Авербах О целостных масштабах и частных Макарах (1929)
 Скачать 148.36 Kb.
|
Б) ГорькийНаиболее поразительной и печальной особенностью Горького является то, что он в творчестве своем далеко уклоняется от живой непосредственности, наивной силы и красоты. Ни у кого из писателей так не душно, как у этого любителя воздуха. Ни у кого из писателей так не тесно, как у этого изобразителя просторов и ширей. Моралист и дидактик, он почти никогда не отдается беспечной волне свободных впечатлений\ Казалось бы, всем складом своего оригинального существа и существования огражденный от пошлости, он впал именно в нее, в самую средину и глубину ее; и тот, кого мы принимали за прекрасного дикаря, за первобытного и самобытного рапсода воли и чувства, в ужасающей риторике своего "Человека" дал не только образец бездарности и безвкусицы, но, что еще характернее и хуже, в нестерпимой ритмической прозе восхвалил человека - за что же? - не за иррациональность его дерзновенной и могучей воли, а за мысль, за "Мысль" с прописной буквы, за то, что менее всего дорого и важно в том естественном человеке, которого Горький выдает за своего излюбленного героя, за первенца своей души! его действующие или недействующие лица вообще не столько говорят, сколько изрекают, и они нужны ему не сами по себе, а лишь как сказители мыслей; И его герои тоже не живут просто, непосредственно, стихийно, - вместо этого они рассуждают о том, как надо жить, как надо строить свою жизнь. Даже самые бесшабашные из них, забубённые головы, на разные лады повторяют одно: "Жизнь у меня без всякого оправдания". Им надо перед кем-то или чем-то оправдаться. Рассудительством и сочинительством он исказил легенды - и Старуху Изергиль, и Макара Чудру; он подвиги испортил литературой. Очень колоритны и красочны его первые рассказы, и есть в них правдивые и красивые черты в изображении человека и природы. "Море смеется"; солнце счастливо тем, что светит; в лесу, охваченном грозой, так темно, "точно в нем собрались сразу все ночи, сколько их было с той поры, как он родился"; в степной дали вспыхивают маленькие голубые огоньки, "точно несколько людей, рассыпавшихся по степи далеко друг от друга, искали в ней что-то, зажигая спички, которые ветер тотчас же гасил"; Но так как борются в Максиме Горьком душа художника и душа резонера и так как побеждает в нем последняя, то все эти живые штрихи искажаются, и мы наряду с ними видим сочиненное и напыщенное - страницы преднамеренные. Так, нет у него и следа художественной объективности, высокого спокойствия, но нет и лиризма; он только помогает самому себе, он вмешивается в самого себя, т. е. неуместными размышлениями старается восполнить то, чего не дают у него непосредственный драматизм и живая выразительность диалога. Творчество Горького входит в общий процесс демократизации жизни. не слабеет ли впечатление зрителя, когда трагический удел героя низводят с высоты стихийного борения на уровень случайной житейской беды? Но если главный нерв горьковских рассказов и драм проходит не по внешней, а по внутренней стороне босяцкой жизни, если он правильно является нервом психологическим, то все свое дело, всю верность своего замысла Горький разрушает тем, что по этой истинно художнической дороге он идет неровными шагами и при первой же возможности или невозможности норовит свернуть с нее в хорошо известный ему проулок резонерства и разговоров А в общем он принадлежит к числу тех писателей, которые словно сами себя держат за руку и этой рукой, однако, пишут. Горький не европеизировался, и живет в нем русский, и живет в нем пролетарий. Сознательно Максим Горький был всегда, разумеется, безусловно честен; но достоинства русского простолюдина он безмерно преувеличил. писатель-пролетарий имеет редкую возможность увидеть, в какое дело претворилось его слово и чем стали его герои, когда они с печатных страниц сошли в подлинную жизнь. В) ГумилевПоследний из конквистадоров, поэт-ратник, поэт-латник с душой викинга, снедаемый тоской по чужбине, «чужих небес любовник беспокойный», Гумилев — искатель и обретатель экзотики. У него — только дорогое, ценное, редкое: стихи — драгоценности, стихи — жемчуга. впечатление вершинности и предельности производят его недрогнущие строки. Мужественной и великолепной поступью движется его стих, то лапидарный, то грациозный, иногда преднамеренно тяжелый (как в «Шатре»), иногда несущий на своих волнах утонченную образность: Презирая дешевое, блистательный владелец сокровищ, он обладает, но не чванится высокой техникой, и слова его для разнообразных ритмов четко подобраны одно к другому, как перлы для ожерелья. Взыскательный мастер своегоискусства, он однако мастерству и форме не придает самодавлеющего значения и не хочет насиловать поэзию; он «помнит древнюю молитву мастеров»: На ранних стихах его легко заметить влияние Брюсова, но свойственные последнему провалы в безвкусии уверенно обошел талантливый и тактичный ученик. И лишь в виде исключения можно уловить на его зрелых страницах следы искусственности, неоправданность рифмы и ее насилие над смыслом. А общий смысл его поэзии ясен и отчетлив. Романтик, борющийся за «голубую лилию», Гумилев не привержен к дому с «голубыми ставнями»; зоркие взоры его устремлены поверх обыденных мелочей. Он томится под родной кровлей и покидает ее ради «Музы дальних странствий». Манят его пути и путешествия человечества, красивые и опасные приключения, какие только можно встретить в истории. Гумилев и продолжает открытия, завоевания и скитания своих духовных предков. Неутолимо его любопытство, велика его смелость. Гумилев — поэт географии. не только юг и север Европы, но и Китай, Индокитай, и, особенно, пустыню Сахары, «колдовскую страну» Абиссинии; тот видит «черных русалок на волнах Черного моря», созерцает Египет в божественный лунный час его, когда «солнцем день человеческий выпит», у него есть чувство космичности: он не довольствуется внешней природой, той, «которой дух не признает»; он прозревает гораздо глубже ее пейзажа Земля, к чему шутить со мною: Одежды нищенские сбрось И стань, как ты и есть, звездою, Огнем пронизанной насквозь! Наконец, по земле-звезде странствует наш путник-поэт непременно с оружием в руках; Гумилев — поэт подвига, художник храбрости, певец бесстрашия. И лишь одна смерть казалась ему достойной — под пулями сражения, «ясная и простая» смерть воина, его возвращение к небесному «Начальнику в ярком доспехе». в его теперешней воинственности можно усмотреть некоторый атавизм — восторженно принятое наследие протекших времен. Только воинственность эта не имеет грубого характера и не отталкивает от себя. Грубое вообще для него не писано; он — поэт высокой культурности, он внутренне знатен, этот художник-дворянин. верно то, что у него повышено сознание собственного достоинства и собственной личности Итак, он вовремя, он счастливо уклонился от позы и презрительности, и элегантности: все это преодолено благородством его героической натуры. И с высоты своих великолепий он не брезгует спускаться в самые простые и скромные уголки существования, и он напишет сочувственные стихотворения о старой деве и о почтовом чиновнике, и об очарованиях русского города, и о мечтателе-оборванце. У него — почтительность к родной старине, к этому кресту, который над церковью вознесен «символ власти ясной, отеческой» — и над церковью «гудит малиновый звон речью мудрой, человеческой». У него — чувство воина к своему вождю, — и этот мотив настойчиво звучит в его поэзии. Гумилев не миновал обычной участи блудного сына, что из-под чужого неба он вернулся под свое, что тоска по чужбине встретилась в его душе с тоской по родине. Экзотика уступила место патриотизму. Духовное возвращение поэта на родину не есть еще завершение поэзии Гумилева. Рост его творчества не кончился. Преодоление косности, споспешествование мировому движению, подвижность, как подвиг: это — вообще основные линии его одновременно подвижной и величавой поэзии. общей веры в божественность живого слова, идущего за пределы земного естества Не плоской понятностью понятна и пленительна поэзия, а той бездонной глубиной, теми перспективами бесконечных смыслов, которые она раскрывает в таинственной музыке своих речей. Разгадать ее не дано самому художнику, и он смущенно и радостновоспринимает залог избранничества — собственное косноязычие: как бы отчетливо он нипроизносил, его слова не соответствуют образам и волнениям, переполняющим его душу,— его слова только приблизительны и как ни явственен смысл стихотворений Гумилева, сам автор чуял за ним нечто другое, большее; и, может быть, свое «высокое косноязычие»мечтал он претворить в еще более высокое красноречье мудрых откровений. В поэзии Гумилева тема смерти имеет видную долю. Он бесстрастно смотрит ей прямо в глаза, он сохраняет перед ней свое достоинство, и не столько она зовет его к себе, сколько он — ее. Так наш русский рыцарь гадал о своей судьбе и угадал свою судьбу. Трагический отсвет на его поэзию бросает его жизнь и его смерть. «И Господь воздаст мне полной мерой За недолгий мой и горький век…» |