Философия - Кальной И.И.. Философи я
 Скачать 3.42 Mb.
|
|
смысл жизни не задается, а создается. И в этом процессе как раз и проявляется мера индивидуальности челове- ческого «Я», его избирательность и способность быть субъектом активности, а не объектом манипулирования. Если человек живет бессмысленной жизнью с ориентиром на принцип «здесь и только сейчас», то винить в конечном счете нуж- но не жизнь, а самого себя, ибо «счастье в нас и только в нас и каждый сам себе причина». Смысл жизни есть воплощенная форма абсолютного и относи- тельного, объективного и субъективного, общественного и инди- видуального. Это единство несет на себе печать уникальности субъекта и специфику очередной жизненной ситуации. Как уже было отмечено, смысл жизни трижды индивидуален по субъекту смысла, по неповторимости жизненной ситуации и по ее осмыслению. И, тем не менее, есть нечто общее в этой индиви- дуальности, что позволяет определить смысл жизни как способ и уровень освоения любой жизненной ситуации в соответствии с нрав- ственными принципами человека, требованиями его совести и сис- темой ценностей его мировоззрения. Тот, кто знает «зачем жить», может вынести и перенести любое «как жить». Глава XVII 389 390 И. И. Кальной. Философия 2. Смерть и бессмертие: мифы и реальность Человек — это существо, ориентированное на поиск смысла жизни, но знающее и переживающее свою летальность. Чаще всего люди радуются жизни и испытывают страх перед смертью. И боятся они не столько смерти, сколько неопределен- ности ее последствий. Жизнь рассматривается как благо, а смерть — как зло. В этом противопоставлении любые побужде- ния кажутся глупыми и тщетными. А посему на уровне обыденно- го сознания следует вывод: лучше не понимать, что жизнь перед лицом смерти есть «суета и томление духа» и, зная о бессмыслен- ности жизни, жить по принципу «здесь и только сейчас», либо са- мостоятельно прекратить свое существование. В действительности, жизнь и смерть не являются взаимоисклю- чающими процессами. Рождение и летальный исход — это начало и конец, первая и последняя страница драмы под названием жизнь. Более того, смерть — это тень жизни 119 . Жизнь имеет свои этапы. Это детство, отрочество, юность, зрелость и старость. Детство — это время, когда все еще впереди и все возможно; отрочество — этап самопознания, время социализации через игру; юность — период расцвета и первой пробы социальных ролей, время конфликтов с собой, и с окружающим миром; зрелость — время реализации возможностей и способностей, время состояв- шегося выбора профессии; старость — период ухудшения здоро- вья и подведения итогов. Каждый возраст имеет свои достоинства и свои недостатки, свои преимущества и свои трудности, свои радости и свои горести, а главное — свое рождение и свою смерть. Но никому в голову не приходит мысль готовить похороны и писать некрологи своему детству или юности. Констатация факта начала и конца любого возраста является предпосылкой для вывода о том, что каждая прожитая минута нам уже не принадлежит. Об этом очень хорошо сказал римский фи- лософ Сенека в письме своему племяннику: «Вглядись-ка присталь- ней: ведь наибольшую часть жизни тратим мы на дурные дела, немалую — на безделье, и всю жизнь — не на те дела, что нужно. 119 См.: Отто Ф. Больнов. Философия экзистенциализма. СПб., 1999. С. 101– 110. Укажешь ли ты мне такого, кто ценил бы время, кто знал бы, чего стоит день, кто понимал бы, что умирает с каждым часом? В том- то и беда наша, что смерть мы видим впереди; а большая ее часть у нас за плечами, — ведь сколько лет жизни минуло, все принадле- жит смерти…» 120 Вероятно в этот период родилась и формула «mеmento mori» — помни о смерти! Нельзя жить смертью, но нужно помнить о ней, чтобы лучше ценить жизнь и максимально разумно использовать отпущенное время. Ибо, если жизнь есть высшая ценность, стало быть ее мерой является время и только время. Безумно растраченное время является достаточным основани- ем для вывода о бессмысленности жизни при подведении ее ито- гов в возрасте старости, а также об иллюзорной надежде на бес- смертие, которое должно компенсировать то, чего не удалось свер- шить при жизни. На протяжении многих веков проблема жизни и смерти являет- ся «вечным» объектом философских размышлений. Древнегречес- кие мыслители в своих учениях стремились в той или иной форме преодолеть традиционное представление мифологии и религии относительно смерти. В целом, для греко-римской традиции характерен вывод о том, что умение хорошо жить и хорошо умереть — это составляющие одного умения, где начало и конец воспринимаются как две части одного целого. Ко II в. н. э. о себе заявила христианская традиция. Через Вет- хий и Новый завет смерть вошла в мир человека. Страдания и мученическая смерть Иисуса Христа, его воскрешение вселяли надежду в сердце верующего христианина, что смерть не уничто- жает человека, а означает его второе рождение, вхождение в но- вую, неземную жизнь. Смерть может быть величайшим злом, так как грозит уничто- жением человеческого «Я», либо — величайшим благом, посколь- ку означает переход личности в иной мир, лишенный страданий и несчастий, в котором ей даруется вечное блаженство. Посмертная судьба человека зависит от нравственного содержания его земной жизни и, в конечном счете, всецело находится в руках всемогуще- Глава XVII 391 120 Сенека Л. А. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977. С. 5. 392 И. И. Кальной. Философия го Бога, который один только может с точностью определить ба- ланс добрых и греховных деяний человека. Отсюда следует, что человеку остается лишь уповать на милость Божью. Христианская доктрина не только господствовала в течение долгих веков в решении проблемы жизни и смерти, но она же ока- зала огромное влияние на осмысление этой проблемы в последу- ющее время, когда рассмотрение заявленной проблемы шло либо в русле христианских идей, либо выступало как попытка их пре- одоления. На закате Средневековья и в эпоху Возрождения складывается другая ситуация. Меняется традиционное соотношение представ- лений о жизни, смерти и бессмертии, происходит их переоценка, по-новому начинает строиться связь неба и земли. У некоторых мыслителей в период позднего Возрождения про- явилось стремление преодолеть религиозное, христианское миро- воззрение. Особенно ярко это просматривается в творчестве М. - Монтеня. Французский философ разрушает представление о том, будто идея бессмертия является для всех людей гарантом спокой- ного существования. Смерть есть большая и важная часть нашего бытия. Вечная жизнь была бы в тягость и нестерпимой, поэтому нельзя, даже вредно закрывать на смерть глаза, ибо она означает действительно конец, хотя и не венец жизни 121 Философский рационализм «восходящей» буржуазии смазал остроту проблемы, ибо мудрость свободного человека заключа- ется в размышлениях не о смерти, а о жизни. Это не означает, что его не волнует проблема потустороннего мира. В мире фетишиза- ции товара, денег и капитала не остается места для мысли о смерти. В первой половине XIX в. философский рационализм и идеалы Просвещения пережили глубокий кризис. В философии зарожда- ются иррационалистические течения, для которых характерно повышенное внимание к проблеме смерти. Пионером этой тради- ции стал А. Шопенгауэр. По Шопенгауэру, жизнь — это непре- рывное умирание, вечная борьба со смертью, которая в конце кон- цов неизбежно побеждает, а хотение жить, подобно проклятию висит над человеком. Несколько позже, уже в философии экзис- тенциализма, смерть рассматривается не как последнее пережива- 121 См.: Монтень М. Опыты. Кн. 1. М., 1998. С. 95–116. емое событие, а как составная часть самой жизни. Более того, жизнь конкретного человека завершается не смертью вообще, а его соб- ственной смертью 122 В истории развития проблемы жизни и смерти в философии прослеживается определенная закономерность. Усиление интере- са к ней идет, как правило, параллельно со смещением центра фи- лософских исследований на антропологические и этические про- блемы, что наблюдается преимущественно в переломные перио- ды человеческой истории, когда происходит переоценка идеалов, идет переустройство общественных отношений. В традиционно биологическом смысле смерть есть естествен- ное прекращение жизнедеятельности организма, его обменных процессов и распад структуры. Это состояние проходит два эта- па: клиническую и органическую смерть. Для клинической смер- ти характерно прекращение сердечной деятельности, отсутствие дыхания, угасание нервной системы. Для органической смерти типично необратимое прекращение физиологических процессов в клетках и тканях организма, распад его структурной организован- ности. Современные исследователи (Е. Кюблер-Росс, П. Калиновский, Р. Моуди и др.) выделили пять ступеней освоения смерти неизле- чимо больными, знающими о неизбежности своей смерти в бли- жайшее время: * неприятие приближения смерти (Нет! — Не может быть!); * протест (почему я, а не другой?); * обращение к Богу с мольбой об отсрочке (Только не сейчас!); * состояние депрессии (Похоже, от смерти не уйти); * принятие факта своей летальности (Теперь уже скоро… и пусть будет так) 123 На тему «жизнь после смерти» сложилась особая литература «реаниматоров». Рассказы людей, побывавших в состоянии кли- нической смерти, удивительно схожи. Независимо от религиозных, культурных, цивилизационных различий, они рассказывают о том, что воспринимали, чувствовали, видели и слышали уже после смер- ти. В записанных исповедях сообщается о странной раздвоеннос- Глава XVII 393 122 См.: Отто Ф. Больнов. Философия экзистенциализма. СПб., 1999. С. 112– 114. 123 См.: Калиновский П. Переход. Последняя болезнь, смерть и после. М., 1991. 394 И. И. Кальной. Философия ти сознания. Покойный, наблюдая сразу две грани бытия, не мог вступить в контакт с живыми. Возвратившиеся к жизни называли такие тончайшие детали происходившего вокруг них в момент их смерти, которые невозможно выдумать. Оставаясь свидетелями событий «в подлунном мире», люди уже соприкасались с миром иным. Записки «реаниматоров» имеют своих апологетов и своих оп- понентов, своих оптимистов и своих скептиков. И тем не менее эти записки заставляют пересматривать устоявшиеся представле- ния о смерти, сохраняя ориентир на принцип сомнения и критики. Накопленный эмпирический материал дает основание полагать, что современная наука стоит на пороге важнейших открытий, свя- занных с проблемой смерти, но это еще не повод для поспешных заявлений о «потрясающих фактах и поразительных свидетель- ствах». Если подтвердится вывод, что смерть — это еще не конец жиз- ни, а переход к другой форме инобытия, то это может кардиналь- но изменить смысл жизни людей, повысить меру их ответственно- сти. А стало быть, жизнь в системе «природа–общество–человек» станет более совершенной, чем сегодня. Но это гипотеза, а в реальности приходится сталкиваться с дис- куссиями о праве на смертную казнь и праве на самоубийство в условиях, когда общество демонстрирует неспособность гаранти- ровать индивиду личную безопасность или когда смерть освобож- дает от мучений. Можно находить доводы в пользу права общества на смерт- ную казнь, когда преступник, посягнув на чужую жизнь, автома- тически вывел себя за скобки «быть человеком», заявив своим по- ступком, что он уже нечеловек. Стало быть, и отношение к нему должно быть иным, чем к представителю человеческого рода. С другой стороны, любая насильственная смерть противоестествен- на, ибо жизнь является высшей ценностью в системе общечелове- ческих ценностей. А посему, никто не имеет права лишать друго- го жизни. Еще сложнее обстоит дело с вопросом о праве на самоубий- ство. Для человека, уставшего от болезни, смерть скорее благо, чем зло. Иногда смерть несет возможность мужественно умереть, чем бесчестно жить (мучиться). Другими словами, смерть может быть решением дилеммы: ужасный конец или ужас без конца. Можно понять желание конкретного человека уйти из жизни, но вряд ли можно его оправдать. Не по собственному желанию мы приходим в этот мир. Стало быть, не имеем права и уйти из него по своей воле. Право на жизнь предполагает ответственность за жизнь. 3. Свобода как объект философского анализа В социальной общности, сменившей биологическую популя- цию, нет человека, а есть состояние праобщества, скрепами кото- рого выступают табу и ритуал. Пройдет немало времени, пока человек заявит о своей индивидуальности, самоосуществление которой вызывает к жизни проблему свободы. О свободе написано и сказано много, но она и сегодня продол- жает хранить неопределенность, подтверждая свою принадлеж- ность к подлинно метафизическим проблемам. «Ни об одной идее, — отмечает Гегель, — нельзя с таким полным правом ска- зать, что она неопределенна, многозначна, доступна величайшим недоразумениям и потому действительно им подвержена, как об идее свободы, и ни об одной не говорят обычно с такой малой степенью понимания ее» 124 Поскольку феномен свободы связан с ценностной ориентацией человека в мире, то не только различные культуры, цивилизации и эпохи дают свое толкование свободы, но на свое понимание сво- боды претендует и отдельно взятый человек. Особенно актуализируется проблема свободы в условиях соци- альных катаклизмов, обострения противоречий между человеком и обществом. На заявление человека о том, что он является мерой всех вещей мира, общество отвечает реальностью, где мере чело- веческого противостоит мера общественного. Вместе с тем, исто- рический опыт свидетельствует, что свобода — непреходящая цен- ность человека, его основополагающая сущностная характерис- тика. Всякое покушение на свободу человека есть форма его убийства, превращение в животное. Всякий отказ от свободы есть демонстрация духовного самоубийства. Но очевидно и то, что не бывает абсолютной свободы, равной произволу. Свобода сопряжена с другими ценностями: справед- Глава XVII 395 124 Гегель Г. Энциклопедия философских наук. Часть 3. Философия духа // Сочинения, М., 1974, Т. 3. С. 291. 396 И. И. Кальной. Философия ливостью, счастьем, ответственностью, честью, совестью, долгом и т. д. Поэтому, чтобы определить самоценность свободы, нужно рассмотреть ее в качестве объекта философского анализа. В античной философии феномен свободы рассматривается че- рез взаимосвязь свободы и судьбы. Свобода толкуется как кол- лективное право осуществлять суверенитет общины, как право членов общины быть управляемыми в их собственных интересах. Налицо приоритет общего по отношению к единичному. Этот приоритет подтверждался правилом остракизма (изгнания). От- ношение индивида к воле коллектива было мерой его социальной зрелости. Своеобразное решение проблемы свободы предлагает филосо- фия стоиков. Руководствуясь разумом и опираясь на волю, чело- век может обеспечить равновесие между своим внутренним миром и внешним миром своего бытия. Сообразуясь с природой и пови- нуясь судьбе (судьба ведет того, кто идет и тащит того, кто упира- ется), упражняясь в мужестве и укрощая свои низменные влече- ния, каждый человек может достичь духовной свободы и обрести телесную свободу. Если противоречие между внутренним миром (источником свободы) и внешним миром (источником необходи- мости) не снимается, тогда человек вправе разрешить это проти- воречие через самоубийство. В средневековье община продолжает осуществлять охранную функцию социального порядка, но в ее рамках человек предстал перед Богом, заявив о своей индивидуальности. Средством осво- бождения (спасения) человека и перехода его в царство небесное (царство свободы) христианство объявляет любовь к Богу и ближ- нему. Метафизическая любовь к Богу предполагает осознанную и вполне конкретную ответственность человека перед Богом и людь- ми. В качестве несвободы выступает греховность человека, его неверие и пороки. Человек наделен волей и разумом. Он сам выбирает святость или бесовство, сам определяет путь спасения или погибели. В эпоху Ренессанса проблема свободы связывается с обоснова- нием «земного предназначения человека». Основанием свободы является достоинство человека и его самоутверждение. Человек свободен. Он может подняться до заоблачных высот или опустить- ся до скотского состояния. Новое время обеспечило и новые представления о свободе. Сво- бода обретает нормативный характер. Знаменитое спинозовское определение свободы как осознанной необходимости логически следовало из рационалистической убежденности, что «порядок идей в разуме» строго следует за «порядком вещей в природе» и соответствует ему. Но уже XVIII в. обнаруживает известную ограниченность оп- ределение свободы как осознанной необходимости. Капиталисти- ческий способ производства существенно изменил характер физи- ческого и интеллектуального труда, похоронив надежду на гар- моническое развитие человека, обеспечение равновесия между его внутренним миром и внешним миром его осуществления. Ре- альность отчуждения превратила человека в общественную функ- цию, лишив его целостности и индивидуальности. Критикуя реальность пещерного капитализма, И. Кант видел целостность личности на пути превращения человека из средства в цель. По Канту свобода и необходимость могут осуществляться независимо друг от друга. В эмпирическом мире, где события ха- рактеризуются причинно-следственной связью, проявляясь в про- странстве и осуществляясь во времени, свободы нет, а есть только одна необходимость. Свобода есть проявление разумной воли, которая открывается усилиями не «чистого», а «практического» разума. Именно свобо- да и есть то основание, на котором практический разум утверждает подлинную нравственность, реализует категорический императив. Не признав свободу как проявление практического разума, нельзя инкриминировать человеку вину за его деяния. Ведь нельзя же осуждать человека за его дурную наследственность. Стало быть, нужно признать факт свободы даже если он не верифицируется. Свобода, по Канту, есть понятие метафизическое и ее источник находится в самом человеке. Представлять свободу как «осознанную необходимость» рав- носильно отказу от свободы и помещению человека в один ряд с предметами и явлениями природы. Много внимания уделяется проблеме свободы и в современной западной философии, где свобода рассматривается в диапазоне от Глава XVII 397 125 См.: Сумерки богов. М., 1989. С. 327. 398 И. И. Кальной. Философия «свободы как произвола» до «свободы как субстанции человека». Человек осужден быть свободным 125 Историко-философский анализ феномена свободы от антично- сти до нашего времени подтверждает ее метафизический характер и косвенно свидетельствует о противоречивом отношении инди- вида и общества. Аксиома: «нельзя жить в обществе и быть сво- бодным от общества» допускает три толкования: * в обществе свобода в принципе невозможна; * возможно осуществление относительной свободы; * наряду с социальной детерминацией свобода возможна, но за пределами общества. Согласно первому толкованию, общество обладает абсолют- ным приоритетом перед индивидом. Второе толкование предполагает возможность умеренной сво- боды, но на практике подлинная свобода подменяется здесь ил- люзией подлинности. Третье толкование ориентировано на сосуществование соци- ального мира и внутреннего духовного мира человека. В первом социальная детерминация оборачивается необходимостью, во вто- ром свобода заявляет о себе как условие самовыражения. Идеальным общественным устройством является гармония от- ношений человека и общества, но реальным полноценным обще- ственным устройством является то, которое, будучи ориентиро- ванным на этот идеал, постоянно преодолевает состояние есте- ственной дисгармонии. Ибо сегодня, как и в далеком вчера, человек вслед за античным мыслителем Протагором высказывает свою претензию быть мерой всех вещей, а общество ему отвечает: «не ты, а я есть мера всех вещей мира, включая тебя и твое поведение; твои права и твои свободы». Рассуждение о свободе, раскрытие ее сущности следует начи- нать с определения субъекта свободы. В качестве субъекта свобо- ды может выступать и индивид, и даже целые социальные общно- сти (малые или большие социальные группы). Представители этих групп через механизм социализации (проекции, идентификации и символизации) заявляют о единых ценностных ориентирах, а, стало быть, и о готовности к действию в качестве совокупного истори- ческого субъекта, преследующего свои интересы. Но если для отдельного индивида с претензией на субъект сво- боды «познанная необходимость» внешних обстоятельств может быть осознанием его несвободы, то для совокупного историчес- кого субъекта «познанная необходимость» законов развития при- роды или общества является отправной точкой отсчета осуществ- ления его свободы выбора цели и средств ее осуществления с ори- ентиром на достижение желаемого результата. Все это свидетельствует, что свобода как самоопределение на уровне ин- дивида и на уровне общества — это не одно и то же. Источником свободы является воля человека. Воля — это со- знательная целеустремленность человека на осуществление опре- деленного действия. Полагая цель и готовность к действию, воля является одним из компонентов сущностных сил человека. Мож- но ли на этом основании сделать вывод, что свобода — это форма выражения воли? — Не совсем, ибо человек как личность заявля- ет о том, что он есть существо общественное. Если бы человек в процессе своей жизнедеятельности не замы- кался на общество, его свобода была бы чистой формой выраже- ния его воли и равна была бы произволу. Сочетание воли, свобо- ды, произвола весьма опасно для человеческого общежития, где свобода одного человека предполагает свободу других людей. В границах общества свобода проявляется не только как самоопре- деление, но и как мера ответственности за оное. В этом соотноше- нии самоопределения и ответственности проявляется парадокс феномена свободы. Свобода одновременно требует самоутверж- дения и самоограничения. Источник свободы — воля, а не разум. По своей сути воля ир- рациональна, но в своей иррациональности она тяготеет к соб- ственной противоположности — свободе как разумной необходи- мости, косвенно подтверждая вывод И. Канта о принадлежности человека к двум мирам: феноменальному (природному, социаль- ному) и интеллигибельному (духовному). В первом случае чело- век подчиняется законам развития природы и общества, а его сво- бода возможна лишь как познанная и осознанная необходимость. Во втором случае свобода имеет свое основание в духовном мире человека. Эта свобода не только предопределяет самоопределе- ние человека, но и в известной мере ограничивает его поведение. Свобода духовного мира человеческого «Я» требует от своего носителя самореализации (самовыражения, самоутверждения) воп- Глава XVII 399 400 И. И. Кальной. Философия реки внешней детерминации со стороны природы и общества, а также требует постоянного преодоления ограниченности своего прошлого «Я» и принятия свободы других людей. В пределах противоречивого единства самоутверждения и са- моотрицания происходит становление и проявление подлинной свободы. Свобода «от» влечет к произволу, свобода «для» — к принуди- тельной добродетели. Иррациональность дополняется рациональ- ностью. Первая свобода гибнет в анархии произвола, вторая гиб- нет в осуществленном авторитаризме, где господствует долг, где свобода воли вообще неуместна, а потому — просто инверсирует в томление, беспокойство духа. Свобода духа пытается привести мир человека в состояние гармонии, обеспечив освобождение не- обходимости от самой необходимости. Но тщетны ее усилия, ибо свобода как единство иррационального и рационального чревата собственной дисгармонией и в этом одно из проявлений трагич- ности человеческого «Я». Только приобщение человека к сокровищам общечеловеческих ценностей как опредмеченному состоянию объективного духа обес- печивает возможность единства воли и разума, иррационального и рационального, первой и второй свободы. Освоение общечело- веческого и приумножение человеческого в человеке исключает насилие как вне, так и внутри себя. Свобода заявляет о себе не как свобода произвола и долга, а как свобода совести. Но даже свобода совести носит не абсолютный, а относитель- ный характер. Эта относительность проявляется в том, что свобо- да одних индивидов соседствует со свободой других людей. В рам- ках жизнедеятельности индивид может быть свободным в одних поступках и несвободным в других; никто не имеет социальных гарантий своей свободы. Все это лишний раз подтверждает необычайную сложность фе- номена свободы. Он метафизичен. Поскольку свобода является принадлежностью субъекта, то индивид в процессе своей жизне- деятельности склонен или переоценивать, или недооценивать свою свободу. Поскольку феномен свободы совокупного субъекта социальной активности несет в себе мощное собирательное начало, то его ак- тивно эксплуатируют на переломных периодах, в условиях соци- альных коллизий, когда массы людей испытывают дискомфорт, полагая, что он вызван дефицитом свободы. Этим объясняется тот факт, что лозунги свободы находят непременное место на знаме- нах революционных движений. И, наконец, исторический опыт свидетельствует, что свобода онтологически укоренена в жизнедеятельности человека. Она яв- ляется своеобразным ферментом формирования цели его жизни, определения смысла жизни и становления образа жизни. Без сво- боды человек может быть чем угодно, но только не человеком. Свобода выступает как потенциальная возможность человеческо- го «Я» и только от человека зависит превращение возможности в действительность или бегство от свободы. |