Уважение закона принадлежит законодательному сословию
 Скачать 1.36 Mb.
|
|
Уважение закона принадлежит законодательному сословию. В органических законах означен состав и движение сего сословия. Здесь нужно только с точностью определить предмет его; определение сие весьма существенно: от него зависит сила самого установления. Есть ли понятие закона распространить на все постановления без изъятия, тогда все соделается предметом законодательного сословия, дела придут в совершенное смешение и единство исполнения исчезнет. Есть ли, напротив, понятие закона так стеснить, чтобы оно относилось только к одним самым общим положениям, тогда власть исполнительная не будет иметь своих пределов, и под видом исполнения самый закон разорится. Все постановления, коими государство управляется, составляют неразрывную связь последствий, из одного начала стекающих. Начало сие весьма просто: не делай другому того, чего не желаешь себе. Но не все сии последствия равно существенны для политической и гражданской свободы. В отношении к свободе они могут быть разделены на два главные класса: В первом должно положить те постановления, коими вводится какая-либо перемена в отношениях частных людей между собою. Во втором те, кои, не вводя никакой существенной перемены, учреждают только образ исполнения первых. Первым принадлежит в точном смысле именование закона, вторым уставов и учреждений. Первые должны составлять предмет законодательного сословия, вторые же относятся к действию власти исполнительной. Здесь представляется одно существенное примечание. Хотя уставы и учреждения не переменяют законов, тем не менее, определяя образ их исполнения, они могут столько их обессилить, что самое существо их останется ничтожным, хотя и сохранятся все внешние их формы. Сие то уважение было началом установления ответственности. Понеже закон не мог всего объять и учредить, и учреждения и уставы, быв оставлены одной власти исполнительной, могли самый закон испровергнуть, то и принято правилом, чтоб закон был исключительно предметом законодательного сословия, но учреждения и уставы стояли бы под его же ответственностью. Таким образом, действие законодательного сословия разделилось на две части: одно прямое — составление закона; другое косвенное — изыскание ответа во > всех уставах и учреждениях. Прямое действие законодательного сословия не , может быть уничтожено без уничтожения самого существа сословия; но косвенное всегда может быть I обращено в прямое, естли правительство того пожелает, ибо сим не уменьшается власть законодательного сословия, но возрастает. Из сего следует: 1) что никакой закон не может иметь силы, есть ли не будет он составлен в законодательном сословии; что, напротив, учреждения и уставы состоят во власти правительства, но с ответственностью его в том, что не нарушают они закона; что ответственность сию может правительство сложить, внося уставы и учреждения в законодательное сословие. По сему понятию о законе и учреждениях, сила и имянование закона присвояется следующим постановлениям: 1) Уложению государственному и законам органичес ким, ему принадлежащим; 2) Уложению гражданскому; р' 3) Уложению уголовному; Уложению коммерческому; Уложению сельскому; Всем общим дополнениям и изъяснениям предметов, в уложения сии входящих. Сверх сего вносятся в законодательное сословие и подчиняются порядку закона следующие уставы и учреждения: устав судебный; все уставы, определяющие положение какой-либо части в связи ее с другими; ■н М.М. СПЕРАНСКИЙ ММ. СПЕРАНСКИЙ  9) общие судебные и правительственные учреждения, как-то учреждения новых судебных и правительственных мест;все постановления о налогах и общих народных повинностях, как времянных, так и всегдашних; продажа и залог государственных имуществ и исключительных на них привилегий; вознаграждение частных людей за имущества, для общей пользы необходимые. Исключая сих статей, все прочие уставы и учреждения остаются на ответственности правительства и в его расположении. Сюда принадлежат: постановления о мире и войне; все великие меры, приемлемые правительством к спасению Отечества среди каких-либо бедствий; все частные наказы, учреждения и распоряжения, Удостоверяющие, изъясняющие и дополняющие прежние уставы и учреждения и разрешающие частные в них сомнения и затруднения [...]. ■ Права подданных [гражданские и пиитические права н ш классификация! Сперанский М.М. Введение к уложению государственных законов Здесь представляются два важные вопроса к разрешению: должно ли в России допустить разделение состояний; в чем должно состоять сие разделение? 1. Причины разделения состояний Выше было примечено, что Россия стоит ныне во второй епохе феодального состояния, в епохе, когда власть самодержавная, соединив в себе все силы госу дарственные, обладает свободою подданных, как поли тическою, так и гражданскою. luZ Но обладание сие имеет у нас три степени. Первый и самый высший степень обладания падает на ту часть народа, которая не имеет ни политической, ни гражданской свободы. В сем положении находятся крестьяне помещичьи. Второй степень обладания простирается на тех подданных, кои имеют гражданскую свободу, но не имеют политической. В сем положении находятся у нас так называемые люди свободного состояния: купцы, мещане, и государственные крестьяне. Третий степень обладания относится к тем, кои, хотя и не имеют прав политических, но, имея право гражданское, сверх того разделяют с державною вла-стию право обладания в первой степени. В сем положении находится дворянство. Таким образом, народ российский разделяется на три класса. Первый класс, дворянство, представляет остаток тех древних феодальных установлений, в коих державная власть, то есть соединение прав политических и гражданских, разделялась между известными родами. Впоследствии времени политические права от них отторгнуты, но гражданские остались неприкосновенны, и роды сии наследственно делят их с державною властию. Второй класс, купечество, мещанство и прочее, основался переходом и постепенным освобождением из третьего. Третий класс, крепостные люди, вначале имели некоторый степень гражданских прав. Они могли иметь собственность и право перехода с одних земель на другие. Но впоследствии, по мере того, как от удельных владельцев права политические переходили и присоединялись ко власти державной, права гражданские сего последнего класса, как бы в вознаграждение первых, переходили к их помещикам и, наконец, разными обстоятельствами, особенно же системою составления военных наших сил, быв укреплены к земле, потеряли как личную, так и вещественную свободу. Таково есть настоящее разделение состояний в России. Два только могут быть источника всех разделений: права гражданские и политические. Ш  ЧИЧЕРИН БОРИС НИКОЛАЕВИЧ U828-10041В 1849 г. окончил юридический факультет Московского университета. Он ученик Т.Н. Грановского, профессор, доктор наук. В 1868 г. уходит вместе с группой профессоров в отставку в знак протеста против нарушения университетского устава. Избирается на должность городского главы, которую исполнял один год. Сотрудничал с А.И. Герценом. Сформулированный им политический принцип «либеральные меры и сильная власть» имел поддержку в правительственных кругах. Работы Б.И. Чичерина в области юриспруденции не потеряли своего теоретического и практического значения и в наше время. В последние годы жизни им написан ряд интересных произведений по естественным наукам (экологии, химии, начертательной геометрии). | Философия права [основные тенденции развитии! Чичерин Б.1. Философия права Пятьдесят лет тому назад философия права занимала выдающееся место в ряду юридических наук. Каково бы ни было разнообразие взглядов на философские основания права, признавалось, как несомненная истина, что они должны служить руководящими началами практики. Философия права была одним из важнейших предметов преподавания в университетах; она порождала обширную ученую литературу. И это имело глубокий смысл, ибо область права не исчерпывается положительным законодательством. Последним опре деляются те юридические нормы, которые действуют в данное время и в данном месте. Но юридические законы не остаются вечными и неизменными, как 3d коны природы, которые нужно только изучать и с ко торыми всегда надобно сообразоваться. Положительные законы суть произведения человеческой воли и, как таковые, могут быть хороши или дурны. С этой точки зрения они требуют оценки. По той же причине они изменяются, сообразно с изменениями потребностей и взглядов. Чем же должен руководствоваться законодатель при определении прав и обязанностей подчиняющихся его велениям лиц? Он не может черпать руководящие начала из самого положительного права, ибо это именно то, что требуется оценить и изменить; для этого нужны иные, высшие соображения. Он не может довольствоваться и указаниями жизненной практики, ибо последняя представляет значительное разнообразие элементов, интересов и требований, которые приходят в столкновения друг с другом и между которыми надобно разобраться. Чтобы определить их относительную силу и достоинство, надобно иметь общие весы и мерило, то есть руководящие начала, а их может дать только философия. Нельзя разумным образом установить права и обязанности лиц, не зная, что такое право, где его источник и какие из него вытекают требования. Это начало тесно связано с самою человеческою личностью, а потому необходимо исследовать природу человека, ее свойства и назначение. Все это вопросы философские, которые поэтому не могут быть решены без глубокого и основательного изучения философии. Отсюда та важная роль, которую играла философия права в развитии европейских законодательств. Под влиянием вырабатываемых ею идей разрушался завещанный веками общественный строй и воздвигались новые здания. Достаточно указать на провозглашенные философией XVIII в. начала свободы и равенства, которые произвели Французскую революцию и имели такое громадное нлияние на весь последующий ход европейской истории. Это увлечение идеями имело, однако, и свою оборотную сторону. Возносясь в отвлеченную область, философская мысль мало обращала внимания на реальные условия жизни. К практике она относилась •ни то отрицательно; нередко она строила фантастичес- 141 кие здания, которые не могли найти приложения в реальном мире, Таков был Общественный договор Руссо. Таковым же в особенности является последнее произведение самой крайней идеалистической философии — социализм. Подобное направление, естественно, вызвало реакцию. По общему свойству человеческого ума, склонного предаваться односторонним течениям, она обратилась не только против увлечений идеализма, но и против философии вообще. В движении мысли произошел крутой поворот. Дошедши до крайних пределов одностороннего пути и не видя исхода, мышление внезапно перескочило на противоположный конец. Вместо того чтобы строить здание по общему плану, оно принялось воздвигать фундамент на основании чисто практических соображений. Метафизика была отвергнута, как бред воображения, и единственным руководящим началом всякого знания и всякой деятельности признан был опыт. Последняя односторонность оказалась, однако, горше первой. Если идеализм, витая в облаках, предавался иногда фантазиям и действовал разрушительно на практику, то в нем самом заключалась и возможность поправки: под влиянием критики односторонние определения заменяются более полными и всесторонними. Реализм же, лишенный идеальных, то есть разумных начал, остается бессильным против самых нелепых теорий. Именно на почве реализма социализм, в самых крайних своих формах, не встречая надлежащего отпора, более и более покоряет себе массы. Самое понятие о праве совершенно затмилось в современных умах. Оно было низведено на степень практического интереса, ибо для идеальных начал не остается более места. Германская юриспруденция, в лице одного из самых видных своих представителей, прямо провозгласила, что право есть политика силы. Оно является выражением эгоизма, но не личного, а общественного, превращающего отдельное лицо в вьючное животное, осужденное носить непосильное бремя общественных тяжестей, под которым оно изнемогает. Не только право, но и сама нравственность выводится из It. тиги же начала, кшдивидуализм должен оыть выгнан из этого последнего угла, из области внутренней совести, в которой он старается укрыться. Таковы теории, | в настоящее время господствующие в стране, которые : полвека тому назад были родиной самого глубокого и i возвышенного идеализма. Очевидно, они идут прямо на руку социалистам, которых все стремления клонятся к тому, чтобы массой, одушевленной эгоистическими целями, подавить всякую самостоятельность отдельного лица и не дать никому возвыситься над общим низменным уровнем. Те из молодых юристов, которые, возмущаясь господствующими течениями, признают в современном мире полную «дезорганизацию правосознания» и, в особенности в учении Иеринга, видят «лишь один из симптомов общей болезни, общей нравственной и идейной дегенерации теперешней переходной эпохи культуры», сами не в состоянии выбиться из проложенной колеи. Они хотят восстановить старое естественное право, но, при полном недостатке философской подготовки, не знают, как к этому приступить. По примеру Иеринга они смешивают право с политикой и возвещают науку будущего — цивильную политику, которая должна быть возрождением естественного права! Чего только нет в этой науке будущего! Тут и проповедь любви ап. Павла, которая должна сделаться целью правоведения (!), и экономическое устройство общества по новейшим рецептам немецких социалистов, кафедры которых теории представляют полнейший хаос всякого рода юридических, нравственных, экономических и политических понятий. Нет только того, что составляет источник и основание всякого права — человеческой личности, с ее духовной природой и вытекающими из нее требованиями. Лица рассматриваются просто как склады товаров (Guterstationen), по которым произведения размещаются государством, на основании соображений общественного блага, более и более приближаясь к идеалу любви, т. е. коммунизму. Целью цивильной политики ставится распределение имуществ, которое признается не частным, а общественным делом, а потому должно заведываться госу- | дарством, по общему плану. О том, что людям что-нибудь принадлежит, чего нельзя у них отнять без нарушения справедливости, нет и речи. Справедливость не состоит в том, чтобы воздавать каждому свое, как определяли римские юристы; это не более как смутное чувство, которым прикрываются чисто голословные утверждения. Признается, что государство может по своему произволу постановлять все, что угодно, например, что процент с капитала должен принадлежать не собственнику, а тому, кто употребляет капитал. Автору, по-видимому, даже не приходит в голову, что если бы государство издало подобный закон, то разом прекратились бы все сделки и займы и промышленность стала бы наточке замерзания. Законодательство, которое вздумало бы сделать такое постановление, следовало бы прямо посадить в дом умалишенных. Но всего изумительнее то, что эти взгляды самого новейшего изделия подкрепляются авторитетом римских юристов. Правда, последние не имели понятия о цивильной политике, которая, к благополучию человеческого рода, даже в настоящее время еще не родилась и, можно надеяться, никогда не родится. Столь же мало они знали о теориях современных социалистов кафедры и социал-политиков. Поэтому их рассуждения откидываются, как негодные. Хотя юридическая логика признается самым существенным элементом правоведения, однако это относится лишь к логике будущей цивильной политики, а не к прославленной логике римских юристов, которая обличает только их полное экономическое невежество. Важное значение их заключается не в том ясном и верном юридическом смысле, с помощью которого они, разрешая жизненные столкновения, создали цельную и стройную систему права, что и делало их всегда предметом удивления, а в том, что они были бессознательными органами какого-то никому неизвестного обычного права какого-то неизвестного народа, ибо что такое был римский народ во времена Империи? С этой точки зрения будущая цивильная политика должна пользоваться их указаниями, чтобы постепенно приближаться к идеалу любви. Таковы юридические воззрения, которые появляются в настоящее время в Германии и у нас, как последнее слово новейшей науки. Если бы все эти странные измышления были произведением молодого человека, хватающего вершки и желающего выдумать что-нибудь свое, то это было бы понятно и не имело бы значения. Но когда все это является под пером ученого, хотя недавно выступившего на литературном поприще, но обнаруживающего в своих ранних произведениях обширные сведения, тонкий ум и блестящий талант, то это служит указанием на ту школу, из которой он вышел. По собственному выражению автора, это один из признаков того полного затмения правосознания, которое составляет характеристическую черту современных обществ. Если таковы понятия юристов, то чего же можно ожидать от не юристов. Во Франции презрение к индивидуализму не достигло до такой степени, как в Германии. Там живы еще предания Французской революции, с провозглашенными ею началами свободы и равенства; там и в учреждениях, и в мыслящих сферах сохраняются понятия о правах человека. Но эти понятия были порождением метафизики, а метафизика отвергается, как устаревший хлам; господствующая ныне положительная философия признает, что мы сущности вещей не знаем и не имеем ни малейшего понятия о метафизической природе человека, из которой вытекают эти права. И духовная личность, и свойственная ей свобода воли — все это считается метафизическими бреднями, которые надобно выкинуть за борт. Но тогда что же остается? Остается скептицизм, и на нем думают основать начала свободы и равенства. Хотя мы истинной природы человека не знаем, хотя мы не знаем даже, что такое добро, однако мы все-таки можем гипотетически стремиться, может быть, и к неосуществимому идеалу права. Но так как это не более как гипотеза, то мы должны предоставить каждому идти к этому идеалу по-своему, лишь бы он не нарушал чужой свободы и всеобщего равенства. Устройство практических отношений определяется, таким образом, неспособностью к теоретическому познанию. Очевид- |