А. Н. Чанышев ф ил ос о фи я древнего мирам рекомендовано Министерством общего и профессионального образования Российской Федерации в качестве учебника для студентов вузов
 Скачать 18.63 Mb.
|
|
Любовь. В отличие от конфуцианцев сих любовью к ближним, моисты проповедовали любовь к дальним. Первую любовь моисты осуждали, они называли ее отдельной любовью. Такой любви небо не учит. Оно учит всеобщей любви. Необходимо отдельную любовь, корыстную выгоду заменить всеобщей любовью, взаимной выгодой (1, 193). Отсутствие всеобщей любви — главная причина беспорядков. Отдельная любовь — причина взаимной ненависти». Народ. Народ — высшая ценность. Воля неба и воля народа совпадают. Любовь неба к людям — прежде всего любовь неба к простому народу. Поэтому, подражая небу, следуя его воле, правители должны любить народ. В действительности же простой народ голодает, замерзает без одежды, не знает отдыха, тогда как ваны, гуны и другие знатные люди развлекаются. Мой замысел говорит Мо Ди,— чтобы уничтожить все это (1, 197). Управление. Однако монеты в своих социальных планах не шли дальше учения о необходимости совершенствования управления. Правители должны почитать мудрость, подбирать служилых людей не по их знатности, не по умению льстить им, а по деловым качествам, почтительно слушать, когда им говорят правду. Таким образом, в своей положительной программе моизм требовал лишь изменения методов управления, не затрагивая классовых отношений. Все зло в плохих советниках ванов. Война и мир. Монеты — убежденные противники войн. Они против решения политических споров между государствами военными средствами. Вторгаясь на территорию соседнего государства, армия топчет хлеба, рубит леса, разрушает города и селения и не возвращается обратно, и тысячи семей остаются без кормильцев и отцов. Однако воля неба требует, чтобы все государства любили друг друга. Традиция и закон. Монеты советовали относиться к традиции критически, выбирая оттуда только хорошее. Они высмеивали конфуцианцев, приравнивающих добродетель к следованию старине, где было много зла. С другой стороны, и новое может быть хорошим Нужно и сейчас создавать хорошее. Я хочу, говорил Мо Ди, чтобы хорошего становилось больше (1, 198). Отвергая конфуцианское пристрастие к старине и к традиции (ритуалу, монеты не фетишизировали и закон. Закон — подсобное средство управления, законы должны сообразовываться с волей неба, те. служить всеобщей любви. Знание. Моистское учение о знании демократично. Нет таких избранных людей, которые имели бы врожденное знание. Источник знания — народ, его трудовая, практическая деятельность. Знания народа — критерий истины. Правило проверки знания о том, существует ли нечто в Поднебесной или нет, непременно состоит в том, чтобы брать за образцы факты, которые слышали или видели массы людей (1,196). Знания должны иметь практическую ценность, служить народу. Большое значение монеты придавали умению вести рассуждение, логике (что мы видели на примере принципиального для моизма рассуждения о воле Неба). Проблемами познания особенно занимались поздние моисты. Существует мнение, что в книге «Мо-цзы» по меньшей мере шесть глав принадлежат поздним монетам, жившим уже после Мо-цзы. Основание для такого мнения состоит в соображении, что в этих главах заметны следы и признаки полемики со взглядами философов, которые жили после Мо-цзы. В этих главах первыми главным предметом познания объявляется окружающая нас и мало зависящая от нас неумолимая действительность. Она познается прежде всего чувствами. Размышление не является самостоятельным источником знания, потому что все истинное проходит в наше знание через пять органов чувств. Чувственное знание не должно быть случайными стихийным. Оно должно стать методичным, а для этого необходимо наблюдение. Лучше всего свое собственное наблюдение. Собственное наблюдение сравнивается с диаметром окружности, а чужое — с ее дугой. Однако, хотя размышление не является самостоятельным источником знания, оно весьма важно в познании. Увидеть и услышать самому, услышать от других хорошо, но этого мало. Надо еще отделить в своем сердце истину от лжи, а ложь — от истины. Только размышление дает нам понимание существа вещей. Конечно, такое происходит не всегда, постичь существо вещей нелегко, но к этому следует стремиться. Мы можем быть удовлетворены результатами размышления тогда, когда полученное нами разумное знание, знание существа вещей, станет ясными отчетливым. Ясность и отчетливость — критерий и мерило истины. Знание отлагается в словах и понятиях. Как соотносятся слово и понятие Слово есть выражение понятия. Слова и понятия также являются предметами знания. Таким образом, у нас получилось уже три предмета познания вещи, слова и понятия. Но тогда возникает вопроса как слова и понятия относятся к вещам Оказывается, что слова и понятия выражают вещи. Каждое слово имя, которым называются вещи. Имена бывают частные, родовые и общие. Частное имя обозначает единичную вещь. Родовое — близко-сходные вещи. Общее имя — вещи, которые на первый взгляд кажутся различными, но которые по своей сущности тоже сходны. Моисты рассуждали и осуждениях. При этом они подходили даже к открытию законов мышления. Не будем называть тигра собакой Не будем называть вещь чужим ей именем. Это похоже на закон тождества, который, как известно, требует, чтобы при рассуждении о чем- либо не было подмены одного предмета другим. Моисты говорили так не будем подменять имена! Поздние моисты подходили и к закону запрещения противоречия два противоположных суждения об одном и том же предмете не могут быть оба истинными, хотя, добавил бы Аристотелем, могут быть оба ложными, если мы имеем дело именно с противоположными предикатами, которые допускают нечто среднее между собой, чем отличаются от истинного противоречия, где среднего нет, отчего такие два утверждения об одном и том же предмете не могут быть оба сразу истинными и истинность одного означает непременную ложность другого (закон исключенного третьего). Поздние моисты пытались классифицировать суждения. Суждение вероятности — такое суждение, в котором предмет суждения выражен не полностью Суждение предположения выражает недостаточно обоснованное знание. Суждение подражания берет за образец другое суждение, которое в сходной ситуации было правильным. Суждение сопоставления объясняет данную вещь путем описания другой вещи. И т.д. Поздние моисты пытались заниматься теорией доказательства. Из сопоставления каких именно суждений следует с необходимостью вывод Иначе говоря, они стремились определить модусы силлогизма. Поздние моисты поставили трудную логическую проблему — проблему лжеца. Ложно ли суждение Все слова в Поднебесной ложны Если это суждение ложно, то тогда получается, что Все слова в Поднебесной истинны. Намой взгляд, это неверно, потому что может быть так, что Одни слова в Поднебесной ложны, а другие слова в Поднебесной истинны». Моисты исследовали и причинность. Они определяли причину как то, что приводит к определенному результату. При этом они различали большую и малую причины. Большая причина всегда приводит к искомому результату, малая жене всегда. Но если нет хотя бы малой причины, то результата никогда не будет. Поздние моисты учили, что слова и понятия должны соответствовать действительности. Они ввели представление о пустых понятиях. Понятие пусто, когда ему не соответствует никакая вещь. Они пытались разделить вещи по родам. Сам процесс познания поздние моисты понимали прежде всего как процесс познания причин явлений, событий, вещей. Возвращаясь к Мо-цзы, скажем, что основатель моизма был глубоко убежден в истинности своего учения именно как рассуждения. Он говорил, что попытки других школ опровергнуть его рассуждения — это все равно что попытки разбить камень яйцом. Можно перебить все яйца в Поднебесной, но камень не разобьется. Также несокрушимо и учение Мо Ди. Номинализм К любящим порассуждать монетам примыкают китайские философы, которых на Западе назвали номиналистами, те. школой имен латинское слово «номина» означает имя. По-китайски же мин-цзя мин — имя. Представителей школы мин-цзя называют также софистами, поскольку они играли в слова и эту игру доводили до абсурда. К сожалению, труды этих философов сами по себе почти не сохранились — и мы знаем об их учении главным образом от их критиков. В представлении их противников, китайские номиналисты стремились скорее к тому, чтобы удивить наивных людей, чем к тому, чтобы достичь истины. Однако в их рассуждениях есть зерна диалектики. Остановимся на таких китайских номиналистах, как Хуэй Ши и Гунсунь Лун. Хуэй Ши. Главным источником наших знаний о Хуэй Ши является 33 глава даосской книги «Чжуан-цзы», где о Хуэй Ши говорится неодобрительно. Хотя сам Хуэй Ши считал свои изречения великим взглядом, однако его учение было противоречивыми путанным, а его слова не попадали в цель. Ему удавалось побеждать уста людей, а не их сердца. Это означало, что наивные люди не могли словами и рассуждениями опровергнуть Хуэй Ши, но тем не менее чувствовали, что здесь что-то не так. Лучшие рассуждения Хуэй Ши таковы: «Если от палки длиной в один чи отрезать половину ежедневно, то даже через десять поколений не истощится ее длина]». «В стремительном полете наконечника стрелы есть мгновение, когда он не движется и не стоит на месте». Гунсунь Лун. Гунсунь Луну больше повезло, чем Хуэй Ши: от его трудов кое-что сохранилось. Гунсунь Лун доказывал, что белая лошадь — не лошадь. Его рассуждение таково Лошадь — это то, что обозначает форму, белая — это то, что обозначает цвет. То, что обозначает цвет и форму не есть то, что обозначает форму. Поэтому говорю белая лошадь — не лошадь ». Даосизм «Дао дэ цзин» и Лао-цзы. Дао дэ цзин» (Книга о дао и дэ») — выдающееся творение древнекитайской философской мысли, главный труд даосизма. В отличие от конфуцианства, легизма и моизма — по преимуществу этико-политических учений, которые в основном вопросе мировоззрения главное внимание уделяют не проблемам бытия, а человеку и человеческому обществу даосизм серьезно занимается вопросами объективной картины мира в его абстрактно-философском категориальном аспекте — проблемами бытия, небытия, становления, единого, многого и т. п, делая из этого выводы относительно человеческого общества и человека в его системе. Основателем даосизма считается Лао-цзы — старший современник Конфуция. Поэтому, казалось бы, история философии в Китае должна начинаться нес Кун Фу-цзы и нес конфуцианства, ас Лао-цзы и даосизма, отчего древнекитайская философия выиграла бы, поскольку даосизм как более всесторонняя философия глубже конфуцианства. Однако существует обоснованное мнение ряда ученых, что Дао дэ цзин» принадлежит не Лао-цзы, если таковой существовал (в отличие от безусловно реального Кун Фу-цзы, Лао-цзы — полулегендарная личность, что этот трактат никак не мог быть создан ранее IV в. дон. э. и что он принадлежит другому даосу — Чжуан-цзы, а если и был Лао-цзы, то он жил гораздо позднее, чем принято думать. В своей Истории древнекитайской идеологии Ян Юн-го идет еще дальше и утверждает, что Дао дэ цзин» была создана позднее «Чжуан-цзы», что этот трактат — итог развития даосизма, концентрация взглядов разных групп даосов, начиная с Ян Чжу и кончая Чжуан-цзы, тем более что в трактате содержится критика и конфуцианства, и легизма, которой не могло бы быть, если бы традиционная версия происхождения трактата была верна. «Дао». Самоназвание представителей школы — даосы — говорит о том, что в основу своего мировоззрения они положили дао. В профилософии оно родилось как представление, а затем стало понятием — одним из основных в китайской философии вообще. О дао говорили конфуцианцы, моисты, легисты. Но если для них дао — в основном путь развития Китая и нравственно-политического поведения человека, то для даосов дао — всеобъемлющее мировоззренческое понятие. Это первоначало, первооснова и завершение всего существующего и происходящего не только в Поднебесной, но и во всем мире. Но дао — не только первоначало и первооснова, но и всеобщий закон мироздания. Автор (или авторы) трактата фиксируют глубокие исторические корни представлений о дао, отмечая, что с древних времен до наших дней его имя не исчезает (Древнекитайская философия. Т. § 21. С. 121. Далее 21, 121 и т.д.). Мысль о том, что дао — первоначало, выражена в трактате неоднократно дао — мать всех вещей (1, 115), оно кажется праотцом всех вещей (4, 116), оно глубочайшие врата рождения (6, 116), его можно считать матерью Поднебесной (25, 122), дао рождает (51,129), в Поднебесной имеется начало, и оно — мать Поднебесной (52, 130), благодаря ему все сущее рождается (34, Мысль о том, что все сущее находит в дао не только свой источник, но и окончательное завершение, свой конец, также выражена во многих формулировках. Например, в мире — большое разнообразие вещей, но все они возвращаются к своему началу (16, 119); или когда дао находится в мире, все сущее вливается в него, подобно тому как горные ручьи текут к реками морям (32, Реже выражена в трактате мысль о том, что дао — основа (субстанция, субстрат) вещей, то, что лежит в их основании каких сущность всегда, будучи их вечным, а не только генетическим началом — началом во времени. Эту мысль можно скорее угадать, чем увидеть в словах трактата о том, что дао — глубокая основа всех вещей (62, 133) или что внешний вид это цветок дао (38, 126). В трактате проскальзывает мысль о вечности, несотворенности и вездесущности дао. Там сказано, что дао существует вечно, подобно нескончаемой нити (6, 115), что великое дао растекается повсюду (34, 125). В трактате проводится материалистическая мысль о том, что дао первично по отношению даже к богу, если бы такой мог существовать. Как бы отвечая на вопрос, кто создал дао, в трактате говорится Яне знаю, чье оно порождение, я лишь знаю, что оно предшествует небесному владыке (4, Вместе стем нельзя не отметить элементов антропоморфизма в трактовке дао даосами. Нередко о дао говорится как о живом существе, например оно совершает подвиги, но славы себе не желает. С любовью воспитывая все существа, оно не считает себя их властелином. Оно становится великим, потому что никогда не считает себя таковым (34, 125). Эти пережитки антропоморфизма в понимании дао, эта нечеткость выражения субстанциальности дао, эта художественно-поэтиче ская форма выражения при описании дао и как начала, и как конца, и как основы говорят о незрелости даосизма как философии. Даже на уровне даосизма древнекитайская философия недостаточно вычленена из художественно-мифологического мировоззренческого комплекса. Двойственность дао. Наиболее глубокими темным местом в даосизме является его учение о двух дао. Трактат Дао дэ цзин» начинается словами: «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное дао...Безымянное есть начало неба и земли, обладающее именем — мать всех вещей ( 1, Итак, даосы различали безымянное (постоянное или подлинное) дао и дао, обладающее именем. В другом месте трактата о первом дао сказано, что оно вечно и безымянно (32, 124). Говоря о безымянном дао, автор (или авторы) трактата Дао дэ дзин» поднимается до высокой патетики Смотрю на него и не вижу, а потому называю его невидимым. Слушаю его и не слышу, поэтому называю его неслышимым. Пытаюсь схватить его и не достигаю, поэтому называю его мельчайшим. Не надо стремиться знать об источнике этого, потому что это едино. Его верх не освещен, его низ не затемнен. Оно бесконечно и не может быть названо. Оно снова возвращается к небытию. И вот называют его формой без форм, образом без существа. Поэтому называю его неясными туманным. Встречаюсь сними не вижу лица его, следую за ними не вижу спины его (14, 118). В другом месте трактата сказано Вот вещь, в хаосе возникающая, прежде неба и земли родившаяся. О беззвучная О лишенная формы Одиноко стоит она и не изменяется. Повсюду действует и не имеет преград. Ее можно считать матерью Поднебесной. Яне знаю ее имени. Обозначая иероглифом, назову ее дао произвольно давая ей имя, назову ее великое. Великое оно в бесконечном движении (Прежде чем говорить о втором дао, обратимся к тому, что может быть названо диалектикой дао. Диалектика дао. Под диалектикой дао мы понимаем здесь наделение дао противоречивыми свойствами, в результате чего дао оказывается тождеством противоположностей (а это и есть главное в диалектике. В последнем из вышеприведенных фрагментов мы уже видели, что дао приписаны одиночество и повсюду действие, неизменность и движение. Число таких противоречивых характеристик дао можно умножить. Дао бестелесно» (21, 121).— Однако в его глубине и темноте скрыты тончайшие частицы. Эти тончайшие частицы обладают высшей действительностью и достоверностью (21, 121). Дао туманно и неопределенно (21, 121).— Однако в его туманности и неопределенности содержатся образы. скрыты вещи (21, Пытаюсь схватить его и не достигаю, поэтому называю его мельчайшим (14, 118).— Оно бесконечно (14, Дао пусто (4, 116), ничтожно (32, 124).— Дао. в применении неисчерпаемо (4, 116). Никто в мире не может подчинить его себе. Но только оно способно помочь (всем существами привести их к совершенству (41, Дао постоянно осуществляет недеяние» (37, 126). — Однако нет ничего такого, чтобы оно не делало (37, Дао стоит одиноко и не изменяется (см. выше 25, 122). — Великое дао растекается повсюду (34,125). Дао повсюду действует и не имеет преград (Возникают вопросы говорится ли здесь об одном и том же начале Идет ли также речь о дао как оно существует объективно, или же о тех противоречиях, в которые впадает мысль, когда она пытается мыслить дао Ведь оно непостижимо для мысли и тем более для чувства. Неясно и то, какое дао имеется в виду. Ответить на эти вопросы определенно невозможно, потому что первобытная философская мысль не обладала даже той степенью аналитичности, которую можно обнаружить у многих юных философов более позднего времени. Поскольку дао непостижимо для мысли и невыразимо в словах, постольку вполне допустимо предположение, что противоречивые характеристики дао призваны указать на неуловимость его для мысли, перед которой дао раздваивается и приходит в противоречие с самим собой. Но вместе стем соблазнительно отнести противоречащие друг другу свойства дао к разным дао — к безымянному и обладающему именем. Дао, обладающее именем. Вернемся теперь, как обещали, ко второму дао. Если верно, что противоречивые свойства дао относятся к разным дао, то тогда второе дао предстанет перед нами как нечто, состоящее из мельчайших частиц (ци), содержащее в себе образы-вещи ведь об обладающем именем дао выше было сказано, что оно мать всех вещей, как бесконечное, неисчерпаемое, непобедимое, всемогущее, повсюду действующее. Этим оно отличается от бестелесного, туманного, пустого, неопределенного, малого, ничтожного, скрытного, бездеятельного, одинокого дао. Однако второе дао внутренне связано с первым, оба они одного итого же происхождения, нос разными названиями (1, 115), вместе они называются глубочайшими (там же, оба они переходят друг в друга и переход от одного глубочайшего к другому — дверь ко всему чудесному (1, Бытие н небытие. Понимая всю условность приписывания этих категорий древнекитайской философии, поскольку древнекитайский язык не имел глагола-связки быть, все же пойдем за переводчиком трактата Дао дэ цзин» Ян Хин-шуном и будем употреблять эти термины. Тогда получится, что в трактате говорится о бытии, о небытии и об их отношении, и мы прочитаем, что небытие проникает везде и всюду (43, 128), что бытие и небытие порождают друг друга (2, 115), что в мире все рождается в бытии, а бытие рождается в небытии (40, 127). При этом есть основание отождествить небытие с безымянным дао, а бытие — с дао, имеющим имя. Ведь характеристики первого дао отрицательные (бестелесно, туманно, пусто итак далее. В тоже время мы отождествим второе дао, порождаемое первым, с небом и землей. |