Хрестоматия по тгп Радько. Хрестоматия по теории государства и права

• Название: Хрестоматия по теории государства и права
• Анкор: Хрестоматия по тгп Радько.doc
• Дата: 09.03.2017
• Размер: 3 Mb.
• Имя файла: Хрестоматия по тгп Радько.doc
• Тип: Документы; #3590
• страница: 47 из 73

В результате действия совокупности указанных законов тенденции правовой психики и развития по­лучается прочная координированная система называ­емая правом социального поведения, прочный и точно определенный порядок, с которым отдельным индиви­дам и массам можно и приходится сообразоваться, на который можно полагаться и рассчитывать в области хозяйственных и иных планов и предприятий, вообще в области такого или иного устроения жизни. Между прочим, в психики публики и юристов имеется проч­ная ассоциация двух идей: «права» и «порядка», так что, напр., вместо слова «право» весьма обычно при­менение выражения «правопорядок» (КесМзогашипд). В предыдущем содержится научно-причинное объясне­ние этой ассоциации и, вообще, выяснение особых способностей и функций правовой этики, по сравне­нию с чисто императивной, в деле устроения и норми­ровки социальной жизни.

Нравственность не создает координации поведе­ния; мотивация есть односторонняя мотивация, притом относительно непрочная и ненадежная, поскольку же она действует, характер и содержание таковы, что имеется большое индивидуальное разнообразие мне­ний, характера, направления и степеней исполнения (отсутствие точно фиксированного шаблона, растяжи­мость и сжимаемость, смотря по индивидуальным мнениям и склонностям, понимании осуществления, и т. д.). Определенного «порядка», точно предопреде­ленной и координированной системы социального по­ведения, прочного базиса для предвидения, сообразо-вания поведения, построения хозяйственных и иных планов и расчетов она не создает и по природе своей неспособна создавать. Она улучшает и смягчает соци­альное поведение, вызывая у отдельных личностей подчас весьма идеальное и выдающееся поведение и совершенствование характера, воодушевляющее и поощряющее других к подражанию и т. д.; но насущ­ных и общих потребностей социальной жизни в проч­ной нормировке поведения (и твердой и неуклонной социально-воспитательной дисциплины) она не удов­летворяет и не может удовлетворять вследствие чисто императивной природы своей и других, с этим связан­ных, характерных свойств.

В сфере той точной и определенной нормировки и координации социального поведения, которая создает­ся правом, можно, дальше, различать разные специ­альные направления этой нормировки и координации, разные специальные, свойственные праву, в отличие от нравственности, социальная функции.

Для общего ознакомления с характером и соци­альным значением права важно, в особенности, иметь в виду два направления этой нормировки, две специ­альные, весьма существенные для социальной жизни, функции права, которые можно назвать: 1) распреде­лительною и 2) организационною функциями права.

Атрибутивной природе правовой психики соответ-460 ствует функция наделения отдельных индивидов и групп социальными (зависящими от поведения членов общества по отношению друг к другу) благами, в ча­стности дистрибутивная, распределительная функция в области народного (и международного) хозяйства, функция распределения частей плодородной почвы и других средств и орудий производства и предметов по­требления, вообще хозяйственных благ, между инди­видами и группами.

Основной тип и главный базис распределения хозяйственных благ и вместе с тем основной базис экономической и социальной жизни вообще представ­ляет явление собственности (индивидуально-основной базис т. н. частно-хозяйственного или «капиталистичес­кого» социального строя, или коллективной — основа первобытного или иного коллективистического соци­ального строя).

Что такое собственность и как объяснить себе со­ответственное социальное распределение, какими си­лами орудия производства и иные хозяйственныя бла­га распределены и закреплены за разными лицами (или их группами), и в чем состоит это закрепление?

Люди так привыкли к явлению собственности, что для них обыкновенно здесь не возникает никаких про­блем; то явление, что имения и разные другие предме­ты словно какими-то невидимыми связями закрепле­ны за определенными лицами, наивному мышлению вовсе не представляется загадкой и не возбуждает любознательности и потребности причинного объяс­нения.

Это относится и к современной юриспруденции, хотя ей приходится специально иметь дело с правом собственности, с определением его и т. д. Научного реально-психологического изучения и причинного объяснения подлежащих явлений здесь не имеется, и соответственных вопросов не возникает, как и в дру­гих областях правоведения, решающее и исключитель­ное значение имеет наивно-проекционная точка зре­ния, вообще не знающая и не касающаяся подлежа­щих реальных феноменов и их причинного действия. И с этой, проекционной, точки зрения делаются попыт­ки определить природу собственности. Эти попытки до ДВ ^ сих пор не увенчались успехом, и вопрос о природе собственности, так же как и другие важнейшие и ос­новные проблемы правоведения, представляет спор­ный вопрос.

Многие юристы, в особенности те, которые огра­ничиваются специальным изучением гражданского права, не вникая в более общие проблемы науки о праве, считают собственность (как и другие более специальные, т. н. «вещественные права, права на вещи) непосредственною («не видимою связью лица с вещью») и усматривают существо этой связи во влас­ти лица над вещью, в (полном и исключительном) гос­подстве над нею.

Каким образом право может создавать «непосред­ственные связи» между людьми и вещами и какова природа этих (мнимых) «связей», это остается невыяс­ненным. Что же касается господства лица над вещью, наличности которого обыкновенно усматривают суще­ство права собственности, то следует заметить, что и в том случае, если не «вещь» находится во власти соб­ственника, а собственник во власти «вещи», напр., собственник зверинца в лапах своего же медведя или тигра,— право собственности этим нисколько не зат­рагивается, не нарушается и т. д.

Между прочим, Кант считает собственность мета­физическою связью, умопостигаемым, сверхчувствен­ным владением.

Сознание неудовлетворительности господствую­щей теории вызвало в Новое время попытки иначе определить существо собственности. Некоторые юри­сты полагают, (что собственность состоит в запретах «правопорядка» или государства и т. п.), а именно в запрещениях посягать на данную вещь, обращенных ко всем людям кроме одного (собственника). По этому учению, в отличие от прежнего, собственность пред­ставляет отношение не к вещи, а к другим людям и, притом, сотношение, существующее между собствен­ником и всеми другими; здесь уже получается власть не над вещью, а над всеми другими людьми.

Но и эта теория не может быть признана удовлет­ворительной.

Странным в ней представляется, между прочим, то логическое следствие, что, если, напр., кто-либо сдела­ет или купит в лавке булавку или иной предмет, то все готтентоты и прочие люди, какие живут на земле, по­падают в особое положение и отношение к покупщику, по их адресу возникают запреты и т. п.; некоторые предлагают считать так, что запреты возникают не по адресу всех, а только по адресу возымевших намере­ние посягнуть на чужую вещь. Но как быть, если нет никого, желающего производить посягательства? Тог­да, за отсутствием запретов, окажется, что нет и соб­ственности.

Но если и оставить эти затруднения в стороне и поверить в возникновение запретов по адресу всех лю­дей или некоторых, то все-таки теория не достигает цели, ибо совершенно непонятно, как из запретов посягать на вещь по адресу всех, кроме одного лица, может возник­нуть принадлежность права распоряжения, пользова­ния и т. д. для этого одного. Если запретить всем вход в ограду или часть леса, где находятся олень или зубры, то эти животные не сделаются от этого собственниками подлежащего лесного участка. То же, еще в большей степени, относится к попытке конструировать собствен­ность, как запреты по адресу некоторых.

Для создания научной теории собственности нуж­но, прежде всего, исходить из того, что собственность не есть явление внешнего и объективного (хотя бы метафизического) мира; она состоит отнюдь не в ка­кой-то умопостигаемой или иной связи человека с ве­щью и не в совокупности запрещений кем бы то ни было по чьему бы то ни было адресу изданных (наи­вно-конструктивные теории). Она есть психическое — эмоционально-интеллектуальное — явление и суще­ствует единственно в психике того, кто приписывает себе или другому право собственности. Кто приписы­вает другому право собственности, тот считает себя (и других) обязанными терпеть любое отношение к вещи (всякое воздействие на нее, употребление и злоупот­ребление, ии е1 аЬиН) со стороны этого другого и со своей стороны воздерживаться от всякого воздействия на вещь (без дозволения другого, собственника), и


притом сознание этих обязанностей переживается им­перативно-атрибутивно, т. е. представляемое пользование и свобода от вмешательства со стороны других пережи­ваются, как нечто причитающееся собственнику.

Кто приписывает себе право собственности на данное мнение или иной предмет, тот считает других обязанными терпеть любое (какое ему заблагорассу­дится хозяйничанье, обращение с вещью, и воздержи­ваться от вмешательства («не вступаться») и притом переживает эти психические акты с атрибутивной силою: любое и исключительное (свободное от вмеша­тельства других) хозяйничанье ему причитается, и этому должны другие подчиняться.

Импульсивная сила соответственных императивно-аттрибутивных эмоций создает такое давление на пове­дение приписывающих себе и другим права собствен­ности и дает в результате такое индивидуальное и мас­совое поведение людей, какого бы не было и не могло быть в социальной жизни без указанных эмоциональ­но-интеллектуальных факторов. А именно, что касается хозяев, то сознание своего права на исключительное хозяйничанье является авторитетною санкцией соответ­ственного отношения к вещи и к ближним, создает та­кую мотивацию и такое поведение, какое мы именно наблюдаем в действительной социальной жизни, как типическое поведение собственников.

Что касается приписывающих другим право соб­ственности, то императивно-атрибутивное сознание своего долга воздерживаться от посягательств на чу­жие вещи и терпеть любое хозяйничанье других, со­знание того, что иное отношение было бы посягатель­ством на чужое право, лишением другого того, что ему авторитетно предоставлено, причитается, создает та­кую мотивацию и вызывает такое поведение, какое мы именно наблюдаем в общественной жизни, как «само собою разумеющееся» и эпидемическое, общесоци­альное отношение в чужим вещам и их хозяевам (не соблюдаемое лишь спорадически и довольно редко некоторыми субъектами исключительного свойства, этически недоразвитыми или регенератными, ворами, 464 грабителями и т. п.).

В результате этой, двусторонней, координирован­ной мотивации и соответственного поведения получа­ется такой социальный процесс, что имения, орудия производства и т. д. представляются как бы закреплен­ными за разными лицами какими то «невидимыми связями».

Впрочем, в пользу представления наличности осо­бой связи между липом и вещью и соответственных наивно-конструктивных теорий действуют, кроме ас­социации идей, создающихся на почве указанных только что явлений, еще другие психические процес­сы, вызываемые непосредственно атрибутивными эмоциями.

Атрибутивная природа правовых моторных воз­буждении ведет к проекции при читаемости, предо­ставленное™, принадлежности различных пред­ставляемых объектов представляемым субъектам; на почве этих эмоций получается проекция лежащих на одних, принадлежащих другим долгов, принадлежащих им прав, проекция принадлежности долгов, принадлеж­ности прав; авторитетно предоставленым, принадлежа­щим другому представляется, далее, то, что требуется от обязанного; если дело идет о платеже известной сум­мы денег или доставлении иных предметов, то проек­ция принадлежности на почве атрибутивных моторных возбуждений простирается и на эти предметы: упра-вомоченные получают «свое», при расплатились по взаимным долгам удерживают «свое» (т. е. то, что им причитается от другой стороны); тенденция проекции принадлежности разных объектов действует, есте­ственно, с особою силою и особым постоянством и упорством в тех областях, где дело идет о правовой предоставленности не по отношению к определенному только другому лицу (относительной предо-ставлен-ности), а по отношению ко всем другим, к каждому, кто бы он ни был (абсолютной предоставленности, ср. ниже). Этим объясняется особенно упорное и посто­янное приписывание принадлежности вещи субъек­ту аттрибутива в области интересующих нас право­вых переживаний и само название «собственность» (и соответственные имена других языков: ргорпе1аз,

ЕШепШигл ит. д.). «Принадлежность» вещи «собствен­нику» есть эмоциональная проекция, эмоциональная фанатизма, так же как, напр., «аппетитность», «при­влекательность», «отвратительность», «красота», «бе­зобразие» и т. п. свойства, приписываемые под влия­нием разных моторных раздражений предметами и явлениями внешнего мира. На почве незнания приро­ды соответственных явлений и следования наивно-про­екционной точке зрения получается уверенность в су­ществовании какой-то связи между лицом и вещью, хотя она и «невидима».

Как видно из предыдущего изложения, явление собственности, как реальный феномен, имеется не где-то в пространстве, в виде связей между людьми и ве­щами или между людьми, а в психики собственников и других, приписывающих кому-либо права собствен­ности. Для замены наивно-фантастических, конструк­ций подлинным научным изучением и познанием (пу­тем наблюдения) подлежащих реальных явлений и следует обратиться к психологическому изучению этих явлений с помощью соответственных методов: самонаб­людения и соединенного метода внутреннего и внеш­него наблюдения, в виде простого наблюдения или эк­спериментального (Введение § 3), напр., опытов с деть­ми для изучения их психики права собственности, времени и степени развития, интенсивности, подлежа­щих правовых эмоций и т. д. И это — одна из важных и интересных задач будущей психологической науки о праве (далеко не исчерпанная предыдущими общими и краткими замечаниями).

Такое изучение не исключает возможности (и по­лезности для технических целей практической юрис­пруденции) определения собственности с проекцион­ной точки зрения, лишь бы эта точка зрения была со­знательною, критическою, а не наивно-проекционной. С этой точки зрения собственность представляет пра­вовой долг, обязанности одних, закрепленные за дру­гими. Субъектом обязанности является «каждый», кто бы он ни был, «все и каждый», т. е. то, что означают соответственные местоимения, то, что представляют себе принимающие соответственные выражения; а

отнюдь не миллиарды людей на земном шаре или т. п., как выходит по учениям современной юриспруденции, располагающей разные элементы права, духовного явления, по разным местам внешнего мира. Как было бы наивно в области грамматического анализа предло­жения: «всякий человек сам лучше знает, что ему при­ятно, или логического анализа соответственного суж­дения, думать, что подлежащее в этом случай состоит в громадной массе людей, рассеяных по всему земно­му шару или т. п., точно так же продукта принципиаль­ного недоразумения — представления юристов о не­сметных количествах субъектов обязанностей, адреса­тов запретов и т. п. в области права собственности и других прав, в которых субъектом обязанности являет­ся каждый, кто бы он ни был — т. н. абсолютных прав (ср. Введение, § 2, о наивно-реалистических теориях). Что касается самой обязанности — нашего права соб­ственности, то здесь дело идет о сложной обязаннос­ти — сложной, из двух элементов состоящей, прав. А именно, право собственности есть сочетание: а) юр. обязанности («всех и каждого») терпеть всякие воздей­ствия на вещь со стороны собственника, т. е. правомо­чия собственника на всякие, хотя ему заблагорассудит­ся, воздействия на вещь. Объектом обязанности явля­ется терпение любого воздействия на вещь со стороны собственника, объектом права собственника является любое воздействие на вещь (любое хозяйничанье с его стороны и т. д.). Впрочем в выражении «любое воздей­ствие на вещь» (объект права), «терпение любого воз­действия на вещь» (объект обязанности) следует вне­сти оговорку: кроме разве особенно изъятых (правом данного времени, данного места) действия. Для выра­жения того, что собственник имеет право не на специ­ально определенные и перечисленные действия, а на всяческие (и не поддающиеяся, по своему многообраз­но, перечисление) действия, кроме особо изъятых, мы назовем интересующее нас право собственника «об­щим» правом воздействия на вещь, обязанность про­тивоположной стороны «общей» обязанностью терпеть воздействия собственника на вещь (причем условный термин «общий» не означает абсолютно-общий, не ис­ключает возможности особых изъятий), б) Вторым со­ставным элементом собственности является лежащая на каждом, закрепленная активно за собственником, «общая» обязанность воздержания от посягательства на чужую вещь «общее» право собственника на свобо­ду от посягательств. Объектом обязанности является здесь воздержание от каких бы то ни было воздействий на чужую вещь (кроме разве особо изъятых, что и обо­значено нами выражением: «общая» обязанность воз­держания от воздействий), объектом права является свобода от всяких (кроме особо изъятых) посторонних воздействий.

Изложенное о собственности применимо ти1аг1з тШапсаз к другим правовым явлениям, создающим социальную принадлежность (принадлежность во мне­нии общества) разных хозяйственных благ отдельным индивидам и коллективным группам и определяющим социальное распределение благ.

Сюда относятся прочие т. н. «вещные» права или права на чужие вещи, напр., сервитута водопоя или пастьбы скота на земле соседа бы умаляли предостав­ленное управомоченному пользователю. В отличие от общего в указанном выше смыслов долга терпения и воздержания, права собственности, здесь дело идет о специальных обязанностях терпения и воздержания, о терпении известного, специально определенного пове­дения со стороны управомоченного и т. д.