Братусь Б.С. - Аномалии личности. Аномалии личности

• Название: Аномалии личности
• Дата: 10.03.2022
• Размер: 1.5 Mb.
• Имя файла: Братусь Б.С. - Аномалии личности.pdf
• Тип: Документы; #390934
• страница: 15 из 28

140
Это использование может идти в свою очередь по разным каналам. Можно по совету Олпорта выяснять, как определенные воздействия на человека приводят к определенным (эквивалентным) ответам. Литература, однако, дает нечто большее, чем материал для такого рода жизненного бихевиоризма. Она позволяет увидеть и рассмотреть те случаи, когда определенные воздействия не приводят к ожидаемым реакциям, те. рассмотреть человека в его. свободном,
далеко не всегда программируемом развитии.
На материале художественной литературы можно выделить типичные варианты внутри- и межличностных коллизий, в которые вступает человек на протяжении жизни. Утверждается, например, что во всей мировой литературе

наличествует не более 36 определяющих сюжетов, а по еще более строгим подсчетам — всего 12. Даже в области вымысла — волшебных сказок мира число сюжетов остается весьма ограниченным. Рассмотрение эти родовых сюжетов человеческой жизни с позиций научной психологии было бы чрезвычайно важно для построения типологии личности, типологии личностных конфликтов,
стилей и способов их разрешения. Но признание родовых сюжетов ведет к еще более сложной проблеме — поиску законов, их определяющих. Здесь собственно литература уже кончается, и начинается философско-психологический анализ.
Пока в этой области известны в основном лишь психоаналитические изыскания 3.
Фрейда, К. Юнга и др, которые сегодня вряд ли могут полно удовлетворить нас.
Однако, если кто-то не так решал проблему, это вовсе не означает ее дискредитации и отмены поиска новых подходов. Заметим еще, что число законов,
определяющих основные сюжеты жизни, также, по-видимому, весьма ограниченно.
Л. Н. Толстой писал Есть малое число клавиш, различная последовательность их,
есть все разнообразие как личностей людей, таки семей исторических. Везде те же сказки, те же муки, тот же деспотизм, те же войны и т. д. и т. д. Сравнение с клавишами. Все те же. Музыка разная, но результат один и тот же. Попытка найти эти вечные клавиши»
9
Важным примером, который может извлечь из литературы психология,
является рассмотрение личности в движении, в постоянном развитии как форме ее существования. Особенно интересны в этом плане произведения, прослеживающие весь жизненный путь личности

смену поколений, развернутые семейные истории и т. п. Что же касается научной психологии, то Олпорт в упомянутой статье еще в х годах говорило необходимости такого длительного интереса к личности. Но призыв этот до сих пор остается малореализованным, поскольку психология чаще предпочитает рассматривать личность в данный момент, как неизменно тождественную самой себе, раз выявленному в ней набору черти качеств. Даже так называемые лонгитюдные исследования строятся обычно по принципу поперечных срезов на пути развития личности, оставляя без внимания внутренние связующие законы самого этого движения.
К сказанному следует добавить, что художественному видению свойственно рассмотрение любой черты в совокупности взаимосвязей с другими чертами и качествами личности. В художественном произведении разыгрывается всегда непросто тема (ревность, попустительство, мещанство, но всегда тема с вариациями,
подразумевающими возможность иных толкований, иных и часто неоднозначных исходов и перспектив ее развития. Психология пока что довольствуется в основном констатацией отдельных черт, параметров и очень редко последующим прослеживанием их изменений в ограниченном жизненном промежутке, т. е.
выхваты-ванием малых фрагментов разветвленной сети бытия личности.
Еще один момент, который хотелось бы выделить, относится прежде всего к самосознанию и самовоспитанию психолога-профессионала. Л. Н. Толстой в разговоре с А. М. Горьким заметил, что писатель может ошибаться в чем угодно,
выдумывать все, кроме психологии психология должна быть точной. И
литература не только всегда стремилась к этой точности, но, что самое поразительное, достигала ее. Поразительное нес точки зрения рядового читателя,
который привык видеть в писателе учителя жизни, ас точки зрения профессионального психолога, поскольку он давно и сознательно отказался от веры в возможность точного психологического знания на материалах наблюдений,
переживаний, бесед и т. п. Все это рассматривалось как атрибуты житейской психологии, тогда как научной психологии — и соответственно научному психологу — пристало опираться лишь на эксперимент, опросники, тесты,
семантические дифференциалы, математически выве-
)4Г
ренные корреляции и т. п. Думается, что постоянно демонстрируемая художниками принципиальная способность достаточно точного познания человека путем наблюдения, размышления и сопереживания должна, с одной стороны,
поубавить спесь у некоторых профессионалов-психологов, снисходительно, сверху вниз, смотрящих на житейских психологов, «психологов-любителей» вроде
Толстого и Достоевского, ас другой — поднять веру психологов в возможность своего видения мира личности, в возможность достаточно точного и объективного понимания, постижения этого мира без обязательной (и просто-напросто далеко не всегда выполнимой походу конкретного исследования) пошаговой опоры на тесты,
опросники, узколабораторные эксперименты. Надо ли говорить при этом, что автор имеет ввиду не перечеркивание или умаление достижений экспериментального и тестового подходов, а лишь более сбалансированный взгляд на роль наблюдения и профессиональной интуиции в психологическом познании.
И последнее, что хотелось бы отметить. У литературы психологи должны

постоянно учиться ясности, выпуклости, стереоскопичности изображения личности. Необходимо, следовательно, развивать в себе вкуси внимание к языку как инструменту познания личности, как важнейшему условию, от которого зависит точность и полнота передачи целей, задач, результатов и общего смысла проведенного психологом исследования. Разумеется, психолог не должен стремиться конкурировать в овладении языком с писателем — это не только тщетно, но вовсе и не требуется. Однако надо помнить, что личность есть особый объект науки, поскольку мы не только исследуем ее, но одновременно ей же, для ее нужд и пользы адресуем результаты исследования и от нее в конечном счете ждем их оценок. Следовательно, изложение должно быть таким, чтобы личность могла в конце концов узнать себя в нем, не отвергла его как невнятицу и чужеродность.
Такое положение, что вполне понятно, требует постоянного совершенствования языка описания, в частности умения в случае необходимости свободно выйти за рамки птичьего языка, понятного только узким специалистам.
Вместе стем, несмотря на всю ценность художественного материала, следует помнить о существенных ограничениях возможностей его использования научной психологией в изучении личности, ее нормальных и аномальных проявлений. Прежде всего герои художественных произведений живут в определенном времени, в определенной социальной ситуации развития»,
что, разумеется, является непросто декорацией для развертывания внутренних закономерностей, но переменной, существенно влияющей на конкретное содержание и характер этих закономерностей. Так, описание конфликта барчука
Николеньки с гувернером-французом, которое столь часто разбирают психологи,
при всей его тонкости и глубине не может служить полным аналогом конфликта современного подростка с учителем массовой школы. Изменившееся социальное полена котором развертывается даже один и тот же по внутренней структуре конфликт, не может не влиять как на психологические характеристики самого конфликта, таки на человека, переживающего, оценивающего этот конфликт.
Следующее ограничение в использовании художественного материала состоит в том, что перед нами нереальные люди, а вымышленные герои. Ясно, о чем часто говорили и сами писатели, что (и это одна из важнейших характеристик, один из признаков подлинно хорошего литературного произведения, раз возникнув в воображении писателя, оттолкнувшись от тех или иных прототипов, героине терпят произвола, а, напротив, начинают как бы сами вершить свою судьбу,
диктовать поступки, по-своему развертывать сюжет *. Однако, несмотря на все это,
в художественном произведении описывается саморазвитие нереального человека,
но все того же героя произведения. И поэтому, исследуя психологию личности на материале художественных произведений, мы познаем не саму жизнь, реальную
«клинику» развития мотивов, потребностей, эмоций, а ее отражение в художественном видении автора.
Надо ли говорить, что это отражение не бывает бесстрастным, напротив, оно глубоко пристрастно, выражает определенные взгляды и идеи. Иначе говоря, художественный образ всегда более или менее сдвинут, смещен, эксцентричен по отношению к реальности. Отсюда для правильного его восприятия необходимо, по справедливому высказыванию Л. С. Выготского, созерцать сразу и истинное положение вещей, и отклонение от Вспомним, например, искреннюю скорбь Флобера по поводу самоубийства мадам Бовари.
144
этого положения ". Уже одно это обстоятельство ограничивает возможности познания душевной жизни только через художественные образы. При восприятии последних необходимо как знание реальной действительности, таки (хотя бы самое общее) представление о том коэффициенте смещения, который свойствен художественной манере данного автора. Учтем также, что смещение это бывает как относительно постоянным, устойчивым, таки неожиданным, вдруг врывающимся в повествование, разрывающим (взрывающим) его прежний строй и логику.
«Внезапное смещение рациональной жизненной плоскости замечает В. Набо- ков,— может быть осуществлено различными способами, и каждый великий писатель делает это по-своему»
12
Таким образом, при опоре на материал художественной литературы следует учитывать определенные ограничения. Важно, в частности, иметь ввиду особую манеру творчества каждого мастера и фокусировать внимание не на характере внешних событий, которые благодаря коэффициенту смещения могут быть неправдоподобно нагромождены сточки зрения житейской логики, а на особенностях личности героя, раскрывающихся в этих событиях, ибо последние и подобраны автором для того, чтобы, действуя в них, герой проявил, испытал интересующие автора особенности человека, их прочность, своеобразие, подвижность, глубину.
По сути дела, и это для нас важный момент, этот прием представляет собой своеобразный мысленный психологический эксперимент состоящий из двух частей. Первая — это воображение, сотворение героя, который имеет некоторый анамнез, историю, оправдывающую, объясняющую его таким, каков он есть к началу действия. Вторая часть состоит в собственно эксперименте сданным героем, помещенным в обстоятельства, раскрывающие, испытывающие,
изменяющие его исходные черты. Разумеется, это не единственный путь построения художественного исследования. Не имея возможности углубляться более в эту тему, ограничимся следующим замечанием Новалиса: Автор романа может поступить различным образом. Например, он может сначала измыслить множество эпизодов, а героя сочинить позднее — для осмысления их (отдельные эффекты, а затем особый принцип общего построения, изменяющий эти эффекты,
придающий им специальный смысл. Или же он может сделать обратное сперва прочно обдумать

индивидуального героя и лишь затем подобрать к нему соответствующие происшествия»
13
Подчеркнем также, что рассматриваемые мысленные эксперименты непросто творческое отражение художником реалий душевного мира, но и одновременно их означение, предлагаемый другим людям способ и путь переживания и осмысления, те. проекты психологической жизни, бытия личности. Так, молодые люди конца XVIII — начала XIX вне просто находили в
«Страданиях юного Вертера» Гёте художественное описание романтической любви
Вертера к Лотте, носами начали страдать, думать, мучиться и даже кончали жизнь самоубийством по Вертеру». Речь идет, таким образом, об исследовании,
«мысленном эксперименте, в котором спроектированные методом художественного творчества представления, гипотезы об особенностях,
возможностях и путях развития человека проверяются самой жизнью, тем,
насколько предлагаемые образы признаются обществом и отдельными людьми как действительные, реальные и верные, насколько, наконец, они меняют жизнь общества и отдельных людей, открывая новые горизонты и направления осмысленной душевной жизни Понятно, что изучение этого удивительного по силе и значимости
«мысленного эксперимента сего прямы К слову сказать, в современной культуре роль «проектировщиков»,
«означителей» душевной жизни уже не принадлежит безраздельно художниками философам, как^в прошлом. Психология, психологическое толкование начинают проникать в широкое сознание и не только объясняют, но и формируют его. П. Б.
Ганнушкин еще в г. писал, например, что уже можно говорить об одержимых
«болезнью Фрейда» не в том смысле, что это новая форма болезни, описанная
Фрейдом, а в том смысле, что многие люди начинают особым образом изменяться от неумеренного применения фрейдовского метода . Со времени написания этих слов влияние психологических построений (разумеется, не только фрейдовских) на формирование сознания людей возросло еще более, давая основание некоторым ученым называть наш век психологическим. Действительно, сейчас все реже наблюдается стремление обозначать и объяснять свои переживания в столь свойственных прошлому веку понятиях — страдание, сграсть, проступок, грех,
искупление и т. д. Зато все чаще в этих случаях слышится психологическая терминология — комплекс, стресс, скрытые мотивы, невроз и т.д. Подобная редукция в объяснении д шевной жизни не может не вызвать беспокойство,
поскольку ведет к вульгаризации научного психологического метода и, что главное, способствует снятию нравственной ответственности с человека, который любому своему поступку (и проступку) легко находит расхожее психологическое объяснение и оправдание.
146
ми (от жизни) и обратными (к жизни) связями является важнейшими, на наш взгляд, обязательным подспорьем научной пеихологии личности. Однако из всего вышесказанного следует и другой, достаточно ясный вывод анализ литературных данных не может быть основным, а тем более единственным в познании живого движения личности человека. Его необходимо дополнять или, вернее, делать его дополнительным к собственно психологическим методам исследования реального

развития личности. Поиски этих методов — одна из насущных и ближайших задач современной психологии.
В контексте данной книги перед нами стоит проблема более частная обосновать способы объективного исследования не всего многообразия личностного развития, а его отклонений, аномалий. И хотя последние не могут быть поняты, о чем неоднократно говорилось, без общепсихологического представления о норме, личностном здоровье и т. п, исследования аномального развития имеют свою специфику и даже свои известные преимущества перед исследованиями развития нормального. Эти преимущества состоят в том, что аномальное развитие протекает обычно в рамках достаточно ограниченных по сравнению с нормой (см. гл. II, § 3). И следовательно, оно менее вариативно, менее свободно (вспомним формулу болезнь есть ограничение свободы) и соответственно более поддается обзору и однозначному определению, нежели развитие нормальное. Кроме того, описания нормы, ее реального поведения, как мы видели, крайне бедны психолог, который захочет такие сведения получить,
должен обращаться либо к художественной литературе со всеми ограничениями этого подхода, о которых речь шла выше, либо к жизнеописаниям великих людей, зная при этом, что, несмотря на всю документальность подобных описаний, они, как правило, носят явный отпечаток субъективных восприятии и воззрений биографов. Причина дефицита сведений понятна внутренний мир,
основные мотивы, помыслы нормального человека обычно закрыты, спрятаны от постороннего взгляда и вмешательства.
Всякая болезнь ставит человека в новые, стесненные, неудобные для него положения, толкает его к раскрытию своего страдания, поискам помощи. Когда же это страдание психическое, то речь идет не о чем ином, как о раскрытии внутреннего мира пациента, о его, часто сокровенных, особенностях души.
Разумеется, самоанализ и жалобы больного, тем более больного психически, далеко не всегда объективны и отражают подлинную подоплеку страдания, но даже в таком виде они представляют собой ценнейший для понимания аномального развития личности материал. К этому надо добавить и то, что необычные, отклоняющиеся от привычного акты поведения легче наблюдать, выделить, нежели стертые формы поведения обычного.
Как следствие отмеченных особенностей объективные описания аномального развития личности представлены несомненно богаче, нежели описания развития нормального. Как правило, они выполнены не психологами, а психиатрами, и надо признать, что многие из этих описаний сделаны с такой замечательной точностью,
образностью, что дают самое наглядное, выпуклое представление о разных оттенках и ступенях психических отклонений. Причем в отличие от собственно художественных описаний, разобранных выше, речь идет при этом не о собирательных образах, не о результатах мысленных экспериментов, а о конкретных случаях и наблюдениях над реальными людьми, что значительно повышает объективную научную ценность материала. Многие психиатры по праву гордятся архивом своей науки, открыто порой противопоставляя его сухими маловыразительным текстам психологических сочинений и учебников, считая, что именно психиатрия должна вырасти со временем в практическое человековедение. Пожалуй, наиболее определенно высказывался в этом духе известный немецкий психиатр Г. Гру-ле. Можно очень внимательно слушать психологические лекции и изучать труды по психологии и, однако, ни на йоту не приблизиться к действительному знанию людей, подобно тому как есть ученые-искусствоведы,
которые обладают богатыми знаниями в области наук об искусстве и, однако, ни разув своей жизни небыли осчастливлены действительным эстетическим переживанием. Пониманию душевного своеобразия ближнего надо учиться не от психологии. Изучать практическое человековедение в настоящее время можно только путем опыта, и именно того, который собирается под руководством психиатрии. только у психиатра есть материал, на котором можно учиться по- настоящему пониманию человека кроме психиатров такой же материал можно найти, пожалуй, еще только у воспитателей и учителей. Часто в каком-нибудь положении
Н8
легче всего ориентироваться, если сознательно допустить преувеличение, если придумать крайний односторонний случай. А какой опыт может доставить преувеличения в большем количестве и ярче, чем психиатрический Не внемли мы находим самые острые и глубокие чувства Разве неон учит нас тому, как потерявшие соразмерность страсти в своем действии неумолимо разрушают все препятствия Разве неон показывает все степени расстройства интеллекта — от мельчайших нарушений мысли до полного ее распада, воли — от полного ее уничтожения до непрерывного стремления к насильственным действиями отношения к окружающему миру — от легкой подозрительности до господствующего над всей психикой бреда?»
15
Мы привели столь длинную цитату из Груле, поскольку в этих словах,
написанных еще вначале века, достаточно ясно намечаются те тенденции, которые в дальнейшем стали определяющими для ряда психиатрических подходов к

изучению личности. Прежде всего это все тоже разведение двух психологии психологии понимания душевного своеобразия ближних и психологии
«объяснения», которая относится к первой как реальное эстетическое переживание к сухим рассуждениям о нем. Предпочтение понимающей психологии переросло затем в феноменологический подход, экзистенциальную психиатрию. Но даже утех психиатров, которые не придерживаются этих крайних направлений, роль и значение понимания, вчувствования в жизнь большого рассматривается как важнейшее профессиональное качество. При этом часто распознание и описание различных степеней и оттенков психических расстройств видятся как вполне самодостаточная задача. Когда же необходимо перейти к строгому объяснению, то оно либо отбрасывается вовсе, как во многих случаях экзистенциального подхода,
где сам акт сопереживания и понимания является и исходным моментом, и конечной целью, либо, что более распространено, делается перескок к физиологическому уровню, в котором ищут непосредственные причины наблюдаемых нарушений *. В любом случае из сферы В последнем случае легко усмотреть прямое перенесение моделей соматических страданий на область отклонений душевной сферы. Это физиологический, фармакологический подход в психиатрии, сводящий все к лекарственной терапии и не принимающий во внимание значимость психологических механизмов болезни

внимания выпадает важнейшее опосредствующее звено, важнейший слой движения всего процесса аномального развития, а именно слой психологический,
анализ тех внутренних, разыгрывающихся именно в психике (а не в биологии мозга или на поверхности внешних событий) коллизий и конфликтов, которые конечно же протекают, развертываются в определенных (в данных случаях извращенных) биологических условиях, ноне могут быть сведены к ним, равно как они являют, реализуют себя через внешне наблюдаемое или внутренне сопереживаемое поведение, ноне могут быть прямо истолкованы лишь на основе этих наблюдений и сопереживаний.
Фактическое игнорирование психологических опосред-ствований приводило к тому, что, с одной стороны, психиатрия отчуждалась от достижений психологии, ас другой стороны, накопленный психиатрией богатейший феноменологический материал оставался так по-настоящему и неосвоенным, внешним по отношению к психологической науке.
Каковы же должны быть методы освоения психологических опосредствований,
нахождения психологических закономерностей аномального развития Очевидно,
исходной базой, основой поисков таких методов должны стать уже существующие,
апробированные в психологической науке подходы и разработки, требующие,
однако, в применении к специфике аномальной клиники дополнений и творческого развития. Проследим в этом плане возможности и судьбу наиболее авторитетного в позитивной науки метода — эксперимента.
Основателем экспериментального подхода в психологии личности является известный немецкий психолог Курт Левин. Знакомство сего работами до сих пор остается кратчайшим путем к пониманию сути основных проблем эксперимента в психологии личности. Пойдем этим путем и мы. Сразу оговоримся при этом, что мы не будем касаться общей оценки К. Левина как представителя гештальтпсихологии, равно как и разбора конкретных положений созданной им теории личности, поскольку такого рода анализ широко и полно представлен в отечественной литературе. Нас будут интересовать лишь сами истоки и возможности экспериментального подхода.
Для того чтобы разобраться в общей методологии