоняться от модели этого «среднего класса», и эта тенденция в некоторых отношениях дополняется тенден­цией тех слоев, которые находятся у самой вершины пи­рамиды, создавать модель семьи, отличную от профес­сиональных элит. Можно с уверенностью сказать, что это выражается в сдвиге от преобладания целей, объединяе­мых общим понятием «успех», к преобладанию целей, объединяемых понятием «обеспеченность». Более опре­деленно: это есть не что иное, как потеря интереса к до­стижению независимо от того, заключается это дости­жение в относительно большем доходе, в возможности Делать нечто более значительное или в повышении статуса семьи благодаря либо доходам, либо улучшению репутации. Профессиональная роль, следовательно, стано­вится теперь не достижением, но средством обеспечить себе необходимую предпосылку приемлемого образа жизни или неизбежным злом. Центр тяжести интересов сдвинулся из профессиональной области в сферу семьи развлечений, дружеских связей и проч. Несомненно, что сдвиг такого рода, проходя в какой-то мере сквозь все классовые уровни, увеличивается по направлению к ос­нованию шкалы — той ее области, которую мы называем на обыденном языке «классом простых людей»²⁵. Это наиболее ярко проявляется в том, что Уорнер и его по­следователи называют «нижними слоями нижних групп». Интенсивность и распространенность этих тенденций невозможно точно определить, но, по-видимому, наи­большее значение, которое бросается в глаза с первого взгляда, — отсутствие четко определенных разграничи­тельных линий. Данные исследований мобильности ярко демонстрируют, что высокий уровень притязаний имеет место на всех классовых уровнях; четко выраженных ин­тервалов между ними не существует.

Следует сказать также несколько слов и о месте сель­ского населения в системе стратификации. Первый замет­ный факт здесь — это быстрое уменьшение удельного веса сельского населения в общем количестве работающих на хорошо оплачиваемых работах; сейчас он составляет не более 15% — контраст с другими обществами разитель­ный. Во-вторых, большое значение имеет колебание раз­меров ферм, доходов и проч. в очень больших пределах, так что в действительности мы можем сказать, что перед фермерами открыты все пути для того, чтобы двигаться из положения, эквивалентного «нижнему классу» (за исключением «фермеров-хозяев », у которых по существу нет конкурентов), на самое дно шкалы в положение пре­словутых «бедствующих испольщиков», которых так много в некоторых областях страны. Наконец, можно утверждать, что механизация сельского хозяйства способствует ассимиляции фермеров с категориями мелких предпринимателей, а во многих случаях — не очень мел­ких. Кроме того, явление «реурбанизации» порождает тенденцию к ассимиляции их образа жизни с образом жизни городского населения, причем эта тенденция про­является достаточно сильно.

²⁵ Этот термин используется не только Уорнером, но и Калем в его неопуб­ликованных работах.
Типы подходов, которые мы излагали на протяже­нии нескольких последних страниц данной статьи, пред­полагают, что большие «группы интересов» в нашей по­литике — это указанные выше предприниматели, рабочие и сельское хозяйство — выступают не в качестве блоков, не тесно интегрированными, как это большей частью от­ражается в идеологически стереотипных представлени­ях; каждая из них включает в себя большое количество типов и статусных уровней (особенно если мы примем во внимание рабочую аристократию, которая часто имеет доходы такого же уровня, как и предприниматели). Эти группы и такие свободные коалиции, как республикан­ская и демократическая партии, совсем не похожи на группы, члены которых имеют интересы, идентичные по всем вопросам. Прежде всего они «пересекаются » в сис­теме стратификации друг с другом и с другими группами; они не образуют четко очерченных «страт», в букваль­ном смысле слова расположенных друг над другом.

И наконец, этот очерк был бы неполным без кратко­го рассмотрения проблемы мобильности внутри нашей системы стратификации. Хотя интересы социологов, ра­ботающих над этой проблемой, имеют тенденцию фоку­сироваться на так называемой «вертикальной» мобиль­ности, по-видимому, первый важный момент, который следует подчеркнуть, — это огромное значение «гори­зонтальной» мобильности. В этом последнем виде, в свою очередь, можно выделить два взаимосвязанных типа, ко­торые являются решающими, а именно: мобильность тер­риториальная (перемена места жительства) и передвиже­ние при одном и том же профессиональном статусе, либо внутри одного и того же вида профессии, но из одной рганизации в другую, либо же из профессии одного вида ^{В п}Р°фессию другого. Объем территориальной мобильности, разумеется, очень велик, и она является наиболее важной предпосылкой вертикальной мобильности, по­скольку она создает возможность выхода из «замкну­тых» ситуаций и испытания своих возможностей на но­вом поприще. Изучение малых, экономически отсталых общин без систематического учета того, что происходит постоянный отлив людей из общины такого рода, приве­ло к тому, что исследование уорнеровских классов созда­ло впечатление низкого уровня вертикальной мобильно­сти в нашем обществе.

Другой исключительно важный момент нашей аме­риканской профессиональной системы — это большой объем «горизонтального» движения внутри профессио­нальной системы. Например, в континентальной Европе для людей, расположенных немного ниже самых высо­ких политических уровней, гораздо менее обычно, чем у нас, раз поступив на службу в аппарат управления, по­том уходить оттуда: государственная служба у них — ка­рьера всей жизни. Кроме того, мы с гораздо большей ин­тенсивностью передвигаемся из одной организации в другую, из одной сферы в другую, с ней тесно связанную. Очевидно, реже у нас встречается также непрерывность статуса, передаваемого из поколения в поколение, гораз­до реже, чем это характерно, например, для Европы. Оба этих типа горизонтальной мобильности имеют очень большое значение для создания возможностей двигать­ся вверх путем «достижения целей», а не путем «проры­ва через барьер », т.е. преодоления тех неизменных усло­вий, в которые человек поставлен своим происхождением или же данной ступенью своей карьеры.

Хотя, вероятно, в настоящее время эта мысль менее общепризнана, чем несколько лет тому назад, и в после­днее время раздаются категорические утверждения о том, что возможности мобильности вверх за период жизни последнего поколения значительно уменьшились. Эти утверждения следует принимать с большой долей скеп­тицизма. По-видимому, в прошлом у нас сущестовало два фактора, которые уже не могут повториться в будущем. Новые поселения на континенте открывали такие возможности приобретения статуса в новых территориаль-ых общинах, которые уже невозможно больше воспро-звести в стране, заселенной полностью. Во-вторых, воз­можности для всех страт современных иммигрантов, которые, как правило, начинают свой путь в новой стра­не с самого дна шкалы, повышать свой статус по сравне­нию с первоначальным, естественно уже не те, какими они были в прошлом, поскольку уже не могут повториться в больших масштабах необходимые для этого условия, су­ществовавшие в прошлом, и в частности, большой объем иммиграции, по-видимому, в настоящее время уже невоз­можен. С другой стороны, конечно, сильно увеличивает­ся производительность экономики США, что является большим и положительным с точки зрения создания воз­можностей фактором. Эти факторы очень трудно соот­нести друг с другом. В целом этот вопрос совершенно не разработан, и данные здесь очень фрагментарны.

Несомненно, в определенный период мобильность посредством образования начинает приобретать все боль­шее значение. Теперь уже менее вероятно, чем раньше, что человек, имеющий образование только в объеме школьного, "выбьется в люди" и что человек повысит свой статус, не основав какую-то новую организацию, а вос­пользовавшись той, которая уже существовала в наличии. Данные, полученные при обследовании крупных городс­ких центров района Бостона в виде прогнозов, данных колледжами относительно вероятной «высоты» статуса их выпускников в будущем, свидетельствуют, что ожи­дается заметная мобильность как относительно профес­сионального статуса отца, так и относительно образова­ния обоих родителей. Если это верно для района Бостона, который относится, по-видимому, к наиболее консерва­тивным в экономическом отношении крупным городским районам страны, то можно предположить, что более или менее вероятно таковою является вся городская Амери­ка в целом, несмотря на то, что в малых городах дело об­стоит несколько по-другому.

Вопрос о том, какую роль чисто экономические про­емы доступа к льготам играют в отношении мобильности, исследовался нами²⁶; полученные данные не дают чет­кой картины, но представление создают довольно яркое Получается, что в районе крупных городов, где возмож­но посещать колледж, живя дома в семье, экономичес­кие трудности, связанные с обучением в колледже, не являются главным препятствием даже для выходцев из семей со сравнительно низким доходом. Какое значение имеет этот фактор, мы не установили точно, предполо­жительно, это значение гораздо больше в тех общинах которые не имеют местного колледжа, но мы считаем, что имеющиеся в нашем распоряжении данные подтвержда­ют, что этот факт менее важен, чем обычно считают. Если это ощущение верно, то тогда неожиданно сильный вес приобретает фактор мотивации мобильности как у са­мих юношей, так и у их родителей, а именно — фактор установки на мобильность как чего-то отличного от объективной возможности мобильности. Этот вывод идет вразрез с более «либеральными» мнениями, но он, в ко­нечном счете, достаточно обоснован для того, чтобы до­казать необходимость дальнейших социологических ис­следований в этой области²⁷.

Это затрагивает некоторые проблемы, требующие социологического анализа процесса мобильности в тех или иных условиях. Можно только предположить, что центр тяжести здесь — детерминированность мобильно­сти «свободным выбором» индивида. Поэтому его моти­вированность к движению вверх и то направление, в ко­тором он желал бы двигаться, следует рассматривать в первую очередь как вытекающие из свойств его лично­сти, а не концентрировать внимание преимущественно на рассмотрении требований ситуации, в которой он вынуж­ден бывает действовать.

²⁶Исследование мобильности проводилось в соавторстве с С.А. Стоуфером и Флоренс Клакхон (см. сноску на первой странице данной работы)-
²⁷ Разумеется, отсутствие мотивации к мобильности может зависеть и о устойчивости низкого статуса семьи, а следовательно — от возможн стей, сохраняющихся и передающихся от поколения к поколению.
Если проблему сфокусировать на свойствах лично­сти, то весь вопрос будет заключаться в том, как эти своиформируются. Безусловно, что один из факторов — то врожденные способности, но изучение их не входит компетенцию социолога. Несмотря на свое огромное азнообразие и изменчивость, врожденные способности яе перекрывают, однако, тех свойств, которые человек олучает в процессе социализации. Этот процесс, по на­шему убеждению, в первую очередь осуществляется в семье, как в подсистеме общества, во вторую очередь — в школе и в группе ровесников. По существу, следователь­но, мы должны иметь дело с характеристиками семьи как социальной системы, с ролями, исполняемыми родителя­ми и родственниками, и их влиянием на личность ребен­ка, которые имеют решающее значение для социализа­ции вообще и, в частности, детерминируют различие между «честолюбивыми» и «нечестолюбивыми»мальчи­ками, а внутри категории «честолюбивых» — обуславли­вают различие между качественными типами честолюбия. (То же самое можно сказать и о школе, и о группе ровес­ников.)

Если рассматривать американское общество как со­циальную систему, то этот вопрос заведет нас в область «микроизменчивости» социальной структуры, так как мы здесь быстро убедимся, что те различия, которые нас ин­тересуют, только частично зависят от различных клас­совых статусов семей. Но мы удалились бы более всего от социологической области проблем, если бы попыта­лись объяснить только самые общие различия между мо­бильностью (или отсутствием ее) в американской систе­ме стратификации и в кастовой системе Индии.

В изложенном выше очерке не было смысла техни­чески «операционально» изучать американскую систему социальной стратификации. В контексте данной статьи, Цели, поставленные нами, были в основном иллюстратив­ными; это означает, что нашей задачей было дать читателю представление об эмпирической релевантности абстрактных теоретических категорий, которые развивались в первой части статьи. Для достижения этой цели хорошую службу могли нам сослужить три обстоятельства: во-первых, следовало дать читателю конкретное эмпирическое содержание наиболее абстрактных категорий о которых шла речь в статье; во-вторых, следовало пока­зать, что, вступая даже в такую сложную и запутанную область, как анализ стратификации очень сложного об­щества, в терминах предложенной концепции можно отыскать твердую «почву» для осуществления такого анализа; в-третьих — показать, что используя такую схе­му, можно получить конкретное представление о дина­мике системы, что либо совершенно невозможно сделать если к тем же самым эмпирическим проблемам подходить рассматривая их общепринятым образом, либо можно получить представление только неустойчивое и неопре­деленное.

И последнее замечание мы хотели бы сделать отно­сительно данной статьи вообще. Как правило, имплицит­но, если даже не эксплицитно, предполагается, что воз­можно и полезно создавать «теории» об определенных типах социальных явлений, которые в значительной сте­пени независимы друг от друга и от общей социологичес­кой теории. Так, например, можно говорить о «теории преступности несовершеннолетних», о «теории семьи», «теории политического поведения», и разумеется, о «те­ории социальной стратификации». Весьма сомнительно, однако, что любая из этих теорий имеет свою область специализации. Без такой оговорки теоретический под­ход, данный в этой статье, был бы величайшей ошибкой. Теория стратификации — это не независимая конструк­ция понятий и абстракций, которая только отдаленно связана с другими составными частями общей социоло­гической теории; общая социологическая теория, кото­рая объединяет вместе все эти части, учитывая при этом и некоторые фундаментальные аспекты социальных сис­тем, существует. Тот факт, что такой анализ, который мы здесь осуществили, вообще мог иметь место, — это неиз­бежный результат движения вперед в области общей те­ории, которая дает возможность ставить и рассматривать проблемы стратификации таким образом, чтобы способ­ствовать созданию как можно большего количества средств для ее общего анализа. И прежде всего тот факт, что мы имеем уже гораздо лучшую общую теорию, чем несколько десятков лет тому назад, дает нам возмож­ность лучше понимать стратификацию на теоретическом уровне, хотя, безусловно, в свою очередь и исследования проблемы стратификации вносят свой большой вклад в дело развития общей теории.

1953

Еще раз о стандартных переменных: ответ Роберту Дубину*

Я благодарен профессору Дубину за то внимание, которое он уделил забытым стандартным переменным и за те немалые уси­лия, которые он приложил, пытаясь вскрыть их потенциальную полезность. Его статья побуждает серьезно пересмотреть про­блемы, которые в ней затронуты, в частности отношение между тем, что он называет моделью № 1 (сформулированные в (1) стандартные переменные) и моделью № 2 (парадигма для четы­рех функциональных проблем систем действия, описанных в (2) и более поздних публикациях). Дубин считает, что полезность модели № 2 ослаблена слишком упрощенным рассмотрением и что эта модель не может быть согласована с моделью № 1. Пред­ложение редактора прокомментировать его статью дало воз­можность мне привести запоздалое разъяснение, каким спосо­бом модель № 2 продолжает модель № 1 и выходит за ее пределы, а не замещает ее¹.

* Parsons Т. Pattern Variables Revisited: a Response to Robert Dubin // ASR, Aug. 1960, vol. 25, № 4, pp. 467-483.

¹ Цифрами (1) и (2) Парсонс обозначает источники, указанные в списке литературы, помещенном в конце данного сборника, полномерами l951и1953а. — Примеч. ред.

Дубин по существу правильно охарактеризовал стандартные переменные, как модель, в которой еди­ничный акт используется в качестве конструктивного блока. Единица действия включает в себя отношение актора к ситуации, состоящей из объектов, а это от­ношение понимается как выбор (приписываемый теоретиком актору) одного из альтернативных способов определения ситуации. Однако единичный акт не яв­ляется независимым, а представляется некоторой еди­ницей в контексте более широкой системы; эта систе­ма включающая в себя множество актов, называется системой действия. Единица действия логически яв­ляется минимальной единицей анализа, но как таковая эмпирически она может рассматриваться лишь как еди­ница системы действия. Даже для анализа одного кон­кретного единичного акта должен быть постулирован целый ряд подобных актов как часть некоторой систе­мы действия, например, ряд актов, образующих ту или иную роль. Ниже, на рис. 1, представлена парадигма для любой такой системы действия, а не только для еди­ничного действия.