контрольные вопросы. Экзаменационный билет. 1. Философия как интегральная форма научных знаний
 Скачать 1.15 Mb.
|
Экзаменационный билет № 5.1. Специфика научного познания. Эмпирический и теоретический уровень научного знания. В структуре научного знания выделяют три уровня: эмпирический, теоретический и метатеоретический [Рябоконь, 2009]. На эмпирическом уровне познание осуществляется в процессе непосредственного взаимодействия с объектом. Объект исследования здесь отражается преимущественно со стороны своих внешних связей и проявлений. Характерными чертами эмпирического познания являются частичность, фрагментарность, вероятностный характер. Здесь преобладает чувственный момент познания, однако рациональный момент также присутствует, но имеет подчиненное значение. Задачей эмпирического уровня является сбор и первичное обобщение фактов, описание данных и наблюдения и эксперимента, их систематизация и классификации, Научное знание на эмпирическом уровне выступает в форме научного факта – доказанного знания о характеристиках, свойствах изучаемого объекта. Собранные и систематизированные научные факты образуют эмпирический базис науки, который является основой для теоретического уровня научного познания. Теоретический уровень – уровень познания, на котором при опоре на эмпирическую базу, явления изучаемой предметной области отражаются со стороны своих внутренних и существенных связей и закономерностей. Научное знание на этом уровне выступает в форме проблемы, гипотезы, закона, теории. Метатеоретическое знание — это тоже теоретическое знание, хотя и предпосылочное [Варыгин, 2015]. Исчерпывающая классификация предпосылок сильно затруднена в силу их имплицитного характера. Метатеоретический уровень образует предпонимание в научном познании, отдельные его элементы являются «предрассудками» в том смысле, что не могут быть подтверждены эмпирическими фактами, а сами создают условия для эмпирического и теоретического познания. Метатеоретический уровень состоит из идеалов и норм, научной картины мира и философских оснований науки. Индукция — это способ рассуждения и метод исследования, в котором общий вывод строится на основе частных посылок. Дедукция — это способ рассуждения, посредством которого из общих посылок с необходимостью следует заключение частного характера. Индукция и дедукция широко используются во всех областях научного познания. Они играют важную роль при построении эмпирических знаний и переходе от эмпирического знания к теоретическому [Степин]. К эмпирическим методам исследования относят: наблюдение, эксперимент, измерение, описание. Наблюдение – целеноправленное, планомерное восприятие, осуществляемое с целью выявления отдельных свойств и отношений объекта познания Наблюдение позволяет фиксировать лишь то, что раскрывает объект исследования. Эксперимент – это метод исследования состоящий в целенаправленном, активном вмешательстве в протекание изучаемого процесса, при котором происходит соответствующее изменение объекта или его воспроизведение в определенных условиях, отвечающим целям исследования. Для эксперимента характерны: контролируемость и возможность многократного повторения. Описание – фиксирование средствами естественного или искусственного языка результатов наблюдения или эксперимента. Измерение – совокупность познавательных операций средством средств измерений с целью нахождения числового значения измеряемой величины в принятых единицах измерения. К методам теоретического исследования относят: – формализацию; – аксиоматический метод; – гипотетико-дедуктивныи метод; – восхождение от абстрактного к конкретному и т.д. Научное и ненаучное познание. Наука как деятельность человека, направленная на постижение объективной истины. Нацеленность научного познания на получение истинных знаний – наиболее характерная черта, отличающая её от других форм духовной культуры (религии, идеалистической философии, искусства…) и вненаучного познания. Наука предстаёт как форма общественного сознания, социальный институт и вид деятельности по получению объективных, истинных знаний, позволяющих человеку объяснять явления и предвидеть результаты деятельности [Игнатьев, 2006]. Науке присущи критерии логичности, проверяемости и объективности (истинности), проявляемой в общезначимости и интерсубъективности (над -, или сверх - субъективности), кроме того, ряд параметров научности. 1. Высокий уровень системной организованности знаний в теоретических построениях. 2. Использование специальных процедур для выделения предмета науки и приёмов, способов (методов) его исследования и форм познания (и знания). 3 Раскрытие сущностных сторон изучаемых явлений, стремление к всё более полному и глубокому постижению сущности изучаемых предметов. 4. Обоснование правильности, объективности научных положений, или их проверка на истинность (объективность содержания). Развитие, динамика научных знаний, их открытость для критики, проверки. Названные в качестве основных параметры (черты, критерии) научности позволяют отличать научные и вненаучные знания (З.). К вненаучным можно отнести обыденное знание (и познание), миф, религию, теологию, алхимию, астрологию и т.д. В классификациях вненаучного знания и форм познания выделяют ряд форм. Донаучное З. предшествует появлению науки. Это - миф, религия, философия. Паранаучное (пара – около) З. включает учения о чём-то тайном в обычных предметах, явлениях (теософия, антропософия, представления о паранормальных явлениях…). Лженаучное З., как ошибочное знание, в котором используются домыслы, вымыслы. В истории познания представители «мичуринской биологии» (Т.Д. Лысенко и его сторонники) называли лженаукой генетику. Позже ряд видных генетиков (Н.П. Дубинин и др.) стали «мичуринскую биологию» Т.Д. Лысенко и его последователей называть лженаукой. Иногда выделяют квазинаучное З., использующее авторитет власти (высоких инстанций, включая решения министерств и т.д.) для распространения своих идей, финансирования исследований, обеспечения «командных высот» в науке. Отдельные авторы выделяют псевдонаучное знание, как использование под видом научных сведений популярных непроверенных сюжетов, например, о снежном человеке, о доживших до наших дней доисторических чудовищах (из озера Лох-Несс) и др. [Игнатьев, 2006]. 2. Критика лингвистического структурализма. После Первой мировой войны структурализм занял господствующее положение в теоретической лингвистике большинства стран Европы и Северной Америки. В его рамках работали и многие из ученых, прямо не заявлявших о своей принадлежности к структурализму, но тяготевших к выявлению системных отношений в синхронии (показательный пример — Московская фонологическая школа). Такая роль структурализма сохранялась до 50-х гг. XX в. включительно [Алпатов, 1998]. Критику структурализма в дохомскианский период, в 20–50-е гг., можно подразделить на три направления. Самую многочисленную группу критиков составляли языковеды, стоявшие на старых, прежде всего младограмматических позициях и упрекавшие структуралистов в «антиисторизме» и «схематизации». Таких ученых было немало среди историков языков и компаративистов, хотя структурный подход постепенно проникал и в эти области. Иногда эти ученые справедливо отмечали неучет структуралистами тех или иных фактов, излишнюю схематизацию материала, игнорирование исключений из правил и пр., но в методологическом плане этими языковедами не было внесено ничего существенно нового по сравнению с младограмматиками. Особенно активно критика структурализма с позиций науки прошлого века велась в СССР после выступления И. В. Сталина по вопросам языкознания в 1950 г. (книги и статьи Ф. П. Филина и др.). Особое место среди критиков структурализма занимали марристы. Отвергая одновременно как компаративистику, так и структурализм, они во многом критиковали обе научные парадигмы с позиций еще более старых концепций XVIII в. и первой половины XIX в., в которых основное место занимали недоказуемые гипотезы о происхождении языка и языковых стадиях. По ряду вопросов марристы в критике структурализма сближались с описанной выше группой, прежде всего они также считали обязательным свойством лингвистического исследования «историзм». Однако сам Н. Я. Марр главным своим противником считал сравнительно-историческое языкознание, а «описательные» синхронные исследования в отличие от компаративных в СССР никогда не запрещались, что оставляло возможность для развития структурных теорий. Наконец, встречались и работы, в которых критика структурализма совмещалась с формулированием оригинальных концепций. Находясь вне магистрального пути развития мирового языкознания, они содержали оригинальные идей, которые впоследствии в том или ином виде оказались востребованы наукой. Стоит отметить две такие работы: вышедшую в 1929 г. в Ленинграде книгу «Марксизм и философия языка» и появившуюся двенадцатью годами позже в Токио книгу М. Токиэда «Основы японского языкознания». В.Н. Волошинов – М.М. Бахтин: «Марксизм и философия языка». Школа языкового существования (Мотоки Токиеда). Авторы книги Волошинов В. Н. (М. М. Бахтин) «Марксизм и философия языка» и М. Токиэда (никогда не знавшие друг о друге) в чем-то исходят из прямо противоположных позиций: первые отрицают филологический, толковательный подход к языку, а М. Токиэда именно его считал основой научного языкознания (при широком понимании такого подхода, распространяя его и на современные устные тексты). Однако в критике структурализма они сходятся: они отвергают статичный подход к языку как к системе в отрыве от говорящего на нем человека. В обеих книгах критикуется отход лингвистики XX в. от антропоцентризма, попытка рассматривать язык целиком со стороны как чисто объективное явление. Разница, однако, в том, что В. Н. Волошинов — М. М. Бахтин такую попытку считали исконным свойством науки о языке, исключая лишь гумбольдтовскую традицию, а М. Токиэда видел в этом отход от того, что исконно было заложено в лингвистической традиции прежних веков. Французская лингвистика 40–60-х гг. ХХ в. Л. Теньер. Э. Бенвенист. А. Мартине. В течение всего XX столетия Франция оставалась оплотом и ведущим центром мировой науки о языке [Сидакова, 2018]. На развитие французской лингвистики сильное влияние оказали не только такие корифеи языкознания, как Ф. де Соссюр со своими преемниками Ш. Балли и А. Сеше, но и другие французские ученые и педагоги, выдвинувшие ряд оригинальных лингвистических идей: Л. Теньер, Э. Бенвенист, А. Мартине. Л. Теньер. Книга Л. Теньера «Основы структурного синтаксиса» целиком посвящена теории синтаксиса [Алпатов, 1998]. В целом до 50-х гг. XX в. синтаксис не принадлежал к наиболее развитым областям языкознания. Французский лингвист не отказывался ни от семантики, ни от ментализ-ма; в его книге постоянны ссылки на психологию говорящих. В «Основах структурного синтаксиса» много графических схем и «деревьев», но нет попыток построить какие-либо формализованные математические модели. Л. Теньера интересовала содержательная сторона дела. Синтаксическая связь понимается Л. Теньером как отношение зависимости между словами. Синтаксическая связь, согласно Л. Теньеру, всегда определяет зависимость одного слова от другого. В связи с этим он отказался от традиционной трактовки предложения как структуры с двумя центрами: подлежащим и сказуемым. Центром обычного (не назывного) предложения он считал «глагольный узел», то есть сказуемое вместе с зависимыми от него членами предложения. Сказуемое Л. Теньер именовал «глаголом», такое неразличение морфологических и синтаксических понятий можно считать недостатком его концепции. Однако важно то, что ученый рассматривал сказуемое («глагол») как вершину предложения, а подлежащее — как один из зависимых от него членов. Л. Теньер строго разделял структурный и линейный порядок слов. Для изображения в наглядном виде структурного порядка Л. Теньер предложил графический способ, в соответствии с которым каждая синтаксическая связь изображается линией, идущей от главного члена к зависимому. Такие схемы (стеммы) в западной лингвистике нередко называют «графами Теньера», однако сам французский ученый отмечал, что аналогичный способ изображения синтаксических структур давно применялся в советской учебной литературе. Э. Бенвенист Это был ученый весьма широкого кругозора и спектра интересов, занимавшийся синхронией и диахронией, лингвистической теорией и анализом конкретных языков. В отличие от не слишком известного при жизни Л. Теньера Э. Бенвенист был широко известен и популярен. Ученик А. Мейе, Э. Бенвенист более всего занимался индоевропеистикой. Зд^сь он старался синтезировать традиции науки XIX в. с идеями структурализма. Во всех компаративных работах он стремился к системному анализу. Среди его исследований такого рода более всего известны работы по исторической семантике и этимологии, где Э. Бенвенист пытался реконструировать фрагменты картин мира древних индоевропейских народов. Из его многочисленных публикаций на эту тему особенно известен изданный в 1970 г. двухтомный труд «Словарь индоевропейских социальных терминов». Немало у Э. Бенвениста и работ по конкретным индоевропейским языкам и группам языков, особенно по иранским и индоарийским. Ряд компаративных и исторических работ ученого, в том числе книги «Индоевропейское именное словообразование» и «Очерки по осетинскому языку», переведен на русский язык. Много занимался Э. Бенвенист и историей языкознания, анализ становления и развития тех или иных концепций и понятий занимает большое место и в его работах общетеоретического характера. Э. Бенвенист никогда не стремился создать какую-либо цельную и всеобъемлющую лингвистическую теорию или даже теорию какого-либо из языковых ярусов (как это делал Л. Теньер для синтаксиса). В своих статьях он ограничивался анализом отдельных, однако всегда очень важных и значительных проблем. Третий виднейший представитель французского структурализма — Андре Мартине. Наиболее известны его книга «Принцип экономии в фонетических изменениях» (1955). А. Мартине решительно отказывался как от тезиса Ф. де Соссюра о несистемности диахронии, так и от точки зрения Л. Блумфилда, согласно которой «причины фонетических изменений неизвестны». Для А. Мартине диахрон-ная лингвистика не должна ограничиваться описанием звуковых изменений, как это обычно делали младограмматики; необходимо объяснение этих изменений, выявление их причин. Здесь А. Мартине продолжал исследование проблематики, до него наиболее подробно рассматривавшейся в отечественном языкознании, прежде всего И. А. Бодуэном де Куртенэ и Е. Д. Поливановым. Но если последние интересовались и внутренними, и внешними причинами звуковых изменений, то А. Мартине лишь вскользь отмечает внешние причины (смену языка носителями, массовые заимствования) и сосредоточивает внимание на внутренних процессах, связанных с преобразованием фонологических систем. Как и Э. Бенвенист, А. Мартине достаточно скептически относится к выявлению «универсальных и не знающих исключений „законов"». Он претендует лишь на «обобщение определенного опыта», стремясь показать, как могут происходить системные изменения в том или ином языке. БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК 1. Алпатов, В. М. История лингвистических учений. Учебное пособие / В. М. Алпатов., С. А. Крылов. – ИД ЯСК, 1998. – 452 с. 2. Игнатьев, В. А. Философия (для заочного отделения). Учебное пособие / В.А. Игнатьев; Ряз. гос. ун-т им. С.А. Есенина. – Рязань, 2006. – 61 с. 3. Варыгин, Д.В. Метатеоретический уровень знания и понимание / Д. В.Варыгин // Вестник Башкирск. ун-та, 2015. – №1. – URL: https://cyberleninka.ru/article/n/metateoreticheskiy-uroven-znaniya-i-ponimanie (дата обращения: 18.05.2022). 4. Краткая история языкознания. – StudFiles : файловый архив студентов. – URL: https://studfile.net/preview/3543760/ (дата обращения: 18.05.2022). 5. Рябоконь, Н.В. Философия УМК – Минск.: Изд-во МИУ, 2009. 6. Сидакова, Н. В. Концепции и воззрения ученых-лингвистов на теорию языкознания и проблему обучения живым языкам / Н. В. Сидакова // БГЖ, 2018. – №1 (22). – URL: https://cyberleninka.ru/article/n/kontseptsii-i-vozzreniya-uchenyh-lingvistov-na-teoriyu-yazykoznaniya-i-problemu-obucheniya-zhivym-yazykam (дата обращения: 18.05.2022). 7. Стёпин, В. С. Методы научного познания / В. С. Стёпин, А. Н. Елсуков. Ф. Н. Голдберг. – Электронный ресурс. – Гуманитарный портал : справочно-информационный ресурс. – URL: https://gtmarket.ru/concepts/6874#t1.4 (дата обращения: 18.05.2022). |