Детская литература. Методика приобщения. Гриценко З.А.. Высшее профессиональное образование

• Название: Высшее профессиональное образование
• Дата: 04.09.2018
• Размер: 1.57 Mb.
• Имя файла: Детская литература. Методика приобщения. Гриценко З.А..doc
• Тип: Документы; #49767
• страница: 12 из 26

Изображение ребенка в русской литературе XIX в. о детях и для детей

Подводя итог долгого периода установления взаимоотношений между детским и взрослым сообществом, известный психолог И.С. Кон пишет: «...новое время, особенно XVII и XVIII вв., оз­наменовалось появлением нового образа детства, ростом интере­са к ребенку во всех сферах культуры, более четким хронологи­ческим и содержательным различением детского и взрослого ми­ров и, наконец, признанием за детством автономной самостоя­тельной социальной и психологической ценности».

В детской литературе XVIII — начала XIX в. это выразилось в медленном, постепенном снижении дидактической и усилении художественной функции искусства. Уменьшается количество бук­варей, наставлений ученику, менторских посланий. Ребенок пе­рестает быть только объектом воспитания. Его уже не рассматри­вают как маленького взрослого.

Г.Хованский в «Послании к детям Николушке и Грушеньке» (1795) одним из первых подчеркивает приоритет детства, «не­винного века златого», перед взрослым миром с его искусственно установленными отношениями («...в свете сем кто силен, тот и прав»). Он противопоставляет младенчество и взрослую эпоху че­ловеческой жизни как счастье и «бедствий бремя».
...Пройдет младенчество, и вскоре бедствий бремя

С летами удалит все счастье жизни сей.
То счастье, которое заключается в безмятежности игры, дет­ских забав, наличии любимых игрушек и друзей-ровесников, то счастье, которое учится изображать детская литература. А в сти­хотворении «К дитяти» (1816) М.Херасков уверенно заговорил о прелести детства как периода в жизни человека.
Играй, дитя, играй в глазах у некой мамки;

Верти кубарик свой, ставь карточные замки.

Твой замок рушится, и ждет тебя лоза,

Учительская ждет угрюмость и гроза.

Дней наших на заре мы все благополучны,

Но утро, пролетев, часы приносит скучны.

Ах! Для чего не ввек

Бывает на земле младенцем человек?

Когда б в младенчестве остался вечно ты,

Мирской бы не узнал тоски и суеты.
Е. О. Путилова считает, что открытие детского мира и детской души произошло в период развития сентиментализма и принад­лежит оно поэзии: «Поэзия начинает приближаться к быту ребен­ка, к его играм, развлечениям, взаимоотношениям с родителя­ми... Ребенок наделяется способностью сильно и глубоко чувство­вать...» И хотя мнение Е.О.Путиловой небесспорно (Н.Я.Берковский полагает, что все произошло позже, в эпоху романтиз­ма) — это еще одно свидетельство трудного пути к осознанию детства как особой поры в становлении человека.

Русская детская проза впервые серьезно обратилась к изобра­жению ребенка в первой трети XIX в. Ее привлекли «детские дети», их душа, их характер в процессе его формирования, их интересы, забавы, отношения со взрослым миром. Выбор жанра повествова­ния зависел от темы, был обусловлен задачами, стоящими перед писателями. Как правило, это романтическая повесть-сказка (А. По­горельский «Черная курица, или Подземные жители») или сказ­ка (В.Одоевский «Городок в табакерке»).

Читатель впервые увидел, как сложен детский мир, как непро­сто живется ребенку без участия взрослых, их тепла, внимания и понимания.

А. Погорельский изображает ребенка, забытого взрослыми и не нашедшего себя среди товарищей. Он «горько чувствовал свое одиночество», скучал, грустил, и состояние его души теснейшим образом связано с его поведением, развитием его воображения, выбором друзей и любимых занятий. Алеша жил в ожидании вол­шебства, нечаянной радости в виде «письма от папеньки или ма­меньки», игрушки или талисмана.

Отсутствие взрослого участия в жизни ребенка, экзальтиро­ванное воображение, сформированное в результате чтения ры­царских романов и волшебных повестей, мысленных путешествий по рыцарским замкам, дружба с Чернушкой как замещение не­достающего человеческого коллектива привели к тому, что Але­ша стал жить не действительной жизнью, а выдуманной, сочи­ненной им самим, той, где не должно было быть реальных про­блем.

Мальчик мало-помалу вживается в эту жизнь. С помощью тако­го художественного приема, как внутренний голос, автор иссле­дует душу ребенка, ее изменение. Состояние души мальчика ме­няется от стыда за свои поступки до постепенного привыкания к дурному, а затем и до осознания превосходства над всеми («...важничал перед другими мальчиками и вообразил себе, что он гораз­до лучше и умнее всех их...»). «Нрав Алеши от этого совсем испор­тился: из доброго, милого и скромного мальчика он сделался гор­дым и непослушным».

И тогда, когда это произошло, закончилась сказка Алешиной жизни.

Умелое сочетание характерных черт повести и сказки дает воз­можность А. Погорельскому показать типичный детский характер и типичный детский мир с его фантазиями, надеждами, первыми открытиями, ссорами с товарищами, слезами обиды, ожиданием похвалы и т.д., с одной стороны, а с другой стороны, довести до сознания читателя авторскую идею: в детстве формируется буду­щий человек, который должен отвечать за свои слова и поступки, думать над содеянным, не поддаваться порокам.

Но в дальнейшем детская литература на какое-то время отка­залась от находок и открытий писателей первой трети XIX в., и психологически глубоких произведений, подобных повести-сказ­ке А. Погорельского, долго не появлялось. Почему?

С этой точки зрения любопытным будет анализ произведений, созданных в последнюю треть XIX в. Их главные герои тоже дети. Но это уже другая литература. И даже те произведения, которые специально писались с мыслью о ребенке (герое или читателе), трудно назвать детскими, детской литературой. Все они, а это «Гут­таперчевый мальчик» Д. Григоровича, «Вертел» Д. Мамина-Сиби­ряка, «Спать хочется» и «Ванька» А.Чехова, «Танька» И.Бунина, «Белый пудель» А.Куприна, «Петька на даче» и «Ангелочек» Л.Андреева, здесь же можно назвать и рассказ А.Серафимовича «Маленький шахтер» — все они результат не только искусства. Это, скорее, результат реальной жизни, реального обострения социальных проблем конца века.

Изображение ребенка в литературе последней трети XIX в. обус­ловлено не столько целями и задачами авторов, жанром произве­дения, сколько экономическим положением семьи, в которой растет ребенок, жестокими законами времени, общества, благо­словившего эксплуатацию детей, их нищенство, лишившего ма­леньких граждан права на детство.

В отличие от литературы начала века — это литература реали­стическая. Ее основной жанр — рассказ. Ее основной герой — ре­бенок, лишенный детства. Если литература начала века показыва­ла дворянского ребенка, то литература конца века обратилась к ребенку — выходцу из низших слоев общества, ребенку, не име­ющему родителей, социальной базы для своего развития, ребен­ку без будущего.

Часто писатели создавали эти рассказы как «эхо собственной биографии» Так, Александр Чехов говорил, что все дети в расска­зах брата «существа страждущие или же угнетенные и подневольные» и объяснял эту особенность тем, что сам автор не знал радо­стей детства. Рассказ Л.Андреева «Петька на даче» — отголосок воспоминаний модного московского парикмахера, чье тяжелое детство никогда не забывалось. Видимо, о собственном детстве без отца, без домашнего очага, прошедшем во Вдовьем доме, помнил и А.Куприн.

Социальные проблемы, обозначенные в рассказах, рассматри­ваются глазами ребенка, отчего они становятся острее. Это свое­образный способ воздействия на читателя, привлечения его вни­мания.

Литература конца века рисовала статичный характер ребенка, показывала его в один из моментов жизни, так как у ее героя не было условий для развития. Наоборот, в нем подавлялось все то, что было заложено природой. Ванька Жуков, Варька, гуттаперче­вый мальчик Петя и маленький шахтер Сенька устали от жизни, от тех недетских забот, которые свалились на них, оборвали их детство, лишили привычного бытия.

Нежелание свыкнуться с тяжестью жизни, извечное детское стремление к красоте мира приводят детей к протесту, к жела­нию изменить судьбу парадоксальными, чисто детскими спосо­бами.

Осознав, что жизнь его «хуже собаки всякой», Ванька Жуков, неглупый, не лишенный дара слова мальчик (вспомним, как ярко описывает он Москву), пишет письмо «на деревню дедушке Кон­стантину Макарычу». И это безадресное послание дарит ему на­дежду на лучшее будущее, которого не может быть.

Кусок сахара, который Танька (И. Бунин «Танька») несет ма­тери, тоже должен подсластить несчастную жизнь семьи: «Ваське не дам, а как мать заголосит, ей дам». Этот кусок сахара как пока­затель качества жизни и покоя в семье — еще один парадокс дет­ского сознания.

Но самый страшный парадокс — убийство ребенка ребенком же (А. П.Чехов «Спать хочется»). «Ложное представление» (Ал.Че­хов) о том, что убийство младенца решит все Варькины пробле­мы, толкает ее на этот поступок. «Варька подкрадывается к колы­бели и наклоняется к ребенку. Задушив его, она быстро ложится на пол, смеется от радости, что ей можно спать, и через минуту спит уже крепко, как мертвая».

Все эти дети не имеют будущего потому, что не имеют насто­ящего. Процесс вызревания ребенка, который является одной из психологических характеристик детства, не происходит. В ребенке подавляется все лучшее. В этом трагедия их детства, которую под­черкивает страшный социальный фон. В рождественскую ночь идет на шахту Сенька (А. Серафимович «Маленький шахтер») и слышит вслед тягостное отцовское присловье: «Не я неволю — нужда неволит». Рождественская праздничная картина жизни грустно кон­трастирует с описанием галереи шахты, по которой вынужден двигаться Сенька. Так же глубоко контрастны праздник цирка и тяжелейший труд маленького гуттаперчевого мальчика, подавлен­ного вечным страхом.

Круг жизни этих детей замкнут. Из него нет нормального выхо­да. Целый день мечется по дому ополоумевшая девочка: «Варька, сбегай за водкой! Варька, где штопор? Варька, почисть селедку!» («Спать хочется»). «Мальчик, воды!» — каждодневно слышит ге­рой другого рассказа («Петька на даче»).

Этот круговорот, нужда, каторжный труд раздавили детские души, изломали их, вытравили в ребенке всякие чувства. Петька при встрече с матерью «лениво ел принесенные ею сласти, не жаловался и только просил взять его отсюда. Но затем забывал о своей просьбе, равнодушно прощался с матерью и не спрашивал, когда она придет опять (Л.Андреев «Петька на даче»).

Контрастом по отношению к обездоленным детям является изображение в некоторых из этих произведений детей из богатых семей. Они тоже живут не без проблем, но это проблемы их мира, их детской жизни. Восьмилетняя Верочка, дочь графа Листомирова («Гуттаперчевый мальчик»), «тоненькая, нежная и вместе с тем свежая, как только что снесенное яичко», беспокоилась только о том, чтобы младшие сестра и брат вели себя как следует и не нарушили уговор, согласно которому детей при их благородном поведении «в пятницу вечером возьмут в цирк».

Эти рассказы в конце XIX в. становились не только фактом литературы, но и фактом жизни, обсуждений, споров. Налицо была общественная функция искусства слова с ее задачей исправ­лять нравы. Рассказ А. Чехова вызвал острую полемику. Одни счи­тали его сюжет надуманным, искусственным. Другие, в частности А. И. Эртель, видели в нем правду жизни и поучение, «лишнее напоминание о том, что детей нельзя обременять непосильным трудом, что душа детская — нечто сложное и требующее к себе бережи и внимания...», что эта душа своеобразна и зачастую за­крыта от взрослых и непонятна им.

В 1885 г. В. Г. Короленко создает повесть «В дурном обществе», которую затем несколько раз выпускает в сокращенном виде под названием «Дети подземелья».

Это произведение — лишнее доказательство тому, как далеки между собою взрослые и дети, как параллельны их миры, а души порою закрыты друг для друга.

В. Г. Короленко как бы соединил в этой повести психологиче­скую глубину в изображении ребенка, свойственную А. Погорель­скому, и боль за судьбу «маленьких каторжников», прозвучавшую в литературе его времени.

Герой этой повести — Вася, мальчик из благополучной семьи. Потеряв мать, он лишился родительской ласки и внимания. Отец, занятый работой, никогда не целовал его, и мальчик жил с созна­нием «горького одиночества», культивируя в себе свои несчастья.

«Ужас одиночества» сделал его «уличником», романтическая жизнь которого протекала среди графских развалин, населенных колоритными личностями. Здесь, в обществе воров и бродяг, а значит, «дурном обществе», он знакомится с Валиком и Марусей, детьми Тыбурция Драба.

Это знакомство делает Васю совершенно другим человеком. Ро­мантические забавы брошены. Начинается работа проснувшегося ума, возникает интерес к иной жизни, стремление анализировать ее, сопоставлять привычное и поразившее (Соня и Маруся).

Новая жизнь вызывает в душе Васи целую гамму чувств, пере­живаний, желание помочь своим бедным знакомым. Меняется сознание мальчика. Он начинает понимать, что такое голод, кто такие нищие: «Я не мог представить себе, чтобы дети могли жить без "дома"». Он пересматривает свое положение в семье, отноше­ния с отцом, узнает цену настоящей дружбе. В его душе рождается «какая-то жгучая любовь к тем», кто пригрел его «там, в старой часовне». Новые чувства испытывает Вася к отцу, он видит его другим человеком, «но в этом именно человеке» находит «что-то родное, чего тщетно искал в нем прежде».

Васе казалось, что он всегда будет со своими друзьями, что их пути пересеклись навеки, потому так трудно понять ему рассуж­дения Тыбурция о двух жизненных дорогах, а по существу — о той резкой грани, которую обозначило между ними их социаль­ное положение: «...Я нищий, и он нищий. Я ... краду, и он будет красть. А твой отец меня судит — ну и ты когда-нибудь будешь судить... вот его!»

Но устами Тыбурция автор утверждает великую пользу этой встречи, нравственно изменившей Васю: «...и кто знает... может быть, это и хорошо, что твоя дорога пролегла через нашу. Для тебя хорошо... потому что иметь в груди кусочек человеческого сердца вместо холодного камня — понимаешь?..»

И А. Погорельский, и В. Короленко в своих произведениях сви­детельствуют: какую-то эпоху своей жизни ребенок должен про­жить с «растерзанным сердцем», переболеть болью мира, чтобы стать нравственно здоровым и сильным, чтобы научиться жить среди людей, замечая их вокруг себя.

Естественно, что литература XIX в. не исчерпывается только названными здесь произведениями о детях и для детей. Интерес­ный раздел в ней представляют автобиографические повести (С.Т.Аксаков. «Детские годы Багрова-внука», Л.Н.Толстой «Дет­ство. Отрочество. Юность»). Много дают для познания детства та­кие произведения А. П. Чехова, как «Детвора», «Мальчики», «Кухарка женится» и др., написанные в 1880— 1890-е гг. В 1890-е гг. издавались и переиздавались сборники произведений разных ав­торов («Детское сердце», «Детвора»).

Но динамика отношений взрослого мира к детству наиболее ярко выражена в тех произведениях, где основными действующи­ми лицами являются «детские дети» и «маленькие каторжники». И если повесть-сказка А. Погорельского — это итог проснувшего­ся интереса к детству, к восприятию его как особого периода че­ловеческой жизни, то рассказы конца века — это результат меня­ющегося, непостоянного взгляда взрослых на детство, который более зависит не от устойчивых представлений о ребенке, его пси­хофизиологии, а от социальной потребности включения ребенка во взрослую жизнь.

И тогда, когда возникает необходимость такого включения, взрослые забывают о прежнем понимании детства, а литература — о прежних художественных достижениях и идеях. Так случилось с литературой последней трети XIX в., не заметившей ни открытий А. Погорельского, ни ценной идеи писателя этого же периода К.Станюковича, который в рассказе «Максимка» заявил: детство самоценно вне рас, классов, сословий, религий, задач и потреб­ностей взрослого мира: «Забижать дите — самый большой грех... Какое ни на есть оно: хрещеное или арапское, а все дите... И ты его не забидь», ибо «...у Бога все равны... Всем хлебушка есть хочется».
Вопросы и задания

1. Прочитайте произведения, названные в данной главе. Какие из них актуальны до сих пор? Что делает их значимыми для современного чита­теля?

2. Сделав анализ текста рассказов, докажите или опровергните то, что одной из причин существования в жизни детей-«каторжников» является безразличие взрослого мира к природе детства.