Имэмо ран
 Скачать 1.81 Mb.
|
|
А.В. Виноградов КИТАЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ На рубеже XXI в. Китай выполнил важнейшее условие своего возрождения – прорвал историческую и пространственную изолированность и встроился в современный мир, став его частью. Современность внесла в сельское хозяйство новые технологии, отвергавшиеся традиционным обществом. В результате высоко интенсивный труд, являвшийся основной экономической чертой древнекитайской цивилизации, обрел вторую жизнь. Механизация, удобрения и гербициды (Китай стал их крупнейшим мировым производителем и потребителем) повысили продуктивность аграрного сектора и высвободили огромную массу живого труда, который был перераспределен из сельского хозяйства, в промышленность, строительство и другие отрасли. Одновременно, доступ к интеллектуальным и природным ресурсам внешнего мира позволил ему соединить свой главный капитал – простую рабочую силу с высоко технологичными отраслями современного производства, испытывавшими в Европе и Северной Америке дефицит дешевого ручного труда. Итогом этого стало выдвижение Китая на второе место в мире по ВВП, по разным оценкам он выйдет на первое место в 2020-2030 гг. Сейчас (2013 г.) он производит более 770 млн. т. стали (48 % мирового производства), 2,4 млрд. т. цемента (более 60% мирового производства), 3,65 млрд.т. угля (46% мировой 38 Ху Аньган, Янь Илун и Вэй Син «Китай 2030 . На пути к всеобщему процветанию». Центр изучения национальной специфики Китая при университете Цинхуа. Чжунго жэньминь дасюэ чубаньшэ. Пекин, 2011) 173 добычи), и потребляет, соответственно, более 48% мирового потребления стали, более 60% цемента и 47% угля, стал крупнейшим импортером нефти и многих других видов сырья, в т.ч. железной руды 820 млн.т.. Его золотовалютные резервы составляют 3,5 трлн. долларов, т.е. примерно 20 % от ВВП США. Китай вновь стал экономическим гигантом и, кажется, никто и ничто уже не может ему помешать стать экономической сверхдержавой. Вместе с тем, экономический рост не породил непреодолимо острых социальных конфликтов. Этому способствовала как традиционная модель потребления, так и предпринимающиеся КПК меры, направленные на сдерживание социального напряжения. Перспективы социально-политической дестабилизации в Китае сегодня не слишком значительны. Это важнейшее достижение Китайской цивилизации, для которой наибольшую угрозу всегда представлял не недостаток материальных благ, а недоверие к власти, сомнение в ее нравственной состоятельности и способности решать социальные проблемы. С точки зрения набранной динамики у КНР позитивные перспективы. Однако с быстрым экономическим ростом в последние десятилетия неразрывно связаны и все центральные проблемы его развития. Избранная на рубеже 1980-х годов экономическая модель была ориентирована на быстрый рост показателей, рост «совокупной государственной мощи». В сущности, эта модель индустриально- промышленной фазы развития была единственно возможной для Китая, поскольку позволяла в максимальной степени использовать его конкурентные преимущества – дешевую рабочую силу. Уверенно продвигая Китай по валовым экономическим показателям в число мировых лидеров, его экономический рост сопровождался весьма сдержанным технологическим развитием. Это до самого последнего времени было связано с увеличением объемов живого ручного труда, решением таким образом проблемы избытка рабочей силы и ее низкого качества. К этому следует добавить, что традиционная для Китая модель взаимодействия с окружающей средой не способствовала формированию в его культуре ответственного отношения к последствиям воздействия на природу, которое было бы максимально деликатным, не вело к ее разрушению и, следовательно, не требовало выработки особых мер и норм по ее защите. В отличие от техногенной Европы, где инициатива и ответственность за сохранность окружающей среды формировались на протяжении столетий, в Китае распространение частной инициативы как правило усиливает негативные побочные проявления роста. Экономический рост до сих пор не был естественной, органической чертой китайской цивилизации. Следствием этого является соответствующий характеру труда и качеству рабочей силы рост отходов производства, в отличие от сельскохозяйственных не утилизирующихся природой автоматически, высокая энергоемкость и материалоемкость продукции, загрязнение окружающей среды и т.д., снижающие эффективность. В начале XXI в. руководству КНР стало окончательно ясно, что, мир, в который Китай встраивался последние 150 лет, уходит в прошлое, и, несмотря на высокие темпы, рост достигается устаревшими методами. На пути к созданию инновационной экономической модели КНР предстоит дать ответ на несколько серьезных вызовов. Прежде всего, конвертировать имеющиеся цивилизационные ресурсы в новые ценности развития. Став частью внешнего мира, Китай не только приобрел возможность реализовать свои конкурентные преимущества, но и стал испытывать от него огромную зависимость. Последствия мирового экономического кризиса могут оказаться для него достаточно тяжелыми, непосредственно затронув фундамент его 174 «экономического чуда» – экспортоориентированные отрасли. Попытки увеличить внутреннее потребление, предпринимающиеся в Китае в последние годы, не привели к впечатляющим результатам. Традиционная модель потребления сохранилась. По данным социологических опросов, китайское общество до сих пор отличается самой высокой в мире нормой сбережений. Однако низкий уровень потребления представляется не самой серьезной проблемой, поскольку государство сейчас, как и в древности, способно надежно контролировать и направлять развитие экономики, особенно в кризисных ситуациях. К тому же, по сравнению с другими странами, кризис затронул Китай в наименьшей степени. Преодолеть технологическую зависимость гораздо сложнее. Зависимость КНР от импорта техники и технологий в ведущих отраслях экономики составляет более 50%. Несмотря на то, что Китай кратно превосходит Индию по объемам экспорта, он уступает и будет кратно уступать ей по экспорту IT-продукции. Китай энергично пытается решать эту проблему. Сегодня он занимает первое место в мире по численности студентов (более 24 млн.), в т.ч. обучавшихся за рубежом (более 1 млн.), число лиц с высшим образованием превышает 133 млн. человек (больше, чем население Японии), постоянно растет доля ВВП, идущая на науку и образование. По численности ученых в 2003 г. он опередил Японию, но еще значительно уступает США и ЕС, а по объему финансирования исследований продолжает отставать и от Японии. Заметный рост использования патентов как важный показатель инновационного процесса не сопровождается в КНР сопоставимыми собственными наработками. Несмотря на то, что число выданных патентов в КНР с 1996 по 2010 г. выросло в 50 раз, в основном это произошло за счет изобретений, сделанных за рубежом, на которые в Китае были выданы патенты, а также за счет собственных, но малоценных патентов, рост которых стал ответом на стимулирующие меры правительства. По наиболее экономически ценным патентам Китай продолжает отставать от ведущих стран мира в десятки раз. Китайская цивилизация пока так и не смогла укоренить у себя наиболее важную область инновационной деятельности – фундаментальную науку. Для практического решения этой задачи необходимо преодолеть ряд трудностей, вызванных цивилизационной спецификой. Во-первых, несмотря на рост финансирования, эффективность вложений в науку остается очень невысокой. Частично это объясняется тем, что традиционной китайской культуре не свойственно агрессивное проникновение в природу, на которое способна западная цивилизация. Китайцы непревзойденные мастера совершенствовать все, что уже принадлежит человечеству, но не создавать принципиально новое, тем более чреватое масштабными и деструктивными изменениями. Ответить на вопрос «как» для них по-прежнему легче, чем на вопрос «что». Во-вторых, уникальная культура не позволяет Китаю стать мировым центром притяжения интеллектуальных сил и, таким образом, занять лидирующие позиции в фундаментальной науке. Иначе говоря, вписавшись в глобальную экономику, Китай пока не может первым сделать следующий шаг, и поэтому обречен на отставание. Характерный пример: Китай уступает большой и важный сегмент рынка программного обеспечения Индии по причине языкового барьера и связанного с этим снижением оперативности разработок, несмотря на общепризнанную неряшливость индийский программистов по сравнению с китайскими. Иначе говоря, Китай в чем-то успешно догоняет, но пока не видно, что он может занять достойное место в мировом научно-технологическом развитии. Другая проблема, у которой пока нет очевидного решения – демографическая. В 2015 г. численность рабочей силы в КНР достигнет своего максимума, а затем 175 начнется его снижение. После 2025 г. избыток рабочей силы сменится ее дефицитом. Китай станет быстро стареть, что потребует кардинальных изменений в экономической модели, на этот раз уже тесно связанных с изменениями в традиционной культуре. Уже сейчас культ «сыновней почтительности» уходит в прошлое, а вместе с ним разрушаются основы конфуцианского общества. Новый китайский авторитаризм, демонстрировавший успехи на протяжении всех лет реформ, может столкнуться с фундаментальным вызовом со стороны общества. Колоссальный цивилизационный опыт нахождения стабильных форм существования, в т.ч. в процессе реформ, позволил Китаю выйти из глубочайшего цивилизационного кризиса и найти свое продолжение в современности. Вместе с тем, преждевременно утверждать о нахождении КНР нового, инновационного пути развития, скорее речь идет о важном этапе ориентации на эту проблему. Сегодня эта задача осложняется тем, что и сама современность столкнулась с труднопреодолимыми препятствиями, возникшими внутри создавшей ее Западной цивилизации. Очевидно, что в отличие от предыдущего этапа, который требовал заимствований и стандартизации, определявших стратегию успеха при вхождении в «цивилизованный мир», выход из кризиса требует другой стратегии – инновационной, всегда индивидуальной по своему характеру. Как только Китай согласился подвергнуть трансформации свою идентичность, преодолеть цивилизационную инерцию и измерять себя по универсальным критериям, он вновь встал в первый ряд мировых держав, подтвердив свой высокий цивилизационный статус, важнейшей чертой которого, как сейчас стало ясно, является мощный, но симметричный ответ на вызовы внешнего мира. До сих пор пространство китайской экспансии ограничено направлением и глубиной западного проникновения в Китай, т.е. до последнего времени имело глобальный экономический характер. Этот переход был самым мучительным этапом китайской модернизации. По мере успешного проведения экономической модернизации в Китае нарастали и институализировались политические и культурные отличия, восстанавливающие его меру цивилизационной идентичности. На протяжении двухсот лет, несмотря на западное влияние, осознание собственной исключительности постоянно подталкивало Китай к борьбе за лидерство (Сунь Ятсен, Чан Кайши, Мао Цзэдун), но всегда лидерство связывалось с превосходством китайской духовной культуры. Наконец, для этой стратегии «мягкой силы», похоже, созрели условия. Наступившая неопределенность, свойственная переходным эпохам, предполагает существование альтернативных сценариев мирового развития. Великими державами всегда считались страны, способные на историческую инициативу. У Китая сегодня есть шанс предложить миру альтернативу, в которой традиционные ценности могут обрести продолжение. Мобилизационный тип развития, который в свое время предложил СССР, чтобы догнать мировых лидеров, сейчас готов переосмыслить Китай, но уже для того, чтобы найти ответы на новые вызовы. Государство сохраняло центральную роль на протяжении всей истории Китайской цивилизации, и сейчас оно способствует успешному преодолению последствий мирового кризиса и поиску новой стратегии развития. Способность к самоограничению, свойственная китайской культуре и почти утраченная западной, больше, чем возможная экспансия, вызывает растущую обеспокоенность Запада. Не сумев перебороть негативные тенденции и найти ответы на вызовы эпохи, мир будет вынужден подчиниться обстоятельствам и согласиться на снижение темпов роста и наступление исторического цикла 176 экономии, ограничения и сдерживания. Но это будет уже не просто замедление темпов перед новым рывком, а зарождение нового способа социального бытия, в котором у Китая есть цивилизационный плацдарм, который он может использовать. Для Китая, который все чаще оценивался как единственный глобальный конкурент США и потенциальная сверхдержава, чрезвычайно важно было на практике показать альтернативу американскому, и шире – западному, стремлению к экспансии. Но прежде ему предстояло затратить большие усилия, чтобы преодолеть инерцию сознания и синдром изоляционизма. В этих обстоятельствах «азиатский комплекс» перед превосходством Запада мог стать консолидирующим элементом обширного регионального пространства, которому Китай со своей стороны мог предложить содействие крупного мирового игрока и цивилизационного центра. Расширение сферы взаимодействия с внешним миром многократно усилило роль внешнего фактора в политическом курсе КНР. Разложение прежней конфигурации мира в начале 1990-х годов облегчило ей задачу обретения нового мирового статуса. Китаю не приходилось преодолевать сопротивление и ломать сложившиеся связи и отношения, что дало китайскому руководству достаточно большой простор для маневра. Азиатская специфика, к тому моменту прочно утвердившаяся в идейно-теоретической доктрине КНР, была удобной теоретической и эмоционально-психологической основой для формирования нового внешнеполитического курса, более активного и содержательного. Новым направлением его деятельности на рубеже ХХI в. стало участие в региональных организациях и многосторонних институтах, обеспечивавших устойчивую международную поддержку. Используя благоприятную конъюнктуру – перемещение экономического центра мира в Азиатско-тихоокеанский бассейн, Китай получил возможность усилить свой внешнеполитический потенциал на региональном уровне. Обеспечив региональное лидерство, он гарантирует повышение своего статуса вместе с динамичным регионом, который также будет способствовать его мирному возвышению. Тезис о «совместном строительстве гармоничного мира» удачно сочетается с провозглашенным в Китае курсом на построение «социалистического гармоничного общества». Можно сказать, что созрели предпосылки для реализации «китайской мечты», провозглашенной Си Цзиньпином. Стратегия Китая в XXI в. предполагает поиск новой идентичности, сопровождающийся консолидацией на национальном и, вероятно, региональном – Большой Восточной Азии – уровне, а не выход на глобальный. Главной задачей для современной Поднебесной на этом этапе является нахождение баланса между экспансией и изоляционизмом, универсализмом и идентичностью. А.И. Лычагин ГЛОБАЛИЗАЦИЯ ПО-КИТАЙСКИ «Неподвижность» Востока обосновывается его изначальной замкнутостью и цикличностью его истории. Основу последней усматривают во взгляде на физический труд как на нечто недостойное для «совершенного человека», мудреца и лидера. Однако со второй половины прошлого века именно страны Дальневосточного региона показали образцы наиболее динамичного экономического и социального роста на базе рыночного хозяйствования. 177 Сегодня в китайской исторической литературе все большую силу набирает тенденция сравнительно-исторических исследований, тесно связанная со стремлением китайских ученых, прежде всего научной молодежи, осмыслить место Китая в современном мире и определить пути его дальнейшей интеграции в современность, в эпоху глобализации и, одновременно, признаки усиления конфронтации между Западом и Востоком (НАТО с США во главе и ШОС во главе с Китаем), в том числе в контексте украинского кризиса. Эти поиски китайской исторической науки являются хорошей площадкой для размышления. И отталкиваться в определении роли и места Поднебесной в современном мироустройстве следует безусловно от экономики. Процесс реформ в Китае шел и идет совершенно противоположным путем в сравнении с Россией. Реформы в Китае начались с экономики. А в этой области прежде всего надо было приступить к преодолению того бедственного положения, в каком оказалась наиболее бедная часть населения, просто лишенная каких бы то ни было средств пропитания. Именно это стало первым шагом на пути реформ. Был внедрен подрядный метод, хозрасчет, сдельная оплата труда и т.п. Эти меры подняли трудовую и производственную активность крестьянства. Метод оказался результативным, и он был распространен на все равнинные территории страны. После успехов, которые были достигнуты в деревне, те же методы в опытном порядке стали распространяться и в городе. Сначала они практиковались в малых, затем в средних и, наконец, в больших городах и на крупных предприятиях. Однако через какое-то время появились сложности. Они состояли в том, что дальнейшее проведение и углубление экономических реформ без соответствующих политических изменений наталкивалось на определенные препятствия. При этом, с одной стороны, радикалы требовали более энергичных преобразований, с другой – люди более консервативного мышления, те, кто извлекал выгоду из существующих традиционных порядков, были против таковых. И, по большому счету, результатом именно этих глубинных противоречий и явились события на площади Тяньанмэнь весной 1989 года. Эти события явились огромным потрясением для всей страны. В чем же дело, почему реформы принесшие материальное облегчение, привели к подобному взрыву? Руководители КПК задумались об этом. Именно с этого момента китайские реформы стали подкрепляться работой общественной мысли, захватили сферу сознания. Нетрудно заметить, что последовательность этапов китайских реформ – от экономических к политическим, и от политических к идеологическим, – в какой-то мере повторяет схему, которая была положена в основание новой экономической политики начала 20-х годов в СССР. Различие состоит, однако, в том, что НЭП в России не получил историко-логического развития и завершения. Как только логика НЭПа поставила вопрос «политически», или, другими словами вопрос о власти, он, НЭП, был свернут, а если точнее – насильственно остановлен. Большевики, в тот момент руководимые сталинским ЦК, не захотели поделиться своей властью. При сколь угодно критическом отношении к В.И. Ленину, следует констатировать, что переход к политике НЭПа означал, с одной стороны, довольно быстрое признание провала попыток прямого перехода к принципам коммунистического распределения и отказа от регулирующей роли рынка, с другой – постановку проблемы политического устройства, корректирование того политического режима, который был создан Октябрьской революцией. Эта последняя задача не была до конца осознана не только его наследниками, но, очевидно, и самим зачинателем новой экономической политики в России. Что же касается корректировки идеологии 178 режима, то такой вопрос, конечно, попросту тогда еще не вставал. Китайский опыт показывает, насколько эта проблема является болезненной для стран, в общественно-политическом устройстве которых ведущая, даже доминирующая роль принадлежит государству, а не обществу, или, говоря иначе, где коллективное начало преобладает, господствует над индивидуальным, где человек существует для государства, а не государство для человека. К таким странам относится и Китай, являющий, может быть, образец стран подобного рода. Этот феномен побуждает по новому взглянуть на конфуцианство, которое является ведущей морально-этической (с элементами религии) идеологией стран данного региона. Россия может рассматриваться как тип промежуточного состояния между восточно-китайским и западноевропейским общественно-государственными устройствами. Хотя следует оговориться, что она типологически должна быть отнесена скорее не к западному, а к восточному типу государств. При всех очевидных успехах экономической реформы в КНР, подтверждаемых неуклонным ростом промышленного производства, в условиях явственно меняющегося соотношения между партийной, административной и хозяйственной элитами, в китайской печати и в том числе в партийно-правительственных документах настойчиво проводится мысль о необходимости постоянного совершенствования процесса реформирования народного хозяйства. Дело в том, что так называемый перегрев экономики вел к искажению про- порций в экономическом развитии страны, что раньше или позже должно было привести к разбалансированию уже достаточно сложного экономического организма Китая. Поэтому Коммунистическая партия Китая и на 18-м съезде партии и на последующих за ним пленумах, отмечая достижения экономических реформ, уделяет пристальное внимание конкретным шагам, предпринимаемым как на государственном и местных властных уровнях, так и в масштабах отдельных предприятий, и эти шаги подвергаются постоянному осмыслению. Если считать эксперимент, который начал проводиться с октября 1978 г. (в провинции Сычуань на родине Дэн Сяопина), когда шести государственным предприятиям были переданы права управления и часть прибыли оставлена в распоряжении предприятия, точкой отсчета, то реформе государственных предприятий в Китае уже исполнилось 36 лет. В теоретическом плане во главу угла была поставлена теория Дэн Сяопина о строительстве социализма с китайской спецификой и тем самым было определено направление реформ, целью которых стало создание «социалистической рыночной экономической структуры». В октябре 2012г. в Пекине, в отчетном докладе Генерального секретаря ЦК КПК Ху Цзиньтао, на последующих партийных пленумах была изложена стратегия развития страны на ближайшие годы. Одновременно с декларацией о «всесторонней интеграции Китая в мировое пространство» (сам термин «глобализация», как, впрочем, и «приватизация» китайцы упорно не желают употреблять) страна берет курс на наращивание военного потенциала. Объявление об очередном увеличении военных расходов в Китае вызвало беспокойство в Вашингтоне. Пентагон полагает, что на самом деле Китай тратит на армию значительно больше заявленных сумм. Контраргумент и Пекин, и Москвы очень прост, и совсем недавно его озвучил президент В.В. Путин: и в этом, и в следующем году бюджет Министерства обороны США больше оборонных бюджетов всех остальных государств вместе взятых. Звучит убедительно. Есть и другое основание. Перманентное расширение НАТО на восток не может не вызвать озабоченности не только у российского, но и у 179 китайского руководства. Нелишне напомнить, что размещение американских ядерных ракет в Турции в начале шестидесятых годов прошлого века и последовавшее за ним размещение аналогичных советских ракет на Кубе поставило мир на грань третьей мировой войны. Совершенно очевидно, что евроинтеграция Грузии и Украины чревата их вступлением в НАТО. Чего, собственно, никто и не скрывает. А вступление в североатлантический военный блок с неизбежностью повлечет за собой и появление соответствующей военной инфраструктуры на территории этих государств. И, разумеется, речь пойдет не только о системах противоракетной обороны, но и ядерных наступательных вооружениях. Сократится подлетное время ракет до соответствующих объектов на территории наших стран. А все остальное – от лукавого. А Китай, и это ясно прозвучало с высоких трибун, уже не на той стадии, чтобы покорно проглатывать подобную политическую демагогию. И не намерен более ограничиваться своей особой позицией при голосовании в Совете Безопасности ООН, как это было в ситуациях с Ливией, Тунисом, Сирией, Грузией. Очевидно, что количество перешло в качество. Количество – это то обстоятельство, что, по мнению ряда экспертов, КНР уже в этом году выйдет на первое место в мире по совокупному объему произведенных товаров и услуг (в реальном а не монетарном выражении последних). И это обстоятельство позволяет последнему продемонстрировать (а не просто заявить как раньше) свою готовность отстаивать свои интересы, свою безопасность, конкретными действиями. Эти действия заключаются в многоуровневой поддержке России по всем направлениям, дабы максимально, насколько это возможно, нейтрализовать негативный эффект от западных санкций – и в банковско-финансовой, и в торговой, и в военной, и в политической сферах. Хотя в конкретной ситуации с Украиной Китай не помогает России. По крайней мере не стремление помочь определяет китайскую политику в отношении нас, а стремление отстаивать свои собственные национальные интересы, свою безопасность. Постсоветская история китайско-российского партнерства прошла определенные этапы и ключевым явился, безусловно, 2001г., когда Президентом РФ В.В.Путиным и Председателем КНР Цзян Цземинем был заключен большой российско-китайский договор, где в девятой статье, говорилось о режиме консультаций сторон в случае угрозы безопасности одной из них. Затем в течение целого десятилетия между странами урегулировался очень болезненный территориальный спор. Но тогда мир был другим, еще не было нынешнего уровня конфронтации, не было украинского кризиса, даже не было 11 сентября. Была, если так можно выразиться, пассивная однополярность и эта самая девятая статья звучала формально, но сегодня так уже не скажешь. Суть российско-китайских отношений 90-х готов была проста: продукция бывшего советского ВПК шла в Китай и позволяла выживать и ВПК, и людям в нем задействованным, да и стране в целом. А Китай углублял и количественно и качественно свои глобальные реформы, к которым поначалу и в России, да и во всем мире относились осторожно и уж конечно, без сегодняшнего признания и восхищения. Поэтому и к российско-китайскому партнерству отношение тоже было неоднозначным, особенно учитывая тот факт, что ельцинско-козыревские девяностые – это период тотального (если иметь ввиду конечно политический истеблишмент) пресмыкания перед Западом. Но вот наступили двухтысячные, и стало очевидно, что вырисовываются два основных вектора сотрудничества – западный и восточный. А если точнее, то, конечно же, китайское направление, ибо Китай рос как на дрожжах и становился все более и более привлекательным не только для товарообмена, но и для 180 стратегического сотрудничества. Конечно, существовали и существуют и Япония, и Южная Корея, и Тайвань, но Китай безусловно выделялся и выделяется объемом своих возможностей и достижений. И это была наглядная демонстрация социализма с китайской спецификой, что также притягательно для России, где семидесятилетний эксперимент с социализмом так ничем и не закончился. Грандиозные успехи китайских реформ ознаменовали собой также и формирование нового полюса силы. На наших глазах именно в последние годы родилась вторая сверхдержава, при этом сами китайцы, с трибуны 18-го съезда Коммунистической партии Китая, последующих партийных пленумов и сессий Всекитайского Собрания Народных Представителей скромно называют себя большим развивающимся государством. За последние четырнадцать лет коренным образом изменилась структура торгового сотрудничества России и Китая. Если раньше от нас шел сплошной поток продукции ВПК, то сейчас Китай создал свой военно-промышленный комплекс, базирующийся в основном на советских базовых технологиях. Сегодня Поднебесная почти всю военную продукцию производит сама и торгует ею на мировом рынке вооружений. КНР активно практикует и реэкспорт и, самое главное, российский военный и иной высокотехнологический импорт для Китая стал точечным – отдельные изделия и небольшими партиями. Относительный спад роста китайского ВВП до 7,3% в значительной степени связан со спадом индекса китайских ценных бумаг вследствие очевидного «перегрева» китайской экономики, который, в свою очередь напрямую связан с участием Китая в ВТО в общем контексте гло- бализации 56 При этом одной из важнейших задач внутренней политики, стоящей перед новым главой партии и государства Си Цзиньпином, является возрастающая необходимость минимизировать разрыв между 400 млн. горожан и более 900 млн. крестьян. Не для кого не секрет, что в стране существует колоссальная имущественная дифференциация, и главным образом, между городом и деревней, что, при стечении ряда обстоятельств, может вылиться в нечто похожее на киргизский мятеж или украинский майдан. В этой связи, Китай вероятнее всего предпримет попытку в очередной раз «выпустить пар». Ведь именно это в свое время предпринял Дэн Сяопин, в этом, по большому счету, суть китайского НЭПа. Представляется, что Пекин рассчитывает демонтировать большую часть неработающих и потому бесполезных атрибутов коммунистической системы и сделать новым идеологическим оружием китайский национализм. Главное, чем руководствуется нынешнее Политбюро ЦК КПК, – чтобы внутригосударственная либерализация не привела к борьбе внутри страны, в которую могут вмешаться внешние силы. Как это случилось уже в очень многих странах и в том числе на Украине. Вернемся к истории. В начале семидесятых Мао Цзедуну удалось втянуть Советский Союз в борьбу и с США, и с КНР, что кстати и явилось главным фактором того, что СССР надорвался в гонке вооружений на два фронта. А несколько лет назад американский госдепартамент предложил Китаю двустороннее стратегическое сотрудничество в новом формате. Это новое восприятие Америкой Китая обусловлено признанием американцами того факта, что последний стал почти такой же экономической и геополитической сверхдержавой, как и сами Соединенные 56 Жэньминь жибао. 20.01.2014 181 штаты. Предполагалось поделить мир на зоны ответственности и на пару управлять глобальными региональными процессами. Американцы серьезно надеялись, что Пекин с радостью откликнется на это предложение. Конечно, китайцам это польстило, но ведь они понимали все это и без обамовской «озвучки». Очевидно, что США хотели «перевести стрелки» по многим своим ляпам в международных отношениях, но при этом сохранить за собой реальные рычаги влияния на все интересующие их регионы мира. Такая примитивная «разводка» была Китаем отвергнута, Вашингтон обиделся и началось постепенное возвращение США в Азию. Сейчас американцы демонстративно усиливают свои военные союзы с Японией, Южной Кореей, Филиппинами, занимая откровенно антикитайскую позицию по островным спорам Китая с соседями, проводя с последними совместные военные учения и создавая фактически нечто вроде азиатского НАТО. В этой связи для Китая остается лишь одна альтернатива – на севере: Россия в качестве стратегического союзника. И это отнюдь не ремейк прежней советско- китайской «великой дружбы» (известная картина художника Д.А. Налбандяна, запечатлевшая И.В. Сталина и Мао Цзэдуна за столом переговоров так и называется), это порождение нынешних геополитических реалий. Хотя и память о прошлой, в том числе и идеологической дружбе тоже не помешает. Чего никак не скажешь о прошлых американо-китайских отношениях. Конечно, открытый, как сегодня, союз с Россией ломает традиционную китайскую схему, – сидеть на горе и смотреть на дерущихся тигров. Но Китаю уже ничего не остается как «спуститься» с этой самой горы, поскольку эту «мудрую обезьяну» «обложили». И она вынуждена спуститься с горы и пойти к «русскому медведю». Происходит что-то похожее на то, что предлагали Китаю американцы. Союз, «большая двойка», но только с Россией. Ни для кого не секрет, что майский визит В.В.Путина в Китай готовился давно. Готовился несколько лет как газово-технологический, авиационный и т.п. Т.е. в основном энергетический, сугубо прикладной. Никто же не знал, что произойдет с Украиной. И хронические газовые пикировки Украины с Европой только усилили российско-китайское сотрудничество. По мере приближения даты визита ситуация менялась и менялась радикально. Получилось, что в результате этот визит из энергетическо-технологического превратился в геополитический. И конечно же, слабо верится в то, что в начале визита стороны якобы не могли договориться о цене за газ и т.п. Совершенно понятно, что В.В. Путин прилетел в Китай в разгар украинского кризиса не затем, чтобы считать рубли и юани. Такие вопросы на исходе второго дня переговоров не решаются. В ситуации, где на кону 400 млрд. долларов, такого не бывает. Если бы какие-то нерешенные вопросы существовали, он попросту отменил бы встречу – тем более учитывая международную обстановку. В самом деле, как можно представить себе такую ситуацию, что стороны не договариваются, не подписывают контракта века, и В.В. Путин ни с чем возвращается в Москву. Лучший подарок НАТО и США (об Украине никто всерьез и не говорит в контексте происходящего) трудно себе представить. Кроме того, после присоединения к России Крыма мы получаем «в довесок» китайские интересы в Крыму. Еще в бытность президентства В.Ф. Януковича между КНР и Украиной был подписан контракт на строительство в Крыму глубоководного гражданского порта, в соответствии с которым китайцы обязались инвестировать в означенное строительство 3,5 млрд. долларов. И это тоже часть российско- китайских договоренностей. Как и договоренность о взаимных расчетах в рублях и юанях (исключая доллар). 182 Конечно, говоря о макроэкономическом уровне, очевидно, что Китай сегодня пока не может предложить юань в качестве всеобъемлющей альтернативы доллару даже на региональном уровне. Хотя шаг за шагом Китай и предпринимает такие попытки. Происходит медленная интернационализация юаня. И Китай, и Россию, и что интересно многие другие ведущие экономики мира не устраивает действующая монодолларовая архитектура мировой экономики. Эмиссия триллионов долларов не обеспечивается не столько активами США, сколько активами других стран. Не случайно в рамках БРИКС именно Китай инициировал в прошлом году два проекта: Банк развития БРИКС и Международный валютный фонд БРИКС. Именно поэтому, майский визит В.В. Путина в Китай называют историческим. Что примечательно, незамедлительно после визита начались, ставшие уже традиционными военно-морские российско-китайские учения. Конечно, было бы важно, если бы эти учения стали еще и сухопутными и проводились где-нибудь в центральной России, или скажем под Белгородом. Никакой международно-правовой коллизии здесь бы не возникло, т.к. подобные учения проводились бы в соответствии с имеющимися двусторонними российско-китайскими договоренностями. Или, скажем, договоренностями в рамках Шанхайской организации сотрудничества. По итогам упомянутой встречи на высшем уровне часть западной прессы считает, что Путин вновь переиграл либо Запад в целом, либо только Обаму. Палитра китайской прессы оказалась более пестрой. Ряд изданий ставит в пример Си Цзиньпину решимость российского лидера и последовательность его действий в пику главному оппоненту и Китая, и России – США. С точки зрения сближения наших стран, китайская пресса назвала это «почти союзом» 57 . Произошло формирование новой структуры мира, где Россия и Китай, а также их союзники по ШОС, БРИКС и другим проектам образовали новый центр силы. Кроме того, если раньше китайские диаспоры за рубежом возникали стихийно, но теперь, фактически речь идет о программе руководства КНР по целенаправленному созданию и поддержанию своих диаспор во всем мире. Именно это, по замыслу Пекина, станет важной составной частью стратегии превращения Китая в ведущую мировую державу. Скорее всего, в ближайшее время основными направлениями миграции китайцев станут те регионы, где китайский бизнес занимает прочные позиции. Впрочем, а где китайский бизнес не занимает прочных позиций и не укрепляет их постоянно? Он идет даже в богом забытую Африку. Вот это и есть глобализация по-китайски. |