Дмитрий Глуховский - ПОСТ. 9Эта сторона
 Скачать 7.08 Mb.
|
|
3 Атаман смотрит на Мишель как-то странно. Прежде, чем задать ему свой главный вопрос — может ли он ее отсюда с со- бой забрать — она дождалась специально особенной внутренней легкости, пу- стоты, ощущения, что после того, что только что произошло — на что она никогда еще не решалась, отважилась вот теперь, и ничего, не умерла — можно решиться вообще на все, что угодно. Не может же он сказать ей «нет»? Саша затягивается глубоко. Выпускает дым. Говорит: — Не могу. Мишель укутывается в простыню. Вдруг она чувствует себя не обнаженной, а голой. Голой, перепачканной и не- лепой. Цветок в солнечном сплетении завязывается, превращается в странный пульсирующий плод, теплый гнилостным теплом, умерший до рождения. Она хочет набраться мужества легкомысленно ему улыбнуться, но у нее не получается. Она хочет иметь достаточно равнодушия, чтобы не сбегать от него сразу, но ей не хватает. Мишель спускает ноги на пол и начинает одеваться. 4 Войти в туман — как нырнуть под воду. Стекла противогаза запотевают, зеленый туман обступает их вокруг — он клу- бится, струится; он кажется более плотным, чем ему положено быть — не туман, ПОСТ 53 а какой-то жирный пар валит от ведьминого варева там, внизу. Река клокочет, слышно, как лопаются тяжелые пузыри; хорошо, резиновая вонь противогаза от- бивает тяжелый речной дух. Фермы моста выплывают навстречу медленно, шпалы под ногами — бетон- ные, перед Распадом замененные — все покрыты каким-то скользким налетом, а рыжие рельсы — все рыхлые от коррозии. Иногда туман справа или слева вихрится, как будто в нем кто-то может жить, как будто сквозь него кто-то может видеть, будто растворенная в воздухе кислота не выест сразу глаза любому. Кажется, что за спиной у Егора кто-то шагает, пере- ступая осторожными и длинными, как у цапли, ногами… И каждая нога будто вы- сотой с человека, а голова нависает высоко над его головой — неразличимая в зе- леной мгле. Мост бесконечный — Егор пробует считать шпалы, чтобы занять чем-то ум, но бросает после сотой. Ничего, говорит он себе. Если этот бомж перебрался через мост, если казачок за него собрался, то сможет и он, Егор. Что тут такого, в самом деле? Вдруг на рельсах что-то… Что-то образуется. Егор замечает это, только когда чуть не спотыкается о него — буквально в не- скольких шагах — такой тут густой туман. Мешок? Или… Нет, не мешок. Прямо на шпалах, вцепившись в них пальцами так, как будто ноги больше не слушались и приходилось подтягиваться вперед на руках, лежит лицом вниз че- ловек. Он, конечно, мертвый — без противогаза реку нельзя пересечь живым; но он ушел от своего берега довольно далеко. Первое, что бросается в глаза — он совершенно голый. Голый — в зябком позднем октябре. Роста он огромного, плечи и руки бугрятся окоченевшими мышцами, волосы склеились в колтун. Егор обходит тело вокруг, в ушах у него ухает, стекла проти- вогаза застилает испарина. Человек бос, и ступни его ног изранены — тут и там глубокие порезы, трещи- ны, заклеенные сухой кровью. Егор думает — не перевернуть ли его лицом квер- ху, но потом говорит себе — нет, не надо. Тело окоченело, так просто его и не пе- ревернешь… Да и зачем? Дождь омывает тело. Звук странный, когда капли секут кожу. И что-то еще тут странное есть, что-то, чего Егор еще пока не понял. — Привет, — говорит он мертвому. — Ну привет. — Что тут делаешь? — Прилег. Полз-полз, шишку съел, притомился и прилег. — Ясно. Ну ладно. Хотя ничего не ясно. Жутковатый персонаж. Что он на самом деле тут забыл? 54 Дмитрий Глуховский Егор решает даже носком сапога не притрагиваться к нему. Отходит от него на пару шагов вперед, и когда уже туман начинает разъедать тело, Егор резко обо- рачивается — не думал же он шевелиться? Нет, тихо лежит. Солнце, кажется, забралось повыше — и из серо-зеленого туман становится просто зеленым, начинает чуть флюоресцировать. Мгла, непроглядная еще мгно- вение назад, обретает какие-то новые глубины. И проявляется впереди еще одно тело. Егор сбивается с шага. Подходит к мертвому осторожно. Это тоже мужчина, тоже крепкого сложения, хоть и не такой гигант, как первый. Он выглядит тоже нехорошо: лицо вздулось, губы обметаны, глаза вытаращены. Известные при- знаки: надышался испарениями. На этом надета футболка, а порток нет. И порток нет, и под портками ничего. Светит причиндалами, зад голый. Руки изодраны, ладони как будто шкуркой шкурили. Голова рассечена — но не глубоко. Умер не от этого. — Здорово. — Доброе утро. — Тебя как звать? — Допустим, Анатолий. А тебя? — Допустим, Егор. Слушай, Анатолий… Это не ты того вон парня на мост за- гнал? Я уж не спрашиваю, почему вы оба без штанов… Анатолий молчит. Не хочет больше Егору подыгрывать. Таращит на Егора свои глаза — голубые, белки все в кровяных прожилках. Егор не может в эти гла- за смотреть дольше секунды, боится, что потом сниться будут. Начинает тошнить. — Ладно, Анатолий. Это я так… Это шутка. У меня дела, я пойду, ладно? Двое выбежали на мост, один за другим. Что там между ними было, реаль- но? Один другого убить хотел? С этой историей уже можно было бы вернуться и удивить всех, но Егор дал себе слово, что дойдет до того берега. Там уже немного, наверное, идти осталось. Добраться до туда и вернуться с чистой совестью. Он глядит под ноги и снова начинает считать шаги, чтобы убедить себя, что действительно продвигается в этом мороке, а не перебирает ногами на месте. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Шпалы исправно отъезжают ему за спину, марево откатывает с каждым ша- гом назад, Егор, ободренный, ускоряется. Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать. И видит впереди еще одного мертвого человека. Приглядывается. Нет, он там не один. Двое… Трое… Пятеро… Он с останавливающимся сердцем, на ватных ногах приближается к ним. Тут несколько десятков человек распластаны на шпалах, вокруг рельсов, везде. Сна- чала мужчины. Потом — вперемешку с ними женщины. За женщинами — мерт- ПОСТ 55 вые дети. Не об руку с матерями, а будто брошенные ими и бежавшие вдогонку за взрослыми, но сами по себе. Кто одет, кто раздет; на одних только обувь, на других одна шапка. Есть тут кто-то при сумках и при рюкзаках, но у некоторых сумки открыты и пусты. Мно- гие изранены, у кого-то только ссадины. Одни зажмурились, другие выкатили бельма. Все мертвы, и все умерли жуткой смертью. И вот еще что, вдруг доходит до Егора. Все они умерли совсем недавно — может, всего несколько дней назад. Он переступает между вытянутыми руками, раскинутыми ногами; голова идет кругом. Случайно, приняв за рюкзак, наступает на мягкое — маленькая девочка в куртке лежит навзничь, поджала под себя ручки и ножки. Дальше идти у него не получается. — Остановись. — Возвращайся. — Не смей. — Беги, пока не поздно. Они теперь говорят с ним все вместе — хором, детские голоса и женские, ста- рушечьи и мужские. Егор загнанно озирается по сторонам. Туман светится все ярче и ярче. Мертвые лежат впереди на путях так далеко, на сколько можно за- глянуть во мглу. Но берега там не видно. Он отворачивается, и глядя только вниз, только себе под ноги, чтобы ни на кого не наступить снова, спотыкаясь, спешит назад. А потом застывает. Отходит на шаг в сторону. Опускается на корточки у мертвой некрасивой женщины, на которой нет ничего из одежды, но вокруг шеи намотана цепочка от дамской сумочки. Сама сумочка валяется рядом, она открыта. А из нее выполз наполовину черный зеркальный прямоугольник. Егор, не спрашивая у женщины разрешения, притрагивается к нему. Айфон. 5 За окном хлещет ливень. Мишель сидит заплаканная, она все еще всхлипывает, пытается отдышаться. Слезы накатили приступом, и Саша не мог успокоить ее, как ни старался. — Теперь ты будешь думать, что я истеричка. Она улыбается и всхлипывает опять. Он улыбается ей тоже, по-доброму. Вместо того, чтобы утешать ее словами, он целует ее в уголок губ. Этого хва- тает. Она оборачивается к нему так, чтобы перехватить поцелуй. 56 Дмитрий Глуховский — А на сколько вы едете? — Я пока не знаю. Недели две? Хорошо бы до Перми добраться, но можно и до Кирова на первый раз. — Не понимаю, зачем вам туда. Там ничего нету. — Ну… Как зачем. Государево задание. Земли за рекой обратно в империю вернуть. — Вот прямо царь сам, лично дал тебе приказ! Вызвал в Кремль и говорит… — Не в Кремль. В резиденцию, на Старой площади. — Ну и какой он, император? — Какой… Ну… Моложавый. С бородой. Невысокий. С виду вроде обычный… Но, понимаешь, от него такая сила идет… И еще… Ну, убедительность просто не- вероятная. Потому что видно — он ни одного слова не произносит такого, в ко- торое бы не верил сам. Вот. Понял, что в нем главное: правда. И за эту правду он сам готов умереть. Поэтому и других может на смерть посылать. И тебе не страшно. — Мне страшно. Он обнимает ее крепче. Ливень все шумит за окном. Страх отпускает Ми- шель. Необычайно тепло и спокойно делается ей в руках этого мужчины. Очень не хочется, чтобы он размыкал объятия. Она прижимается к нему, пря- чется подмышкой, чувствуя себя совсем маленькой девочкой. Спрашивает еще раз: — А вы точно обратно через нас поедете? Атаман усмехается. — А других дорог до Москвы просто нет. Ваш мост через Волгу один остался. Так что да, поеду через вас. — И тогда можно будет? — Мишель отстраняется, смотрит на него с расстоя- ния. — Ты не подумай, я не навязываюсь. Ты просто до Москвы меня довези, а там я сама. Кригов смеется в бороду. — Я просто загадывать не люблю. Человек предполагает, а Бог располагает. — А я вот загадаю, — говорит Мишель. Атаман проводит пальцем по ее щеке, по мочке уха. — Какая ты красивая… — Нет, это ты красивый. Он тянется к кисету, выбивает табак на старую тысячерублевку; сворачивает самокрутку. Чиркает, прикуривает. — С удовольствием подвезу тебя до Москвы. Если вернусь. — Вернешься. Мишель отнимает у него дымную папиросу, кладет ее в блюдце-пепельницу и сбрасывает с плеч покрывало. ПОСТ 57 6 Мобильник лежит у Егора в сухом внутреннем кармане. Прячется от дождя. Телефон работает — но требует от Егора чего-то неизвестного, в себя не пускает. И все равно — Егор чувствует себя так, как будто с ним чудо случилось. Оно и слу- чилось, в принципе. Туман ползет следом за ним, обратно прячет от Егора мертвых людей. Через минуту-другую ничего опять не видно, кроме рельсов и шпал, кроме ржавеющих ферм моста. О том, кого он оставляет в тумане за своей спиной, Егору думать слишком страшно. И он мечтает о том, как вручит Мишель найденный айфон. Конечно, сначала надо будет зарядить его. Попросить Кольку Кольцова, чтобы он стер с него все, что там было. Зачем Мишель чужие фотографии? Тем более фотогра- фии чужого мертвеца… Потом ему приходит в голову: а вдруг там, на телефоне, есть снимки того, что произошло там, с этими людьми на мосту? Они ведь бежали с той стороны, бе- жали от какого-то беспредельного зла, их гнало оттуда нечто настолько жуткое, что мужчины бросали своих женщин, а женщины — своих детей, и каждый думал только о своей собственной шкуре. Его начинает трясти — наверное, просто потому что он промок насквозь, и ве- тер теперь от этого стал пронзительней. Может быть… Может быть, их надо сначала рассмотреть? Изучить, а потом уже стереть и подарить Мишель пустой телефон, свободный от чужих воспоми- наний. Пускай перекачивает на него свою Москву, свою музыку, пускай и дальше любуется всем этим на расстоянии, а живет пусть тут, с ними, на Посту. Да, так точно правильней. Хотя, если честно, смотреть фотографии в телефоне не хочется. Рука так и тя- нется зашвырнуть мобильник в реку. Но он перебарывает себя. Ему этот телефон достался не просто так. Он его заслужил, заработал. Это его единственный, мо- жет, шанс, перебить этого хлыща-атамана с его байками о том, как расцвела сто- лица. Его единственный пропуск к сердцу Мишель. Другого не будет. И тут мысли у него перескакивают на другое. Ведь и Кригов, и все его эти казаки собираются — Когда? Сегодня-завтра? — отправляться в экспедицию. На мост. За мост. На тот берег… Туда. Туда, откуда. В никуда. Впереди кажется, развиднелось… Уходящие к небу фермы моста теперь вид- ны почти целиком, и марево становится жиже, прозрачнее. Егор заранее подни- мает руки, чтобы дозорные с заставы, когда увидят его, не принялись по нему палить. 58 Дмитрий Глуховский Он ждет оклика — и шагает вперед. Сейчас накинутся, начнут расспрашивать его… Что там, что? А он им — что? Вот они охренеют, конечно. И Мишель охренеет, конечно, тоже. Она — в первую очередь. Егор ждет окрика, но никто не кричит ему. Может, барабанная дробь дождя по резиновой коже противогаза глушит голоса, отвлекает? Он щурится, всматри- вается — вроде бы уже виден бруствер, за которым должны отсиживаться дозор- ные. Но там ни души. А вдруг он подойдет туда, а там все мертвы? Точно так же, как люди на мосту — с раззявленными ртами, с выпученными глазами разбросаны в таких позах, будто пытались убежать от чего-то… Не хочет- ся даже представлять себе, от чего. Егор переходит на бег, потому что не может больше справиться с этой мыс- лью. Надо поскорей добежать до людей, до живых людей. Рассказать им. Туман отпускает его нехотя, и Егор наконец выходит на воздух. Застава пуста. Ни души. Ливень стеной — в тумане он казался, что ли, обесси- левшим. Егор в панике смотрит направо, на Пост — там-то хоть есть кто живой? И вы- дыхает: над трубами курится дымок, окна горят; петух закукарекал. Значит, просто не заступили еще на вахту. Егор скатывается с насыпи и бежит к стене; думает постучаться в ворота, но потом решает забраться в крепость своим обычным способом — через тайный ход. В побеге он потом признается, успеет еще. Когда он объявляется во внутреннем дворе, утренняя смена еще только стро- ится перед воротами, готовясь выдвигаться на дежурство. Как так можно вообще?! Егору хочется пойти, устроить им разнос: какого хера у вас на заставе никого нет? Вы что, думаете, оттуда никто выползти не может? Но он не идет к ним, никому ничего не говорит. Ему не рассказывать хочется о том, что он увидел на мосту, а забыть об этом — навсегда и как можно скорее. Его все еще знобит. Ничего. Это все было не зря. Телефон зато нашел. Выспится — и сразу к Коль- цову. А потом к Мишель. К Мишелечке. Шагая мимо корпуса, где Полкан расквартировал казаков, Егор натыкается на двух из них. Стоят под козырьком подъезда, прячутся от кислотного дождя, фуражки сдвинуты на затылок, лица помятые со сна, в зубах самокрутки из зеле- ных тысячных. Но оба веселые, похохатывают, пихаются, и что-то оглядываются на окна. Егору мимо них идти. Один подмигивает ему: — Здравия желаю. — Взаимно. И тут — странный звук. Вскрик. Тонкий. Женский. ПОСТ 59 Егор задерживается, озадаченно смотрит на часовых. Те, уловив его смуще- ние, смеются приглушенно. Который желал Егору здравия, прикладывает палец к губам: тише, мол, спугнешь. — Что это? Снова — вскрик, а потом — стон. Протяжный. Егор подходит к ним ближе. — Это кто? Там плохо кому-то? — Наоборот, пацан. Там кому-то хорошо. Они снова принимаются ржать — придушенно, тайком. Егор думает, что ему этот голос знаком. Но совсем он узнает его только с третьего раза, с третьего крика. Мишель? — Это кто там? Это с кем там? Он вспыхивает, кидается к подъезду, но часовые перехватывают его играючи. Отталкивают от дверей, оттесняют назад. — Командование приказало держать оборону. Извиняй. Егор теперь точно уверен, что за окнами — Мишель. Ее голос. Это ее сейчас… — Пусти! Пусти, сука! — Не боись. Он с ней аккуратно. Не поломает. Не впервой. Они снова ржут. Егор хочет ударить хотя бы одного из них, какого угодно — но казакам лениво и несерьезно с ним драться, и они просто отталкивают его снова, он оскальзывается и падает в грязь. Поднимается, орет в окна: — Сука! Прошмандовка! И, сунув руки в карманы, идет домой. Чтоб они все сдохли! 7 Отправление назначено на полдень. Казаки построились у своих дрезин, чистят оружие, проверяют противогазы. Полкан мнется тут же, дожидается, пока подъесаул выйдет от себя. Наконец, не выдерживает, пересекает двор, идет к казацкому корпусу. У дверей двое часо- вых, один вызывается сбегать наверх за командиром. Кригов спускается сверху довольный, словно нализавшийся сметаны кот. Пол- кан тянется для рукопожатия. — Ваши говорят, через полчаса выезжаете? Монаха этого, значит, больше не теребим? — А что он нам еще нового скажет? Рельсы дальше есть. Встречаются дикие звери. Люди разрозненными группами. Токсичные загрязнения главным обра- 60 Дмитрий Глуховский зом вдоль Волги и ее притоков. До Вятки крупных населенных пунктов нет, хода войны с Москвой особенно никто не помнит. А нам бы Вятку присоединить — и ладно. Что вам еще нужно? — А что же, проводником не хотите его с собой туда взять? — интересуется Полкан. Кригов ухмыляется. — Вот прямо не хочется вам его тут у себя держать, а? Куда нам его, такого проводника? На ладан дышит. Нет уж, вы его подержите пока у себя. А на обрат- ном пути мы его в Москву захватим. — Ну что же. Тогда ладно, — кивает Полкан. — Ну а если кто-то из мятежников на пути встретится? Я не говорю про организованные силы, но… Тут-то мы Распад по-своему помним, а они-то там по-своему, небось… — Государь настроен примирительно. Мы везем бунтовщикам высочайшее прощение, Сергей Петрович. Оружие приказано применять только в случае на- падения. У вас больше ничего срочного ко мне? Я еще не собран. Больше этот разговор откладывать нельзя. Из окон пищеблока — Полкан зна- ет это наверняка — на него сейчас смотрит одним глазом Лев Сергеевич. Следит. — Ну вот и насчет тушеночки осталось прояснить. — Что еще за тушеночка? — Ну как же… У вас ведь есть с собой, верно? Я видел, на дрезинах. Мясные консервы. Подъесаул Кригов выгибает брови. — Допустим. — Разве это не для нас предназначается? — С чего вы взяли? — Голос Кригова холодеет. — Это провиант, выданный на- шей экспедиции в дорогу. Полкан тоже собирается, перестает умильничать. — Дело в том, Александр Евгеньевич, что нам Москва уже на два месяца за- держивает довольствие. Ни мяса, ни круп. — А я тут при чем? Был бы мне дан приказ доставить вам провизию — я бы доставил. А у меня приказ — разведать обстановку в Костромской области и вер- нуть эту самую область в родную гавань. У меня три десятка человек в подчине- нии. Мне их надо кормить. На подножном корму мы далеко не уедем. Полкан начинает кипятиться. — Подножный корм это еще ничего! У нас-то тут ничего и не растет из-за этой гребаной реки и дождей! Мы-то таким макаром скоро голый хер без соли жрать будем! Что нам, у китайцев собачатину закупать, что ли? Да было бы хоть еще на что! Кригов глядит на него сурово. Глаза стали стальными. — Господин полковник. Я с вами сейчас как должностное лицо с должност- ным лицом. Наше задание имеет чрезвычайную важность, вы же понимаете это? |