Типичные и синкретичные конструкции с союзом что. культура речи сборник 2016. армавирский государственный педагогический университет институт русской и иностранной филологии кафедра отечественной филологии и журналистики
 Скачать 3.63 Mb.
|
Примечания1. Газета «Новая Кубань». [Электронный ресурс]. URL: http://ngkub.ru/online-intervyu/viktor-likhonosov-yubilej-bez-knig 2. Лихоносов В. И. Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж. М. : Советский писатель, 1987. 3. Лихоносов В. И. Одинокие вечера в Пересыпи. [Электронный ресурс]. URL: http://sp.vos kres.ru/prose/lih.htm 4. Лихоносов В. И. Осень в Тамани. [Электронный ресурс]. URL: http://www.rospisatel.ru/ osen%20v%20tamani.htm 5. Мартиросян А. А., Бекова Е. А., Баландина Е. В., Чмиль С. Н. Удивительная жизнь удивительного человека (по материалам жизни и творчества Виктора Ивановича Лихоносова). [Электронный ресурс]. URL: http://www.scienceforum.ru/2015/1353/11760 Н.Р. Тонян г. Армавир, Россия СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ СОНЕТОВ УИЛЬЯМА ШЕКСПИРА Сонет – это поэтическая форма, состоящая из 14 строк, образующих 2 четверостишия – катрена и 2 трёхстишия – терцета. Своё классическое развитие сонет получил в Италии в эпоху Возрождения. Но на высоту он поднялся вместе с расцветом Ренессанса в Англии. В отличие от итальянского сонета, в английском сонете рифмы первого четверостишия не повторяются во втором, сонет состоит из трёх четверостиший и одного двустишия. В завершающем двустишии подводится итог его содержанию. К английскому сонету относится «шекспировский сонет», который приобрёл популярность благодаря Уильяму Шекспиру. Новаторство поэта проявилось в том, что он сделал форму сонета необычной и более подвижной. Шекспир создавал сонеты, состоявшие из трёх четверостиший и заключительного двустишия, придерживаясь единообразной системе рифм: abab cdcd efef gg. Но он мог резко нарушить плавное течение мысли, и заключительное двустишие либо содержало главную мысль, либо вступало в противоречие со сказанным ранее. Особенность композиции сонетов Шекспира в том, что в начале произведения имеется предложение со сложной синтаксической структурой, которое несёт всю нагрузку введения и развития темы. Следующее предложение развивает тему. А заключение укладывается в рамках простой синтаксической структуры. Джон Бенсон, характеризуя поэтические произведения Шекспира, писал: «Прочитав их, вы убедитесь, что они чисты, ясны и отличаются изящной простотой. Их благородный тон порадует и не утомит ваш ум. Здесь нет запутанного или туманного содержания, которое способно поставить в тупик. Наоборот, вы найдёте тут блестящее красноречие» [1]. Изучение стиля шекспировских сонетов позволяет раскрыть трудности, с которыми сталкиваются переводчики. Исследователи отмечают насыщенность сонетов метафорами, которые строятся на материале природы, истории или искусства. Метафорический образ оригинала в переводе подчас теряет свою поэтическую силу и становится менее доступен пониманию. Требуется подлинное мастерство, чтобы передать весь лиризм или гротескную сатиричность художественного образа сонета. Для каждого героя автор создаёт свой мир образов, свою систему художественного выражения [3, с. 363]. Метафоры играют большую роль в этой системе, так как в них находится «ценный наглядный материал для психологической характеристики созданных Шекспиром лиц». Это обогащает сонеты Шекспира [2, с. 241]. Поэт изобретателен в создании новых метафор и сравнений. Одни из них принадлежат к возвышенному стилю, другие удивляют своей низменностью. Так, например, в сонете 130 мы видим приземлённое изображение Смуглой Леди. Автор использует метафоры, чтобы подчеркнуть земную сущность любимой женщины, которую он считает не хуже тех, «кого в сравненьях пышных оболгали»:
Использованные сравнения показывают недостатки, перетекающие в достоинства женщины: С дамасской розой, алой или белой, Нельзя сравнить оттенок этих щёк, А тело пахнет так, как пахнет тело, Не как фиалки нежной лепесток [1, с. 597]. Рассмотрим сонет 33:
В данном сонете метафоры передают возвышенный образ солнца, который представляется как живое существо, способное ласкать, целовать, золотить. Использование метафорических существительных (an eye – глаз, a face – лицо, disgrace – немилость) позволяет олицетворить образ солнца. Помимо метафор, для придания образности сонету используются эпитеты (glorious – великолепный, celestial – божественный). С их помощью описывается солнце, которое представляется поэту не только человеческим существом, но и могущественным повелителем. Также в сонете представлены два стилистических синонима: «face» (нейтральное) и «visage» (литературное). Автор использует нейтральное слово «face» с возвышенным эпитетом «celestial». Полученная комбинация звучит возвышенно. Сравним русскую версию с английским оригиналом. У шекспировского «славного» солнца «державный взор» (sovereign eye) и «всеторжествующий блеск» (all triumphant splendour), а тучи «низменные» (basest) и «позорящие» (disgrace). В русской версии С. Маршак вместо «державного взора» изображает «благосклонный взор», вместо «блеска» - «щедрые дары», вместо «позора» - «лишение щедрот». Шекспировское солнце прекрасно потому, что оно блистательное и властное. У Маршака же солнце прекрасно потому, что оно богатое и доброе. Маршак называет своё солнце «солнышком» («Так солнышко моё взошло на час»), а Шекспир – солнцем. Перед нами два разных образа. Разница чувствуется в построении не только центрального образа, но и второстепенных: исчезают «золотой лик» и «небесная алхимия», «поцелуй» заменяется на «улыбку». Следовательно, сонет Шекспира – это отличная от классического сонета форма. Поэт не побоялся разрушить устоявшиеся представления о красоте, отображённые в поэтических произведениях. Примечания Вильям Шекспир. Избранные сочинения / под ред. А. Храмкова. М. : Тест-Сэмпл, 1999. 624 с. Морозов М. Метафоры Шекспира как выражение характеров действующий лиц – «Шекспировский сборник». М., 1947. 390 с. Шекспир в мировой литературе / под ред. Б. Реизовой. М. : Художественная литература, 1964. 384 с. [Электронный ресурс]. URL: https://infourok.ru/material.html?mid=136544 Т.Ф. Федорова г. Армавир, Россия ЯЗЫК, ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ НАШ ЯЗЫК… В НЁМ КЛЁКОТЫ ОРЛА И ВОЛЧИЙ РЫК… (О ФОРМИРОВАНИИ РЕЧЕВОЙ КУЛЬТУРЫ ПОДРОСТКОВ В ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ ШКОЛЕ) Современная языковая картина, низкая речевая культура подростков, неумение строить текст и выбирать нужные речевые средства, недостаточное проявление творческих способностей учащихся, их невысокая познавательная активность – проблемы, на которые учителю сегодня следует обращать особое внимание. Напомню, что ещё в 2013 году В.В. Путин с сожалением отметил, что уровень владения русским языком среди молодёжи снижается, как и интерес к литературе в целом. Добавлю: а пренебрежение правилами родного языка, к сожалению, становится нормой. Действительно, нельзя не согласиться с тем, что в настоящее время только небольшая часть выпускников школ на высоком уровне владеет культурой речи, может достаточно грамотно изложить свои мысли. Ещё одна проблема современного русского языка – заимствование иностранных слов и речевых оборотов, которые подростки всё более «вживляют» в свою речь. Лексический запас школьников, с одной стороны, обогащается, пополняясь различными терминами, иноязычными словами, с другой – сокращается за счёт выхода из активного употребления многих русских литературных слов. Подростки, к сожалению, использует в своей речи жаргонизмы, молодёжный сленг, что ведёт к снижению культуры речи. Поэтому сегодня так актуальна задача формирования речевой культуры подростков в школе. Безусловно, в данном случае необходимо обновление как содержания, формы, так и методов формирования речевой культуры подростков. Какие педагогические условия обеспечивают эффективное формирование речевой культуры подростков? Учёт индивидуального уровня речевой культуры школьников, создание в классе позитивной речевой среды (наглядность, создание благоприятного эмоционального фона, педагогическая поддержка учащихся) и, конечно, высокий уровень речевой культуры самих педагогов. Моя система работы по формированию речевой культуры школьника состоит из следующих компонентов:расширения словарного запаса учащихся (работа со словарями, с текстами (изобразительно-выразительными средствами языка), задания творческого характера), организации активной речевой деятельности учащихся (необходимо предлагать учащимся такие задания, которые требуют не просто составления текста (изложения или сочинения), а содержат заданные условия общения, описание речевой ситуации, естественной или условной (учебной). Такие упражнения называют ситуативными. Например: представьте себе, что вы побывали в зимнем лесу и хотите поделиться своими впечатлениями с другом-одноклассником, запишите варианты своего рассказа; предлагаю написать небольшие этюды о том, что они, например, видят из окна, лирическую миниатюру с запретом на отдельные выражения. Часто на уроках русского языка, культуры речи предлагаю задания по редактированию деформированного текста «Корректор»: учащиеся должны найти речевые и грамматические ошибки, устранить их. Замечу, что активная речевая деятельность вырастает из потребности рассказать о своих наблюдениях, мыслях, впечатлениях, чувствах, переживаниях. А такая потребность возникает и складывается лишь тогда, когда жизнь школьников наполнена разнообразными познавательными интересами и впечатлениями, богата как духовно, так и эмоционально. Вот и выходит, что учить детей говорить - учить видеть и наблюдать, думать и чувствовать, расширять жизненный опыт. Поэтому я ввела в практику своей работы такой авторский элективный курс, как «Культура речи», основная цель которого - повышение речевой культуры учащихся, овладение качеством хорошей речи. Ещё одна из важнейших задач формирования речевой культуры заключается в том, чтобы более полноценно использовать результат языкового анализа образцовых художественных текстов для обогащения речи учащихся, развития их творческих способностей. Практика убеждает в том, что анализ текста как готового продукта речи позволяет увидеть динамику речевой деятельности – от замысла до конкретной речевой реализации. Одновременно с осознанием речи формируется литературная интуиция. Наиболее эффективными в формировании речевой культуры учащихся являются следующие методы, которые я активно использую на уроках: игровые технологии, метод диалогового обучения, а отсюда и метод кейсов, предполагающий групповую дискуссию, ориентированную на учеников, технологию поэтапного комплексного анализа обучения. Конечно, все данные методы способствуют повышению интереса к предмету и к языку в целом, но эффективны они лишь при комплексном их использовании. Безусловно, в формировании речевой культуры учащихся немалую роль играет и использование современных образовательных технологий: исследовательской, проектной деятельности, ИКТ (повышает многообразие видов и форм организации деятельности учащихся в индивидуальной и групповой формах; увеличивает рост удельного веса самостоятельной работы с различнымиисточниками и базами данных, способствует формированию навыков коллективной работы при работе с текстом, совершенствованию этики общения и письменной речи учащихся). Практикую уроки-исследования, уроки-практикумы, дискуссии, интегрированные уроки, включающие аналитическую работу с языковым материалом текста и предполагающие возможность выбора учениками и самого текста, и заданий, и справочного материала, и формы выполнения работы и т. д. Подобные уроки создают условия для проявления индивидуальных читательских, исследовательских и творческих способностей, удовлетворения образовательных потребностей и интересов школьников и, конечно, для повышения культуры речи учащихся. А необходимые технологии, методики обеспечивают разностороннее развитие личности учащихся, реализацию их творческих способностей, способствуют развитию речевой культуры, стимулируют умственную деятельность, позволяют создавать условия для личностного развития каждого обучающегося через формирование потребности совершенствования речевой деятельности. Сама же речевая культура рассматривается как средство безопасного самоопределения и самореализации личности в современном мире, что сегодня имеет большое воспитательное значение. Надо заметить, что культура человека наиболее ярко и непосредственно проявляется в его речи. В определённом смысле культура речи человека, манера выражать свои мысли, чувства являются его своеобразной визитной карточкой. И первое представление о человеке, его характеристика чаще всего формируются на основании впечатления, которое возникает от речевой манеры собеседника. Поэтому сегодня важно не только уметь строить устное высказывание, убедительно отстаивая собственную позицию, но и уметь понимать чужую речь, адекватно реагируя на неё. Сегодня как никогда важно пробудить у детей интерес к слову. Конечно, для этого потребуется много усилий по развитию речевой культуры, приобщению школьников к литературному языку. Лишь системный подход к работе даст положительные результаты. Уверена, что преподаватели смогут воспитать языковое чутьё школьников, научат взыскательнее относиться к речи, бороться за чистоту русского языка, опираясь на замечательные образцы русской классической литературы, на удивительные россыпи слов. Важно помнить, что речь любого человека – это показатель его культуры, и чем она точнее, лаконичнее, тем человек интереснее как личность, тем ценнее он для общества. Н.Л. Федченко г. Армавир, Россия ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО ПОВЕСТИ ЛЕОНИДА БОРОДИНА «ТРЕТЬЯ ПРАВДА» Повесть «Третья правда» стала, как отмечают критики, своеобразной визитной карточкой Леонида Бородина, произведением, с которым он вошёл в современную русскую литературу, внёс в неё новое видение мира и тем более – новое представление об исторической правде. Образы героев, созданные прозаиком, инициировали долгий спор, посвящённый вопросу: что же в тексте есть «третья правда». И при этом упорно игнорировался тот факт, что в авторской редакции слово «третья» было написано в кавычках, которые убрали при публикации, игнорировалось авторское недоверие к наличию таковой правды. Два персонажа, Иван Рябинин и Андриан Селиванов, носители двух правд, одну из которых критика словно не заметила, а по поводу второй развернула серьёзные споры. Однако едва ли кем-то из критиков на протяжении долгого времени был дан доказуемый ответ на вопрос о противостоянии народных типов в повести. Только в статье Юрия Павлова «Духовные искания личности в повести “Третья правда” Леонида Бородина» говорится о преодолении Селивановым своей стихийной «самости», о том, что Андриан Никанорович находит себя только в отцовстве – и в этом его «третья» правда [См.: Павлов, 2006]. Но стоит задуматься о следующем. В повести мы не видим героя, чьё традиционное присутствие в прозе Бородина более чем значимо, – лирического героя. И долго споря друг с другом в одной идейной плоскости, критики не задавались вопросом: отчего образ Селиванова так противоречив и притягателен? Отчего симпатии неизменно оказываются на его стороне, на стороне – назовём вещи своими именами – убийцы? Не обратить ли внимание для ответа на этот вопрос на художественный строй произведения? Используя прием несобственно-прямой речи, Леонид Бородин смотрит на мир глазами Андриана Селиванова. И при этом если и не отсутствует вовсе, то ограничен взгляд на мир Рябинина. А ведь то, во что верит, – а позже верует, – Иван, не могло не быть близким Бородину, ещё первый свой срок получившему за участие в организации, предусматривающей христианизацию всех сторон жизни государства и общества. Бородину, для которого путь к храму быть хоть и предельно долгим, но осознаваемым единственно правильным; писателю, поставившему вне закона самость и стихийность жизнь в противовес служению своему государству, своей земле. И, тем не менее, мы воспринимаем тайгу через росомашье видение Селиванова: «…Тайга! После лета всегда осень, а зимой – снег, и никак по-другому. Здесь, ежели по тропе идёшь, можешь о ней не думать: не подведёт, не свернётся кольцом, не вывернется петлёй, а если уйдёт в ручей на одном берегу, на другом непременно появится, да там, где положено. …В тайге… человек всегда только вдвоём: он и тайга; и если язык тайги понятен, он с ней в разговоре – бесконечном и добром». И возникает вопрос: отчего? Может быть, писатель сам опасается очароваться тем миром, который ему понятен и дорог с детства, в котором он мечтает – или боится – затеряться? «…Убедился я в особенности мировосприятия «таёжных» людей, но и сейчас не смог бы отчётливо сформулировать эту особенность: может быть, ощущение самодостаточности и всё отсюда вытекающее… Словно имелся у них, у этих людей, запасной вариант – однажды плюнуть на всё и уйти туда, в дремучее бестропье, куда кроме них никто не знает проходу. Варианта такого не было и не могло быть. Но иллюзии были. Были даже у меня, не слишком знавшего тайгу и едва ли сумевшего бы жить в ней. Но в минуты отчаяния именно так и мечталось: ружье, патроны – и в глубь! В глубь!» [Цит. по: Бондаренко]. В этом высказывании обратим внимание на слово «вариант». Такая проблема – выбора пути, выбора варианта существования – встаёт перед всеми лирическими героями писателя. И, в силу опять же лиричности данных героев, – это, в той или иной степени, момент выбора, представавший и перед самим писателем. Рассказывая в повествовании «Без выбора» о приобретении «маузера», Бородин задаётся вопросом: мог ли он его применить. И уверен в романтически-положительном ответе: «…В случае провала всех нас “поставят к стенке”, намеревался воспользоваться им... Учитывая подпольно-идейный душевный накал, в каковом пребывал с момента вступления в организацию, возможно, я бы “ушёл от них” таким образом...» Но только ли «уйти» можно было таким образом? Или страх отвернул бы руку от виска? Или иной был бы страх? И писатель передает свои внутренние метания Андрею, герою повести «Вариант». Андрей тоже задумывается о возможности применить оружие в ситуации, когда не в состоянии будет избежать ареста: «…Представил, как после приговора захлопнут на его руках наручники и отведут в камеру смертников. Ему предложат написать помилование. А вдруг он не выдержит страха смерти, вдруг сломается! Но если и устоит, потом его выведут в нужное место, зачитают приговор, а может, и не будут зачитывать…». И применяет его – только не переступив внутренний запрет на убийство иного человека кроме себя: «…Вывернул пистолет дулом к себе, подставил его туда, где ощущалось биение сердца, чуть привалился на пистолет телом, чтобы не откачнулось дуло при нажатии на спуск. Положил на спуск палец левой руки и так оставался минуту или чуть более без единой мысли, без единого побуждения в душе». Неколебимое представление о бытии предстает в размышлениях героя исторической повести «Царица смуты» боярина Олуфьева: «Жизнь виделась ему (Олуфьеву. – Н.Ф.) домом… Или храмом? Нет, скорее, домом всё-таки… Имя дому было – порядок – ряд к ряду, бревно к бревну, и сам он при этом не снаружи, но внутри… склонил голову – на столе яства угодные, поднял голову – икона с образом Божиим. Из дому вышел – воля нраву и прихоти, но знаешь, что в дом к ночи вернёшься, и если в воле меру нарушил, опустил голову – стол пуст, голову поднял – а из глаз Божиих слеза…» И этот миропорядок настолько понятен и близок писателю, что размышления героя обретают полную синтаксическую и ритмическую завершенность. Но этому же герою передаёт автор и своё чувство страха возможного отступничества, «невыхода» из ситуации выбора, невозможности избрания верного варианта. Герой словно впустил в себя две разных правды: правду Марины и правду царства, что «втаптывая в грязь самозванство и смуту, утверждается вновь на московской земле и во имя утверждения не пощадит ни жизни, но чести своих врагов?..» И следование «правде царства» позволит ли изменить другой правде, и будет ли это изменой? Бесконечно задумывается о правильности выбора один из троих друзей – триков – героев романа «Трики, или Хроника злобы дней» Виктор Крутов, то ли убегая от своего «уродства», то ли идя к нему: «Тогда, чуть позднее, в полном смысле “заболел идеей правды”, заболел настолько, что ни о чем ином и думать не мог, тогда решил для себя, что урод! Попросту урод! И надо жить, поступать и действовать соответственно этому врожденному уродству. Надо искать себе подобных – не один же я такой; искать и что-то делать, потому что если ничего не делать, то – подлость, трусость, лицемерие, бесчестие, наконец!» – пишет Бородин в мемуарах. Не стоит ли попытаться отыскать лиризм и в повести «Третья правда», тот лиризм, который дал бы ответ на вопрос о противоречивости образа Селиванова, его яркой запоминающейся силе? Не приняв новую власть, Селиванов избирает действенный путь противостояния ей. Романтизируя образ белого офицера Оболенского, спасаемого Андрианом, образ его дочери («девушка лет девятнадцати, вся такая беленькая, светленькая, с косой до пояса… диво недеревенское»), и, напротив, вычерчивая нечеловеческие черты «завоевателей», посланных новой властью: «Вечером костёр разжигали, галдели песнями похабными... Находил дерево, чтоб под ним муравейник был, то дерево велел свалить, залазил на пень и гадил в муравейник и ржал, как муравьи от его дерьма подыхали!» – автор уже художественным строем повести не оставляет места для сомнения в своих идейных пристрастиях. И утверждаемая Селивановым метафора, рожденная поэтикой таёжной жизни, не находит в произведении опровержения: «Власть, что царила там, везде за пределами тайги, он представлял себе в образе разъярённого кабана, не только четырьмя свинячьими копытами приросшего к земле, но и всей своей неуклюжей плотью. Опасный зверь, нет слов!.. А вот “белую” правду… Селиванов видел этаким козлом таёжным, с мощными рогами на голове, парящего в вычурном, затяжном прыжке, или склонившим голову в боевой готовности всеми выкрутасами рогов навстречу противнику». Понимает Селиванов, что «кабан порвал козла», но у него остаётся его Чехардак, который для героя ни много ни мало – сама Россия: «А куда ж уходить из своих мест?» Чуть позже за свою землю восстанет и Рябинин, восстанет, как кажется, против чертей, которых он увидел в молодых ребятах, пришедших в его тайгу, которым не нашёл, что сказать, которым не сумел открыться: «Когда ребята подошли к Рябинину удивлённо-радостные, они показались ему сыновьями. И вот уж воистину чудо: он, не почувствовавший в Оболенском свою плоть и кровь (или так ему показалось?), вдруг ощутил родственность к этим чужим мазурикам. Ему захотелось сделать для них что-нибудь хорошее, сказать что-то доброе, чего не сделал и не сказал он сыну своему. Но он не знал, что надо сделать и сказать…» И чуть позже: «Маленькие, дёрганые бесы оседлали бесов могучих и яростных и рвались к вершине, сокрушая всё на пути, оставляя за собой два нетленных следа смерти!.. Бесы!! – крикнул Рябинин». Казалось бы, ситуация повторяется. Иван, как некогда его друг Андриан, готов заступиться за тот мир, вне которого себя не мыслит. Но это принятие мира становится уже невозможным. Рябинин приводит Селиванова в недоумение рассказом о несостоявшихся побегах: «Тяжко было. В побег ходил. - В побег! – удивлённо воскликнул Селиванов. – Так чего ж сюда не прибёг?! Кто тебя здесь нашёл бы?! Жил бы как царь таёжный!.. - Уходили, – вздохнул Рябинин. – Да только с кровью... А я того не хотел! Наткнулся на непонимающий взгляд Селиванова, пояснил: - Я себе воли за чужую жизнь не хотел! Не понять тебе...» А ведь мысль о бегстве, о запретном уходе к тайге («Мне, выросшему на Байкале, вид воды всегда радостен, и в прошлом году я просто молился, чтоб вода постояла подольше, чтоб залила поглубже, по самые окна, а то пусть бы и вовсе затопила, снесла, разнесла по брёвнышкам наши бараки да опрокинула вышки по углам зоны...»), уходе из неволи звучит и в мемуарном тексте Бородина: «Ещё одна страсть детства – тайга. Уйти без тропы куда глаза глядят и не заблудиться, немного при этом обязательно поблуждав». Конечно, Бородин не принимает позицию Селиванова, позицию насилия, но сомнения в правильности свей подчинённости закону, «правилам игры», пусть даже это правила «утверждаемого царства», в ущерб чувству, неистребимому, не отвергаемому, – эти сомнения и попытка писателя себя оправдать, пусть даже в верном выборе, придают образу Селиванова необыкновенную художественную силу. Когда создавался на русской земле «фантом фантома», Бородин не мог не задать себе вопрос: а был ли другой путь и другая правда, ради которой стоило себя предать, как это делает Андриан Никанорович. Герой исцеляется от таёжной стихийности, а вот сам писатель – едва ли. |