Куприн А. - Яма. Александр Иванович Куприн
 Скачать 1.32 Mb.
|
|
III Все рассказы Горизонта о его коммивояжерстве бы- ли просто наглым и бойким лганьем. Все эти образ- чики портновских материалов, подтяжки Глуар и пу- говицы Гелиос, искусственные зубы и вставные гла- за служили только щитом, прикрывавшим его насто- ящую деятельность, а именно торговлю женским те- лом. Правда, когда-то лет десять тому назад, он разъ- езжал по России представителем сомнительных вин от какой-то неизвестной фирмы, и эта деятельность сообщила его языку ту развязную непринужденность, которой вообще отличаются коммивояжеры. Эта же прежняя деятельность натолкнула его на настоящую профессию. Как-то, едучи в Ростов-на-Дону, он су- мел влюбить в себя молоденькую швейку. Эта де- вушка еще не успела попасть в официальные спис- ки полиции, но на любовь и на свое тело глядела без всяких возвышенных предрассудков. Горизонт, тогда еще совсем зеленый юноша, влюбчивый и легкомыс- ленный, потащил швейку за собою в свои скитания, полные приключений и неожиданностей. Спустя пол- года она страшно надоела ему. Она, точно тяжелая обуза, точно мельничный жернов, повисла на шее у этого человека энергии, движения и натиска. К тому же вечные сцены ревности, недоверие, постоянный контроль и слезы… неизбежные последствия долго- временной совместной жизни… Тогда он стал испод- воль поколачивать свою подругу. В первый раз она изумилась, а со второго раза притихла, стала покор- ной. Известно, что «женщины любви» никогда не зна- ют середины в любовных отношениях. Они или исте- ричные лгуньи, обманщицы, притворщицы, с холод- но-развращенным умом и извилистой темной душой, или же безгранично самоотверженные, слепо предан- ные, глупые, наивные животные, которые не знают меры ни в уступках, ни в потере личного достоинства. Швейка принадлежала ко второй категории, и скоро Горизонту удалось без большого труда, убедить ее выходить на улицу торговать собой. И с того же вече- ра, когда любовница подчинилась ему и принесла до- мой первые заработанные пять рублей, Горизонт по- чувствовал к ней безграничное отвращение. Замеча- тельно, что, сколько Горизонт после этого ни встре- чал женщин,-а прошло их через его руки несколько со- тен, – это чувство отвращения и мужского презрения к ним никогда не покидало его. Он всячески издевался над бедной женщиной и истязал ее нравственно, вы- искивая самые больные места. Она только молчала, вздыхала, плакала и, становясь перед ним на коле- ни, целовала его руки. И эта бессловесная покорность еще более раздражала Горизонта. Он гнал ее от се- бя. Она не уходила. Он выталкивал ее на улицу, а она через час или два возвращалась назад, дрожащая от холода, в измокшей шляпе, в загнутых полях которой, как в желобах, плескалась дождевая вода. Наконец какой-то темный приятель подал Семену Яковлевичу жесткий и коварный совет, положивший след на всю остальную его жизнедеятельность, – продать любов- ницу в публичный По правде сказать, пускаясь в это предприятие, Го- ризонт в душе почти не верил в его успех. Но, против ожидания, дело скроилось как нельзя лучше. Хозяйка заведения (это было в Харькове) с охотой пошла на- встречу его предложению. Она давно и хорошо зна- ла Семена Яковлевича, который забавно играл на ро- яле, прекрасно танцевал и смешил своими выходка- ми весь зал, а главное, умел с необыкновенной без- застенчивой ловкостью «выставить из монет» любую кутящую компанию. Оставалось только уговорить по- другу жизни, и это оказалось самым трудным. Она ни за что не хотела отлипнуть от своего возлюбленного, грозила самоубийством, клялась, что выжжет ему гла- за серной кислотой, обещала поехать и пожаловать- ся полицеймейстеру, – а она действительно знала за Семеном Яковлевичем несколько грязных делишек, пахнувших уголовщиной. Тогда Горизонт переменил тактику. Он сделался вдруг нежным, внимательным другом, неутомимым любовником. Потом внезапно он впал в черную меланхолию. На беспокойные расспро- сы женщины он только отмалчивался, проговорился сначала как будто случайно, намекнул вскользь на ка- кую-то жизненную ошибку, а потом принялся врать от- чаянно и вдохновенно. Он говорил о том, что за ним следит полиция, что ему не миновать тюрьмы, а мо- жет быть, даже каторги и виселицы, что ему нужно скрыться на несколько месяцев за границу. А главное, на что он особенно сильно упирал, было какое-то гро- мадное фантастическое дело, в котором ему предсто- яло заработать несколько сот тысяч рублей. Швей- ка поверила и затревожилась той бескорыстной, жен- ской, почти святой тревогой, в которой у каждой жен- щины так много чего-то материнского. Теперь очень нетрудно было убедить ее в том, что ехать с ней вме- сте Горизонту представляет большую опасность для него и что лучше ей остаться здесь и переждать вре- мя, пока дела у любовника не сложатся благоприят- но. После этого уговорить ее скрыться, как в самом надежном убежище, в публичном доме, где она могла жить в полной безопасности от полиции и сыщиков, было пустым делом. Однажды утром Горизонт велел одеться ей получше, завить волосы, попудриться, по- ложить немного румян на щеки и повез ее в притон, к своей знакомой. Девушка там произвела благоприят- ное впечатление, и в тот же день ее паспорт был сме- нен в полиции на так называемый желтый билет. Рас- ставшись с нею после долгих объятий и слез, Гори- зонт зашел в комнату хозяйки и получил плату – пять- десят рублей (хотя он запрашивал двести). Но он и не особенно сокрушался о малой цене; главное было то, что он нашел, наконец, сам себя, свое призвание и положил краеугольный камень своему будущему бла- гополучию. Конечно, проданная им женщина так и оставалась навсегда в цепких руках публичного дома. Горизонт настолько основательно забыл ее, что уже через год не мог даже вспомнить ее лица. Но почем знать… мо- жет быть, сам перед собою притворялся? Теперь он был одним из самых главных спекулян- тов женским телом на всем юге России он имел де- ла с Константинополем и с Аргентиной, он переправ- лял целыми партиями девушек из публичных домов Одессы в Киев, киевских перевозил в Харьков, а харь- ковских – в Одессу. Он же рассовывал по разным вто- ростепенным губернским городам и по уездным, ко- торые побогаче, товар, забракованный или слишком примелькавшийся в больших городах. У него завяза- лась громаднейшая клиентура, ч в числе своих по- требителей Горизонт мог бы насчитать нимало людей с выдающимся общественным положением: вице-гу- бернаторы, жандармские полковники, видные адвока- ты, известные доктора, богатые помещики, кутящие купцы Весь темный мир: хозяек публичных домов, ко- коток-одиночек, своден, содержательниц домов сви- даний, сутенеров, выходных актрис и хористок – был ему знаком, как астроному звездное небо. Его изуми- тельная память, которая позволяла ему благоразум- но избегать записных книжек, держала в уме тысячи имен, фамилий, прозвищ, адресов, характеристик. Он в совершенстве знал вкусы всех своих высокопостав- ленных потребителей: одни из них любили необык- новенно причудливый разврат, другие платили беше- ные деньги за невинных девушек, третьим надо было выискивать малолетних. Ему приходилось удовлетво- рять и садические и мазохические наклонности сво- их клиентов, а иногда обслуживать и совсем противо- естественные половые извращения, хотя, надо ска- зать, что за последнее он брался только в редких слу- чаях, суливших большую несомненную прибыло Ра- за два-три ему приходилось отсиживать в тюрьме, но эти высидки шли ему впрок: он не только не терял хищнического нахрапа и упругой энергии в делах, но с каждым годом становился смелее, изобретательнее и предприимчивее. С годами к его наглой стремитель- ности присоединилась огромная житейская деловая мудрость. Раз пятнадцать за это время он успел жениться и всегда изловчался брать порядочное приданое. За- владев деньгами жены, он в один прекрасный день вдруг исчезал бесследно, а если бывала возмож- ность, то выгодно продавал жену в тайный дом раз- врата или в шикарное публичное заведение. Случа- лось, что его разыскивали через полицию родители обманутой жертвы. Но в то время, когда повсюду на- водили справки о нем, как о Шперлинге, он уже разъ- езжал из города в город под фамилией Розенблюма. Во время своей деятельности, вопреки своей завид- ной памяти, он переменил столько фамилий, что не только позабыл, в каком году он был Натанаэльзоном, а в каком Бакаляром, но даже его собственная фами- лия ему начинала казаться одним из псевдонимов. Замечательно, что он не находил в своей профес- сии ничего преступного или предосудительного. Он относился к ней так же, как если бы торговал селедка- ми, известкой, мукой, говядиной или лесом. По-свое- му он был набожен. Если позволяло время, с усерди- ем посещал по пятницам синагогу. Судный день, пас- ха и кущи неизменно и благоговейно справлялись им всюду, куда бы ни забрасывала его судьба. В Одес- се у него оставались старушка мать и горбатая сест- ра, и он неуклонно высылал им то большие, то ма- ленькие суммы денег, не регулярно, но довольно ча- сто, почти из всех городов: от Курска до Одессы и от Варшавы до Самары. У него уже скопились поря- дочные денежные сбережения в Лионском Кредите, и он постепенно увеличивал их, никогда не затрогивая процентов. Но жадности или скупости почти совсем был чужд. Его скорее влекли к себе в деле острота, риск и профессиональное самолюбие. К женщинам он был совершенно равнодушен, хотя понимал их и умел ценить, и был в этом отношении похож на хо- рошего повара, который при тонком понимании дела страдает хроническим отсутствием аппетита. Чтобы уговорить, прельстить женщину, заставить ее сделать все, что он хочет, ему не требовалось никаких уси- лий: они сами шли на его зов и становились в его ру- ках беспрекословными, послушными и податливыми. В его обращении с ними выработался какой-то твер- дый, непоколебимый, самоуверенный апломб, кото- рому они так же подчинялись, как инстинктивно под- чиняется строптивая лошадь голосу, взгляду и погла- живанию опытного наездника. Он пил очень умеренно, а без компании совсем не пил К еде был совершенно равнодушен. Но, конеч- но, как у всяко го человека, у него была своя малень- кая слабость: он страшно любил одеваться и тратил на свой туалет немалые деньги. Модные воротнички всевозможных фасонов, галстуки. брильянтовые за- понки, брелоки, щегольское нижнее белы и шикарная обувь – составляли его главнейшие увлечения. С вокзала он прямо поехал в «Эрмитаж». Гостинич- ные носильщики, в синих блузах и форменных шап- ках, внесли его вещи в вестибюль. Вслед за ними во- шел и он под руку с своей женой, оба нарядные, пред- ставительные, а он-таки прямо великолепный, в сво- ем широком, в виде колокола, английском пальто, в новой широкополой панаме, держа небрежно в руке тросточку с серебряным набалдашником в виде голой женщины. – Не полагается без права жительства, – сказал, глядя на него сверху вниз, огромный, толстый швей- цар, храня на лице сонное и неподвижно-холодное выражение. – Ах, Захар! Опять «не полагается»! – весело вос- кликнул Горизонт и потрепал гиганта по плечу. – Что такое «не полагается»? Каждый раз вы мне тычете этим самым своим «не полагается». Мне всего только на три дня. Только заключу арендный договор с гра- фом Ипатьевым и сейчас же уеду. Бог с вами! Живите себе хоть один во всех номерах. Но вы только погля- дите, Захар, какую я вам привез игрушку из Одессы! Вы таки будете довольны! Он осторожным, ловким, привычным движением всунул золотой в руку швейцара, который уже держал ее за спиной приготовленной и сложенной в виде ло- дочки. Первое, что сделал Горизонт, водворившись в большом, просторном номере с альковом, это выста- вил в коридор за двери номера шесть пар великолеп- ных ботинок, сказав прибежавшему на звонок кори- дорному: – Немедленно все вычистить! Чтобы блестело, как зеркало! Тебя Тимофей, кажется? Так ты меня должен знать: за мной труд никогда не пропадет. Чтобы бле- стело, как зеркало. IV Горизонт жил в гостинице «Эрмитаж» не более трех суток, и за это время он успел повидаться с тремя- стами людей. Приезд его как будто оживил большой веселый портовый город. К нему приходили содержа- тельницы контор для найма прислуги, номерные хо- зяйки и старые, опытные, поседелые в торговле жен- щинами, сводни. Не так из-за корысти, как из-за про- фессиональной гордости, Горизонт старался во что бы то ни стало выторговать как можно больше про- центов, купить женщину как можно дешевле. Конечно, у него не было расчета в том, чтобы получить деся- тью пятнадцатью рублями больше, но одна мысль о том, что конкурент Ямпольский получит при продаже более, чем он, приводила его в бешенство. После приезда, на другой день, он отправился к фо- тографу Мезеру, захватив с собою соломенную де- вушку Бэлу, и снялся с ней в разных позах, причем за каждый негатив получил по три рубля, а женщине дал по рублю. Снимков было двадцать. После этого он поехал к Барсуковой. Это была женщина, вернее сказать, отставная дев- ка, которые водятся только на юге России, не то поль- ка, не то малороссиянка, уже достаточно старая и бо- гатая для того, чтобы позволить себе роскошь содер- жать мужа (а вместе с ним и кафешантан), красиво- го и ласкового полячка. Горизонт и Барсукова встре- тились, как старые знакомые. Кажется, у них не было ни страха, ни стыда, ни совести, когда они разговари- вали друг с другом. – Мадам Барсукова! Я вам могу предложить что-ни- будь особенного! Три женщины: одна большая, брю- нетка, очень скромная, другая маленькая, блондинка, но которая, вы понимаете, готова на все, третья – за- гадочная женщина, которая только улыбается и ниче- го не говорит, но много обещает и – красавица! Мадам Барсукова глядела на него и недоверчиво покачивала головой. – Господин Горизонт! Что вы мне голову дурачите? Вы хотите то же самое со мной сделать, что в про- шлый раз? – Дай бог мне так жить, как я хочу вас обманывать! Но главное не в этом. Я вам еще предлагаю совер- шенно интеллигентную женщину. Делайте с ней, что хотите. Вероятно, у вас найдется любитель. Барсуко- ва тонко улыбнулась и спросила: – Опять жена? – Нет. Но дворянка. – Значит, опять неприятности с полицией? – Ах! Боже мой! Я с вас не беру больших денег: за всех четырех какая-нибудь паршивая тысяча рублей. – Ну, будем говорить откровенно: пятьсот. Не хочу покупать кота в мешке. – Кажется, мадам Барсукова, мы с вами не в пер- вый раз имеем дело. Обманывать я вас не буду и сей- час же ее привезу сюда. Только прошу вас не забыть, что вы моя тетка, и в этом направлении, пожалуйста, работайте. Я не пробуду здесь, в городе, более чем три дня. Мадам Барсукова, со всеми своими грудями, живо- тами и подбородками, весело заколыхалась. – Не будем торговаться из-за мелочей. Тем более что ни вы меня, ни я вас не обманываем. Теперь боль- шой спрос на женщин. Что вы сказали бы, господин Горизонт, если бы я предложила вам красного вина? – Благодарю вас, мадам Барсукова, с удовольстви- ем. – Поговорим-те как старые друзья. Скажите, сколь- ко вы зарабатываете в год? – Ах, мадам, как сказать? Тысяч двенадцать, два- дцать приблизительно. Но, подумайте, какие громад- ные расходы постоянно в поездках. – Вы откладываете немножко? – Ну, это пустяки: какие-нибудь две-три тысячи в год. – Я думала, десять, двадцать… Горизонт насторожился. Он чувствовал, что его на- чинают ощупывать, и спросил вкрадчиво: – А почему это вас интересует? Анна Михайловна нажала кнопку электрического звонка и приказала нарядной горничной дать кофе с топлеными сливками и бутылку шамбертена. Она зна- ла вкусы Горизонта. Потом она спросила. – Вы знаете господина Шепшеровича? Горизонт так и вскрикнул: – Боже мой! Кто же не знает Шепшеровича! Это – бог, это – гений! И, оживившись, забыв, что его тянут в ловушку, он восторженно заговорил: – Представьте себе, что в прошлом году сделал Шепшерович! Он отвез в Аргентину тридцать женщин из Ковно, Вильно, Житомира. Каждую из них он про- дал по тысяче рублей, итого, мадам, считайте, – трид- цать тысяч! Вы думаете на этом Шепшерович успоко- ился? На эти деньги, чтобы оплатить себе расходы по пароходу, он купил несколько негритянок и рассовал их в Москву, Петербург, Киев, Одессу и в Харьков. Но вы знаете, мадам, это не человек, а орел. Вот кто уме- ет делать дела! Барсукова ласково положила ему руку на колено. Она ждала этого момента и сказала дружелюбно: – Так вот я вам и предлагаю, господин… впрочем, я не знаю, как вас теперь зовут… – Скажем, Горизонт… – Вот я вам и предлагаю, господин Горизонт, – не найдется ли у вас невинных девушек? Теперь на них громадный спрос. Я с вами играю в открытую. За деньгами мы не постоим. Теперь это в моде. Заметь- те, Горизонт, вам возвратят ваших клиенток совер- шенно в том же виде, в каком они были. Это, вы по- нимаете, – маленький разврат, в котором я никак не могу разобраться… Горизонт потупился, потер голову и сказал: – Видите ли, у меня есть жена… Вы почти угадали. – Так. Но почему же почти? – Мне стыдно сознаться, что она, как бы сказать… она мне невеста… Барсукова весело расхохоталась. – Вы знаете, Горизонт, я никак не могла ожидать, что вы такой мерзавец! Давайте вашу жену, все равно. Да неужели вы в самом деле удержались? – Тысячу? – спросил Горизонт серьезно. – Ах! Что за пустяки: скажем, тысячу. Но скажите, удастся ли мне с ней справиться? – Пустяки! – сказал самоуверенно Горизонт. – Пред- положим, опять вы – моя тетка, и я оставляю у вас же- ну. Представьте себе, мадам Барсукова, что эта жен- щина в меня влюблена, как кошка. И если вы скажете ей, что для моего благополучия она должна сделать то-то и то-то,-то никаких разговоров! Кажется, им больше не о чем было разговари- вать. Мадам Барсукова вынесла вексельную бума- гу, где она с трудом написала свое имя, отчество и фамилию. Вексель, конечно, был фантастический, но есть связь, спайка, каторжная совесть. В таких де- лах не обманывают. Иначе грозит смерть. Все равно: в остроге, на улице или в публичном доме. Затем тотчас же, точно привидение из люка, по- явился ее сердечный друг, молодой полячок, с высо- ко закрученными усами, хозяин кафешантана. Выпи- ли вина, поговорили о ярмарке, о выставке, немнож- ко пожаловались на плохие дела. Затем Горизонт те- лефонировал к себе в гостиницу, вызвал жену. Позна- комил ее с теткой и с двоюродным братом тетки и сказал, что таинственные политические дела вызыва- ют его из города. Нежно обнял Сару, прослезился и уехал. |