Хрестоматия по тгп Радько. Хрестоматия по теории государства и права

• Название: Хрестоматия по теории государства и права
• Анкор: Хрестоматия по тгп Радько.doc
• Дата: 09.03.2017
• Размер: 3 Mb.
• Имя файла: Хрестоматия по тгп Радько.doc
• Тип: Документы; #3590
• страница: 60 из 73

Изучение так называемой критической методоло­гии не может не убедить, что и она вращалась в обла­сти предметных различий и предметных определений. Строго говоря только такая методология и может иметь сколько-нибудь общий и принципиальный философс­кий интерес, отличаясь от простой методики, как сум­мы некоторых технических приемов и навыков, необ­ходимых в определенной отрасли познания и изучения мира. Существует и в нашей познавательной деятель­ности определенная духовная гимнастика, необходимая для тех, кто хочет посвятить себя знанию и науке.
■ К вопросу об оореуеленоо государства

(в определении государства момент социальнисти
есть главный, а уже затем властность)

Алексеев Н.Н. Очерке но общей теории государства

[...] В общей теории государства не малое значе­ние имеет вопрос об его определении. Почти все авто­ры считают для себя предварительно обязательным сделать определение государства; некоторые же из учебников посвящают вопросу об определении целую главу. При этом предлагаемые определения отличают­ся сравнительно большим разнообразием, — и разли­чия их не сводятся только к грамматической форме вы­ражения, расхождения имеют гораздо более глубокую основу и исходят из принципиальных разногласий в понимании предмета. Вообще нужно сказать, что вся­кое определение, в особенности же определение науч­ное, всегда заключает в себе некоторую, зачастую скрытую гипотезу об определяемом предмете. Этого гипотетического элемента лишены разве только чисто тавтологические определения (суждения чистого тож­дества) в роде: «государство есть государство». Всякое другое определение, даже если оно сознательно не хочет быть «суждением о государстве, но простым перечислением отличительных признаков, наличность которых не предрешает «основных вопросов полити­ческой теории», необходимо содержит в себе теоре­тический элемент, ибо не может не утверждать неко­торой связи предмета с рядом других предметов, — связи, которая обычно кажется совершенно самора­зумеющейся, а потому и незаметной.

Поэтому, какое бы мы ни сделали определение государства, в нем мы необходимо «уложим» опреде­ляемое в определенный ряд вместе с другими явле­ниями, установим определенную связь между этими последними и государством. Задача научного опреде­ления предмета и заключается в том, чтобы вполне уяснить этот теоретический элемент, эту основную гипотезу, которая силой вещей лежит в основании первоначального определения, влияя таким образом на весь последующий ход научных построений. В этом смысле слова каждое научное определение государств необходимо должно быть некоторым основанием или принципом для теории государства. В определении должны заключаться в концентрированном, как бы сгущенном виде те возможности, которые развернут­ся потом в цельное здание науки. Определение, кото­рое не ставит своей задачей породить из себя пред­мет, заставит возникнуть его, суть определения, ли­шенные всякой научной ценности. Можно сделать тысячи таких определений, но для науки они не будут иметь ровно никакого значения.

Различия существующих определений государства и сводятся к различию тех гипотез, которые скрыто или открыто, бессознательно или сознательно вводились философами права и государствоведами в самом нача­ле их научных изысканий.

Наиболее распространенное в настоящее время воззрение сводит определение государства к трем моментам: союз людей, власть и территория. Иногда ограничиваются, впрочем, и двумя первыми, полагая, что в истории мы встречаем такие общества, которые не имеют определенной территории, и, по-видимому, нет основания отказать таким обществам в названии государств». Часто указывают, что из этих трех момен­тов наибольшее значение имеет момент властвованья, так как без принудительного властвования, по-видимо­му, не бывает государства и без него государство даже не может быть мыслимо. При этом значение первого момента как будто упускается, если только он не сво­дится к тем саморазумеющимся признакам, о которых даже не следует говорить в науке. Но мы не можем не подчеркнуть, что как раз в моменте этом и содержится та основная гипотеза, которая является определяющей для всякой возможной науки о государстве. Недоста­точное уяснение принципиального характера этой основной гипотезы оказывает нередко самое пагубное влияние на теорию государства. В сущности говоря, государство нельзя определить иначе, как «совокуп­ность людей», как «союз», как «объединенное множе­ство» и т. д. Этот основной момент в идее государства, на который с преимущественной силой указывали древние, не может не играть в теории государства самой значительной роли. Наличностью его по суще­ству дела утверждается принципиальная принадлеж­ность предмета к известного рода фактам, которые мы в широком смысле этого слова называем социальны­ми. В этом первом и, надо сказать, малозаметном и как бы малопримечательном моменте определения совер­шается тот важнейший в процессе научного творче­ства акт, при помощи которого предмет «полагается в ряд» с другими предметами и таким образом устанав­ливается известная на него точка зрения, известный принцип или известная гипотеза. В моменте этом уста­навливается та «область», к которой определяемый предмет принадлежит, и в соответствии с этим уста­навливается «областная» категория, господствующая в данной сфере науки. Словом, здесь совершается то, что составляет основу всякого определения, — решение вопроса, к какой сфере предметов или к какой реаль­ности принадлежит государство?

Нельзя отклонить постановку этого вопроса ука­занием на то, что он есть вопрос «метафизический», вопрос, которым наука не может и не должна зани­маться. Даже для представителей того взгляда, соглас­но которому задача науки сводится к простому описа­нию и классификации явлений, остается обязательным создать научное описание и классификацию, удовлет­воряющую требованиям «естественности» или соответ­ствия с «истинной» природой изучаемых фактов. «Ес­тественная» классификация исходит из взгляда, что «идеальные связи», установленные разумом между абстрактными идеями, «соответствуют реальным отно­шениям между конкретными существами, в которых те абстракции воплощаются». С этой точки зрения логи­ческий порядок научных понятий не может не быть отражением «порядка онтологического», т. е. истинно существующего «между вещами». Поэтому всякое на­учное описание необходимо включает в себя эту гипо­тезу реальности. Во многих случаях она бывает недо­статочно ясно выраженной или просто разумеется как самоочевидная. Последнее обычно имеет место тогда, когда в определениях государство ставят в ряд с явле­ниями социальными, определяя его как реальность некоторых совокупностей. При этом по большей части неясным остается, что представляет собою «соедине­ние» или «союз», какими особенностями обладают «со­вокупные» предметы вообще и составленные из людей совокупности в частности.

Принципиальная важность выяснения этого, по­чти что самоочевидного момента в понятии государства определяется сознанием необходимости того, что в процессе научного исследования не должно быть скры­тых предпосылок и предположений. Раз государство необходимо полагается в ряд с явлениями специаль­ными, теория этих последних должна быть введена в учение о государстве, как вполне опознанный элемент.

Но нет ли возможности совсем обойти этот соци­альный элемент в идее государства? Нельзя ли сде­лать определение, которое, хотя и относилось бы к государству, однако избегало бы ставить его в связь, что мы называем «совокупностями», «союзами», «об­щением» и т. п. ? Подобные попытки встречались в ис­тории науки о государстве, и на них нельзя не остано­вить особого внимания. Преимущественно делались они юристами, — и даже не всеми ими, а той юриди­ческой школой, которая учит о юридической личности государства. Стремления определить государство при помощи основных юридических понятий привели, как известно, к трем возможностям — к определению го­сударства, как объекта права, как правоотношения и как юридического лица или особого субъекта права. Обычно называют первые две теории реалистически­ми, тогда как к последней не совсем правильно приме­няют название теории идеалистической. Это название реализма, с особым ударением подчеркиваемое немец­ким ученым Лингом, по смыслу своему хочет, именно, утвердить взгляд, что основным элементом государ­ственного общения является отдельная человеческая личность и что в государстве нет ровно никакой иной реальности, кроме реальности человеческих личностей. Поэтому в государстве нет и не может быть никакой особой собственной воли. То, что некоторые государ­ства разумеют под этой волей, есть по мнению одного из представителей этой гипотезы, Зейделя, не что иное, как воля властителя, объектом которой являются жи­вущие на определенной территории люди; или, как учит Линг и у нас Коркунов, это есть единое юридическое отношение, — «отношение многих связанных сознани­ем общей зависимости личностей». Но чем же являет­ся подобное состояние междуличной зависимости, подобное соегив тиШгисПшв, как некоторым соци­альным отношением? Чем же является с этой точки зрения государство, как не особым видом коллектив­ного бытия людей, особым видом человеческого обще­ния? Будем ли мы понимать это общение как некото­рый коллективно-психологический процесс или же как особую связь «посредством нормы», как «единство воль», нормативно мотивируемых к поведению, — ив том и в другом случае государство предстанет перед нами как особая зависимость людей, как связь между лицами, составляющими общество.

Если, таким образом, идея государства, как объек­та права или как правоотношения, включает в себя необходимо социальный момент, то нельзя сказать, чтобы он вполне отсутствовал и в теориях, утвержда­ющих, что государство есть субъект права или лицо юридическое. С одной стороны, многие видные пред- 589 ставители этой теории смотрят на юридическую кон­струкцию государства, как на известный технический прием, который в методологических целых отвлекает­ся от решения субстанциальных вопросов о том, чем является государство по своему существу, по своей природе. Вопросы эти пускай решают философы и социологи, юрист для своих конструкций вполне пра­вомерно может ими не заниматься. Если он и не под­черкивает таким образом социальный момент, не вклю­чает государство в ряд социальных явлений, то делает он это по техническим, а не принципиальным сообра­жениям. С другой же стороны, сама теория юридичес­кого лица, как она разрабатывается философами и цивилистами, также может привести юриспруденцию к утверждению некоторого социального состава, явля­ющегося реальной основой того, что именуют юриди­ческой личностью вообще. По крайней мере, когда нам говорят, что юридическое лицо есть особый соци­альный организм или особое отношение между людь­ми, — не утверждают ли тем самым, что в этой идее заключается прямое указание на некоторый соци­альный момент? Но не заключается ли также косвенно указания на этот момент и в теории фикций, согласно которой для социального обихода нами создаются лица вымышленные, фиктивные, — и даже в теории целе­вых имуществ, служащих не только личным, но безлич­ным, социальным целям. Во всяком случае, все эти теории не заключают немыслимое поставить юриди­ческое лицо в связь с явлениями социальными. И если юридическая теория государства не хочет заниматься отводами, если не намерена перекладывать бремя до­казательств на цивилистов, она должна будет признать, что и в государстве, как субъекте права, мы имеем дело с юридическими свойствами некоторых «совокупнос­тей», в социальной природе которых едва ли есть ос­нование сомневаться. И признать это приходится с тем большим основанием, что некоторые новейшие тече­ния в области теории юридического лица все более и более уясняют нам, что тайна юридического лица рас­крывается, коль скоро мы взглянем на него как на особое, правовое отношение людей в обществе.

Общая теория государства находится в этом отно­шении в более привилегированном положении, чем общая теория права. Перед ней не возникает, обычно, тех многочисленных контроверз, которые связаны с проблемой реальности права. Мы знаем, что в реаль­ности права сомневались многие юристы, полагающие, что область нормативного вообще лежит вне сферы реальных отношений, вне области фактов, но в облас­ти «должного» и «значимого». Но можно сказать, что сомнение в реальности государства есть гипотеза, которая до сей поры еще не была высказана даже крайними нормативистами, — и именно потому, что по отношению к государству она обнаруживает полную свою неприменимость. По природе своей государство необходимо включает в себя этот момент реальности. Если мы даже свяжем его с идеей нормы, то мы при­нуждены будем признать, что государство есть реаль­ность действующих норм. Кому такое определение покажется методологически бессмысленным, кто ска­жет, что норма не может быть реальна, тот, стоя на точке зрения нормативизма, принужден будет выдвинуть в понятии государства какой-либо иной момент реаль­ности. То, именно, обстоятельство, что нормативная, или идеалистическая школа, в правоведении преимуще­ственно придерживается взгляда на государство, как на юридическое лицо или субъект права, — является косвенным подтверждением этой реальной природы государства. Ведь, по мнению нормативистов, субъек­тивный элемент права, в противоположность норме или праву в объективном смысле этого слова, как раз и является моментом правовой реальности. И государ­ство, воплощая в себе эту субъективную сторону пра­ва, тем самым не может не приобщиться к миру реаль­ных явлений. И реальность эта не может быть не чем иным, как реальностью человеческого общения, осо­бой реальностью социальных явлений.

Мы выдвигаем поэтому в определении государства в первую очередь момент социальный, — момент «об­щения», «союзности», «совокупности», а не момент властвования, который иные считают наиболее важ­ным и решающим. Конечно, государство есть «власт­ный» союз, но, именно, «союз», а не что-либо иное. И притом само властвование в государстве есть отно­шение социальное, ведь не является же оно «властво­ванием» над вещами или властвованием над собствен­ной «волей»; напротив, это есть властвование над людь­ми и в средь людей, или же, кто хотел бы расширить определение, это есть властвование над разумными и духовными существами, способными входить друг с другом в общение. Нельзя отрицать, конечно, что сти­хия властвования составляет главную особенность го­сударственной жизни, и в этом отношении, быть мо­жет, государствоведы слишком мало уделяли внимания изучению явлений властвования и подчинения. Но, в то же время, едва ли можно построить теорию власт­ных отношений между живыми существами, не поста­вив ее в самую тесную связь с теорией общения. Эта последняя не может не служить основой для первой.

Как бы то ни было, но момент власти не отделим от идеи государства, что едва ли можно без оговорок сказать о третьем признаке понятия о государстве, — о территории. Нельзя отрицать, что с точки зрения эмпирической действительности все современные го­сударства представляют собою союзы территориаль­ные. По-видимому, и история нас убеждает, что обра­зование государственных форм всегда было связано с прикреплением к известной территории, с оседло­стью населения. Наконец, и методологически признак территориальности позволяет нам отличать государ­ство от других властных, но не территориальных со­юзов, каковым является, например, церковь. Трудно было бы не согласиться со всеми этими соображени­ями, если только не сходить с почвы действительных государственных форм и их опытно-исторического изучения. Однако стоит поставить вопрос о том, на­сколько момент территориальности входит в родовую сущность государства, связан ли он с нею какою-либо внутренней необходимостью или привходит в каче­стве более или менее случайного фактического эле­мента, — как тотчас откроется, что между идеей госу­дарства и признаком территориальности нет никакой 592 существенной связи. В самом деле, нет никакой раци­ональной невозможности мыслить государство и без определенной территории, как некоторый универсаль­ный властный союз, объединяющий не только жите­лей всей нашей планеты, но и, скажем, души других разумных и духовных существ, если они только суще­ствуют. По-видимому, древние философы и христи­анские писатели так, именно, и представляли себе мир; — как большое универсальное государство, объе­диняющее все существа под властью единого власти­теля и царя. Пусть современность отвергает реаль­ность: такой универсальной монархии, но логическая мыслимость ее все же остается фактом. И она ни в каком смысле не нуждается в какой-либо определен­ной территории. Вообще говоря, признак территори­альности указывает нам на границу государственно­го общения и его властной организации. Он указыва­ет на то, что объединение людей властью дробит их на своеобразные единицы и общения, которые пред­ставляют из себя как бы своеобразных индивидуумов. Общий закон индивидуализации, который мы наблю­даем везде —ив бытии мертвой материи, которая, несмотря на свою видимую однородность распадает­ся на определенные типы вещества, и в явлениях живого вещества, расслояющегося на роды, виды и индивидуумы, и, наконец, в области духовных явле­ний, распыленных на отдельные психические цент­ры, — закон этот как бы еще раз повторяется и в со­вокупной жизни людей, которые не идут в своей ис­тории путем универсальной организации всех, но посредством образования отдельных коллективных единиц и образований. В союзах властных единицы эти и связаны бывают с определенным куском земли, с определенной, ограничивающей их власть частью физического пространства. Но это тот эмпирический признак, который ни в коем случае не вытекает из самой идеи государства, ибо общение и власть спо­собны, по-видимому, выходить из этих эмпирических границ, расширять их все более и более, охватывать все большее и большее количество существ, стано­виться, стало быть, универсальной. Иными словами, с точки зрения родовой сущности государства признак ЦЯЗ территории не может рассматриваться в качестве не­обходимого и конституитивного.

В истории государствоведения различные мысли­тели вкладывали в понятие государства и еще целый ряд весьма различных признаков. Таково, например, столь часто встречающееся в истории государствен­ных теорий введение в определение государства по­нятия организма. Определяя государство, как орга­низм, тем самым дают уже готовую теорию человечес­ких союзов, сближая их с органическими единствами. При этом, разумеется, в теорию государства вводятся все многочисленнейшие и по большей части непроду­манные предпосылки, связанные с теорией органичес­ких явлений. Нередко определяют государства при посредстве некоторых моральных категорий, утверж­дая, что это есть «совершенный» союз, или союз «сво­бодных» людей, ставя таким образом государственное общение в один ряд с общением нравственным или правовым. Вводят также в определение государства нередко идею цели, которую государственный союз преследует. Однако все эти и многочисленные другие гипотезы обладают производным характером: общий смысл их, как мы увидим, определяется основным взглядом на государство, как на род человеческого общения [...].