История политических и правовых учений под ред Нерсесянца В.С Учебник 2004 -944с. История политических и правовых учений под ред Нерсесянца В. В. С. Нерсесянца
 Скачать 5.72 Mb.
|
|
(командная теория права) и утилитарист- ский тезис И. Бентама о том, что подобная команда суверена должна быть нацелена на обеспечение наибольшего счастья для наибольшего числа людей. Однако в отличие от своего старше- го современника Остин не был столь радикальным в истолко- вании этого тезиса в отношении государственного устройства и политики. Кроме того, в истолковании принципа пользы он критически воспринимал бентамовскую концепцию моральных чувств и был склонен толковать принцип полезности как неяв- но выраженное (потаенное) собрание божеских заповедей. В отношении позиции И. Гоббса он заявлял, что в работах по- следнего проповедуется абсолютная обязанность подданных повиноваться и не обсуждаются случаи, когда полезность тре- бует неповиновения. Кроме того, И. Гоббс, по оценке Остина, ошибочно приписывал происхождение суверенитета и незави- симого политического общества некоему «фиктивному согла- шению или договору». С именем Остина следует связывать не появление самого юридического позитивизма, а только своего рода профессиона- лизацию и предметную рационализацию традиции правового позитивизма. Главный труд Остина «Лекции о юриспруденции, или Философия позитивного права» (1863), подготовленный к печати посмертно его женой Сарой и снабженный примеча- ниями Дж. С. Милля, бывшего в числе его любимых студентов, создавался в то время, когда уже стали известными труды авто- ра «Курса позитивной философии», с которым имеются пря- мые переклички в части второй лекций. Вполне в духе Конта звучит высказывание Остина о том, что «доброе и стабильное Глава Западная Европа в XIX в. правительство немыслимо или почти немыслимо до тех пор, пока основы политической науки не станут известными основ- ной массе населения». В некой комбинации рационального правления и просвещенного населения лежит, таким образом, ключ к социальному прогрессу. Таким образом, в творчестве английского правоведа совмес- тились методологические приемы исследования современного ему утилитаризма и позитивизма, для которых был характер- ным акцент на эмпирических особенностях права (право как факт). Эмпирическое познание права предполагалось осущест- влять на основе чисто юридических критериев, обособленных от моральных оценок права, а также от социально-политиче- ских его характеристик, столь присущих естественно-правовой традиции обсуждения проблематики права и правоведения. В итоге право предстает в относительно определенной и лег- ко обозреваемой совокупности правил (норм), принципов и ти- пологических делений. Если, по представлениям И. Бентама, право следует воспринимать как совокупность знаков (симво- лов), изданных или одобренных сувереном для регулирования должного поведения определенного класса лиц, находящихся под его властью, то, согласно Остину, такого суверена можно представить себе — в зависимости от обстоятельств — в виде не только лица, но и учреждения, которое действительно, а не формально является сувереном для подвластных в данном по- литическом сообществе. Источником права, таким образом, яв- ляется суверенная власть, причем важнейшей гарантией нор- мального функционирования права и самой суверенной власти выступает привычка большинства к повиновению. Нет поэто- му, согласно Остину, оснований относить к разряду позитивно- го закона, к примеру, распоряжение оккупационных армейских властей, даже если они и дают этому распоряжению наимено- вание закона. В конструкции Остина суверен предстает воплощением все- властного учреждения, а норма права — нормой властного при- нуждения, или, говоря словами самого Остина, «правилом, ус- тановленным одним разумным существом, имеющим власть над другим разумным существом, для руководства им». Приказ суверена, снабженный санкцией, и есть, по сути дела, правовая норма (норма позитивного закона). По этой логике позитивны- ми законами в строгом смысле этого слова должны считаться такие законы, которые предполагают возложение обязанностей П. Остин 713 и которые влекут определенные последствия, в том числе нега- тивные в виде законного причинения вреда. Таким образом, норма получает юридический характер толь- ко в том случае, когда некто, обладающий необходимыми власт- ными возможностями и способностями, в состоянии придать ей обязывающую силу принуждения под угрозой причинить вред (негативные последствия) нарушителю данной нормы. Этим субъектом суверенных властных полномочий может быть не только человек, но и бог. Санкции, установленные позитивным законом, имеют характер юридический и политический одно- временно, поскольку они реализуются на практике данным по- литическим сообществом в принудительном порядке. В этом смысле право в целом является приказом суверенной власти, устанавливающим обязанности и находящим гарантии их реа- лизации в политических (государственных) санкциях и принуж- дении. элементы и принципы обоснования и признания прав личности Остин решительно отвергал, и в этом плане он был близок позициям Ф. Савиньи и Г. Гуго, под руководством которых изучал в молодости юриспруденцию в Гётингене и Берлине. Остин расходился со своими немецкими наставниками в оценке исторических корней права, поскольку ему, как и многим утилитаристам, был присущ внеисториче- ский подход к изучению права. Суть юридико-позитивистского подхода в понимании и ис- толковании права хорошо передается формулой «закон есть за- кон». В историческом плане позитивистский подход выделяет- ся своим негативным отношением к любым конструкциям, ко- торые допускают или терпимо относятся к допущению, что помимо реально существующего и воспринимаемого государст- ва и связанного с ним массива законодательства существует — и с этим надлежит считаться — некое более разумное право и связанное с ним государство, являющие собой эталон для со- поставлений. Подобный же негативизм он распространяет и на концепции естественных и неотчуждаемых прав. Другой важной и более оправданной особенностью исполь- зования формулы «закон есть закон» является признание ее не- обходимейшим условием нормального общения в нормально организованном человеческом (политическом, трудовом, иму- щественном) общежитии, своего рода краеугольным камнем 714 Глава 18. Западная Европа в в. в громадном здании государственности и неотъемлемым атри- бутом повседневного правового общения. Существенное значение в концепции Остина имеет трактов- ка права в строгом смысле слова. Право в строгом смысле уста- навливается для разумных существ другим разумным сущест- вом или существами — таковы законы, установленные богом (божеское право), и законы, установленные людьми. Но среди второй категории не все можно безоговорочно отнести к праву в строгом смысле (позитивному праву), например правила, ус- тановленные лицами и учреждениями, не являющимися суве- ренами. К этому же разряду Остин относит правила, установ- ленные общественным мнением (к их числу он относит и нор- мы международного права), а также правила моды, правила этикета и законы чести. Остин называл все эти разновидности нормативного регулирования термином «позитивная мораль». Таким образом, право в широком смысле включает в себя бого- откровенное право, позитивное право и позитивную мораль. Между позитивным правом и моралью, а также религией суще- ствует не близость и не сходство, а противоречие. И это должен учитывать всякий законодатель. Противоречие с моралью не лишает право его качественных свойств, даже если оно подвер- гается критике с моральных позиций или испытывает ограни- чительное воздействие со стороны последней. Наиболее характерным для позиции Остина в этом вопросе было то, что он резко и твердо разводил право и мораль; во- прос о морально должном, о приведении сущего в соответствие с этим долженствованием Остином полностью не снимается, но только выносится за рамки практической юриспруденции. Таким образом, право обособляется от морали ради того, чтобы предметом юриспруденции было исключительно позитивное право — вне всякой зависимости от того, хорошее это право или плохое, несовершенное. Оценки этого рода, по мнению Остина, удел этики или законоведения, но отнюдь не правове- дения. Естественно, что в своем обсуждении предмета юриспруден- ции и сферы права Остин не мог не коснуться вопроса о право- творческой роли судей и суда. Он склонялся к тому, что и ре- шения суда следует воспринимать как часть права в том случае, когда они признаются в качестве таковых сувереном (т. е. су- дебные решения становятся прецедентным правом как бы с молчаливого согласия суверена). П. Остин 7/5 Связав природу права с приказом (волей) фактически пра- вящей в обществе группы лиц или одного правителя, Остин тем самым легитимировал правотворчество любой власти («ко- му подчиняются, тот и суверен»). Б XX в. такой подход был ис- пользован самыми недемократическими, антиправовыми и не- гуманными политическими режимами, правда, за пределами Англии. Международное право, как известно, нельзя рассматривать как команду суверена, снабженную санкцией. На этом основа- нии Остин относил его к разряду не позитивного права, а к об- ласти «позитивной международной нравственности», правила которой распространены среди цивилизованных наций, хотя при этом у каждой из них свои собственные туманные пред- ставления относительно того, какими должны быть понятия этой международной нравственности (international morality). временем взгляды Остина на природу права и его взаи- мосвязи с другими областями жизни, судя по всему, измени- лись, и он неоднократно объявлял о своем желании написать новый труд о предмете юриспруденции уже под названием «Принципы и отношения юриспруденции и этики». Вслед за неко- торыми социально ориентированными позитивистами, после- дователями А. Сен-Симона и О. он высказывал свои предпочтения в пользу правления элиты знания. Вероятная трудность, с которой он столкнулся, была связана с его обособ- лением права от морали, что влекло за собой и обособление «сознания свободы» от позитивного права. В результате, как отмечает исследователь его творчества У. Моррис, «праву так просто стало оставаться одному с имиджем собственной (чис- той) позитивности». А в этой ситуации творцу права (т. е. суве- рену государственной власти) уже ничего не остается, кроме как безотчетно следовать мотиву, который Т. Гоббс приписы- вал Левиафану, — «заполучив власть, желать еще и еще, и так до самой смерти». Судьба учения Остина и всего течения юридического пози- тивизма сложилась в общем и целом благополучно. Во-первых, многими правоведами позитивистской ориентации было заме- чено, что право в своем функционировании не может обхо- диться без устранения «внутренних противоречий и пробелов» и потому, раз сложившись в некое формально и догматически непротиворечивое целое, это право уже не нуждается в каких- либо нравственных или социально-философских объяснениях Глава Западная Европа в в. и оправданиях. Немецкий правовед К. Бергбом, автор книги «Юриспруденция и философия права» (1892), считал, что пра- во, действительно функционирующее как право (по принципу «закон есть закон»), составляет основу отношений между людь- ми в любом строе отношений. «Сущность любого права, — пи- сал Бергбом, — состоит в том, что оно действует. Поэтому пре- краснейшее идеальное право не может не оставаться позади са- мого жалкого позитивного права, подобно тому как любой калека видит, слышит и действует лучше, чем самая прекрасная статуя». Одно из распространенных самооправданий юридико-пози- тивистской ориентации в изучении права — это прагматическая забота ученых и практиков по необходимому упорядочению всего массива непрерывно изменяющегося и разрастающегося законодательства. Но очевидно, что истолкование права как приказа (волеизъявления) суверена чревато и недобросовест- ным применением этой формулы. Именно в результате такого использования формулы о законе-приказе может расти и мно- житься деятельность по обеспечению одной лишь «наружности закона» (В. О. Ключевский). 12. Спенсер Герберт Спенсер принадлежит к числу талант- ливых самоучек, которые не получили в свое время системати- ческого образования и тем не менее сумели приобрести обшир- ные познания в самых различных областях. Спенсер основа- тельно интересовался биологией, психологией, этнографией, историей. За несколько лет до выхода «Происхождения видов» Чарлза Дарвина он самостоятельно сформулировал «закон вы- живания наиболее приспособленных» в борьбе за существова- ние. В историю обществознания он вошел как один из основа- телей социологии, которому довелось осуществить дальнейшее совершенствование социологической методологии на новом материале и в новой традиции эмпиризма, столь сильной имен- но в Англии во второй половине XIX в. Спенсер не принял контовского закона «трех стадий» и ка- тегорически отверг утопические ожидания нового обществен- ного строя, изложенные французским мыслителем в «Позитив- ной политике». Приверженность либеральному радикализму и критика социализма сочетались у него с верой в объяснитель- 12. Спенсер 717 ные социологии как отрасли подлинно научного знания об обществе, государстве, о закономерностях их эволю- ции. В историю социальной науки XIX в. им вписаны несколь- ко памятных страниц, и связано это с его мастерским истолко- ванием и применением древней метафоры, уподобляющей об- щество и государство живому организму. Это означало заметный разрыв с декартовской и бэконовской традицией рассмотрения общества и государства некими механизмами с причинно-след- ственными особенностями их организации и деятельности. Эта перемена стала настолько важным этапом в развитии методоло- гии социальных и политических исследований, что влияние ее ощутимо во многих областях современной общей социологии, политологии и государствоведения. Английский исследователь первым из социологов наиболее полно использовал аналогии и термины из области науки о жи- вых (биологии), уподобляя и сопоставляя общество с биологическим организмом, тщательно анализируя черты сходств и различий в принципах их построения (структуры) и развития (эволюции). Результатом такого уподобления и со- поставительного анализа стало обнаружение некоторых законо- мерностей и стадиальности органической жизни, например пе- реход от простого к сложному (интеграция), от однородного к разнородному (дифференциация), с последующим перенесени- ем обнаруженных закономерностей в истолкование стадий эво- люции и функционирования различных обществ и государств. Наблюдаемые в жизни общества процессы роста и усложне- ния их структуры и функций или связанности его отдельных частей (элементов), их дифференциации Спенсер представил как процесс постепенного объединения различных мелких групп в более крупные и сложные, которым он дал название «агрегаты». Этим названием охватывались такие общественные группы и объединения, как племя, союз племен, города-госу- дарства, империи. Было принято во внимание также, что, раз возникнув, эти объединения (агрегаты) испытывают воздейст- вие иных факторов перемен — социально-классовой диффе- ренциации, специализации в виде разделения труда, образова- ния органов политической власти (регулятивная система), а также возникновения земледелия, ремесел (система органов «питания»), возникновения специализированной «распредели- тельной системы» (торговли, транспорта и иных средств сооб- щения). Глава Западная Европа в XIX в. Исходным положением для оценки общественных структур и остальных частей политических агрегатов у Спенсера стало положение о том, что общество существует для блага всех чле- нов, а не члены его существуют для блага общества. Другими словами, благосостояние общественного агрегата не может счи- таться само по себе целью общественных стремлений без учета благосостояния составляющих его единиц. В этом смысле все усилия притязания политического агрегата (политического, института, в частности) сами по себе мало что значат, если они не воплощают в себе притязания составляющих данный агрегат единиц. Эта характерная особенность позиции английского мыслителя дает основание для отнесения ее к разряду либе- ральных социально-политических установок. Объясняя свой подход к рассмотрению структуры и деятель- ности социально-политических агрегатов, Спенсер говорил, что между политическим телом и живым телом не существует ни- каких других аналогий, кроме тех, которые являются необходи- мым следствием взаимной зависимости между частями, обна- руживаемой одинаково в том и другом. К сказанному следует добавить, что в те времена в европейском политическом слова- ре не было еще термина «политическое учреждение» и этот структурный элемент политической жизни именовался полити- ческим телом (отсюда же ведет свое происхождение и слово «корпорация», употреблявшееся вначале для обозначения неко- торых сословий, например горожан, купцов и др.). О достоин- ствах метода аналогий и его оправданности сам исследователь заметил, что «аппараты и функции человеческого тела достав- ляют нам наиболее знакомые иллюстрации аппаратов вообще». У Спенсера можно найти и довольно существенные оговор- ки относительно пределов аналитических возможностей метода аналогий, поскольку опасность завышенной биологизации со- циальных и политических структур была очевидной. «Общест- венный организм, будучи раздельным (дискретным), а не кон- кретным, будучи асимметричным, а не симметричным, чувстви- тельным во всех своих единицах, а не в одном чувствительном центре, не может быть сравниваемым ни с одним, особо взятым типом индивидуального организма, растительного или живот- ного... Единственная общность между двумя сравниваемыми нами родами организмов есть общность основных принципов организации» (Принципы социологии, 1898). 12. Спенсер 719 Обращаясь к истории возникновения государства и полити- ческих институтов, Спенсер утверждал, что первоначальная по- литическая дифференциация возникает из семейной диффе- ренциации — когда мужчины становятся властвующим классом по отношению к женщинам. Одновременно происходит диф- ференциация и в классе мужчин (домашнее рабство), которая приводит к политической дифференциации по мере возраста- ния числа обращенных в рабство и зависимых лиц в результате военных захватов и увода в плен. С образованием класса рабов- военнопленных и начинается «политическое разделение (диф- ференциация) между правящими структурами и структурами подвластными, которое продолжает идти через все более высо- кие формы социальной эволюции». Вместе с расширением практики завоеваний усложняется классовая структура — возникают различные сословия, выделя- ется особый правящий слой и тем самым усложняется полити- ческая структура. В ходе объединения усилий во имя целей возрастает роль «принудительной кооперации», что ведет к утрате индивидуальности у ее участников (так, в военном ти- пе социальной организации индивид оказывается собственно- стью государства). В это время сохранение общественных усто- ев становится самой главной целью, тогда как сохранение каж- дого члена общества — целью второстепенной. Военизированное общество достигает «полного кооператив- ного действия» (работа всей невоюющей части населения на нужды воюющей, сплочение всего агрегата с подчинением ему жизни, свободы и собственности составляющих его единиц). Это единение и сплочение невозможны без посредничества власти, без особой, иерархизированной системы централизации управления, распространяемой на все сферы деятельности. Статус иерархизированной подчиненности — са- мая примечательная черта военного правления: начиная от дес- пота и кончая рабом, все являются господами стоящих ниже и подчиненными тех, кто стоит выше в данной иерархии. При этом регламентация поведения в таком обществе и при таком правлении носит не только запрещающий характер, но также и поощряющий. Она не только сдерживает, но и поощряет, не только запрещает, но и предписывает определенное поведение. Другим, противоположным строем организации и управле- ния Спенсер считает промышленный (индустриальный) тип ор- ганизации общества. Для него характерны добровольная, а не 720 Глава Западная Европа в XIX в. принудительная кооперация, свобода ремесел и торговли, не- прикосновенность частной собственности и личной свободы, представительный характер политических институтов, децен- трализация власти и обеспечение способов согласований и удовлетворения различных социальных интересов. Всему за- дает тон промышленная конкуренция («мирная борьба за суще- ствование»), происходящая в обстановке упразднения сослов- ных барьеров, отказа от принципа наследования при замещении государственных должностей. Для правосознания и нравов про- мышленного общества характерна распространенность чувства личной свободы и инициативы, уважение к праву собственно- сти и личной свободе других, меньшая мера подчиненности ав- торитету властей, в том числе религиозным авторитетам, исчез- новение раболепия, слепого патриотизма и шовинизма и т. д. В движении от военного к промышленному типу общества Спенсер видел закономерность общей социально-политической эволюции, что отчасти совпадало по времени с процессом ис- торического движения от сильно иерархизированного и воен- но-сплоченного феодального строя к обществу, основанному на товарном обмене, разделении труда и высоко ценимых лич- ных правах и свободах индивидов. Главной закономерностью в общественных изменениях, от- носящихся к обществу и государству, он считал закон эволю- ции и прогресса, причем главным изменением здесь следует считать переход от социума, целиком подчиняющего индивида, к обществу, которое заботится о составляющих его индивидах. В каждом достаточно развитом обществе можно обнаружить сосуществование трех регулятивных систем — производитель- ной, распределительной и регулятивной. Регулятивная система, олицетворяемая государством, обеспечивает подчинение со- ставных частей целому. Наилучшим образом эта деятельность организована в государстве с представительным парламентским правлением, ибо здесь наилучшим образом обеспечены соци- альная справедливость и индивидуальная свобода. Характерно, что свобода, согласно Спенсеру, является естественным пер- вичным правом человека, она существует задолго до появления государства и именно из нее вырастает весь набор основных гражданских свобод в государстве. Справедливость и право Спенсер трактует в духе традиции утилитаризма, для которого они являются мерой индивидуальной и общественной пользы. Польза в данном случае сопряжена с его органическим толко- 12. Спенсер 721 ванием социальных и политических организмов, т. е. в смысле их потребностей в приспособлении к внешним условиям своего существования и обретения некоего биологического равнове- сия со средой и другими организмами. В правопонимании Спенсера наиболее отчетливо заявляют о себе вольные или невольные притязания утилитаристской юриспруденции вывести естественные права человека не из ра- циональных начал, как это было еще у Т. Гоббса, которого они вынуждены были взять в свои родоначальники в качестве изо- бретателя «командной теории права», а из своеобразных естест- венно-социологических начал, где тон задают биологические (как у Спенсера) либо психологические (как у Бентама) исход- ные естественнонаучные начала и конструкции. В этом смысле весьма примечательным выглядит суждение Спенсера о том, что «мнение, приписывающее правительству создание прав, на- столько далеко от истины, что мы можем утверждать обратное: права, более или менее ясно установленные раньше появления правительства, становятся менее очевидными по мере того, как правительство развивается...». В социальном воздействии права он различает две ориента- ции — позитивную, включающую право любого индивида на свободное развитие личности, свободную активность и сво- бодное пользование ее результатами, и негативную, нацелен- ную на ограничение этих прав вследствие необходимости ува- жать свободу других. В итоге право становится похожим на совокупность этических норм, которые принудительно ис- пользуются обществом и государством во имя защиты свободы Впоследствии, уже в XX столетии, эволюционные построения и характеристики Спенсера были использованы и вмонтированы в социальные концепции перехода к «индустри- (Арон) и «постиндустриальному обществу» (Белл и др.). Определенный импульс к интегрированию различных от- раслей и областей обществознания, в том числе в русле возник- шей в начале XX в. так называемой синтезированной (инте- гральной) юриспруденции, дала одна из последних фундамен- тальных работ Спенсера под названием «Синтетическая философия». В русской теоретической мысли это более всего заметно на концепциях «синтетической теории права» (Ящен- ко, Виноградов) и «синтетической философии анархо-комму- низма» (Кропоткин). Сам Спенсер обосновывал интегративный 722 Глава Западная Европа в XIX в. подход не только соображениями удобства метафоры организ- ма, но также трудностями обособления истинных понятий от ложных. В работе «Опыты философские, политиче- ские» он писал: «Слова порою значительно утрачивают доверие по причине злоупотребления ими. Истинные представ- ления, ими обозначаемые, так тесно сочетаются с ложными идеями, что в значительной мере утрачивают свои признаки. Это очевидно произошло со словом «право». В последнем, третьем томе «Принципов социологии» Спен- сер предложил своеобразный социологический прогноз относи- тельно возможных результатов социалистических преобразова- ний современного общества. Признавая тяготы и ущербность общественного бытия в условиях капиталистической конкурен- ции и отдавая должное привлекательности идеи всеобщего братства, Спенсер в то же время полагал, что социализм созда- ет еще больше трудностей, чем в состоянии разрешить. Подчи- нение личных интересов общественным и общественная орга- низация труда потребуют, утверждал он, расширения принуди- тельной активности государства, роста бюрократии и ее обширных властных полномочий. Бюрократия затем консоли- дируется, закрепит свою власть и превратится в новую аристо- кратию, которую и вынуждены будут содержать трудящиеся массы. Вместо отрицания или отмирания государства произой- дет сплочение правящей иерархии, живущей за счет эксплуата- ции трудящихся. Классы не исчезнут, а лишь обновятся. Со- циализм, если он появится, станет только государственным бю- рократическим социализмом и никаким другим. В современном ему опыте организации и деятельности со- циал-демократических партий Спенсер обращал внимание на преобладание автократических и бюрократических тенденций. Так, наличие этих тенденций в германской социал-демократии он связывал с тем, что партии оказались там неспособными мыслить и действовать вне традиционных для прусского воен- но-бюрократического строя стереотипов. В социально-политической историографии Спенсер причис- лен к основоположникам и предтечам теории единого индуст- риального общества, а также к течению социал-дарвинизма в социальной философии вв. В области методологии его идеи унаследовали школы структурно-функционального анализа (Парсонс) и культур-антропологии. 13. 723 13. Ницше Фридрих Вильгельм Ницше (1844—1900) — одна из значи- тельных фигур в истории философской и политико-правовой мысли. Вопросы политики, государства и права освещаются, в частности, в таких его работах, как «Греческое государство» «Воля к власти» (опубл. «Так говорил Зара- тустра» (1883—1884), «По ту сторону добра и зла» (1886), «Про- исхождение морали» и др. Государство, право, законодательство, политика представля- ют собой, по концепции Ницше, служебные орудия, средства, инструментарий культуры, которая, в свою очередь, есть прояв- ление, обнаружение и образование космической по своим мас- штабам борьбы сил и воль. «Восторжествовавшее понятие «си- ла», с помощью которого наши физики создали Бога и мир, — писал он, — требует, однако, дополнения: в него должна быть внесена некоторая внутренняя воля, которую я называю «волей к власти», т. е. ненасытное стремление к проявлению власти или применение власти, пользование властью как творческий и т. д.». Воля к накоплению силы и увеличению власти трактуется им как специфическое свойство всех явлений, в том числе со- циальных и политико-правовых. Причем воля к власти — это повсеместно самая примитивная форма аффекта, а именно — «аффект команды». В свете этого все учение Ницше предстает как морфология воли к власти. Перечисляя свои «принципиальные нововведения», Ницше, в частности, отмечал: «На место «моральных ценностей» — ис- ключительно натуралистические ценности. Натурализация мо- рали. Вместо «социологии» — учение о формах и образцах гос- подства. Вместо «общества» — культурный комплекс как предмет моего главного интереса (как бы некоторое целое, со- относительное в своих частях). Вместо «теории познания» — перспективное учение об аффектах (для чего необходима иерар- хия аффектов...). Вместо «метафизики» и религии — учение о вечном возвращении (в качестве средства воспитания и отбо- ра)». Представления о прогрессивном характере развития он счи- тал ошибочными. Ценность, согласно Ницше, — это наивысшее количество власти, которое человек в состоянии себе усвоить. Человечест- 724 Глава Западная Европа в XIX в. во же лишь средство, но не цель. Именно немногочисленные великие личности (типа Цезаря, Наполеона), несмотря на крат- ковременность их существования и непередаваемость их ка- честв по наследству, и являются, по Ницше, единственным смыслом, целью и оправданием происходящего и всей борьбы различных воль за власть. Всю социально-политическую историю Ницше характеризу- ет как борьбу двух воль к власти — воли сильных (высших ви- дов, аристократических господ) и воли слабых (массы, рабов, толпы, стада). Аристократическая воля к власти, по Ницше, это инстинкт подъема, воля к жизни; рабская воля к власти — инстинкт упадка, воля к смерти, к ничему. Высокая культура аристокра- тична, господство же «толпы» ведет к вырождению культуры, к декадансу. Мораль — орудие рабов против господ, нравствен- ные суждения и установления слабых против сильных, оправ- дание господства стада над высшими видами. История челове- чества нескольких последних тысячелетий (от господства древ- ней аристократии до современности) расценивается Ницше как процесс постепенного вырождения здоровых жизненных начал, как в конечном счете победа многочисленной массы слабых и угнетенных над немногочисленной аристократией сильных. Но то, что уже раз было в прошлом, возможно и в буду- щем — такова идея вечного возвращения того, что уже было, а именно господства аристократии. И в поисках образца для строя новой аристократии Ницше обращается к истории гос- подства древней аристократии Индии, Греции и т. д.), пре- вращая свою трактовку прошлого в социально-политическую программу планируемого им вечного возвращения. С различными вариациями Ницше повторял ведущую идею своей аристократической концепции: высокая культура и раз- витие высших видов людей нуждаются в рабстве, в подневоль- ном труде громадного большинства для освобождения немного- численного привилегированного класса от физического труда и нужд борьбы за существование. Отвергая различные концепции происхождения и роли госу- дарства, Ницше считал, что государство является средством возникновения и продолжения того насильственного социаль- ного процесса, в ходе которого происходит рождение привиле- гированного культурного человека, господствующего ос- тальной массой. «Как бы ни было сильно в отдельном человеке П.Ницше . 725 стремление к общению, — писал он, — только железные тиски государства могут сплотить друг с другом большие массы на- столько, чтобы могло начаться то химическое разложение об- щества и образование его новой пирамидальной надстройки». Придерживаясь глобальной перспективы аристократического эстетизма, Ницше отдает принципиальное предпочтение куль- туре и гению перед государством и политикой — там, где такое различение, расхождение и столкновение имеет, по его мне- нию, место. Он — убежденный приверженец аристократиче- ской культуры, возможной лишь в условиях господства немно- гих и рабства остальных, он — элитист, но не государственник, не этатист. Он положительно отзывается о государстве и поли- тике и восхваляет их лишь постольку, поскольку они над- лежаще исполняют свою роль в качестве подходящих орудий и средств на службе у аристократической культуры и гения. Цель человечества, по Ницше, состоит в его совершенней- ших экземплярах, возникновение которых возможно в обста- новке высокой культуры, но никак не в совершенном государ- стве и поглощенности политикой — последние ослабляют че- ловечество и препятствуют появлению гения. Гений, борясь за сохранение своего типа, должен препятствовать учреждению совершенного государства, которое могло бы обеспечить всеоб- щее благополучие лишь ценой потери насильственного харак- тера жизни и продуцирования вялых личностей. «Государст- во, — писал Ницше, — есть мудрая организация для взаимной защиты личностей; если чрезмерно усовершенствовать его, то под конец личность будет им ослаблена и даже уничтожена, — т. е. будет в корне разрушена первоначальная цель государст- ва». Антагонизму между культурой и государством Ницше при- дает принципиальное значение. Именно в таком контексте аристократического эстетизма и следует воспринимать доволь- но частые у Ницше критические выпады против государства и политики, против их ущербных для высокой культуры чрезмер- ностей и пагубных крайностей. Восхваляя аристократический кастовый строй времен Зако- нов Ману, Ницше стремился к биологическому обоснованию кастовых идеалов. В каждом «здоровом» обществе, полагал он, имеются три различных, но взаимотяготеющих физиологиче- ских типа со своей собственной «гигиеной» и сферой приложе- ния: 1) гениальные люди — немногие; 2) исполнители идей ге- 726 Глава Западная Европа в XIX в. ниев, их правая рука и лучшие ученики — стражи права, поряд- ка и безопасности (царь, воины, судьи и другие блюстители закона); 3) прочая масса посредственных людей. «Порядок каст, ранговый порядок, — утверждал он, — лишь формулирует высший закон самой жизни; разобщение трех типов нужно для поддержания общества, для того, чтобы сделать возможными высшие и наивысшие типы». Устойчивость высокой культуры и содействующего ей типа государства, по утверждению Ницше, ценнее свободы. Ницше различает два основных типа государственности — аристократический и демократический. Аристократические госу- дарства он называет теплицами для высокой культуры и силь- ной породы людей. Демократия характеризуется им как упадоч- ная форма государства. В качестве «самой величественной фор- мы организации» характеризует Ницше Римскую империю. Высоко оценивает он и императорскую Россию. Лишь при на- личии антилиберальных, антидемократических инстинктов и императивов, аристократической воли к авторитету, к тради- ции, к ответственности на столетия вперед, к солидарности це- пи поколений возможно существование подлинных государст- венных образований типа Римской империи или России — «единственной державы, которая ныне является прочной, кото- рая может ждать, которая еще может нечтб обещать, — России, противопонятию жалкому европейскому мелковладельчеству и нервозности, вступившим в критический период с основани- ем германской империи». Ницше — непримиримый противник идей народного суве- ренитета, реализация которых ведет, по его оценке, к потрясе- нию основ и падению государства, устранению противополож- ности между «частным» и «публичным». Отмечая тенденцию падения роли государства и допуская в принципе исчезновение государства в отдаленной историче- ской перспективе, Ницше считал, что «менее всего наступит хаос, а скорее еще более целесообразное учреждение, чем госу- дарство, одержит победу над государством». Вместе с тем Ниц- ше отвергал активное содействие падению государства и наде- ялся, что государство устоит еще на долгое время. Проповедь ницшевского Заратустры о сверхчеловеке, внеш- не' порою имеющая анархическое звучание, по существу на- правлена против либеральных и демократических концепций морали, культуры, общества и государства. Современность, по 13. Ницше 727 представлениям Ницше, принадлежит черни, поэтому всесто- ронняя критика современности (в числе — современного ему государства и права, и политики), пересмотр всех существовавших ценностей, новое воспитание человечества рассматривались им в качестве необходимого момента движе- ния к грядущему строю новой аристократии. Критика Ницше, таким образом, велась с радикально аристократических пози- ций. Все неаристократическое в политической жизни современ- ности оказывается в оценке Ницше упадочным, либерально-де- мократическим. Даже германскую империю Бисмарковой кон- струкции он расценивал в качестве либерально-демократиче- ской государственности. Устами Заратустры Ницше отвергал современное ему государство — этот «новый кумир» толпы. «Государством, — поучал он, — называется самое холодное из всех холодных чудовищ. Оно холодно лжет, и ложь ползет из уст его. Смешение добра и зла на всех языках — это знамение даю я вам как знамение государства. Поистине волю к смерти означает его знамение!» Характеризуя государство как «смерть народов», учреждение только для «лишних людей», ницшевский Заратустра призывает своих слушателей освободиться от идолопоклонства «лишних людей» — почитания государства. «Там, где оканчивается госу- дарство, начинается впервые человек, который не есть лишний: там начинается песнь тех, кто необходим, мелодия единожды существующая и невозвратная. Туда, где оканчивается государ- ство, туда смотрите, братья мои! Разве вы не видите радужное небо и мост, ведущий к сверхчеловеку?» — так говорил Зарату- стра». Смысл этого антиэтатизма, очевидно, со- стоит в потере надежд на современное государство как на союз- ника новой аристократической культуры, поскольку оно, по оценке Ницше, оказалось в руках худших, плебейского боль- шинства. Образцом совершенной политики, по его оценкам, является макиавеллизм. Переворачивая наизнанку все ценности в сфере культуры, государства, политики и морали, Ницше стремился к тому, чтобы стандарты макиавеллистской политики, уже осво- божденной от морали, вновь внедрить в сферу моральных оце- нок и — в виде принципов «великой политики добродетели». 24 История и учений 728 Глава Западная Европа в XIX в. Ницше развивает аристократическую концепцию права. Право, по Ницше, нечто вторичное, производное от воли к власти, ее рефлекс. С этих позиций он атакует различные вер- сии исторически прогрессивной интерпретации естественно- правовой доктрины, отвергает идеи свободы и равенства в че- ловеческих отношениях, обосновывает правомерность привиле- гий, преимуществ и неравенства. Неравенство прав Ницше рассматривал как условие того, что права вообще существуют. Право есть преимущество. Каж- дый вид бытия имеет свое преимущество. «Неправота, — утвер- ждал он, — никогда не заключается в неравных правах, она за- ключается в притязании на «равные» права». Справедливость, по Ницше, состоит в том, что люди не равны, и правовая спра- ведливость, таким образом, исходит из принципа неравенства правовых притязаний различных индивидов — в зависимости от того, относятся ли они к сильным, аристократическим вер- хам или представляют собой ординарные «нули» толпы, смысл и предназначение которой — в служении «вождям» и «пасты- рям» стада. Человек сам по себе, взятый вне контекста его слу- жения верхам, не обладает ни правами, ни достоинствами, ни обязанностями. Право, по Ницше, результат войны и победы. Он восхваляет «правовой инстинкт» древних: «Победителю принадлежит по- бежденный с женой, детьми, всем имуществом. Сила дает пер- вое право, и нет права, которое в своей основе не являлось бы присвоением, узурпацией, насилием». Отвергая прочие трактовки естественного права, Ницше вместе с тем стремится выдать именно свои представления о праве войны и победителя, право- порядке и т. д. за подлинное естественное право. С позиций такого правопонимания он отмечает, что, подоб- но праву необходимой обороны, следует признать и право необ- ходимой агрессии. Право победителя в войне тем самым резю- мирует борьбу различных воль к власти и служит основой ари- стократического правопорядка. Если по своим истокам право есть право войны, то устояв- шееся право, право в обстановке сформировавшегося правопо- рядка фиксирует результаты войны различных воль к власти и, следовательно, предполагает некое соглашение, некоторый до- говор сил. «Без договора, — писал Ницше, — нет права». В этом смысле право характеризуется им как признан- П.Ницше 729 и засвидетельствованная власть. К договору о праве (правах и долге) и его соблюдению ведут соображения разума, страха и осторожности. В соответствии с договорным правом наш долг — это права других на нас, а наши права — та доля нашей силы, которую другие не только признали, но и охраняют. Ницше воспевает аристократические правовые институты греков героического времени, восхищается «арийской гуманно- стью» законоположений Ману, авторитетом закона кастового строя. «Кастовый порядок, высший доминирующий закон, — писал он, — есть лишь санкция естественного порядка, естест- венной законности первого ранга, над которой не имеет власти никакой произвол, никакая «современная идея». Отход от аристократических стандартов также и в сфере права квалифицируется им как декаданс и нигилизм, вырожде- ние «здоровых» правовых инстинктов в стадные. Современные ему либеральные и демократические идеи, установления и за- коны он резко критиковал как «стадное законодательство», рас- считанное на средний сорт людей и направленное против ис- ключений. С позиций аристократической переоценки всех ценностей и поиска путей к будущему строю новой аристократии Ницше отвергал политику современных ему европейских государств как мелкую политику взаимной вражды и розни европейцев. К разряду этой национально ограниченной мелкотравчатой по- литики Ницше причислял и бисмарковскую политику, которой одно время (в начале 70-х гг.) он сам увлекался. Скептически и иронически относясь первоначально к идее «большой полити- ки», Ницше в дальнейшем пользовался этим понятием как для критики современного ему политического состояния, так и для освещения политических контуров грядущего будущего — по- литики в XX в. Время мелкой политики, пророчествовал Ницше, прошло: следующее, двадцатое столетие будет временем большой поли- тики — борьбы за мировое господство, невиданных ранее войн. Вокруг понятия политики будет развязана духовная война, и все покоящиеся на лжи политические образования старого об- щества будут взорваны. Открыто связывая такую судьбу гряду- щего со своим именем, Ницше считал, что именно с него начи- нается большая политика. Обосновывая свои представления о будущем, Ницше пола- гал, что, с одной стороны, демократическое движение в Европе 730 Глава Западная Европа в XIX в. приведет к порождению человеческого типа, приготовленного к новому рабству, и тогда появится «сильный человек» — без предрассудков, опасного и привлекательного свойства, «тиран», невольно подготовляемый европейской демократией. С другой стороны, продолжал он, Европа, раздираемая в его время не- нормальной враждой своих народов, в будущем станет единой. При этом европейская проблема в целом виделась ему как «воспитание новой, управляющей Европою, касты». Такая интерпретация тенденций развития объясняет и то ре- шающее значение, которое Ницше постоянно придавал про- блеме аристократического воспитания, пропаганде своих воз- зрений, и тот своеобразный наднациональный аристократиче- ский солидаризм, который он отстаивал. этих позиций сверхнационального он критиковал национализм и на- циональную ограниченность, высокое самомнение европейцев в отношении к азиатам, национальное высокомерие немцев, тевтономанию, антифранцузские, антиславянские, антисемит- ские настроения и воззрения. Но в конечном счете он делал ставку на будущего европейца и видел в немцах именно тот на- род, который, подобно евреям и римлянам в прошлом, оплодо- творит грядущий «новый порядок Ницше часто пользуется понятием «раса», толкуя его скорее как социально-политическую, нежели национально-этниче- скую характеристику; сильная раса — это, по существу, особая порода властвующих, аристократические господа, слабая ра- са — жизненно слабые, угнетенные и подневольные. В контексте вечной борьбы различных воль к власти, на- сильственного характера самой жизни Ницше развивал и свои взгляды на войну. При этом он нередко, подобно Гераклиту, называл войной всякую борьбу в потоке становления. В таком по преимуществу философско-мировоззренческом аспекте Ницше восхвалял войну и отвергал мир. «Собратья по войне! — обращается ницшевский Заратустра к своим слушателям. — Любите мир как средство к новым войнам. И притом короткий мир — больше, чем долгий... Вы говорите, что благая цель ос- вящает даже войну? Я же говорю, что благо войны освящает всякую цель. Война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему». Метафизически оправдывая войну, Ницше связывал с ней свои надежды на новую высокую культуру. для госу- дарства такая же необходимость, как раб для общества». Имен- П.Ницше 731 но поэтому он расценивал войну и военное сословие как про- образ государства. Как реально-политическое явление войну Ницше освещал, исходя из тех же критериев, что и при трактовке государства и политики вообще. Он за войну на службе у аристократиче- ской культуры, а не за культуру на службе у войны. «Против войны, — писал он, — можно сказать: она делает победителя глупым, побежденного — злобным. В пользу же войны можно сказать: в обоих этих действиях она варваризирует людей и тем делает их более естественными; для культуры она есть пора зимней спячки, человек выходит из нее более сильным для до- бра и зла». Ницше — убежденный антисоциалист. Вся европейская культура, по его оценке, уже с давних пор переживает кризис ценностей и движется к катастрофе. «Со- циализм, — писал он, — действительно является конечным вы- водом из «современных идей» и их скрытого анархизма». Он отвергал революции и восстания угнетенных, расценивая их как угрозу культуре. Зло и не без проницательности Ницше предупреждал о неизбежных в грядущем революционных вы- ступлениях масс. столетию, — писал он, — пред- стоит испытать по местам основательные «колики», и Париж- ская коммуна, находящая себе апологетов и защитников даже в Германии, окажется, пожалуй, только легким «несварением желудка» по сравнению с тем, что предстоит». Вместе с тем он считал, что инстинкт собственников в конечном счете возьмет верх над социализмом. Остро критикуя социалистические идеи, Ницше полагал, что социализм даже желателен в виде эксперимента. «И в самом деле, — писал он, — мне бы хотелось, чтобы на нескольких больших примерах было показано, что в социалистическом об- ществе жизнь сама себя отрицает, сама подрезает свои корни». Социалисты, отмечал он, отрицают право и правосудие, инди- видуальные притязания, права и преимущества и тем самым отвергают само право, так как «при общем равенстве никому не будут нужны права». В весьма черных красках изображал он и будущее при социализме. «Если бы они, — рассуждал он о социалистах, — когда-нибудь стали сами пред- писывать законы, то можно быть уверенным, что они заковали бы себя в железные цепи и требовали бы страшной дисципли- 732 Глава Западная Европа в XIX в. ны — они знают себя! И они подчинялись бы этим законам с сознанием, что они сами предписали их». Резкой критике подверг Ницше и подход социалистов к го- сударству. В этой связи он отмечал, что социализм, стремясь к устранению всех существующих государств, «может рассчи- тывать лишь на краткое и случайное существование с помощью самого крайнего терроризма». Как бы предугадывая облик гря- дущего тоталитаризма, Ницше говорил об уничтожении лично- сти при социализме, реформировании ее в целесообразный ор- ган общественного союза, о режиме верноподданнической по- корности всех граждан абсолютистскому государству. Работы Ницше при его жизни не получили широкой извест- ности. Но последующее влияние его идей подтвердило надеж- ды мыслителя: «Только послезавтрашний день принадлежит мне. Некоторые рождаются посмертно». Идеологи фашизма и национал-социализма Ниц- ше своим предтечей. Обходя те аспекты ницшевского учения (аристократизм, индивидуализм, открытая вражда к массам, народу, «толпе», «стаду»; критика немецкого национализма; на- ряду с некоторыми выпадами против евреев также и неодно- кратная высокая оценка еврейской нации и т. п.), которые яв- но расходились с фашистской и национал-социалистической идеологией, рассчитанной на массовое движение, они акценти- ровали внимание на моментах общности и преемственности между ницшеанством и собственной идеологией. Ряд идей Ницше (о расе господ, новом порядке, о национальной миссии немцев, сверхчеловеке, воле к власти и т. д.) получили соответ- ствующую интерпретацию и модификацию в духе идеологии национал-социализма. После Второй мировой войны начался новый этап интер- претаций творчества Ницше, уяснения его подлинного места в истории философской и политико-правовой |