Сокулер_Лекции по философии Витгенштейна. Лекция 1 формирование мировоззрения
 Скачать 1.45 Mb.
|
|
Контрольные вопросы 1. Что вам известно о культуре и искусстве Вены конца XIX — начала XX в.? 2. Как вы считаете, влияют ли друг на друга философия и искусство? Что способно влиять на философию сильнее: литература, живопись, музыка? 3. Влияют ли парадоксы и концептуальные изменения в научных теориях на судьбу философских концепций? В чем проявляется это влияние? Приведите при- меры. 4. Как вы считаете, важна ли биография философа для понимания его учения, или она отвлекает от осмысления его идей? 18 Лекция 2 ФОРМИРОВАНИЕ ФИЛОСОФСКОЙ ПРОГРАММЫ ЛОГИЧЕСКОГО АТОМИЗМА Изучение идей Л. Витгенштейна начнем с его раннего труда — «Логи- ко-философского трактата». Это сочинение одновременно захватываю- щее и очень сложное по содержанию. Сразу приступать к его тексту невозможно. Текст окажется «закрытым», а его содержание — как будто зашифрованным. Такова объективная трудность, с которой стал- киваются не только студенты, но и специалисты-исследователи, изуча- ющие, например, историю аналитической философии. Недаром сущес- твуют взаимоисключающие интерпретации смысла «Трактата» и его отдельных положений. Поэтому обращению к тексту «Трактата» должно быть предпослано какое-то введение. Сам Витгенштейн в предисловии к «Трактату» писал, что импульс для его работы был в значительной степени задан трудами Г.Фреге и Б.Рассела. Когда дают историко-философскую ха- рактеристику «Логико-философского трактата», говорят, что в этом произведении изложена доктрина логического атомизма и что оно отно- сится к направлению логического анализа (одно из направлений ана- литической философии). Чтобы дать представление о том, что же такое логический атомизм и логический анализ, надо обратиться к идеям, которые развивал в 10-20-е годы XX в. Бертран Рассел, а также к учению Готлоба Фреге, которого некоторые историки аналитической философии причисляют к родоначальникам этого направления в фило- софии. Поэтому прежде всего обратимся к краткому рассмотрению идей Г.Фреге и Б.Рассела. Будем пытаться понять причины появления и смысл такой своеобразной и амбивалентной доктрины, как расселовс- кий логический атомизм. Это приведет нас к пониманию терминов, которые употребляет сам Витгенштейн, и проблем, которые он обсуж ïaer. Однако я должна предупредить, что знакомство с воззрениями Фреге и Рассела не помогает в постижении глубинного замысла 'Трактата», а может даже увести от него. 19 Чтобы понять какую-то философскую программу, надо прежде все- го взглянуть на нее как на внутренне оправданную и осмысленную. Мы привыкли считать, что философский подход к языку должен состо- ять в определении отношений между языком и реальностью, языком и мышлением, в выяснении природы языка, его роли в познании объек- тивной реальности и т.п. В свете подобных проблем логический анализ языковых выражений может показаться делом весьма второстепенным, для философа не столь уж важным. Однако если мы будем думать, что язык есть средство отражения реальности и ничем другим не является, то мы неизбежно попадаем в ловушки, которые он нам расставляет. Например, язык позволяет рассуждать о круглом квадрате. Можно сказать, что круглый квадрат очевидно кругл, хотя в то же время он очевидно квадратен. Можно формулировать вопросы о том, является ли круглый квадрат менее круглым, чем круглый круг, или о том, каким сложным диалектичес- ким образом его круглость соотносится с его квадратностью, и т.д. Рассуждения подобного рода могут произвести на кого-то впечатление самой утонченной философской премудрости, но вот вопрос: о чем идет речь? Оказывается, язык не всегда дает информацию о реальности. Иног- да колесики языкового механизма крутятся сами по себе, освобожден- ные от приводных ремней, соотносящих их с реальностью и информа- цией. Такое холостое вращение элементов языка подчинено всем струк- турным языковым правилам и создает иллюзию осмысленности и, бо- лее того, намека на особенно глубокий или тонкий смысл. Академик Л.В. Щерба как-то на лекции предложил студентам-язы- коведам разобрать по частям речи и членам предложения фразу «Гло- кая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка» 1 . Хотя каж- дое слово здесь бессмысленно, упражнение вполне осмысленно и вы- полнимо. Мы можем сказать, о ком идет речь, кто, что и с кем сделал. На это указывает сама структура языка, хотя мы и не знаем, что собой представляют куздра, бокр и бокренок. Язык, следовательно, может функционировать различным образом, его соотношение с реальностью становится подчас весьма сложным и прихотливым, причем между описаниями некоей реальности и холос- тым вращением языковых механизмов есть незаметные переходы. Многие явления в философии, науке, культуре вызывают подозрение в 1 Цит. по: Успенский Л.В. Слово о словах. Л., 1974. С.347. 20 том, что в их основе лежит именно нечувствительный переход к «холос- тому» употреблению языка. Вот, например, один из парадоксов теории множеств — парадокс Кантора. Кантор рассматривал множества как совокупности элементов любой природы. Речь могла идти о множестве людей, множестве идей, в том числе и о множестве множеств. Можно представить себе множество, элементами которого являются все воз- можные и мыслимые множества: множество всех вообще множеств. Очевидно, что это самое большое множество, какое только может быть. В теории множеств дается определение понятия «мощность», показы- вающего, насколько велико данное множество. Мощность множества всех множеств является максимальной возможной мощностью. Однако в теории множеств доказывается и следующая теорема: если взять все элементы некоторого множества и образовать из них все мыслимые множества, т. е. образовать множество всех возможных подмножеств данного множества, то его мощность должна быть больше мощности исходного множества. Отсюда и вытекает парадоксальное следствие: с одной стороны, мощность множества всех множеств является наиболь- шей, с другой — из него можно получить множество еще большей мощности. Но чем является данный парадокс? Свидетельством пара- доксальной природы множества? Или, быть может, надо говорить о парадоксальной природе бесконечных множеств? Или же в данном случае была перейдена грань, отделяющая утверждения о какой-то внеязыковой реальности от «холостого вращения» языковых выраже- ний, так что здесь слова «существует множество», «образуем множес- тво» просто лишились всякого смысла, и «множество всех множеств вообще» ближе к «глокой куздре», чем, например, к «множеству лю- дей на площади»?! Но как же выявить эту грань? Такой вопрос очень остро встал перед философией в конце XIX — начале XX в. На проблемах такого рода сконцентрировалось философ- ское направление, за которым закрепилось наименование «аналитичес- кая философия». Конечно, философы издавна обращались к проблеме языка. Так, еще софисты спорили о природе языка. Исследования Платона или Аристотеля органично включали в себя анализ значений обсуждаемых ими понятий. Для философии Нового времени довольно характерна тема критики языка. Она являлась частью их критики существующего познания. Примером может служить учение Фр.Бэкона об «идолах» сознания,.каковыми являются бездумное использование языка, эксплу- 21 атация устоявшихся, шаблонных понятий и выражений и пр. Но кри- тика языка в эту эпоху еще не имела самодовлеющего значения и не сопровождалась разработкой особой техники, потому что ошибки и пороки, связанные с языком, еще не отделялись от ошибок и заблуж- дений, связанных с человеческой природой, ошибочными путями позна- ния, некритической приверженностью авторитетам и пр. Только аналитическая философия поставила перед собой задачу: разработать специальную технику анализа и критики языковых выра- жений. Она сделала эту технику ядром своего содержания. Готлоб Фреге (1848—1925), выдающийся немецкий логик и матема- тик, в своих логических исследованиях руководствовался идеей постро- ения надежного логического основания математики. Фреге пришел к выводу, что основанием математики должна быть логика, но не тради- ционная аристотелевская, а совсем другая. Он занялся перестройкой логики и убедился, что для этого нужен точный анализ языка и значе- ния языковых выражений. Фреге не философ и никогда не претендовал на роль философа. Однако при этом он сыграл очень важную роль в истории аналитической философии. Именно потому, что он не был фи- лософом и в своих рассуждениях не касался традиционных философс- ких вопросов, он создал новую парадигму философствования. Он не рассуждал по поводу того, каковы человеческие познавательные спо- собности, не касался философских споров материалистов и идеалистов, рационалистов и защитников эмпиризма. Фреге поставил вопросы, которые до него философы не поднимали, но тем самым повлиял на стиль мышления целой школы в философии XX в. фреге интересовался, каким образом слова относятся к тому, что они обозначают. Например, фраза «Солнце есть центр Солнечной сис- темы» говорит о Солнце; а о чем идет речь во фразе «Я знаю, что Птолемей считал, что Солнце вращается вокруг Земли»? Что означают предложения типа «Утренняя Звезда есть Вечерняя Звезда»? О чем здесь идет речь? О соответствующем небесном теле? Или о двух его различных именах? Если считать, что речь ведется о небесном теле, то что, собственно, о нем утверждается? А если речь идет о его наимено- ваниях, тогда истинность данного утверждения должна быть ясна каж- дому, кто его понимает (в самом деле, любой человек, знающий рус- ский язык, без всякого исследования фактической стороны дела не сомневается, Что «холостяк есть неженатый мужчина»). Для разрешения подобных затруднений Фреге и ввел различение 22 значения и смысла языковых выражений. Значение есть именуемый объект (иногда употребляют термины «денотат», «референт»), а смысл — это то содержание, которое вкладывается в данное имя, та информа- ция, которую оно несет. При этом надо учесть, что Фреге относит к именам не только то, что в обычном языке принято относить к таковым, например «Сократ», «Наполеон», но и именующие выражения типа «Учитель Платона», «заточенный на остров Св. Елены». Смысл имени, подчеркивает Фреге, есть нечто объективное (хотя точнее было бы ска- зать: интерсубъективное), а не образ или ассоциации в сознании поль- зователя языком. Смысл как бы зада'ет путь, которым можно прийти к значению. Но он ничего не говорит о том, есть у имени значение или нет. Этот вопрос требует фактического прояснения [см. подробнее: 3; 12, гл. 1, §2; 15, гл. III; 16, гл. 1, с. 36-42]. Различение смысла и значения позволяет объяснить, какую инфор- мацию несут предложения о тождестве. Так, предложение «Утренняя Звезда есть Вечерняя Звезда» говорит, что два имени «Утренняя Звез- да» и «Вечерняя Звезда», имеющие разный смысл, имеют одно и то же значение (это планета Венера). Различение смысла и значения позво- ляет также объяснить, как можно понимать предложения, в которые входят ничего не обозначающие выражения, типа «самое удаленное от Земли астрономическое тело». Последнее, хотя не имеет значения, име- ет смысл. Важнейшим элементом подхода Фреге к языку было рассмотрение его структуры по аналогии со структурой математических выражений. Это неудивительно, если вспомнить, что сам Фреге — математик и целью его занятий логикой и языком было построение надежного осно- вания математики. Фреге выдвинул программу логицизма (которой придерживались также Б.Рассел и логические позитивисты). Согласно логицизму, все истины математики суть частные случаи логических истин. Программа логицизма состояла в том, чтобы определить все математические понятия на базе логических понятий и показать, что Для доказательства математических теорем не требуется никаких дру- гих аксиом, кроме логических, и никаких правил вывода, кроме тех, которые приняты в логике. Для реализации этой программы Фреге перестроил формальную логику, дал первую полную систему аксиом пропозиционального исчисления, ввел кванторы. Он считал каждое языковое выражение построенным по схеме: функтор и его аргумент. Так, математическое выражение (х) 2 состоит из функтора (знака для 23 функции) возведения в степень и переменной х на месте аргумента. Выражение у = х 2 состоит, по Фреге, из двухместного функтора « = » (равно) и двух его аргументов: первым является у, а место второго аргумента занимает х 2 , каковое выражение само является результатом применения функции возведения в квадрат к аргументу х. Таким же образом Фреге анализировал и выражения обычного языка. Он выде- лил в языке две важнейшие категории: имен и пропозициональных функций. Примерами одноместных пропозициональных функций могут служить прилагательные «Лыс», «Зелен» и т. п. обозначения свойств. Отношения будут двухместными пропозициональными функциями. Могут быть и трехместные функции, например «Лежать между» (точ- ка х лежит между точками у и z). Если в арифметической функции (х) 2 на место х подставить число, то результатом также будет определенное число. Если в выражении Лыс (х) на место х подставить определенное имя, то получится пред- ложение, которое будет истинным или ложным. Свои понятия смысла и значения Фреге применяет и к именам для функций, и к предло- жениям. Так, смыслом функтора «Лыс» является соответствующее свойство, а значением — совокупность всех лысых людей. Но что же является смыслом и значением предложения? Фреге подходит к ре- шению этого вопроса как типичный математик. Математик, распрос- траняя некоторое понятие на новую область, заботится о том, чтобы сохранялись принципы и теоремы, установленные относительно этого понятия в старой области. Рассматривая сложные выражения, Фреге выяснил, что если в сложном выражении заменить входящее в него выражение на другое выражение с тем же значением (хотя, может быть, с другим смыслом), то значение сложного выражения не изме- нится (например, имя «сообщество двуногих бесперых» имеет то же значение, что «сообщество мыслящих животных»). Что же сохраняется у предложения, если заменить'входящее в него выражение на другое выражение с тем же значением? Предложение останется истинным, если оно было истинным (или останется ложным, если оно было лож- ным). Например, утверждения относительно двуногих бесперых вер- ны и относительно мыслящих животных. Поэтому Фреге объявляет, что значением любого предложения является один из двух абстрак- тных объектов — «истина» или «ложь». Предложение рассматривает- ся как имя, з н а ч е н и е м которого является «истина» или «ложь», а смыслом — выражаемое им суждение. Отсюда следует, что все истин- 24 ные предложения имеют одно и то же значение, т.е. являются сино- н и м а м и , и то же можно сказать про все ложные предложения [см. подробнее: 3; 15, гл. 1, §12]. Фреге ввел понятие истинностного значения, остающееся одним из ключевых в современной логике. Предложения п р и н и м а ю т одно из двух возможных истинностных значений: «истина» или «ложь». Пос- кольку все истинные предложения имеют одно и то же значение, они могут быть отождествлены между собой (как и все ложные предложе- ния). Осуществив это отождествление, Фреге и построил современную пропозициональную логику, в которой предложение просто рассматри- вается как нечто, принимающее одно из двух значений. В то же время он выделял простые и сложные предложения. Слож- ные предложения имеют части, которые сами являются предложения- ми. Фреге рассматривал значение сложного предложения как функ- цию от значения входящих в него простых. Например, предложение «Будет дождь, или мы пойдем гулять» есть функция простых предло- жений «Будет дождь» и «Мы пойдем гулять». Функтором (знаком функции) является союз «или». «Или» есть обозначение логической функции, аргументами которой являются два предложения, а значени- ем — предложение. Результирующее сложное предложение истинно, если истинно хотя бы одно из входящих в него предложений. Аналогич- но, можно задать значение функций «и», «если, то», «если и только если» и пр. Подход Фреге был развит Б. Расселом (1872-1970). Он стремился реализовать ведущую идею исследований Фреге — свести всю матема- тику к: логике и, таким образом, построить для нее надежное и очевид- ное основание, а также дать ответ на философские вопросы о природе математики и источнике неопровержимости ее истин. Однако при этом Рассел уже имел возможность осознать трудности и проблемы, на которые наталкивался подход Фреге. Именно Рассел сформулировал парадокс, поколебавший построенную Фреге систему логических оснований математики [см. подробнее 29, с. 16]. Парадокс Рассела, к а к и целый ряд других парадоксов, основан на том, что некоторое выражение применяется к самому себе (или, что эквивален- : о некотором свойстве спрашивается, характеризует ли оно самое бя). Когда некоторое выражение применяется к самому себе, гово- >ят, что оно употреблено самореференциально. Самореференциаль- эсть чревата парадоксами (вспомним хотя бы «парадокс Лжеца», 25 упоминавшийся в предыдущей лекции). Но построенная Фреге систе- ма допускала самореференциальные выражения. Другой существенной трудностью, с которой сталкивался подход Фреге, была проблема «пустых имен», т. е. имен, имеющих смысл, но не имеющих значения. Трудность заключалась в том, что никакими логическими критериями в системе Фреге нельзя было отличить пус- тые имена от имен, имеющих значения, ибо это было вопросом факти- ческой информации. Данное обстоятельство создавало большие неудоб- ства при осуществлении логических выводов. Осознавая эту трудность, Фреге выдвинул требование, чтобы в логически правильном языке пустых имен не было — их следовало бы устранить заранее. Рассел же пошел по другому пути, результатом чего стала совер- шенно иная концепция значения-Языковых выражений. Рассел был не только математиком, но и философом, поэтому контекст его размышле- ний и круг обсуждаемых им проблем был гораздо шире, чем у Фреге. В молодости Рассел испытал влияние философии британского неоге- гельянства, или, как его иначе называют, абсолютного идеализма. Со- гласно учению абсолютного идеализма, мир предстает неделимым и единым целым. Ни один факт или элемент не является самодостаточ- ным. Поэтому всякая попытка изолированного рассмотрения элемен- тов целого ведет к искажению и заблуждению. Только полное и целос- тное рассмотрение может претендовать на истину. Все рассуждения об абсолюте должны быть априорными, поскольку опыт слишком ограни- чен, чтобы служить для них основой. Отношения внутри целого рас- сматривались как внутренние и необходимые. Здесь фактически не признавалось внешних и случайных отношений. Результатом изживания того влияния, которое оказала на него эта концепция, стала позднейшая антиметафизическая настроенность Рас- села. Сама программа разрешения философских проблем посредством логической критики языка философских рассуждений была реакцией Рассела на свое первоначальное увлечение концепцией абсолютного идеализма. Учение абсолютного идеализма было монистическим: в нем призна- валась одна неделимая субстанция. Рассел же, занимаясь вопросами оснований математики и разработкой^Логики, столкнулся с непримени-' мостью монистического учения и соответствующей ему логики для решения интересовавших его проблем. Он пришел к выводу, что нуж- на логика, допускающая множество отдельных независимых вещей. На 26 этом положении и основывается его система плюрализма, или логичес- кого атомизма. Как объяснял Рассел, «концепция логического атомиз- ма сама собою пришла ко мне в ходе размышлений над философией математики, хотя было бы трудно сказать точно, существует ли опре- деленная логическая связь между той и другой» \32, т. 28, №4, с. 495]. «Когда я говорю, что моя логика атомистична, — продолжал он, — я имею в виду, что я разделяю убеждение здравого смысла в существо- вании множества отдельных вещей» [там же, с. 496]. Концепция назы- вается логическим атомизмом, потому что «атомы», о которых идет речь, — это не те атомы, существование которых утверждало атомисти- ческое учение. Это та последняя данность, к которой приходит логичес- кий анализ, т. е. элементы, которые уже неразложимы логическим анализом. С точки зрения Рассела, «физические объекты», «физические события», «материя», «пространство», «сознание», «субъект» суть ло- гические конструкции, построенные из «логических атомов» и логичес- ких связок по правилам логики. Поэтому они разложимы логическим анализом. Что же такое «логические атомы»? Как мы видим, Рассел опреде- ляет их указанием на место в процедуре логического анализа. Как же мыслится логический анализ? Рассел определяет его как переход от чего-то неясного, неопределенного, неточного (неясность и неточность не всегда осознается из-за привычности выражения) к ясным, четким и определенным понятиям. Тут, естественно, встает дальнейший вопрос: какие же понятия Рассел считает ясными, четкими и определенными? Это понятия, чья связь с обозначаемым ясна и понятна, так что не может возникать недоразумений относительно их значения и относи- тельно того, существует ли то, что ими обозначается. Рассел предлагает исходить как из самоочевидного допущения, что в мире есть факты и что мы формируем суждения относительно этих • фактов и высказываем их в предложениях. Факт — это то, что может быть выражено предложением. Можно также сказать, что факт — это то, что делает предложение истинным или ложным. Сами же факты не истинны и не ложны. В логике выделяются частные («Некоторые цветы красны») и общие («Все люди смертны») предложения, а также по- ложительные («Человек есть разумное животное») и отрицательные («Со- крат не есть отец Платона»). Соответственно этому, Рассел классифици- рует и факты: они также оказываются частными и общими, положитель- ными и отрицательными. Таким образом, Рассел описывает реальность 27 сквозь призму логических понятий, так что реальность оказывается отражением принятого метода логического анализа. Грамматическая категория предложений отличается тем свойством, что они могут быть истинными или ложными. В силу этого, утверждает Рассел, их нельзя считать именами, как это делал Фреге. Так, предло- жения не являются именами фактов, ибо если бы мы признали истин- ные предложения именами фактов, то что именовали бы ложные пред- ложения? «Это совершенно очевидно, если только обратить на это вни- мание, однако на самом деле я не осознал этого до тех пор, пока мне не указал на это обстоятельство мой бывший ученик Витгенштейн» [32, т. 28, №4, с. 507]. Таким образом, в отличие от Фреге, для которого центральное место занимала категория имени, Рассел отводит центральное положение ка- тегории предложения и ставит вопрос о его понимании. Предложение — это сложный символ, состоящий из других, более простых символов. Предложение понятно, только если понятны образующие его простые символы. Вообще, как отмечает Рассел, символы надо изучать, чтобы не путать свойства символов и свойства обозначаемых ими вещей. Из-за подобной путаницы и возникают всевозможные философские пробле- мы, связанные с «существованием», типа: Существуют ли числа? Су- ществуют ли свойства? Существует ли множество всех множеств? Символ, по разъяснению Рассела, это все то, что имеет значение. Различные типы символов по-разному относятся к обозначаемому. Значение сложного символа определяется значениями входящих в него простых (символ является простым, если его части сами не являются символом). Что же является значением простого символа? Как можно его по- нять? Только через непосредственное знакомство с объектом, обознача- емым этим символом, отвечает Рассел. Под «непосредственным зна- комством» он подразумевает присутствие данного объекта в чувствен- ном опыте субъекта. В логически совершенном языке слова, входящие в предложение, должны однозначно соответствовать компонентам описываемого пред- ложением факта (кроме логических связок или слов типа «или», «и», «если... то» «не»). В таком языке каждому простому объекту соответ- ствует один и только, один простой символ, а комплексу простых объ- ектов (факт является таковым комплексом) соответствует комбинация 28 символов, каждый из которых соответствует компоненту комплекса. Концепция логического атомизма является одновременно и логи- ческой, и метафизической. Как логик, Рассел рассматривает структу- ру совершенного языка; как метафизик, он утверждает, что такую же структуру имеет и реальность. Вообще говоря, метафизические до- ктрины часто основывали свое общее представление об устройстве реальности на какой-то научной дисциплине. Так, пифагорейцы yf- верждали, что реальность имеет математическую сущность, и пользо- вались для ее описания языком математики. В XVIII в. образцом для описания и объяснения реальности чаете служила ньютоновская ме- ханика. В наше время основой философских рассуждений об общей природе реальности нередко становятся эволюционная биология, тео- рия систем или информатика. Для Рассела, как мы видим, такую роль играла логика. Он полагал, что крупнейшие метафизические системы, например системы Спинозы, Лейбница, Гегеля, Брэдли, ос- нованы именно на логических воззрениях их авторов и существенно зависят от того, что в традиционной логике предложению приписыва- ли субъектно-предикатную структуру. Соответствующая такой логике метафизика видела в мире единую субстанцию и ее атрибуты. Поэ- тому Рассел сознательно взялся за построение .новой метафизики, соответствующей новой логике, которую разрабатывали Г. Фреге, Дж. Пеано, А. Уайтхед и он сам. Об одной из основных черт этой метафизики — допущении различ- ных и независимых «простых объектов» (Рассел называет их партику- ляриями) — мы уже говорили. Обратим внимание на серьезные труд- ности, порождаемые таким допущением. В самом деле, что такое эти «простые объекты»? В каком смысле они просты? Заметьте, что они независимы, т.е. между ними не существует причинно-следственных связей. Это не те объекты, которые рассматривает физика. Ведь физи- ческие объекты и физические законы, по Расселу, суть логические кон- струкции. Они поддаются анализу. Анализ завершается, когда доходит до простых символов и, соответственно, до простых объектов. Послед- ние могут быть только поименованы, их нельзя описать. Что же это такое? По всей видимости, Рассел имел в виду «чувственные данные». Здесь он вполне следовал традициям британского эмпиризма. На это указывает и расселовское различение двух видов знания, с помощью которых можно получать знание о простых объектах и о комплексах, — знания по непосредственному знакомству и знания по описанию. Один 29 современный британский философ, говрря .о Расселе и философии ана- лиза, дал такую формулу: «Классический анализ есть юмовские чув- ственные данные, неполный «идеальный» язык и, что самое главное, определенное видение метода анализа» 2 . Расселовский логический ана- лиз, таким образом, оказывается одним из вариантов традиционной эмпиристской программы сведения всего знания к чувственным впе- чатлениям. В самом деле, чтобы программа логического анализа имела смысл и оправдание, требовалось бы доказать, что: 1) процедура анализа действительно может приходить к концу, т. е. к далее неанализируемым выражениям, смысл которых однозначен и понятен. Ведь, вообще говоря, не лишено правдоподобия предположе- ние, что анализ выражения может оказаться бесконечной процедурой, в ходе которой смысл исходного выражения оказывается все более и более сложным и неоднозначным; 2) процедура анализа не искажает значение исходного выражения, и результирующее ясное выражение действительно имеет то же значе- ние,, что и исходное, понимание которого вызвало трудности. Рассел не предпринимает явного обоснования этих положений. Их неявным обоснованием является именно эмпиризм, согласно которому все знание действительно является комбинацией чувственных впечат- лений. Поэтому обратная процедура анализа этого знания путем раз- ложения его на комбинации чувственных впечатлений приходит к кон- цу и не является искажением анализируемого знания. Специфическим для расселовской концепции логического атомизма был сам метод логического анализа. Он основан на том, что именующее выражение заменяется на описание. Благодаря этому мы избавляемся от именующего выражения и от проблемы существования того, что обозначается данным выражением. Таков подход Рассела к многим проблемам философии математики. Вместо того чтобы спорить, сущес- твуют ли, и если да, то в каком смысле, числа, множества и прочие математические объекты, Рассел строит заменяющие их определения — описания известных свойств и отношений. Затем во всех предложениях, в которых встречаются выражения для чисел и множеств, производит- ся замена их на соответствующие описания. Мы не можем здесь рас- сматривать такие конструкции более подробно, потому что они содер- 2 Bergmann G. The revolt against logical atomism.//Philosophical quarterly. 1957. Vol.7. №29. P.334. 30 жат достаточно много технических — логических и математических — деталей. Мы рассмотрим расселовскую процедуру на более простом примере. В метафизических спорах, говорит Расеел, часто встречаются фра- зы типа: «Бог существует», «Субъект существует» и т.п. Проблемы существования типичны для метафизических споров. Имеется тенден- ция объявлять существующим все, что обозначается каким-либо су- ществительным: числа, множества, свойства, отношения, Пегаса, Золо- тую гору, круглый квадрат и пр. Чтобы избежать этого, надо подвер- гнуть фразы, утверждающие существование или несуществование чего-то, логическому анализу. Рассмотрим предложение «Пегас никогда не существовал». Мы по- нимаем его смысл. Но каким образом? Ведь понимание предложения требует понимания входящих-в него простых имен, но мы не можем понимать значение имени «Пегас» именно потому, что Пегас никогда не существовал и мы не знаем, что это такое. Решение данного затруд- нения состоит в том, что «Пегас» не является, вопреки первоначально- му впечатлению, конституентой данного предложения, что и должен показать анализ. Дело в том, что «Пегас» — не имя, а замаскированное описание (дескрипция) — пропозициональная функция: «Конь (х) и Крылат (х)». Поэтому предложение «Пегас никогда не существовал» в результате проведенного Расселом анализа превращается в предло- жение: «Никогда не существовал такой х, что Конь (х) и Крылат (х) и х является единственным объектом, который одновременно является Конем и Крылат». Здесь, как мы видим, слово «Пегас» отсутствует, и потому отсутствует всякий повод для того, чтобы поднимать вопрос о существовании Пегаса, реальном или идеальном. Но почему Рассел считает именно такой анализ правомерным? Потому что, как он разъ- ясняет, предложение должно состоять из конституент, однозначно соот- ветствующих конституентам соответствующего факта. Однако во мно- гих предложениях встречаются обороты, не соотносящиеся с конститу- ентами факта. Так, во фразе «Вальтер Скотт — автор "Веверлея"», словосочетание «автор "Веверлея"» не является конституентой предло- жения, потому что в реальных фактах нет соответствующей ему консти- туенты. Есть только один реальный человек — Вальтер Скотт. А соче- тание «автор "Веверлея"» — это дескрипция, и она должна быть устра- нена, чтобы не создавалось впечатления, что речь идет об установлении эждества двух лиц там, где есть только один человек. Свой метод 31 устранения дескрипций Рассел считал эффективным средством для разрешения самых разнообразных философских проблем, например, для критики философских теорий, злоупотребляющих понятием абсо- люта или придумывающих различные «виды» и «модусы» существо- вания. Для самостоятельной подготовки из списка рекомендуемой ли- тературы необходимо воспользоваться следующими источниками: [3], [12, roi. 1, §2]; [16, гл. 1, 2]; [23], [28], а.также [31\, [32], [33]. |