ЖанЖак Руссо Эмиль, или о воспитании Мультимедийное издательство Стрельбицкого
 Скачать 1.71 Mb.
|
|
что они все бесконечное считают скорее меньшим, чем большим предела известных им разме- ров. Они сочтут бесконечным скорее то, что бесконечно для их ног, чем то, что бесконечно для их глаз. Оно будет для них распространяться не далее того, что они могут обозреть, но далее того, куда они не могут дойти. Если им станут говорить о могуществе Божием, они сочтут Бога почти столь же сильным, как и их отец. Во всякой вещи знание их служит для них измерением возможного, и они всегда сочтут то, о чем им говорят, более ничтожным, нежели то, что они знают. Таковы суждения, свойственные невежеству и ограниченности ума. Аякс побоялся бы помериться с Ахиллесом, а вызывает Юпитера на бой, потому что знает Ахиллеса и не знает Юпитера. Один швейцарский крестьянин, который считал себя богаче всех людей и которому старались объяснить, что такое король, с гордым видом спрашивал, может ли быть у короля сто коров в горах. Я предвижу, как много читателей будет изумлено, что я прохожу весь первый возраст моего воспитанника молчанием о религии. В пятнадцать лет он не знал, есть ли у него душа, а быть может и в восемнадцать еще не время ему это узнать, ибо если он узнает об этом раньше, чем следует, то можно опасаться, что он никогда этого не узнает. Здесь сделан значительный пропуск – всего «Изложения веры савойского викария». Для напечатания этого знаменитого отдела «Эмиля» мы должны были бы подвергнуть издание рас- смотрению духовной цензуры, так как на обсуждение религиозных вопросов не распространя- ется новое положение по делам печати. Разрешения же цензуры «Изложение веры» едва ли могло бы получить. Кроме того, «Profession de foi» – прежде всего отважная и страстная про- паганда естественной религии, имевшая в конце XVIII в. огромное влияние, но утратившая теперь значительную его долю. Ни философского значения в воспитании одного рода, ни бого- словского в воспитании другого рода – религиозные теории Руссо иметь у нас не могут. За «Profession de foi» сохранилось теперь только историческое значение, как общее, так и частное Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 162 – по отношению к личности Руссо. С первым читатель может познакомиться из сочинений по истории литературы и истории философии, а со вторым он познакомится из последнего тома нашего издания, который будет посвящен личности автора. Мы постараемся, возможно, полно передать там сущность выпускаемых теперь страниц. Как личное убеждение давно уже умер- шего писателя, мысли, изложенные в «Profession de foi», могут быть напечатаны без цензуры, между тем как теоретическое изложение тех же мыслей, в тексте «Эмиля», не может быть, на основании существующих постановлений по части духовной цензуры, ни напечатано без ее разрешения, ни разрешено ею. Читатель, что бы я ни делал, но я чувствую, что мы, вы и я, никогда не будем видеть моего Эмиля в одинаковом свете; вы всегда будете представлять его себе похожим на ваших молодых людей, ветреным, пылким, непостоянным, кидающимся с праздника на праздник, с увеселе- ния на увеселение, не будучи в состоянии ни на чем остановиться. Вы засмеетесь над тем, что и изображаю созерцательным, философом, настоящим богословом молодого человека, пыл- кого, живого, вспыльчивого, запальчивого, переживающего самые буйные годы жизни. Вы ска- жете: этот мечтатель вечно преследует свою химеру; показывая нам своего воспитанника, он не только образует его, но создает его, извлекает его из своего мозга, и, думая, что постоянно сообразуется с природой, он удаляется от нее ежеминутно. Я же, сравнивая своего воспитан- ника с вашими, едва нахожу, что может быть между ними общего. При столь различном вос- питании было бы чудом, если б он в чем-нибудь походил на них. Так как он все детство свое провел при той свободе, которая дается им в молодости, он в молодости начинает подчиняться тем правилам, которым их подчиняли в детстве; эти правила становятся их бичом, они полу- чают к ним отвращение; им представляется в них лишь долгая тирания учителей; они считают, что вшили из детства лишь тогда, когда стряхнут всякое иго; 51 и тогда вознаграждают себя за долгое принуждение, в котором их держали, подобно тому, как умник, освобожденный от оков, протягивает, двигает и разгибает свои члены. Эмиль, напротив, считает честью сделаться человеком и подчиниться игу развивающегося разума; тело его, уже сформированное, не нуж- дается более в прежнем движении и начинает успокаиваться само собою, между тем как его ум, вполовину развитый, в свою очередь расправляет свои крылья. Таким образом, пора разума для одних есть не что иное, как пора своевольства; для другого же она становится порою рас- судительности. Хотите ли внять, кто из них ближе стоит к естественному порядку, он, или они? обра- тите внимание на различия, проявляющиеся в тех, которые более или менее уделялись от этого порядка; наблюдайте молодых людей между поселянами, и посмотрите, такие ли они неуго- монные, как ваши. «В детстве дикари; – говорит г-н Ле Бо, – постоянно деятельны и беспре- рывно занимаются различными играми, которые приводят их тело в движение; но как скоро они достигли юношеского возраста, так становится спокойными, задумчивыми; они начинают заниматься серьёзными играми, или азартными». Эмиль, будучи воспитан в полной свободе, как молодые крестьяне и дикари, должен выросши измениться и успокоиться, как и они. Вся ризница заключается лить в том, что деятельность его проявлялась не только в играх, или в про- кормлении себя: но в своих трудах и играх он научился думать. Добравшись до итого предела, он вполне подготовлен к тому пути, который я ему указываю; вызывающие на размышления предметы, на которых я останавливаю его внимание, возбуждают его любопытство, потому что хороши сами по себе, новы для него и что он в состоянии их понимать. Напротив того, наску- чив, утомившись вашими уроками, длинными нравоучениями, вечными катехизисами, могут 51 Руссо прибавляет: «никто не смотрит на детство с таким презрением, как только что вышедшие из него; точно так же, как нет стран, где бы с большею аффектацией дорожили чинами, как те, где неравенство не слишком велико и где всякий боится, чтобы его не смешали с низшим». Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 163 ли ваши молодые люди не отказаться от умственных упражнений, опротивевших им, благо- даря тяжелым наставлениям, которыми их закидывали, благодаря размышлениям о творце их бытия, которого, представили врагом их удовольствий? Все это вселяет в них ненависть, отвра- щение, скуку; принуждением отвратили их от всего этого: возможно ли, чтобы тенор, когда они начинают располагать собою, она предавались этим занятиям? Им может понравиться только новенькое, им ничего не нужно такого, что говорят детям. А с моим воспитанником та же исто- рия: когда он делается мужчиною, я говорю с ним как с мужчиною, и говорю один лишь новые для него вещи; именно потому, что они надоедают первым, они должны нравиться последнему. Вот каким образом я вдвойне выгадываю время, задерживая в пользу разума развитие природы. Но действительно ли задержал я это развитие? Нет; я только помешал воображению ускорить его: уроками другого рода я противодействовал преждевременным урокам, которые получаются молодым человеком со стороны. В то время, как наши учреждения увлекают его в одну сторону, отвлечь его в противоположную сторону при помощи других учреждений не значит сдвигать его с места, но удерживать его на нем. Настоящий момент природы приходит, наконец; нужно, чтобы он пришел. Так как чело- веку необходимо умереть, то необходимо ему и воспроизводиться, дабы не превращался род и не нарушался порядок вселенной. Когда, по признакам, о которых я говорил, вы предугадаете критическую минуту, тотчас же навсегда оставьте с ним ваш прежний тон. Он еще ваш ученик, но не воспитанник более. Он ваш друг, он мужчина, обращайтесь же с ним с этих пор как с мужчиною. Как! неужели нужно отказаться от моей власти именно тогда, когда она мне наиболее нужна? Следует ли предоставить взрослого юношу самому себе тогда именно, когда он наи- менее умеет вести себя и делает наибольшие промахи? Следует ли отказаться от моих прав, когда для него всего важнее, чтобы я воспользовался ими? Ваши права! кто велит вам от них отказываться? они только теперь начинают существовать для него. До сих пор вы ничего не добивались от него иначе, как хитростью или силою; авторитет, законы долга были ему незна- комы; чтобы заставить его вам повиноваться, нужно было или принуждать его, или обманы- вать. Но посмотрите, каким множеством новых цепей вы опутали его сердце. Разум, дружба, благодарность, тысяча привязанностей говорят ему голосом, которого не слышать он не может. Порок не сделал его еще глухим к их голосу; он трогается до сих пор лишь природными стра- стями. Главная из них, т. е. любовь к самому себе, передает его в ваши руки; привычка еще больше отдает его в ваши руки. Если, благодаря минутному порыву, он ускользает от вас, то сожаление тотчас же заставляет его возвратиться к вам; чувство, которое привязывает его к вам – одно постоянно; все другие проходят и взаимно сглаживают друг друга. Не допускайте развращать его, и он всегда останется послушным, он становится непокорным лишь тогда, когда уже развращен. Сознаюсь, разумеется, что если вы вздумаете резко противодействовать его рождаю- щимся желаниям и будете иметь глупость отнестись к новым потребностям, которые дают ему себя чувствовать, как к преступлениям, он недолго будет слушаться вас; но как скоро вы уда- литесь от моей методы, я ни за что не ручаюсь. Помните всегда; что вы орудие природы, и вы никогда не будете ее врагом. Но как тут действовать? Все привыкли видеть два пути: или потворство его наклонности или противодействие им; считается необходимым быть или его тираном, или сообщником; но и то и другое влечет за собою такие опасные последствия, что поневоле сильно задумаешься над выбором. Первым способом разрешить это затруднение является немедленная женитьба; его; без сомнения, самый верный и самый естественный способ. Я сомневаюсь, однако, чтобы он был самым лучшим и самым полезным. Ниже я скажу, почему я так думаю; пока сознаюсь, что необходимо женить молодых людей, как скоро они возмужают. Но пора эта наступает для них Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 164 преждевременно; мы сами в этом виноваты; нужно стараться продлить эту пору до зрелого возраста. Если б нужно было только слушаться наклонностей и следовать за их указаниями, дело было бы просто; но существует столько противоречий между правами природы и нашими общественными законами, что для того, чтобы примирить их, нужны беспрерывные увертки и уступки: нужно много искусства, чтобы воспрепятствовать общественному человеку быть совершенно искусственным. По вышеизложенным причинам я полагаю, что помощью средств, на которые я указывал, и других подобных, можно продлить, по крайней мере, до двадцати лет неведение желаний и невинность чувств: это до такой степени справедливо, что у германцев юноша, потерявший свою девственность раньше этого возраста, оставался обесчещенным: и писатели справедливо приписывают воздержной жизни этих народов в эпоху их юности крепость их телосложения и большое количество детей. Можно даже значительно продлить эту эпоху, и несколько столетий тому назад это было весьма обыкновенно даже в самой Франции. Между многими известными примерами отец Монтаня, человек столь же добросовестный и правдивый, как и сильный и хорошо сложенный, божился, что женился девственником в тридцать три года, долго прослужив в войсках Ита- лии; и можно видеть из сочинений сына, какую силу и веселость сохранил отец в шестьдесят слишком лет. Без сомнения, противное мнение породилось скорее нашими нравами и нашими предрассудками, нежели знанием свойств нашего рода. Я могу, следовательно, оставить в стороне пример, представляемый нашей молодежью; он бездоказателен, когда речь коснется того, кто был иначе воспитан, чем она. Принимая во внимание, что природа не положила тут неизменного предела, которого бы нельзя было подвинуть ближе, или отдалить, я полагаю, что могу, не нарушая ее закона, предположить, что Эмиль, благодаря моим заботам, сохранил до настоящего времени свою первобытную невин- ность, и вижу, что эта счастливая эпоха близка к концу. Окруженный опасностями, постоянно возрастающими, он ускользнет от меня, несмотря на все мои старания, при первом случае, а этот случай не замедлит представиться; он последует за слепым инстинктом чувственности; можно держать тысячу против одного, что он погубит себя. Я слишком иного рассуждал о нравах людей, чтобы не видеть неотразимого влияния этого первого момента на всю осталь- ную жизнь. Если я притворюсь и сделаю вид, как будто ничего не замечаю, он воспользуется моею слабостью; воображая, что может меня обмануть, он почувствует ко мне презрение, и я стану участником его погибели. Стараться удержать его уже поздно, он меня не послушает; я сделаюсь ему в тягость, сделаюсь ненавистным, невыносимым; он не замедлит от меня изба- виться. Мне остается, следовательно, только одно благоразумное средство: сделать его самого ответчиком за свои поступки, предохранить его, по крайней мере, от нечаянных заблуждений и открыто показать ему опасности, которыми он окружен. До сих пор неведение его помогало мне удерживать его; теперь знание должно удерживать его. Эти новые уроки весьма важны, и следует начать несколько издалека. Вот минута, когда приходится, так сказать, отдать ему отчет в моих действиях; показать ему, как употреблялось его и мое время; объявить ему, кто он и кто я; что делал я и что делал он; каковы наши вза- имные обязательства; выставить ему все его нравственные связи, все обязательства, которые он заключил, и все те, которые заключили с ним; показать ему, какой степени достиг он в раз- витии своих способностей, какой путь еще предстоит ему, трудности, ожидающие его на этом пути, средства преодолеть эти трудности; в чем я еще могу помочь ему, и в чем отныне он один может себе помогать. Наконец, надо показать ему критическое положение, в котором он находится, новые опасности, окружающие его, и выставить все основательные причины, дол- женствующие принудить его внимательно следить за самим собою, прежде нежели он послу- шается своих зарождающихся желаний. Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 165 Подумайте, что для того, чтобы руководить взрослым, следует поступать обратно тому, как вы поступили, ведя ребенка. Не колеблясь, посвятите его в те опасные тайны, которые вы так долго и так заботливо от него скрывали. Так как ему необходимо узнать их, наконец, то важно, чтоб он узнал их не от постороннего, не сам собою, а от вас одних; так как отныне ему предстоит неизбежная борьба, то ему следует, из боязни обмана, узнать своего врага. Никогда не бывает, чтобы это знание сошло даром тем молодым людям, к которым оно пришло неизвестным путем. Эти нескромные уроки, не имеющие в виду честной цели, по меньшей мере, грязнят воображение тех, кто их получает, располагают учеников к порокам учителей. Это еще не все; слуги, таким образом, вкрадываются в душу ребенка, приобретают его доверие, заставляют его смотреть на своего воспитателя как на скучного и несносного чело- века, и одним из любимых предметов их тайных бесед становятся злословие на воспитателя. Когда воспитанник пришел к этому, наставник может удалиться, тут уже он ничего не поделает. Но почему ребенок выбирает себе особенных наперсников? А все – благодаря тирании его руководителей. Зачем стал бы он скрывать что-либо от них, если б не был к тому принуж- ден? Зачем стал бы он на них жаловаться, если бы ему не было к этому поводов? Естественно, они должны быт его первыми поверенными; по той охоте, с какою он приходит поверять им все, что думает, можно судить, что он считает не вполне обдуманным то, чего он им еще не сказал. Будьте уверены, что если ребенку нечего бояться с вашей стороны, ни выговоров, ни нравоучений, то он всегда скажет вам все, и что ему ничего не осмелятся поверить такого, что бы он должен был от вас скрывать, если будут наверное знать, что он ничего от вас не скроет. Что заставляет меня наиболее рассчитывать на свою методу, так это – то, что, возможно строго следя за ее результатами, я не вижу положения в жизни своего воспитанника, которое не оставило бы мне о нем приятного воспоминания. В ту самую минуту, когда ярость темпе- рамента увлекает его, когда, возмутясь против руки, которая его удерживает, он сопротивля- ется и начинает ускользать от меня, и, в его волнениях, в его увлечениях, все-таки встречаю первоначальную простоту его; сердцу его, столь же чистому, как и тело, так же мало знакома скрытность, как к порок; упреки и презрение же поселяли в нем трусости; никогда низкий страх не учил его лицемерить. В нем проявляется вся нескромность невинности; он наивен без опасения; он еще не знает, на что служит обман. В душе его не происходит ни одного движе- ния, которого бы не выдавали его глаза и язык; и часто чувства, которые волнуют его, известны мне раньше, чем ему. Пока он продолжает свободно открывать мне свою душу и с удовольствием говорит мне, что думает, – нечего бояться, опасность еще не близка; но как скоро он делается застенчивее, сдержаннее, как скоро в его речах я замечаю первое замешательство стыда, инстинкт, значит, развивается и понятие о зле уже примешивается к нему; нельзя больше терять ни минуты, и если я не потороплюсь научить его, другие его научат. Не один читатель, даже одобряющий мои идеи, подумает, что здесь все сводится на раз- говор, заведенный на удачу с молодым человеком и покачивающий все дело. Ох, не так, не так управляют человеческим сердцем! Слова ничего не значат без подготовки. Прежде, нежели сеять, нужно вспахать землю; семена добродетели трудно всходят; нужна долгая подготовка, чтобы укоренить ее. Одна из причин, по которым нравоучения особенно бесполезны, состоять в том, что с ними обращаются безразлично во всем, без толку и без разбора. Как можно думать, что одна и та же проповедь годятся такому множеству слушателей, которые различаются по расположению духа, по уму, темпераменту, возрасту, полу, состоянию и мнениям? Нельзя, быть может, найти двух, которым годилось бы то, что говорится всем; а ощущения наши так непрочны, что не наберешь, быть может, двух минут в жизни каждого человека, когда одна и та же речь произвела бы на него одинаковое впечатление. Посудите, время ли, когда возбуж- денная чувственность заглушает рассудок и насилует волю, время ли тогда слушать стеснен- ные уроки мудрости. Итак, некогда не обращайтесь к рассудку молодых людей, даже и тех, |