История политических и правовых учений под ред Нерсесянца В.С Учебник 2004 -944с. История политических и правовых учений под ред Нерсесянца В. В. С. Нерсесянца
 Скачать 5.72 Mb.
|
|
Термин «государство» Смит употребляет в разных его значе- ниях. Им он обозначает страну, политически организованное общество, правительство (государственный аппарат), нередко государство представлено у него фигурой государя (главы госу- дарства). Конечно, все эти значения так или иначе сопряжены, предполагают друг друга. Но все же за каждым из них кроется свое (и только ему присущее) содержание. Для Смита государство есть исторически формирующееся об- разование. Он не считал его извечным установлением, не апел- лировал к воле Божьей, чтобы отыскать причины появления государства и в отличие от многих своих предшественников и современников дистанцировался от модной в вв. гипотетической конструкции общественного договора как акта, одномоментно учреждающего государство. Смит держался того взгляда, что институты государства спонтанно и постепенно возникают в ходе эволюции общества, в особенности испыты- вая влияние эволюции способов хозяйствования, в которой различают четыре стадии: охотничью, скотоводческую, земле- дельческую и коммерческую (торгово-промышленную). По ме- ре усложнения всей системы социальной жизни, но в первую очередь из-за того, что складывались и развивались отношения собственности (частной собственности), начала вызревать и кристаллизироваться государственность с ее атрибутами. «Где нет собственности или где собственность не превышает, по крайней мере, стоимости двух-трех дней труда, там существова- ние правительства не является необходимым». Первое и главное предназначение государства состоит в том, чтобы утверждать справедливость, защищать краеугольные устои общества — собственность и право. Долг государства не допус- кать посягательств людей на чужую, не принадлежащую им собственность; оно должно твердо гарантировать каждому чле- ну общества безопасное и мирное владение своей собственно- П.Смит 407 стью. Долг государства состоит также в том, чтобы предотвра- щать любые нарушения права; они происходят тогда, когда право ущемляется либо игнорируется либо вообще изымается. Смит вовсе не думал, будто всякое государство в состоянии выполнять лежащую на нем главную обязанность и заботу: ут- верждать и поддерживать справедливость, обеспечивать благо- денствие людей. Выполнение такой задачи скорее всего по плечу цивилизованному, развитому государству, одним из важнейших показателей развитости государства считается уко- ренение в нем принципа разделения властей. Смит привержен соответствующим идеям Дж. Локка и Ш. перед его умственным взором был позитивно им воспринимаемый опыт политико-правового развития Англии XVIII в. с ее конститу- ционно-монархическим строем. Смит специально подчеркива- ет первостепенное значение отделения судебной власти от ис- полнительной, считает, что недопустимы ситуации, делающие возможным принесение правосудия в жертву политике, он верно пишет, что от самостоятельности судебной власти, «от беспристрастного отправления правосудия зависят свободы ка- ждого отдельного человека и его чувство собственной безопас- ности». Есть у него и свое понятие о желательной политико- правовой организации общества в целом, определяемой как «рациональная система свободы», которая должна была бы представлять «счастливое сочетание всех различных форм правления, надлежащим образом уравновешенных и контроли- руемых, и полной безопасности свободы и собственности». Твердо и всегда высказываясь относительно необходимости государственной организации общества, если в нем сложились и получили развитие отношения собственности, Смит одновре- менно являлся противником прямого участия государства (го- сударственного аппарата) в экономическом процессе; он считал недопустимой непосредственную хозяйственно-предпринима- тельскую деятельность этого аппарата, которому, например, за- казано «руководить трудом частных лиц и направлять его к за- нятиям, более соответствующим интересам общества». Такое руководительство, согласно Смиту, обречено на провал, ибо оно вообще «недоступно никакой человеческой мудрости и знанию». Разум природы с ее системой естественной свободы сам по- заботился, по словам автора «Исследования о природе и причи- нах богатства народов», о том, что в политическом организме 14 История и учений 408 Глава 13. Эпоха европейского Просвещения «каждому человеку, пока он не нарушает законов справедливо- сти, предоставляется совершенно свободно преследовать по собственному разумению свои интересы и конкурировать сво- им трудом и капиталом с трудом и капиталом любого другого лица и целого класса». Однако либеральным установкам Смита чужд супериндиви- дуализм, в них нет анархистского привкуса. Он превосходно сознавал, что рыночное хозяйство, теоретиком и пропаганди- стом которого он был, немыслимо и нереалистично без нор- мально функционирующего государства, которое успешно ре- шает в первую очередь свои исконные, классические задачи; их содержание всякий раз обусловливается конкретно-историче- скими обстоятельствами. Три такие задачи, на взгляд Смита, стоят перед современ- ным ему государством. Первая — «защита общества от насилия и посягательства со стороны других независимых обществ», другими словами, оборона страны. Вторая задача тоже охрани- тельная — «защита, насколько это возможно, каждого члена общества от несправедливости и притеснения его другими чле- нами общества, или обязанность установления точного отправ- ления правосудия». Задача третья — «основание и содержание таких общественных учреждений и таких общественных работ, которые, будучи, быть может, в самой высокой степени полез- ными для обширного общества, не могут, однако, своей при- былью возместить расходы отдельного человека или небольшой группы людей». В данном случае Смит ведет речь об обязанно- сти государства содействовать торговле (обустройство хороших дорог, сооружение мостов, строительство судоходных каналов, гаваней и т. п.) и о необходимости поощрения государством народного просвещения (воспитание юношества, обучение лю- дей всех возрастов). Отдельный человек, преследуя свои собственные, частные интересы, подчас более действенным образом, по мнению Смита, «служит обществу, чем тогда, когда сознательно стре- мится делать это». Тем не Смит очень хочет, чтобы как можно большее число людей, удовлетворяя свои партикуляр- ные интересы, вполне осознанно, продуманно приносило поль- зу также и всему обществу. При иной постановке вопроса нель- зя понять того, почему поощрение народного просвещения Смит возводит в ранг одной из главных задач государства. Де- лает он это потому, что предельно ясно видит ту огромную 12. Итальянские просветители 409 роль, которую играют в судьбах страны, государства нравствен- ный облик, образованность, культура членов общества. Сколь бы совершенными ни являлись институты государства, в отры- ве от названных сейчас факторов, не подкрепляемые ими, они малоэффективны. «Нет правительства, которое могло бы воз- местить недостаток нравственности: как бы оно ни было благо- творно само по себе, оно может принести всю ожидаемую от него пользу только при содействии добродетелей частных лиц». Идея гражданственности, политико-этические проблемы по- стоянно привлекали внимание Смита, не раз делавшего акцент на том, что «страна или государство, в котором мы родились, в котором мы выросли, под покровительством которого мы жи- вем, представляет собой великое множество людей — общест- во, на благоденствие или несчастье которого оказывает влияние наше доброе или злое поведение». Ближайший путь претворе- ния в действительность идеи гражданственности, политико- этических достоинств пролегает через овладение членами об- щества политическим знанием. «Ничто не возбуждает до такой степени любви к общественному благу, — утверждает Смит в «Теории нравственных чувств, — как изучение политических наук и различных систем управления... Среди всех теоретиче- ских сочинений политические исследования, если они справед- ливы, разумны и практичны, наиболее полезные». Представления Смита, ориентирующие на и объяс- нение сущности и функций права в тесной связи с деятельно- стью институтов государственной власти, смитовский истори- ческий подход к пониманию генезиса и развития государствен- ности, реалистические моменты трактовки Смитом роли государства в жизнедеятельности цивилизованного общества во многом продолжают сохранять свой актуальный научный и практический смысл. Уроки Смита — это надолго. 12. Итальянские просветители На рубеже столетий почти двухвековой социаль- ный застой в Италии, вызванный превращением страны факти- чески в провинцию испанской короны и усиленным насажде- нием крепостнически-абсолютистских порядков, уступает ме- сто активизации экономической деятельности и общественной жизни. Используя недовольство народных масс феодальными учреждениями, идеологи формировавшейся в ту пору буржуа- 410 Глава 13. Эпоха Просвещения зии требуют создания условий для беспрепятственного разви- тия капиталистического производства. Однако слабо консо- лидированное, неокрепшее итальянское бюргерство боится полного и резкого разрыва с прошлым и нередко идет на ком- промиссы с феодально-клерикальными кругами. Эту двойст- венную политическую позицию разделяют итальянские просве- тители, в том числе наиболее значительные из них — Дж. Вико и Ч. Беккариа. Джамбаттиста Вико (1668—1744) был одним из первых мыс- лителей, кто в целом ряде пунктов предвосхитил научную со- циологию. Он понимал историю как объективный закономер- ный процесс, протекающий циклически («Вечная Идеальная История, согласно которой совершаются во времени истории всех наций»). История для Вико — бесконечная вереница чело- веческих поступков («Социальный мир — несомненно, дело рук человека»), но направляет эти поступки божественное про- видение. Заслуга Вико состоит в том, что в своем главном труде «Ос- нования новой науки об общей природе наций» он по- пытался применить метод и детермини- стский подход также и к объяснению институтов. Пройденный историей цикл включает три фазы. Его начальная стадия — божественная, эпоха богов. Она не знает государственности, не знает юридических норм. Закона- ми здесь служат мистерии и прорицания оракулов, сообщаю- щих людям волю богов. Поскольку право основано тут на сверхъестественном авторитете, оно не допускает, конечно, ни- какого рационального объяснения. Управляют обществом жре- цы. Материальные потребности, борьба противоположных уст- ремлений подготовляют возникновение законов и государств. Не в субъективных намерениях индивидов, не в различных уловках и ухищрениях людей, а в объективной необходимости, в логике вещей нужно искать причину появления государст- ва — этого «универсального гражданского блага». Вико остро и метко критикует чисто умозрительные, искусственные построе- ния школы естественного права (концепцию договорного про- исхождения государства и тому подобные абстракции). Вико не связывает возникновение государства с договором. Каждой форме государственности он указывает свое особое основание, свои причины появления. 12. Итальянские просветители На второй фазе исторического цикла, в эпоху героев, госу- дарство существует как власть аристократии, которая диктует пропитанные своекорыстием правовые нормы и беспощадно, жестоко подавляет плебеев. Право здесь — право грубой силы. Третья, последняя фаза — эпоха людей. Ей присущи республи- канско-демократические устройства или же представительные монархии с достойными человека правами и свободами, обес- печивающими народный суверенитет. Законы тут мудро и гиб- ко сочетают частные интересы со всеобщими, устанавливают равенство между людьми (разумеется, равенство юридическое). Симпатии самого Вико всецело на стороне «свободных на- родных государств, где все люди, или наибольшая их часть, представляют собою законную силу государства... и оказывают- ся Господами народной свободы». Идеи Вико долгое время не получали распространения и признания, чего никак нельзя сказать о воззрениях его соотече- ственника, родоначальника так называемой классической шко- лы в науке уголовного права Чезаре (1738—1794) — автора знаменитого труда «О преступлениях и наказаниях» (1764). Сторонник естественно-правовой доктрины, Беккариа полагает, что когда-то постоянные войны и произвол вконец утомили индивидов и они, пожертвовав некоторой долей при- надлежащей им свободы, соединились, чтобы и в безопасности наслаждаться остальной ее частью. Сумма частиц пожертвований на общее благо свободы образовала верховную власть нации, которая должна была обеспечить людям нор- мальное существование под сенью справедливых законов. Но мира и правды нет, кругом насилие и бесправие, поскольку «большая часть законов — не что иное, как привилегия, т. е. подать, наложенная на всех в пользу немногих». Беккариа, в частности, глубоко возмущен тем положением, при котором за одни и те же богатый и бедный под- вергаются разным наказаниям. Порицая какие бы то ни было сословные привилегии, он категорически заявляет, что там, где знатные и власть имущие отделываются пустяками, а простой народ несет всю тяжесть суровых кар, «разрушаются все поня- тия о справедливости и долге и на их место становится право Почему так случилось, что на одном полюсе оказались могу- щество и счастье, а на другом — лишь унижение и нищета? У Беккариа имеется на сей счет проницательная догадка. Он 412 Глава 13. Эпоха европейского Просвещения указывает на материальные корни социальной несправедливо- сти. Право собственности — вот что оставляет в удел большей части человечества одно только нищенское существование. Для предотвращения преступлений и оздоровления общест- ва Беккариа не предлагает переустройства жизни на совершен- но новых принципах. Он ведет речь «о восседающих на престо- лах Европы благодетельных монархах, покровительствующих мирным добродетелям, наукам и искусствам, отцах своих наро- дов». Он предпочитает говорить об устранении нищеты и по- степенном уравнении всех граждан как в нравственных, так и в материальных выгодах, доставляемых обществом; высказывает- ся за всеобщее просвещение и хорошее воспитание; пишет о простых, мудрых законах и равенстве перед ними всех людей, о необходимости строгой законности и точном соблюдении обя- зательных гарантий прав личности. Искренняя убежденность Беккариа в неразумности феодаль- ной системы, его гуманизм и талантливая пропаганда передо- вых воззрений на право и государство объективно сыграли не- малую роль в идеологическом оснащении европейских буржу- азно-демократических преобразований. Значение идей, развитых в труде «О преступлениях и нака- заниях», выходит далеко за пределы проблем уголовного права и судопроизводства. Эти защищают такие универсальные ценности, как свобода, честь и достоинство человека, общест- венный порядок, обеспечиваемый прежде всего не репрессия- ми, грубой силой, но справедливыми законами, самодисципли- ной и высоким сознанием индивидов. Они — весомый вклад Беккариа в разработку европейскими просветителями теории правового государства, принципов либерализма. Подобный вклад не мог не сделать мыслитель, убежденный в том, что са- мым лучшим является социальный строй, при котором дости- гается максимальное счастье для наибольшего числа людей. 13. Европейский консерватизм Консервативная традиция в трактовке политико-правовой проблематики возникает в середине XVIII в. и представлена Д. Юмом, просвещенным оппонентом английских, француз- ских и других европейских просветителей. Особенно отчетливо она проявила себя в послереволюционной Франции и прочно ассоциировалась с именами Ж. М. де Местра и Л. де Бональда. 13. Европейский консерватизм 413 В Англии критика революции и сочувствующих ей представле- на Э. Бёрком, в Германии — Л. фон Галлером, исторической школой права (Гуго, Пухта), а также представителями романти- ческой политической школы (Новалис, Шлегель), в России — ранними славянофилами и последователями исторической школы права на русской почве (Победоносцев и др.). Наиболее характерными и общими чертами послереволюци- онного европейского консерватизма следует считать моральную критику идей индивидуалистического либерализма и конституци- онного республиканизма с позиций религиозного провиденци- ального доктринерства и монархизма, а также критическое вос- приятие основных политических выводов просветительского ра- ционализма. Сюда же следует отнести и всевозможные сомнения в полезности радикальных социальных политических перемен в их сопоставлении с достоинствами и выгодами многовекового обычая, ценностей эволюционизма, порядка и морали. В про- цессе такой критики фундаментальные понятия философии ли- берализма ставились под сомнение противоположными и со- перничающими с ними по смыслу и значимости и терминами традиционализма. Так, термин «земля» подставлялся на место термина «среда», вместо термина «преемственность» выдвигался на первый план термин «наследие», а термин «при- рода» тесно связывался с опытом и историей и отнюдь не «есте- ственным порядком», как у либералов. Европейский консерватизм конца XVIII — начала XIX в. яв- ляется своеобразным соединительным звеном между античным и средневековым консерватизмом и консерватизмом XX столе- тия. Античный консерватизм характерен своим почитанием зо- лотого века и законодательных установлений великих реформа- торов (Ликурга, Солона), а также неустанной заботой о прочно- сти законов одном из таких городов всякий, стремящийся уничтожить какой-нибудь старый закон и ввести новый, выходил перед народом с веревкой на шее с тем, чтобы в случае, если предлагаемое им новшество не найдет еди- ногласного одобрения, быть удавленным тут же на месте). Последующий консерватизм связан с появлением новых по- литических участников в делах и законода- тельных — крупных корпораций и массовых партийных и об- щественных организаций, которые задают тон не только в об- ласти политических новаций, но и в способах защиты статус- кво. Они апеллируют к таким ценностям, как национально- 414 Глава Эпоха европейского Просвещения культурные или семейные обычаи и не говоря уже о религиозных традициях. Давид Юм (1711 — 1776), шотландский философ, родился и умер в Эдинбурге, много лет жил в Англии и Франции. При жизни был известен как историк. По некоторым оценкам, са- мый изящный стилист среди философов, писавших на англий- ском языке. В обсуждении путей общественных реформ высту- пил основательным защитником опыта и традиции против пре- тензий разума на лидерство в таких вопросах, тем самым ставил под сомнение и главный онтологический тезис теории естест- венного права. Наблюдая за позицией англиканской церкви в вопросе о пу- тях церковной реформы в духе пуританской доктрины, которая доходила до признания и поощрения индивидуального истол- кования Библии, Юм подверг критике пуританских религиоз- ных «энтузиастов». идеи он усматривал и в учениях о естественном праве. Особенный скепсис вызывали у него «фи- лософски неприемлемые и политически разрушительные» доктри- ны естественных прав и добровольного общественного договора как единственного легитимного базиса для политического обя- зывания. Опыт любого бытия, считал Юм, может быть доказан только аргументами, относящимися к его причинам и следствиям, ко- торые извлечены и основаны исключительно на данных опыта. При этом философ обращал взгляд на слабости и узкие преде- лы человеческого разума, на его бесконечные неточности и противоречивости в восприятии предметов общественной жиз- ни и практики и на отсутствие подлинной фундаментальности в исходных (первых) принципах всех объяснительных систем. В отношении юриспруденции Юм также высказывал свои сомнения относительно реализуемости претензий разума быть фундаментом и наставником на пути созидания нового общест- ва. Пребывая в солидарности с философами, прославлявшими здравый смысл, он фактически дал эмпирическое объяснение факту долговечности существования англосаксонского общего права (common law), указав на то обстоятельство, что в нем им- плицитно присутствуют две взаимосвязанные основы — опыт и традиция. Ограничивая возможности и претензии разума притязания- ми опыта и традиций, Юм считал, что лишь эти притязания способны к выживанию и поэтому лишь им следует обеспечить 13. Европейский консерватизм 415 «разумную защиту». Он утверждал, что мы в состоянии по- стичь, например, как тот или иной объект функционирует, но не в состоянии ответить на вопрос, а как ему надлежит функционировать. Тем самым Юм негативно и скептически от- носился к возможностям человеческого разума в познании та- ких фундаментальных предметов, как истина, ценности и т. д. Следует констатировать, что традиция и опыт, столь цени- мые Юмом, стали предметом критики еще у Т. Гоббса, кото- рый, как известно, в делах социальных и политических на ме- сто Бога поставил и возвеличил размышляющего и считающего индивида и тем самым положил начало долгой и до сих пор не прекращающейся политической монометодологии с индивидом в центре мироздания и в центре социально-политического по- рядка. По этой версии современный социальный порядок дол- жен быть такой структурой, которую человечество в состоянии созидать с помощью права, т. е. команд суверена, который при- обрел такой авторитет благодаря рациональному пониманию и истолкованию жизни индивидов. В свою очередь, индивиды по зрелому размышлению приходят к мысли, что для обеспечения их безопасности и других насущных потребностей необходима концентрация властных полномочий в руках государства. Юм, однако, скептически относился к подобным гоббсов- ским представлениям. Он полагал, что в новом общественном состоянии наиболее проблематичным станет взаимоотношение двух сфер — области человеческих желаний и способности че- ловеческих особей находиться под управлением свободной и рациональной человеческой особи. В таком скептицизме Юма легко усматриваются попытки следовать наставлениям Ф. Бэ- кона и Р. Декарта по искоренению всех религиозных или мета- физических идолов с целью заменить их некоторыми позитив- ными фактами. И хотя впоследствии Юм полностью обрывает какую-либо связь между человеческим разумением и верой в Бога, он в то же самое время подрывает и надежду на построе- ние некоего безопасного общественного механизма, в основа- нии которого были бы положены Декартовы рациональные конструкции. Вместе с тем Юм не упускает из виду и обсужде- ние вопроса о том, что же следует заложить в это основание, которое содействовало бы появлению свободного и рациональ- ного человеческого существа, которое способно познать исти- ны разума в морали и этике и который будет затем на этом ра- зумном фундаменте созидать новый социальный порядок. 416 Глава 13. Эпоха Просвещения В ходе методологического обсуждения проблемы понима- ния человеческой социальности Юмом была сформулирована оппозиция Гоббсову методологизму: индивидуализму Гоббса был противопоставлен юмовский холизм (целостное видение), или, другими словами, методологическому индивидуализму был противопоставлен социальный холизм. Отстаивая тради- цию и опыт в качестве главных ориентиров в делах человече- ского познания, Юм утверждал, что и правила правосудия, и правила законного порядка суть результат исторических процес- сов, традиций и опытов, поэтому надо остерегаться произво- дить драматические перемены; что в любой рациональной ар- гументации в пользу перемен надо обращать внимание на род познания, который они содержат, и соответственно видеть его ограниченность. В наших поисках знаний, необходимых для актуального (в данный момент) существования, нам под силу обозреть лишь наличествующие эмпирические факты и ис- пользовать их в наших делах и заботах по социальному кон- струированию, памятуя при этом — ничто не фундаментально ни в нашем знании, ни в познании человека, ни в познании общества. Главными произведениями Юма, помимо исторических ра- бот, считаются «Трактат о человеческой природе» (1739), кото- рый был переиздан под названием «Исследование относитель- но человеческого Особенный успех имели его «Очерки моральные и политические» (1741 — 1742). После его смерти А. Смит опубликовал его «Диалоги о естественной ре- лигии», которые друзья философа не советовали публиковать при жизни. Философские и политические взгляды Юма оказа- ли заметное влияние не только на последующую консерватив- ную мысль, но также и на многие другие течения политической мысли — от де Местра и Бентама до Канта и Хайека. Эдмунд Бёрк (1729—1797) — английский философ ирланд- ского происхождения, публицист и политический деятель, при- обретший широкую известность критикой с консервативных позиций теории и практики французской революции. Перед этим он прошел школу редактора и соавтора политического ежегодника (1758—1763), личного секретаря члена парламента и затем главного организатора и публициста правящей партии вигов, с помощью которой он неоднократно избирался членом парламента. 13. Европейский 417 Непосредственным поводом для написания и публикации его главного труда — «Размышления о французской революции» (1790) — стало заявление одного из лидеров английского об- щества по изучению наследия Славной революции 1688 г. о том, что начавшаяся французская революция 1789 г. является позитивной моделью и для британцев. Отвергая подобные представления, Бёрк полагал, что английский народ уже обрел свободу благодаря своим традициям и королевским установле- ниям, в то время как провозглашенная во Франции свобода будет служить не чем иным, как постоянным источником бес- порядков и разрушений. Все выглядело бы иначе во Франции, будь тамошняя свобода в должном сочетании с правительст- венной властью, с общественным принуждением, с военной (иерархической) дисциплиной и подчинением, с точным и эф- фективным распределением налоговых выплат, с моралью и религией, с мирным и благотворным порядком, с публичными и частными нравами. Французская революция, согласно оценке Бёрка, была ре- волюцией, осуществленной в соответствии с определенной теоретической догмой, в результате чего возникло уникальное общественное состояние, итог усилий сообщества вооружен- ных фанатиков, озабоченных распространением принципов и практики грабежа, страха, фракционности, угнетения и нетер- пимости. Преуспели в этом главным образом атеисты, изголо- давшиеся по власти. Их интеллектуальная мотивация была обеспечена трудами глубокомысленных метафизиков, которые и сами были не лучше грабителей и убийц. Никогда еще, сето- вал Бёрк, стая наглецов и бандитов так не использовала одея- ния и манеры академии философов. И это утверждалось им в тот момент, когда многие первоклассные умы, в том числе в Англии, восторгались революцией, в особенности ее абстракт- ными принципами, которые уже получили широкое распро- странение. Бёрк утверждал, что многие джентльмены в данном случае не считаются с теми обстоятельствами, в которых эти принци- пы осуществляются, а между тем в реальности именно эти об- стоятельства придают каждому политическому принципу соот- ветствующий отличительный оттенок или ограничивающий его действие эффект. Именно они делают каждую гражданствен- ную и политическую схему плодотворной или неблагоприятной для человечества. 418 Глава Эпоха европейского Просвещения Сравнивая две революции — английскую (1688) и француз- скую (1789), — он полемизирует с теми, кто считал наличие свобод в Англии продуктом Славной революции 1688 г. На са- мом деле эти свободы являются, по его мнению, лишь унасле- дованными и сохраненными упомянутой революцией, которая по сути дела была охранительной революцией, поскольку она сохранила институт монархии и упрочила те же ранги и со- словия, те же привилегии, избирательные права и правила пользования собственностью, которые уже сложились и пре- бывали в употреблении. Таким образом, существует огромное различие между упорядочивающим характером этой англий- ской революции и образом действий французов, которые про- демонстрировали такие варианты, которые сопровождались насилием, разрушением, анархией и террором. Одним из глав- ных оснований для негативного восприятия французской ре- волюции стало для Бёрка то обстоятельство, что французы произвели насильственный разрыв со своим прошлым вместо того, чтобы, подобно англичанам, сделать его фундаментом для будущего. Бёрк считал, что Генеральные штаты, объявившие себя На- циональным собранием, вообще не имели права законодатель- ствовать, и резко критиковал принятые ими законодательные, правительственные, судебные, военные и финансовые акты. При этом он утверждал, что акты лета 1790 г. носили нелеги- тимный, поспешный, деструктивный и дестабилизирующий ха- рактер. Здесь же он высказал сбывшееся впоследствии предпо- ложение о том, что это приведет к возвышению диктатора (им, как известно, оказался Наполеон). Но при этом он оставался равнодушным к социальным и экономическим недостаткам старого режима во Франции. В этом смысле его критика фран- цузской революции оказалась односторонней. При обсуждении вопросов о сущности государства Бёрк из- бегал апелляции к природе и разуму и придерживался концеп- ции христианского государства. Человек по его духовной кон- ституции есть существо религиозное. Атеизм возражает против этого и входит таким образом в оппозицию не с нашим разу- мом, но с нашими инстинктами. Государство дано нам Твор- цом для того, чтобы наша натура была усовершенствована на- шей добродетелью. Вот почему человечество всегда почитало Можно согласиться с тем, что общество в самом деле есть некий контракт (результат договора). Но при этом го- 13. консерватизм 419 сударство не должно рассматриваться как некое партнерское соглашение в торговле перцем, табаком или еще чем-либо, ко- торое касается небольшого и временного дела и потому может быть расторгнуто по прихоти сторон. Суть проблемы в том, что это партнерство создано не ради временного существования и благополучия некоего определенного живого существа. Оно яв- ляется одновременно партнерством во многих областях жизне- деятельности — во всех науках и искусствах, во всех доблест- ных предприятиях, во всех вариантах самосовершенствования. Это партнерство не и числом поколений живу- щих. Оно становится партнерством не только между теми, кто живет в настоящее время, но также между теми, кого уже нет в живых, и теми, кто должен народиться. «Каждый контракт ка- ждого конкретного государства есть всего лишь некий параграф в великом начальном контракте вечного общества, связываю- щем низшие натуры с высшими, видимый мир с невидимым и в соответствии с фиксированной договоренностью, которая санкционирована нерушимой клятвой, которая удерживает все физические и моральные натуры, каждую на предназначенном ей месте». Свои мысли о природе и назначении законов в жизни лю- дей Бёрк суммировал в статье «Импичмент Уоррена Хастингса» (1794), где он утверждал, что существует лишь один закон для всех, что закон, который правит всем, — это закон нашего Творца. Именно он и есть «закон гуманности, правосудия, справедливости, закон природы и закон Бёрк не разделял мнения французских революционеров отно- сительно главенствующей роли тех или иных правовых и мо- ральных принципов в жизни человека и гражданина, включая принципы свободы, равенства или братства. Что представляет собой свобода без мудрости или без доблести? — вопрошал он и тут же отвечал: «Ничего, кроме величайшего из возможных зол», поскольку без этих свобода становится глу- пой, злой и безумной. Люди должны измерять свою пригод- ность к гражданской свободе в той мере, в какой они обзаве- лись моральными ограничениями для своих непомерных при- страстий и аппетитов. Обсуждая роль политических замыслов, воплощаемых в тек- стах конституций и законов, Бёрк склонялся к мысли о том, что с помощью законов достигается лишь немногое. Даже если правительственная власть организуется так, как вам хочется, 420 Глава Эпоха европейского Просвещения она в преобладающей мере будет зависеть от самого осуществ- ления которое в данном случае в основном предостав- ляется благоразумию и правильному усердию министров госу- дарства. Вся польза и потенция законов зависит от них. Без них ваше государство общей пользы будет выглядеть не лучше, чем оставшийся только на бумаге план действий. И уж точно не бу- дет «живой, действенной, эффективной конституцией». В «Рассуждениях о причинах современных разногласий» он уточнит: «Законы достигают совсем немногого. Учреждайте свою правительственную власть, как вам угодно, только беско- нечно большая часть в этом деле должна будет определяться са- мим осуществлением властных полномочий, которые, в свою очередь, предоставлены в значительной мере благоразумию и честности государственных министров. Даже польза и потенция законов всецело зависят от них. Без них ваша Республика зна- чит не больше чернового наброска на бумаге и отнюдь не явля- ется живой, активной, эффективной конституционной органи- зацией». «Рассуждения» были изданы в ноябре 1790 г. Первое изда- ние памфлета, оцененное в 5 шиллингов, быстро разошлось и затем, на протяжении года, появилось еще 10 его переизданий. Общественная реакция была позитивной. Старый недруг Бёрка английский король назвал «Рассуждения» очень хорошей кни- гой. Откликнулись и в других странах Европы. Перевод книги на французский язык сделал сам король Людовик XVI. Количе- ство критических откликов также поражает своим обилием. Наиболее известным из них стал памфлет Т. Пейна под выра- зительным названием «Права человека» (отпечатан в начале 1792 г.). Политические взгляды Бёрка чаще всего относят к консер- вативной традиции, однако его точнее было бы отнести к раз- ряду консервативных либералов. В его творчестве партийный политик сосуществует с философом, парламентский оратор — с блестящим литературным стилистом. В суждениях и обобще- ниях Бёрка хорошо просматриваются главные исторические разновидности фиксации политической мысли — от политиче- ского афоризма до логико-понятийной конструкции или со- циологического обобщения природы политического явления, института и процесса. Одним из важных и действенных афоризмов, достойных не- устанного повторения, с тем чтобы превратить это изречение в 13. Европейский 421 пословицу, он считал следующий: «Нововведение не есть ре- форма». Он презрительно относился к умственным способно- стям вождей французской революции, но весьма прозорливо предостерегал от опасности их недооценки. Позднее он писал: «Я держусь хорошего мнения о способностях якобинцев: не то чтоб я полагал их людьми большой природной одаренности, чем иных, но сильные страсти пробуждают способности, они не терпят, чтобы от человека пропала хоть кроха. Дух предпри- имчивости позволяет лицам этого сословия полностью исполь- зовать всю их природную энергию» (Первое письмо о мире с цареубийцами, 1796). В последнем абзаце «Рассуждения» он напишет: «Я меньше всего желал бы изложенные здесь суждения навязать как мои мнения, а не предложить их как плод моих длительных наблю- дений и глубокого беспристрастия. Они исходят от человека, который не был ни орудием власти, ни льстецом величия и не желает последними своими поступками дать неверное пред- ставление о смысле своей жизни. Они исходят от человека, почти все публичные усилия которого были направлены на борьбу за свободу от человека, в груди которого нико- гда не загорался длительный или пылкий гнев ни по какому иному поводу, кроме того, что он воспринимал как тиранию; от человека, отрывающего драгоценные часы времени, кои по- святил он вашим делам, от своей доли участия в усилиях чест- ных людей по дискредитации пышно процветающего угнете- ния...» Двумя главнейшими идейными противниками Французской революции на континенте стали Жозеф Мари де Местр (1753— 1821), савойский дворянин, и граф Луи Габриель де Бо- Местр имел склонность к мистике и обла- дал незаурядными способностями изящно формулировать свои мысли, в то время как де Бональд питал склонность к резонер- ству и был особенно чутким к социальной проблематике. По- следний в работе «Первоначальное законодательство» (1802) разоблачал машинизм и материализм школы Адама Смита и сделал такой вывод: «чем больше в машинизированном госу- дарстве делается для производительной деятельности человека, тем больше становится людей, которые сами являются не чем иным, как машинами». При всем различии между этими двумя критиками идей ре- волюции и светского либерального мировосприятия их объеди- 422 Глава Эпоха европейского Просвещения няло много сходного, в частности возвышение эмпиризма над рационализмом, общества над индивидом и порядка над про- грессом. Вслед за Э. Бёрком они подвергли осмеянию претен- зии рационалистов XVIII столетия разрешать социально-поли- тические проблемы с помощью абстрактных норм и правил без обращения к опыту. Столь же неприемлемым для них было представление об абстрактном человеке, поскольку его на са- мом деле не существует. В «Размышлениях о Франции» (1797) Местр предостерегал об опасности устанавливать для такого «человека» законы, учреждать письменную конституцию и дек- ларации прав. Слово «природа» оба философа вслед за Бёрком толкуют вполне определенно: естественная политика (в отличие от ис- кусственной, рационалистической) для них коренится в истории. «Я признаю в политике лишь одну неоспоримую власть, кото- рая суть история, а в делах религиозных одну нерушимую власть, которая есть власть Церкви», — утверждал Бональд в работе «Теория политической и религиозной власти в граж- данском обществе» (1796). Для него характерна и своеобразная полусхоластическая-полусоциологическая игра в понятия. Опираясь на богословский догмат троичности, он провозгла- шал, что все в мире — в природных и социальных явлениях — распадается на три элемента: причину — орудие — следствие. В делах общественных эта триада предстает в таком наборе элементов: власть — слуга — подданный. В частности, в госу- дарстве она имеет такой вид: верховный правитель (власть) — дворянство (слуги) — народ (подданные). В семье троичность предстает в виде мужа (власть) — жены (слуга) — детей (под- данные). Для того и другого не индивиды образуют общество, а об- щество их и потому индивиды существуют в обществе и ради этого общества, а не наоборот. В итоге инди- виды обладают не правами, а только обязанностями по отно- шению к обществу. Эта своеобразная религия общества преоб- разуется в религию государства. Само государство становится священным, правительственная власть устанавливается на тео- кратических основаниях, повиновение всегда оправдывается. При этом, согласно Местру, сама природа католицизма пре- вращает его в самого ревностного пособника и охранителя всех правительств. 13. консерватизм 423 Опираясь на теократические представления, Местр оправ- дывал инквизицию и антипротестантизм, а Бональд — рабство. Порядок, согласно их трактовке, вырастает из единой веры и ведет к единой власти и тем самым к сплочению общественно- го организма. Порядок они представляли себе в виде иерархии. Самой естественной для человека правительственной властью они считали монархию, суверенитет которой является единым, нерушимым и абсолютным. Из всех монархий самой деспоти- ческой и самой нетерпимой, по мнению Местра, является на- родная монархия. Вслед за средневековыми богословами и юристами Местр рассматривает государство как некий целостный организм, тре- бующий единой направляющей воли. Эта воля не может быть во- площена в коллективном органе. Демократические процедуры дробят общество, разделяют его на группы и микрогруппы, что исключает процесс зарождения одухотворенного единства, но порождает единство временное и преходящее, организованное для насилия большинства над меньшинством. Государство есть не просто целостный организм, требующий единой направляю- щей воли (наследственная монархия), оно одновременно нрав- ственно-политическое единство, которое должно нести на себе знак божественной санкции и черпать силы в отдаленном про- шлом (нравах, религии, сложившихся политических отноше- ниях). Идея единения напрямую связана с преемственностью, обеспечиваемой наследственной передачей власти (в монархии) и связью поколений граждан. Родина — это союз умерших, жи- вущих и еще не родившихся поколений. Союз этот делается осязаемым и понятным для каждого благодаря наследственной монархии и личности монарха. Законы, язык и нравы сущест- вуют на протяжении столетий, но они при этом меняются и потому не могут выполнять роль объединяющего нацию симво- ла. На эту роль подходит больше семейство, род, корни которо- го уходят в глубину веков. Фамилия монарха также отличается древностью своего происхождения, а оно предпочтительно должно быть окутано тайной и сопровождаться легендами. Та- инственное или необъяснимое выполняет в политике особую роль. Ведь сам себе человек не может объяснить, почему он любит свою родину. Когда такой ответ найден, говорить о пат- риотизме уже не имеет смысла. Так же дело обстоит и с кон- ституцией. Пока она неписана, она священна и почитаема. 424 Глава Эпоха европейского Просвещения димый текст демистифицирует конституционную идею, лишает ее привлекательности, что создает трудности с соблюдением предписаний конституции. Как явствует из опыта Англии, су- ществует множество плодотворных общеустроительных которым нужно следовать, но которые не обязательно фикси- ровать в текстах законов, в том числе и конституционных зако- нов. Тот факт, что английский парламент являет собой пред- ставительное учреждение для узкого круга собственников и включает в себя также и наследственную аристократию в пала- те лордов, примиряет французского консерватора с английским конституционализмом. Законы, отмечал Местр, являются лишь заявлениями о пра- вах, а права заявляются лишь тогда, когда на них наступают. Человеческое влияние не распространяется за пределы разви- тия существующих прав. Если люди неблагоразумно преступа- ют эти границы безрассудными реформами, то нация теряет то, что она имела, не достигая того, что желает. Отсюда вытекает необходимость лишь крайне редкого обновления, всегда прово- димого с умеренностью и трепетом. Если Провидение повелело быстрее образовать политическую конституцию, то появляется человек, наделенный непостижимой мощью: он говорит и за- ставляет себе повиноваться. Однако такие люди принадлежат, быть может, миру античному и временам молодости наций. Это всегда короли либо в высшей степени благородные люди. Даже обладавшие необыкновенной мощью законодатели всегда лишь собирали ранее существовавшие элементы в обычаях и нравах народов. Это собирание, это быстрое образование, походящее на создание, осуществляется лишь во имя Господне. Политика и религия образует единый сплав. В ходе обсуждения природы и формы современных консти- туций Местр замечает, что не существовало свободной нации, которая не имела бы в своей естественной конституции столь же древних, как она сама, зародышей свободы. Ей всегда удава- лось успешно развивать путем принятия писаных основных за- конов лишь те права, которые существовали в естественной конституции. Конституция Франции 1795 г. создавалась из противоречивых материалов и содержит в себе как положитель- ные моменты (например, разделение властей), так и ошибоч- ные положения, вводящие граждан в заблуждение. Она, как и предыдущие конституции (1791 и 1793 гг.), создана для абст- рактного человека (общечеловека), которого в мире не сущест- 13. Европейский консерватизм 425 вует (в мире существуют французы, итальянцы, русские и т. д.). Подобные же конституции могут быть предложены любым че- ловеческим общежитиям, начиная с Китая и кончая Женевой. Но конституция, которая создана для всех наций, не годится ни для одной; такая — это чистая абстракция, «схоластическое произведение, выполненное для упражнения ума согласно идеальной гипотезе». При создании конституции в виде совокупности основных законов необходимо, полагал Местр, решение следующей задачи: при заданных условиях — население, нравы, религия, географическое положение, поли- тические отношения, богатство, добрые и дурные свойства ка- кой-то определенной нации и т. д. — найти законы, ей подхо- Несоблюдение этого требования ведет к печальным ре- зультатам: «не устаешь от созерцания невероятного зрелища нации, наделившей себя тремя конституциями за пять лет» (Размышления о Франции). А между тем, как проговорился еще Руссо, «законодатель не может себе подчинить ни силой, ни рассудком». Религиозные мотивы доминируют и в трактовке проблем законодательства Бональдом. В работе «Первоначальное законо- дательство, рассматриваемое в последнее время исключительно в свете разума» (1802) он различает закон как Божественную во- лю и закон как человеческое право. Религиозные законы — это правила взаимоотношений человека с божеством, а законы политические — правила взаимоотношений человека с челове- ком. Закон как Божественная воля непосредственно выражен в первоначальном по времени, общем для всех существ основном законе, под которым имеется в виду естественный закон; пози- тивные законы — это частные, вторичные, местные законы, которые можно было бы называть законами-следствиями, по- скольку они должны быть естественным следствием основных законов. В этой связи Бональд ссылается на следующее поло- жение Мабли: «Законы хороши, если они являются продолже- нием естественных законов». Настало время, полагает Бональд, перейти к применению десяти заповедей к различным состоя- ниям общества и проследить развитие общего закона в законах. Все народы, у которых частные или местные законы далеки от естественных следствий общего и основного закона, которые допускают нарушение этого самого закона (в виде идолопо- 426 Глава Эпоха европейского Просвещения клонства, злоупотреблений правом войны, полигамии и т. д.), не являются цивилизованными, какими бы благопристойными они ни выглядели благодаря прогрессу в искусствах и торговле. Закон, согласно Бональду, есть воля и вместе с тем мысль власти. Выражение этой мысли, декларация этой воли есть, та- ким образом, слово власти, существа, устанавливающего соот- ветствующий закон: человека — Сына Божьего в религии, че- ловека — короля в государстве, человека — отца в семье. Леги- тимность человеческих действий заключается в их соответствии общему закону, а их легальность — в их соответствии местным законам. Легитимность есть совершенство, абсолютное добро, необходимость; легальность есть благопристойность, относи- тельное добро, полезность. Самое лучшее состояние общества такое, когда легитимное состояние является легальным или ле- гальное состояние является легитимным. Европейская консервативная традиция представлена также творчеством Людвига фон Галлера (1768—1854), принадлежав- шего по рождению к привилегированному сословию г. Берна. С 1816 г. стал выходить его многотомный труд «Возрождение государственных наук» (сначала на немецком, затем на фран- цузском языках). Он стал заметным идеологом реакционной политики в рассматриваемый период. Особенное усердие Галлер проявил в критике естественного права, упрекая его сторонников в том, что они выводили чело- веческое общежитие не из вечного, Богом установленного по- рядка, а из человеческого произвола. Если государство есть продукт человеческой воли, а источником власти является на- род, то произвольная смена правительства является делом вполне закономерным. Неудача французской революции, за- кончившейся реставрацией монархии, объяснима, по Галлеру, не крайностями революционного движения и не слабой подго- товленностью французов к восприятию совершенной формы правления, а ошибочностью рационалистической естественно- правовой теории, вообразившей, будто можно построить госу- дарство по указанию разума. Договорная теория происхожде- ния государства основана на ложном предположении относи- тельно естественного состояния, в котором люди будто бы пользовались полной свободой и были равными. Сам Галлер трактует государство как частную собственность государя, даро- ванную ему Богом. В качестве собственника такого рода один государь может объявлять войну для защиты своего права и 13. 427 кончать миром, он один вправе отчуждать ту или иную часть территории страны и один распоряжается доходами, и, следо- вательно, между государственной казной и частной кассой го- сударя различия быть не может. Мир и порядок возможны только при единомыслии. С этих позиций Галлер отрицает сво- боду совести, которую объявляет порождением гордости чело- веческой, ставящей свое «я» выше* божественного авторитета. А это опасно светской власти. Для обеспечения едино- мыслия, полагал Галлер, следует учреждать строжайшую цензу- ру для книг вредного содержания. |