тесты к практическому занятию по философии. ФИЛОСЕМ. Философия как строгая наука
 Скачать 0.73 Mb.
|
|
Гносеологическая концепция Дж. беркли. Дополнительные вопросы для обсуждения: Как Беркли обосновывает отсутствие различия между первичными и вторичными качествами? Почему критика теории качеств предрешает отрицание существования материи? Почему философское представление о материи Беркли считает игрой слов? Что значит esse est percipe? Почему отрицание материи никак не обедняет нашего представления о мире? Что, по мнению, Беркли обладает статусом реального существования? а) абстрактные идеи иллюзорны. Беркли отвергает теорию, согласно которой человеческий разум обладает способностью к абстракции. Мы воспринимаем единственно идеи, а всякая идея является только единичным ощущением. Мы воспринимаем не "человека", а "этого человека"; у нас есть ощущение не "цвета", а "этого цвета", имеющего "это оттенок"; в такой же мере мы слышим не "звук" вообще, а "этот звук". "Что такое свет и цвета, тепло и холод, протяженность и формы, — одним словом, все то, что мы видим и трогаем, если не множество ощущений, понятий, идей или впечатлений органов чувств? И разве можно отделить, хотя бы только в уме, любое из них от восприятия? <...> Следовательно, если у меня нет возможности увидеть или потрогать какую-нибудь вещь, я не могу ее действительно ощутить, равно как не смогу понять, чем вещь или ощущаемый предмет отличаются от ощущения или восприятия этой вещи или этого предмета". Ведь всякое ощущение является именно единственным, а не абстрактным. Я не могу иметь идеи треугольника, если в это время не думаю о разностороннем треугольнике, равнобедренном треугольнике либо равностороннем треугольнике. "Человек" — это только слово: наши ощущения, воспоминания или впечатления, т. е. наши идеи, касаются обычно одного конкретного человека. Абстрактные идеи суть иллюзии, к тому же опасные иллюзии, ибо побуждают заниматься онтологизацией, "создавать" субстанции или субстраты, находящиеся за пределами наших ощущений. Они толкают на измышление фантастических миров сущностей ("человек", "цвет", "материальные тела" и т. п.), заставляя предполагать, что они реально существуют... Если же мы не знакомы с "человеком" вообще, но всегда знакомы с тем или этим (конкретным, частным) человеком, если нам не известно, что такое "протяженность", но всегда известны те или иные протяженные вещи; если мы не знаем "дома" вообще, но всегда знаем этот или другой дом, то в действительности дело должно обстоять таким образом: время от времени мы получаем индивидуальные, конкретные и отчетливые ощущения, которые, постоянно появляясь вместе, способствуют возникновению идеи дома, человека, реки или протяженности. Значит, следует отбросить тезис Локка об абстрактных идеях, веру в субстанцию, независимую от наших ощущений. Именно теория Локка повинна в том "странным образом распространенном мнении", согласно которому "дома, горы, реки — одним словом, все ощущаемые предметы обладают реальным или естественным бытием, отличным от представлений, воспринимаемых разумом". Однако Беркли напоминает: "Как бы велики ни были уверенность и одобрение, с которыми до сих пор принимался этот принцип, тем не менее, любой, кто будет в состоянии подвергнуть его сомнению, обнаружит (если я не ошибаюсь), что эта теория заключает в себе очевидное противоречие. В самом деле, скажите, что представляют собою вышеперечисленные предметы, если не вещи, которые мы воспринимаем органами чувств? А что мы можем воспринимать, кроме наших собственных идей или ощущений? Бесполезно рассуждать о невоспринимаемых субстанциях, выраженных идеями, образующих sub-stratum наших ощущений. Наше познание состоит из ощущений, разум воспринимает ощущения и комбинирует их". Дальше и больше них ничего нет. б) различие между первичными и вторичными качествами ложно. Если ошибочны и опасны абстрактные идеи, то не менее ошибочным и опасным является различие между первичными и вторичными качествами. Под "первыми [некоторые философы) подразумевают протяженность, форму, движение, покой, вещественность или непроницаемость и количество; вторыми обозначают все остальные ощущаемые качества, как то: цвета, звуки, вкусы и т. п." Говорят, что вторичные качества цвета, звука не отражают в сознании внешних вещей: "Они не являются подобиями вещей, существующих вне разума, в то время как первичные качества представляют собой копии вещей, существующих вне разума и в субстанции, лишенной мышления и называемой “материей”". Вследствие этого, комментирует Беркли, "под “материей” мы должны понимать инертную, лишенную разума субстанцию, в которой якобы действительно наличествуют протяженность, форма, движение и т. п.". Итак, ясно, что различению первичных и вторичных качеств мы обязаны идеей особой материи, существующей независимо от воспринимающего ее сознания. Существование независимой от разума материи служит основанием для материализма и атеизма, поскольку, единожды допустив существование материи, совсем не трудно признать ее, в противоположность тому, что предполагали Декарт, Ньютон и все те, кто на них ссылался, бесконечной, неизменной и вечной. [Однако],"те, кто утверждает, что форма. движение и все остальные первичные и подлинные качества существуют вне разума в немыслящих субстанциях, вместе с тем признают, что не существуют цвета, звуки, тепло, холод и т. п., ибо они. якобы, являются ощущениями, существующими только в сознании и зависящими от производящих ощущения различий в размерах. строении, движении и т. п. мельчайших частиц материи". Итак, им кажется несомненным тот факт, что ощущения, относящиеся и вторичным качествам, находятся только в сознании, тогда как идеи протяженности, формы и движения являются представлениями с материальных вещах, существующих вне сознания. "Но если бесспорен факт, что первичные качества неразрывно связаны со всеми остальными ощущаемыми свойствами и не могут отделяться от них даже мысленно, из него очевидным образом следовало бы, что они (первичные качества) существуют лишь в сознании. А сейчас мне бы хотелось, чтобы каждый поразмышлял и проверил, может ли он... представить протяженность и движение какого-либо тела безо всех остальных ощущаемых качеств. Что касается меня, то я не способен создать себе представление о протяженном и движущемся теле, не присвоив ему также какой-нибудь цвет или другое ощущаемое качество, которое признано существующим только в сознании. Короче говоря, протяженность, форма и движение немыслимы как отвлеченные от остальных ощущаемых качеств. Первичные качества надо искать там же, где и остальные, а именно в разуме". в) критика идеи материальной субстанции. После того, как устранено различие между первичными и вторичными качествами, дело за идеей материальной субстанции. Беркли разрушал концепцию противников "по кирпичику", планомерно. "Говорят, что протяженность есть модус или акциденция материи и что материя — substratum, который его несет. Но что может означатьтезис “материя несет свои акциденции”? Очевидно, слово “опора” здесь нельзя понимать в его обычном или буквальном смысле, как, например, когда мы говорим: колонны подпирают здание. Тогда в каком смысле его следует понимать? Что касается меня, то я не рискну искать значение, которое сюда могло бы подойти". "... Если мы рассмотрим, что заявляют самые добросовестные философы о своем понимании термина “материальная субстанция”, то обнаружим, что они признаются в своей неспособности связывать с этими звуками что-либо другое, кроме идеи сущего с акциденциями". Беркли продолжает свою контратаку: "Однако общая идея сущего мне кажется наиболее абстрактной и непонятной из всех. Ее следует понимать в каком-нибудь другом смысле, но в каком именно — нам не объяснили. Таким образом, если я внимательно рассмотрю обе части, составляющие понятие, т. е. значение слов “материальная субстанция”, то (я убежден в этом) не найду там никакого ясного смысла". И еще один выпад: "...почему мы должны еще беспокоиться из-за понятия substratum, или материальной опоры формы и движения? Может быть, этот substratum содержит в себе объяснение, какие формы и движения существуют вне сознания? И разве это не прямое противоречие, заключающееся в любой немыслимой вещи?" ...Познании внешних вещей надобно приписывать разуму, который выводит существование их из знаний, получаемых непосредственно от органов чувств. Однако сны или формы безумия говорят нам, что нет никакой необходимости в получении ощущений только от внешних вещей. Дискуссии, развернувшиеся вокруг проблемы снов и различных случаев сумасшествия, показывают, что "даже если бы не существовало внешних тел. которым уподобляются наши представления, мы все равно могли бы получать все идеи (восприятия), которые имеем. Следовательно, гипотеза существования внешних тел не нужна для создания идей, поскольку признано, что их появление было бы возможным и в том порядке, в каком мы их видим в настоящее время"... Вот как Беркли представляет окончательный результат своего семантического анализа: "Если бы люди перестали играть словами. мы бы очень скоро пришли к согласию. Довольно самого беглого исследования наших мыслей для того, чтобы убедиться в неосмысленности выражения абсолютное существование ощущаемых предметов самих в себе, т. е. вне сознания. Мне ясно, что в этих словах прямое противоречие или же они просто ничего не означают". г) великий принцип “esse est percipe”. Но Беркли этим не довольствуется и продолжает: "Помимо бесконечного многообразия идей или объектов познания cущecтвуeт еще нечто, познающее или воспринимающее эти идеи и оказывающее на них различные воздействия, — это желание, воображение, воспоминание и т. п. Воспринимающее и оказывающее воздействие существо является тем, что я называю “разумом”, “сознанием”, “душой”, “я”. Этими словами я обозначаю не какую-либо из моих идей, а нечто, полностью отличающееся от всех моих идей, в чем существуют все идеи". Теперь мы вплотную подошли к великому принципу, согласно которому esse (существовать) для вещей значит percipi (быть воспринимаемым) . Беркли хочет сказать, что представления или ощущения могут существовать только лишь в разуме, который их воспринимает. Доказательство в пользу столь важного для него тезиса он ищет всемантическом анализе слова "существовать": я говорю, что стол, на котором я пишу, существует, т. е. я вижу его и могу потрогать; а если бы он находился за пределами моего кабинета, я бы сказал, что он существует, подразумевая, что смогу его воспринять, если он окажется в моем кабинете, или же что есть какое-то другое сознание, которое в настоящее время его воспринимает. Например, существовал запах — т. е. его обоняли; существовал звук — т. е. был слышим; существовали цвет или форма — т. е. они были воспринимаемы зрением либо осязанием — вот все то, что я могу подразумевать подвыражением такого рода. Потому мне совершенно непонятно то, что говорится об абсолютном существовании вещей безо всякого упоминания факта восприятия. Существование (esse) вещей означает. что они воспринимаются (percipi): "... это прямая и очевидная истина; весь порядок небес и все вещи, заполняющие землю, — одним словом, все тела вселенной, их существование состоит в том, чтобы быть воспринимаемыми или познанными. Пока вещи не будут действительно восприняты мной, т. е. не будут в моем разуме либо в сознании какого-нибудь другого создания, они не существуют реально или, в противном случае, существуют в разуме какого-либо Вечного Духа". д) Бог и законы природы После устранения материи и нового подтверждения существования духа или души человека осуществление проекта защиты религии [основной цели Беркли] основательно продвинулось, но не завершилось. В мире, создаваемом Беркли, пока не хватает присутствия Бога. И вот каким образом Беркли дополняет и доводит до конца свой проект. Существует человеческий дух, и "это простое существо, невидимое, действующее: поскольку он воспринимает идеи, он называется "интеллектом"; поскольку вырабатывает идеи и воздействует на мир, он называется "волей". Тем не менее Беркли отмечает: "Насколько я понимаю, слова “воля”, “интеллект”, “разум”, “душа”, “дух” не обозначают идей; они означают нечто, разительно отличающееся от идей и не могущее ни быть подобным какой-либо идее, ни быть представленным какой-либо идеей, потому что это — действующая сила". Итак, существует дух, сознание, т. е. разум. А объекты познания, иначе говоря, идеи находятся в разуме. Если внешний мир (мир, на котором можно было бы проверить действительную ценность идей) всего лишь иллюзия, то каким образом можно различать идеи, зависящие от нашего воображения, от тех, которые, наоборот, не могут появиться по желанию? Беркли выходит из положения, находчиво превращая, по своему обыкновению, камень преткновения в движущую силу рассуждения. Он разъясняет, что "какой бы ни была моя власть над собственными мыслями, я считаю, что идеи, воспринятые непосредственно от органов чувств, не зависят никоим образом от моей воли. Когда я при ясном свете открываю глаза, у меня нет возможности выбора — видеть или не видеть, определять, какие именно предметы должны попасть в поле моего зрения; то же самое происходит со слухом и другими органами чувств: все идеи, запечатленные ими, не являются созданиями моей воли. Значит, имеется какая-то другая воля или же другое сознание, дух, который их порождает". Идеи, рожденные чувствами, сильнее, живее, ярче, отчетливее, чем те, которые создаются воображением. Кроме того, они обладают устойчивостью, упорядоченностью и связанностью. Они появляются не случайно, как это часто происходит с представлениями, вызванными человеческой волей, но регулярным образом, т. е. в упорядоченной последовательности". И все же откуда происходят эти стабильность, упорядоченность неслучайно вызванных идей? Какова их причина и основание?... Причина устойчивости, упорядоченности и связности восприятий — Бог; это Бог по неизмененным, постоянным правилам вызывает в нас идеи. Он дает нам определенную способность предвидения, благодаря которой мы в состоянии направлять свои действия в зависимости от потребностей, диктуемых жизнью. Без такой способности мы постоянно будем попадать в безвыходные ситуации, наша жизнь превратится в ад: мы не сможем пользоваться ни одной вещью без того, чтобы не пораниться или причинить себе боль. Мы не будем знать, что пища кормит, что сон восстанавливает силы, что огонь согревает, что единственным способом собрать урожай зерна является необходимость посеять его в нужное время; мы вообще не будем знать, что те или иные мероприятия ведут к тем или иным результатам. Все это мы знаем не потому, что открыли какую-либо необходимую связь между нашими идеями, но только благодаря соблюдению законов, установленных природой, без которых мы бы стали неуверенными и растерянными, и взрослый человек в повседневной жизни так же не умел бы себя вести, как новорожденный младенец"... Несмотря на подобное толкование, Беркли все же ничего не намерен отбирать у природы из ее богатства и яркости красок: "Все, что мы видим, слышим, осязаем или каким-либо образом понимаем и задумываем, остается таким же устойчивым и постоянным, как прежде; существует некая rerum natura (природа вещей), благодаря которой различие между реальностью и химерами сохраняет всю свою силу". Мир Беркли стремится быть постоянным, — миром, который мы проверяем на опыте и в котором нам приходится жить всегда... Отрицание материи не обедняет жизни, а люди даже не заметят и не догадаются, от чего отказались. Цель отрицания материи заключается только в том, что атеистам больше нечем оправдывать и обосновывать свое "неверие". Для Беркли существуют реальные столы, дома, площади, сады с растениями, реки и горы. С его точки зрения, не существует только материи. Гносеологическая концепция Д. юма. Дополнительные вопросы для обсуждения. В чем отличие суждений о фактах и суждений о соотношениях идей? На основании чего строится наше знание о фактах и способность предсказывать их? Как Юм доказывает, что причина есть не более, чем привычное ожидание повторения и вера в него? Как юмовское учение о сущности причины связано с отрицанием независимого существования вещей вне меня? На какой основе Юм доказывает фиктивность представления о человеческом “Я” как реальной целостности? а) отношения между идеями и факты Юм разделяет присутствующие в человеческом сознании объекты (впечатления и идеи) на два рода, которые философ называет: а) "отношения между идеями"; б) "факты". Простыми отношениями между идеями являются все суждения, ограничивающиеся операциями с содержанием идей и не принимающие во внимание факторы существования реального или потенциального. Речь идет о тех суждениях, которые Кант назовет априорными аналитическими суждениями. Из чистых "отношений между идеями" состоят арифметика, алгебра и геометрия. После установления значений чисел, например, мы путем простого рационального анализа (а следовательно, на основе чистых отношений идей) выводим, что трижды пять равно половине от тридцати: таким же образом мы выводим заключение изо всех других суждений этого рода. Если поставлена задача определения треугольника, мы аналогично, с помощью простого рационального анализа, устанавливаем связи идей и находим, что "квадрат гипотенузы равен сумме квадратов обоих катетов". В "Исследованиях о человеческом разуме "Юм пишет: "Такого рода суждения могут быть открыты путем одной только деятельности мысли, где бы то ни было во вселенной. Хотя бы в природе никогда да существовало ни одного круга или треугольника, истины, доказанные Евклидом, навсегда сохранили бы свою достоверность и очевидность". В данном случае речь идет о суждениях, которые мы, главным образом, выводим на основе принципа непротиворечия. Было бы противоречивым, например, сказать, что трижды пять не равняется половине от тридцати, поскольку современное значение чисел уже установлено; равным образом было бы противоречивым опровергать действенность теоремы о треугольнике, поскольку определение треугольника уже было дано Евклидом. "Факты, составляющие второй вид объектов человеческого разума, удостоверяются иным способом... Противоположность всякого факта всегда возможна, потому что она никогда не может заключать в себе противоречия и всегда представляется нашим духом так же легко и ясно, как будто бы она вполне соответствовала действительности". Цитируем особенно красноречивые разъяснения Юма с приведением живописных примеров: "Суждение “солнце завтра не взойдет” так же ясно и так же мало заключает в себе противоречия, как утверждение, что оно взойдет, поэтому мы напрасно старались бы демонстративно доказать его ложность; если бы последняя была доказуема демонстративно, суждение заключало бы в себе противоречие и не могло бы быть ясно представлено нашим духом". Одним словом, суждения типа "солнце взойдет завтра" не влекут за собой логической необходимости, т. е. не несут в себе невозможности своего противоречия, как это происходит в суждениях, выражающих отношения между идеями (как вышеприведенный пример). Именно эти типы суждений Кант назовет апостериорными синтетическими суждениями. Значит, возникает проблема исследования природы очевидности, свойственной рассуждениям, относящимся к "фактам", когда они недоступны непосредственному восприятию органами чувств (например, как когда я предвижу, что солнце взойдет завтра, или как когда, увидев дым, я делаю вывод, что поблизости горящий костер или пожар). Ответ Юма выглядит следующим образом: "Все заключения о фактах основаны, по-видимому, на отношении причины и действия. Лишь с помощью этого отношения можем мы выходить за пределы свидетельства нашей памяти и чувств". Все устанавливаемые опытом отношения сводятся к причинности. Эту проблему следует хорошо запомнить не только потому, что она является основополагающей для понимания Юма, но и с целью уяснить себе формирование философии Канта, хотя по вопросу значения и ценности отношений причины и следствия философы пришли к разным решениям. б) критика понятия причинности Причина и действие отличаются друг от друга как понятия в том смысле, что ни один, даже самый скрупулезный анализ причины, не может помочь априори определить ее действие: "Разум не может обнаружить действие предполагаемой причины даже при внимательном рассмотрении и самом тщательном анализе, поскольку действие полностью отлично от причины, а вследствие этого никак не может быть из нее выведено". Если я ударяю одним бильярдным шаром по другому, то говорю, что первый стал причиной движения второго; однако движение второго бильярдного шара — это совершенно отличный от движения первого факт, не включенный априори в первый. Давайте предположим, что мы явились в мир неожиданно: в таком случае, увидев бильярдный шар, мы не можем априори знать, что, если его подтолкнуть, он вызовет в качестве действия движение другого шара. То же самое можно сказать обо всех подобных случаях. Юм приводит пример Адама, который не смог бы, впервые увидев воду, заключить априори, что в ней можно и утонуть, захлебнувшись. Отношение между причиной и действием не может быть выведено ни интуитивно, ни путем логического доказательства. В том, что в единичном случае одно явление предшествует другому, нет оснований для необходимого заключения, будто предшествующее явление — причина, а последующее — ее действие. Если дело обстоит таким образом, то следует сказать, что основанием всех наших заключений, касающихся отношений причины и действия, является опыт. Но этот ответ незамедлительно влечет за собой новый вопрос, еще более трудный: что является основанием для самих заключений, которые я вывожу из опыта. По опыту я знаю, что хлеб, который я ем, всегда меня насыщал; но на каком основании я делаю вывод, что он будет меня насыщать также и в будущем? Из того факта, что я испытал на опыте частое повторение одних вещей, неизменно связанных с определенными другими как "действие", я заключаю, что и другие такие же вещи должны сопровождаться аналогичными действиями. Даже самое частое повторение этого следования явлений друг за другом не дает знания той скрытой силы, с помощью которой один объект вызывает другой. Почему я делаю эти заключения и, сверх того, считаю их необходимыми? Чтобы решить проблему, пересмотрим термины. В причинно-следственной связи присутствуют два существенных элемента: а) смежность и последовательность; б) необходимая связь. Смежность и последовательность известны по опыту; в противоположность им необходимая связь не проверяется опытом (в том смысле, что она не есть впечатление), но именно выводится как заключение. Юм объясняет, что мы выводим заключение, поскольку проверили на опыте постоянную связь, а у людей существует склонность делать заключение на основании наблюдавшихся в прошлом действий известных объектов и экстраполировать выводы на подобные же действия этих объектов в будущем. Это — привычка устанавливать регулярный характер смежности и последовательности, так что кажется естественным, зная "причину", ожидать "действие". Принцип, на основе которого из простой последовательности hoc posthoc (это после этого) мы выводим необходимую связь hocpropter hoc (это вследствие этого), — это навык или привычка. Юм писал: "Принцип этот есть привычка или навык, ибо каждый раз, как повторение какого-либо поступка или действия порождает склонность к возобновлению этого самого поступка или действия без влияния какого-либо рассуждения, или мыслительного процесса, — мы всегда говорим, что эта склонность есть действие привычки. Употребляя это слово, мы не претендуем на указание последней причины такой склонности; мы только отмечаем известный принцип человеческой природы, всеми признаваемый и хорошо всем знакомый по своим действиям. Быть может, мы не в состоянии вести свои исследования еще дальше или же претендовать на указание причины этой причины, но должны удовлетворяться привычкой как самым последним принципом всех наших заключений из опыта, какой мы только можем указать". Юм в заключение добавляет, что именно привычка позволяет нам исходить из опыта, ибо в ней — последнее основание всех наших заключений, касающихся будущего. Однако следует понять еще один важный момент. Как ни могущественна сила привычки, она не может превратить наше субъективное ожидание известного порядка или последовательности событий в непререкаемую достоверность подлинного знания. Источником уверенности является не теоретическое знание, а "вера" (belief, a íå faith — вера в религиозном смысле), которая одна только и отличает наши суждения от вымыслов воображения. Именно вера помогает установить "необходимую связь" и вселяет в нас убеждение в том, что за явлением, называемым нами "причиной", должно следовать то, что называется "действием" (и наоборот). Значит, по Юму, ключ к разрешению проблемы находится в "вере", являющейся чувством. Поэтому основание причинности из рационально-онтологического становится эмоционально-иррациональным, т. е. из сферы объективного переносится в область субъективного. в) критика идей материальной и духовной субстанции и существования тел и “Я”. Аналогичной критике Юм подвергает классическую концепцию субстанции 1) как относительно телесных объектов, 2) так и относительно духовного субъекта. 1). Согласно Юму, все, что мы воспринимаем в реальности, воплощено в ряде впечатлений и идей. По причине постоянства, с которым эти пучки восприятий нам представляются, мы придумываем существование принципа, составляющего основание связи между восприятиями. Например, мы считаем, что пучок восприятий, который мы называем яблоком, опирается на принцип связи, обеспечивающий сплоченность впечатлений и их постоянное пребывание вместе. Но это принцип есть не впечатление, а только наш способ придумывать вещи, которые мы считаем существующими вне нас. А то, что нельзя снова привести к впечатлению, как нам известно, лишено объективной убедительности. Вот как Юм в "Трактате" критикует традиционное различие между субстанциями и явлениями, а также приспосабливает психологический механизм к целям самого различения, искусно пользуясь схемой, с помощью которой пытается объяснить принцип причинности: "Мы не можем не рассматривать цвета, звуки, вкусы, фигуру и другие качества тел как нечто, не обладающее раздельным бытием, но требующее субстрата, которому бы они принадлежали и который бы служил их поддержкой и опорой. И действительно, так как мы никогда не замечаем ни одного ощутимого качества, к которому в силу вышеуказанных причин мы не примышляли бы субстанции, то та же привычка заставляет нас заключать о зависимости каждого качества от некой субстанции. Привычка воображать эту зависимость производит то же действие, какое произвела бы привычка ее наблюдать". 2). Аналогичную критику Юм направляет против существования духовной субстанции, в особенности против понятия "я" в смысле реальности, обладающей непрерывным существованием и самосознанием, а также являющейся простой и тождественной самой себе. По этому поводу Юм пишет: "К несчастью, все эти положительные утверждения противоположны тому самому опыту, который приводится в качестве их доказательства, и у нас нет идеи нашего я, которая получалась бы выше объясненным путем. Ибо от какого впечатления могла бы получаться эта идея? Невозможно ответить на указанный вопрос, не впадая в явные противоречия и нелепости, а между тем это вопрос, который необходимо должен быть решен, если мы хотим, чтобы идея я считалась ясной и понятной. Какое-нибудь единичное впечатление должно давать начало каждой реальной идее. Но я, или личность, есть не какое-нибудь единичное впечатление, а то, к которому по предположению относятся многие наши впечатления или идеи. Если идея нашего я порождается некоторым впечатлением, то оно должно оставаться неизменно тождественным в течение всей нашей жизни, поскольку предполагается, что наше я таковым именно и остается. Но нет такого впечатления, которое было бы постоянным и неизменным. Страдание и наслаждение, печаль и радость, страсти и ощущения сменяют друг друга и никогда не существуют все одновременно. Итак, идея нашего я не может происходить ни от этих, ни от каких-либо других впечатлений, а следовательно, такой идеи совсем нет". Резкие выводы делает Юм и относительно духовных субстанций, и по поводу объектов. Поскольку предметы представляют собой коллекции впечатлений, аналогичным образом и мы являемся не чем иным, как сплетениями впечатлений и идей. Вот знаменитый отрывок из "Трактата ", в котором Юм выражает свою точку зрения на эту проблему: "Но, оставляя в стороне подобного рода метафизиков, я решаюсь утверждать относительно остальных людей, что они суть не что иное, как связка или пучок (bundle or collection) различных восприятий, следующих друг за другом с непостижимой быстротой и находящихся в постоянном течении, в постоянном движении. Наши глаза не могут повернуться в глазницах без того, чтобы не изменились наши восприятия. Наша мысль еще более изменчива, чем зрение, а все остальные наши чувства и способности вносят свою долю в эти изменения, и нет такой душевной силы, которая оставалась бы неизменно тождественной, разве только на одно мгновение. Дух — нечто вроде театра, в котором выступают друг за другом различные восприятия; они проходят, возвращаются, исчезают и смешиваются друг с другом в бесконечно разнообразных положениях и сочетаниях. Собственно говоря, в духе нет простоты в любой данный момент и нет тождества в различные моменты, как бы велика ни была наша естественная склонность воображать подобную простоту и подобное тождество. Сравнение с театром не должно вводить нас в заблуждение: дух состоит из одних только восприятий, следующих друг за другом, и у нас нет ни малейшего представления о том месте, в котором разыгрываются эти сцены, и о том материале, из которого этот театр сделан". [Иллюстрация позиции Юма по отношению к существованию вещей вне нас.] К примеру, я выхожу из своей комнаты и из-за этого перестаю получать все те впечатления, которые образуют мою комнату; через некоторое время я возвращаюсь и получаю прежние впечатления иkи, во всяком случае, частично это — восприятия, подобные прежним, а частично — отличные от них, но связанные с ними (например, я вижу, что стало темнее, так как наступил вечер; замечаю, что огонь в камине почти погас, так как полностью выгорели дрова). И все-таки воображение восполняет пробел, пустоту, образовавшуюся вследствие моего отсутствия, предполагая, что с этими последовательными восприятиями сообразуется действительное и отдельное существование предметов, составляющих мою комнату. Но не только это: к работе воображения присоединяется также деятельность памяти, которая придает разрозненным прерывистым впечатлениям (из-за моего ухода и последующего возвращения в комнату) живость и яркость, а "живость и яркость", в свою очередь, порождают "веру" в существование соответствующих впечатлениям внешних предметов. Значит, от скептического сомнения нас спасает эта инстинктивная вера алогичного и почти биологического происхождения. Таким же аналогичным образом воссозданию внешних предметов, с помощью воображения и памяти строится заново "я" во всей своей целостности и сущности. Вследствие этого существование "я", понимаемого как субстанция, к которой относятся все восприятия, также оказывается не чем иным, как объектом "веры". Следует подчеркнуть, что для Юма "я" становится объектом непосредственного осознания в области нетеоретического и нерационального. |