Трынкин В.В. Мерцания правового поля. Трынкин_Мерцание_правового_поля. Москва 2020 В. В. Трынкин мерцания правового поля удк 34. 01 Ббк 67. 0 Т 80
 Скачать 4.96 Mb.
|
|
Мера объективности в позитивном праве Специалисты позитивного права в большинстве своём придержива- ются принципа объективности права. То ли на них повлияла до конца не понятая позиция Кельзена, то ли они самостоятельно пришли к данному убеждению – судить трудно. В любом случае есть смыл оценить специфи- ку их аргументации, которая может оказаться оригинальной. Гаджиев, напрямую сославшись на идеи Кельзена, отстаивает для себя важную идею о юридическом концепте, вроде бы сложившемся объ- ективно. Как и Кельзен, он сравнивает данный процесс с естественной за- кономерностью. После данного заявления, ему приходится вспомнить о происхождении данного концепта из развивающегося юридического разу- ма. Параллельно возникает ссылка на естественно-правовую интуицию человечества, что не соответствует естественным наукам, но естествен- ному праву. Затем специалист повторяет идею Кельзена об обособлении юриспруденции от других социальных видов знания (религии, этики, поли- тики, экономики). Основным замыслом и целью, полагает специалист, бы- ло создание правопорядка, способного отрегулировать социально- юридические конфликты беспристрастно и быстро [см. 41, с. 23]. Темы ду- ховной объективности в такого рода рассуждении не возникает. Гаджиев объединяет два далеко не согласующихся состояния – юридический кон- цепт, как естественную закономерность и эволюцию естественного права. Оба, как бы превратившись в нечто целое и органичное, претворяются в беспристрастно действующий правопорядок. В данном рассуждении суще- ствуют теоретические преувеличения. Органичного слияния юриспруден- ции и естественного права, особенно в современности, не происходит. Юридический концепт в процессе своего возникновения был далёк от объ- ективности, так как создавался сознаниями многих юристов, действовав- ших по заказу правителей. Не возник и беспристрастно действующий пра- вопорядок, насквозь пронизанный политико-юридическими и психологиче- скими мнениями. Михайловский не сомневается в существовании законов математики, логики, психологии, эстетики. Аналогично им трактуется юридическая нор- ма, содержащая запрет нарушать ночной сон. Её содержание Михайлов- ский именует необходимым, обусловленным культурой поведения, а также указанием на саму природу времени отдыха [см. 139, с. 44]. Затем он пе- реходит к обобщению, полагая, что есть масса юридических норм, точно выражающих идеи, пребывающие в основе социальных отношений. Эту массу норм Михайловский уподобляет физическим, химическим, биологи- ческим и др. законам, вроде бы, также точно выражающим порядок в тех или иных областях знания [см. 139, с. 47]. Как и Кельзен, Михайловский ищет подобия между законами природы и юридическими законами, подо- бия, относящегося к их объективности. Объективно, да и то с оговоркой, можно говорить о законах природы. Всё что их выражает, относится в большей степени к принципам, что сумел обосновать И. Кант. Он, в част- ности, подверг критике даже законы физики с её вроде бы окончательно утвердившимся законом гравитации. Кант высказал мнение, что возможно существование более глубоких сил, предопределяющих действие самой силы притяжения. 38 Таким образом, различного рода законам Кант вполне 38 Кант пишет: Ньютон «без малейшего колебания, стал трактовать тяготение как резуль- тат всеобщей деятельности материальных предметов, и назвал его притяжением». См. Кант И. Соч. в 6 тт.– Т. 2. – М.: «Мысль», 1964. – С. 313. Однако, само притяжение, по су- 83 правомерно противопоставил принципы познания. В одном месте он отме- чал: у разума всегда присутствует потребность стратегического синтеза всех наличных знаний, он стремится создавать философскую архитекто- нику принципов понимания бытия, чтобы «обращаться с ней как с само- стоятельным строением» [см. 92, с. 407]. То есть, архитектоника принци- пов имеет у Канта духовно-объективную природу. В отношении к попытке Михайловского и других юристов уподобить юриспруденцию физическим законам данный вывод имеет максимальное значение. Принцип действи- тельно основан на идее, о чём не раз упоминал Михайловский. Любая идея всегда принадлежит сознанию. Попытка установления подобия меж- ду законами природы и юридическими законами, в той связи, далека от точности. Юридические законы, в отличие от законов природы, духовно- объективны. Йеринг также воспринимает совокупность действующих пра- вовых положений в виде объективного права, считая последнее порядком жизни, установленным законом [см. 88, с. 14]. Тема объективно действую- щего закона будет возникать далее неоднократно. Хотелось бы, чтобы чи- татели приняли к сведению весомое мнение Канта, подвергнувшего поня- тие «закон» мягкой критике. Данная критика действенна и в отношении к высказыванию Йеринга, стремящегося юридический закон превратить в совершенно объективный порядок жизни. Сквозь каждый внешне объек- тивный порядок словно просвечивают: сознание и воля правителя, созна- ние и воля корпуса юристов, судей, а также огромное поле сознания граж- дан (исполняющих, не замечающих, либо игнорирующих этот порядок). Мальцев колеблется между объективностью права и его субъектно- объектным состоянием. Начинает он с заявки об объективно- отологической природе права, с субъектом никак не связанной. Затем фиксирует зависимость объективного права от субъекта и возникающих субъектно-объектных отношений. Описывает акты взаимодействия между субъектом и объектом, человеком и правом [см. 132, с. 45]. Точнее было бы начать с активности субъекта, влияющего на коррекцию ранее возник- ших норм права, либо непосредственно создающего нормы права, которое в последующем своём бытии обретает духовно-объективное состояние. Специалист всё же больше склоняется к материально-объективной приро- де права (позитивного), считая его базовыми категориями закон и законо- мерность, а последние напрямую связывая с объективной необходимо- стью и причинностью [см. 132, с. 103]. Однако можно ли устанавливать тождество между законом и закономерностью? Ведь под законом подра- зумевается позитивное право, тогда как под закономерностью – наиболее типичное, устойчивое, многократно повторяющееся явление, что, разуме- ется, не одно и то же. Закон является продуктом создания человеческого ума, а закономерность указывает на некое безусловно объективное явле- ние (природное или социальное). Наконец, в финале книги Мальцев при- даёт позитивной правовой норме статус факта, или объективного требо- вания. И добавляет, что специфика нормы уточняется в процессе регули- рования [см. 132, с. 530]. Таким образом, несмотря на небольшой фраг- мент текста, в котором право понимается, как субъектно-объектное отно- шение, в большинстве своём право трактуется специалистом в виде объ- ти дела, является только следствием более мощных факторов, его обусловливающих. Мной высказано предположение, что к причине притяжения может относиться существен- ное изменение мощных энергий материального мира, итогом взаимодействия которых и является собственно притяжение. В этом мощном изменении какая-то доля, возможно, принадлежит силам духа, пребывающим в космосе. 84 ективной необходимости, существующей по законам столь же объективной причинности. В ходе доказательства данного тезиса, созданные юристами законы были произвольно уподоблены объективным закономерностям развития природы и общества. Хотя выяснено, что при такой трактовке из поля зрения специалиста постоянно уходит процесс зарождения и процес- сы восприятия правил и норм законов, что переводит их в духовно- объективный статус. Появившееся в конце рассуждений объективное тре- бование никак не может считаться объективным, будучи создано юридиче- ским сознанием по заказу или намерению сознания правителя. Созданные богами народов правила и нормы права, возникшие в хо- де развития народов нормы естественного и обычного права, созданные специалистами юриспруденции законы и конституции в зафиксированных текстах объективны. Однако объективность эта всегда двойственна: как материал напечатанного издания закон равен вещи, но не закону. Когда его создают или воспринимают сознания, он становится законом, приобре- тая объективно-духовную форму. Любой вид восприятия правил и норм, а также их изменения, дополнения одномоментно превращает их в субъек- тивную реальность. В этой связи, важно точно знать – о создаваемом, или о созданном, о воспринимаемом, или о применяемом праве идёт речь. Как сохранить объективность в случае использования правил доверительной собственности? Следуя этим правилам, юрист оперирует далеко не с за- коном, а с доверенностью, выданную учредителем доверительной соб- ственности или, в определенных случаях, с управляющим [см. Давид, с. 163]. Любая доверенность, как бы она ни была заверена нотариусом или банкиром, остаётся субъективным актом воли, выказавшей доверие кого- то лица кому-то другому лицу по поводу своего имущества. Также субъек- тивно судебное нормотворчество, как акт создания норм права субъектив- ным сознанием того или иного человека, облачённого в мантию судьи. Ес- ли этот человек пристрастен в своих взглядах, или он подкуплен, или запу- ган, значит, и созданный им законодательный акт будет иметь те или иные субъективные особенности. Причём, в случае прецедентного права эта субъективность станет определяющим фактором для многих норм. Анало- гична ситуация с обсуждением категорий права группами юристов. Одни из них настаивают на понятии «государственное право», другие – на понятии «конституционное право», стараясь стереть черты тоталитаризма [см. 13, с. 21]. Аналогичны многочисленные споры, порой, жаркие, по другим поня- тиям. При этом словно забывается главное – все правила и нормы пози- тивного права были когда-то созданы и ныне создаются теми или иными людьми, облечёнными на то правами. То есть, подавляющее большинство правил и норм позитивного права субъективно по своему происхождению и восприятию. В этой связи уверение, будто согласие по всем юридически значимым вопросам может быть достигнуто только на конституционно- правовом языке [см. Крусс, с. 21] вызывает большое сомнение. Ведь при встрече двух субъективностей всегда возникает проблема: чья позиция точней или сильней. И нередко сильная сторона (в смысле богатства, фи- зической силы или властного ресурса) побеждает юридически точную по- зицию. Субъектно-объектное состояние права Кистяковский, несмотря на иногда чрезмерный психологизм, в отно- шении к праву точно расставляет акценты. Соглашаясь с тем, что в тексте закона право обладает внешней формой, он уточняет, что в процессе сво- его возникновения оно было продуктом психической активности, в процес- 85 се его восприятия право также связано с психикой, да и истинное суще- ствование обретает только в душах людей, как членов правового общения [см. 101, с. 157]. Можно было бы лишь уточнить, что право, как продукт, возникает из активности души, использующей для этой цели сознание и волю. Но в любом случае у Кистяковского право приобрело вид не ситуа- тивного, а устойчивого субъектно-объектного отношения. Ильин обращает максимум внимания на нормативное свойство права, противопоставляя это его свойство политическому, социологическому, историческому и пси- хологическому контекстам. Он, в частности, противопоставляет чисто пси- хологическому подходу к праву возможность его логического рассмотре- ния. И ту, и другую позиции он отмечает в виде достижений в логике и юриспруденции, как плода методологического углубления юридического познания [см. 86, с. 100]. Право, каким бы чистым оно ни казалась, в своём возникновении и последующем применении всегда обусловлено полити- ческим, юридическим, социологическим, психологическим и иными контек- стами. Политический контекст возникает от намерения власти; юридиче- ский – от мнения законодателя; социологический – от отношения боль- шинства людей к той или иной норме права; наконец, психологический контекст в той или иной степени характеризует все обозначенные намере- ния и мнения. Не свободно от данных контекстов и логическое уяснение нормы. Хорошо известно, что правда в устах подлеца приобретает вид лжи, а ложь в устах честного человека обязательно корректируется в сто- рону правды. В этой связи, в юриспруденции пестуется только видимость свободы от перечисленных контекстов. Граждан выявляет два смысла понятия права – общенаучное, отно- сящееся к законам природы и общественного развития; юридическое, от- носящееся к законам, созданным для управления обществом. Первые он квалифицирует, как объективные; вторые – как субъективные, обуслов- ленные волей государственных органов, и близкие им по сути общеприня- тые правила гражданского общества [см. 48, с. 95]. В итоге проведённого им анализа общенаучные законы по отходят на второй план. Те из них, что созданы государственными органами, в основе своей приобретают субъ- ективный аспект. Несколько иным предстаёт мнение Козлова, согласно ко- торому правила и нормы поведения обусловлены процессом их установ- ления со стороны органов власти [см. 103, с. 20]. В данном случае акцент сделан на субъективном способе создания законов. По-особому обозначает субъектно-объектный характер права Гаджи- ев. Он констатирует, что любой правовой акт имеет двойственную приро- ду, обладая субъективным смыслом и объективным значением. Взяв в пример естественное право, он описывает процесс его зарождения в гуще межличностных отношений, где оно ещё не признано официальными ор- ганами. После акта его признания данное право дополняет собой уже объ- ективно существующую систему конституционного права [см. 41, с. 32]. Ранее выяснено, что любая система знаков – а написанный закон – из этой категории – как застывшая на бумаге запись обладает материально- объективным свойством. Совсем по-иному существует данная запись в виде закона: в этом случае уже важны мотивы создания каждой его нормы и его общая смысловая направленность; способы его интерпретации, а также способы его применения – во всех данных формах закон существует в виде духовно-объективного совокупного смысла. С этой точки зрения, духовно-объективны и смысл закона, и его значение. Йеринг не использует понятия субъектно-объектных превращений права, но безусловно подразумевает процессы данных превращений в 86 своём описании. Он приводит в пример большинство великих приобрете- ний в истории права – от уничтожения рабства, крепостного права до за- воёванных свобод разного свойства. В этой связи сущность права опреде- ляется Йерингом, как непрерывное обновление права, приводящее к его новому бытию [см. 88, с. 17]. Это очень точное наблюдение, в котором всё же кое-что не учтено. К примеру, точней считать непрерывное изменение права не сущностью, а динамичной формой происходящих в праве изме- нений, так как сущность права, как выяснено, представляет собой объём и значимость полномочий, которыми обладает тот или иной субъект. В про- цессе следования за новыми отношениями между людьми, право изменя- ется по составу и принадлежности заложенных в нём, и возникающих пол- номочий. Наконец, рассмотрим любопытную позицию Брагинского, счита- ющего риск объективной категорией. В объяснении его риск становится объективным из-за возможности наступления невыгодных последствий [см. 30, с. 6]. Невыгодные последствия являются существенным условием при принятии рискованного решения. Сам риск – результат решения чело- века, собирающегося предпринимать некое действие с большой степенью непредсказуемости результата, иногда – с опасностью для жизни. По со- стоянию риск – это всегда итог человеческого выбора, и в этом отношении он субъективен. По факту возможностинаступления невыгодных послед- ствий риск объективен. Таким образом он двойствен по сути, включая в себя и степень субъективной готовности субъекта, и неожиданно возника- ющие объективные последствия, которые трудно было предугадать. Таким образом, нет смысла отрицать материальной формы бытия законов в те- стах законов, конституций, кодексов, лежащих на полках. Однако, как вы- яснено, совсем не в этом состоит суть законов и типов права, так как они всегда предназначены для сознания (создающего, воспринимающего, об- ладающего мотивами, замыслами, интерпретациями и т.п.). Во всех этих случаях правовая форма духовно-объективна. О сущности законов Виды понимания закона В настоящее время юридический закон приобрёл вид строгой пози- тивистской догмы, не предполагающий отступлений в какую-либо сторону. Хотя на стадии своего зарождения понятие «закон» имело немало контек- стов, большая часть которых свидетельствовала о его божественных исто- ках и нравственном начале. Как отнестись к современным интерпретациям закона и какой вектор понимания окажется наиболее точным? Стоит открыть текст закона Моисея, как сразу становится ясно, что главная цель законов Бога – внесение в мир людей важнейших нравствен- ных принципов. Они относятся и к необходимости почитания родителей, 39 и к необходимости заботы об обездоленных людях (вдове, сироте, путни- ке), 40 и ко многому другому. Есть в них и негативное отношение к власти- телям, любящим повторять о людях: «дать им больше работы, чтоб они трудились и не занимались пустыми речами». 41 Со времени древнего Ри- ма понятие «закон», хотя и связанное по сути с понятием «справедли- вость», гораздо чаще трактуется в виде способа принуждения одного или 39 Исх. 20. 12. 40 Втор. 14. 28, 29. 41 Исх. 5, 9. 87 многих индивидов к определённым действиям. Такая трактовка данного понятия может быть обусловлена либо естественной необходимостью, либо указанием властителя [см. Спиноза, 193, с. 52]. Естественная необ- ходимость принуждения появляется с целью наказания правонарушителя; указание властителя может, наоборот, использовать принуждение, приво- дящее к преступлению против человечности. Монтескьё объясняет поня- тие «закон» также двумя способами, но в ином контексте: в широком смысле закон характеризует естественные причины, становящиеся нача- лом зарождения природных явлений. В узком смысле имеются в виду ра- зумные существа, сами для себя создающие законы; хотя в человеческом обществе также значимы законы, не созданные людьми [см. 141, с. 12]. Имеются ввиду законы, созданные для людей Богом. На этом основании Монтескье утверждает, что законам, созданным людьми, должны предше- ствовать критерии справедливости, исходящие из законов Бога. А что есть человеческий закон? Харт с данным вопросом не цере- монится, откладывая его на неопределённое время. Вначале он готов найти нужное объяснение в самих законах, а затем перейти к его оконча- тельному определению [см. 216, с. 10]. Юристы России сразу определяют, что есть закон. Алексеев характеризует его через совокупность требова- ний, вполне определённых, обеспеченных, предназначенных для регуля- ции поведения людей [см. 5, с. 33]. В данном случае перечисляются функ- ции закона, его защищённость и целевая доминанта. В следующем уточ- нении к перечисленным факторам закона добавляется указание на осяза- емую форму закона, на возможность использования его в суде, а также его обязательный, императивно-властный характер [см. 5, с. 33-34]. Суть са- мого закона из таких определений не возникает. Морозова указывает на нормативную форму закона, факт его принятия тем или иным властным органом и на формулируемую цель его применения – регулирование наиболее важных общественных отношений. Также ею оттеняется значи- мость закона на фоне иных правовых актов тем, что у закона самое высо- кое место в системе нормативной регламентации, а также высшая юриди- ческая сила. К перечисленному добавлен фактор непосредственного дей- ствия закона, а также факт его финансового обеспечения [см. 142, с. 197]. Поздняков ограничивается констатациями по поводу сомнений и неясно- стей в связи с термином «закон», имеющимся во всех языках и содержа- щим, по меньшей мере, два значения. Суть его неясностей: связан ли за- кон с писаной формой, с неписанной формой, соответствует он критериям справедливости или нет. Упоминается специалистом и закон природы, хо- тя уточнений в связи с ним не появляется [см. 164, с. 131]. Не стремились осознать сущность закона, используя повсеместно данное понятие, Платон и Аристотель. Последний нередко ограничивался констатациями, из которых возникало множество характеристик законов, но не их сущности. В частности, указывалось, что законы бывают хороши- ми и плохими, основанными на справедливости или противоречащими ей [см. Аристотель, 1282b5]. Любопытно рассуждение Остина: он обозначает факт противостояния закона юридического закону естественному, хотя и отождествляет последний с законом Божиим. В реальности Остин приво- дит три понятия, каждое из которых имеет собственные характеристики. Тем не менее, юридический закон Остин связывает с установлениями, ис- ходящими от политических начальников, что превращает его в позитивный закон [см. 228, с. 2]. Так как основной движущей силой возникновения од- ного из видов закона являются, по Остину, политические начальники, у не- го органично возникает отождествление закона с командой, которую они 88 отдают в устной или в письменной форме. Предполагаются исполнители- юристы, создающие после письменные тексты законов. Так как закон у не- го близок команде, с нею проще ассоциируется его императивная форма [см. 228, с. 6-7]. Впрочем, Остин чрезмерно строг в отношении к закону, обвиняя его в двусмысленности. Её он объясняет тем, что в одном отно- шении законы-команды несут в себе заряд императивности, будучи под- линными законами; в другом отношении законы используются безотноси- тельно к их командной природе, а потому, вроде бы, перестают быть зако- нами [см. 226, с. 21]. Как видно, Остину не известно, что закон в юриспру- денции применяется двумя способами – императивно и диспозитивно. В отношении к законам, создаваемым традиционным способом, мы привыкли, что они практически повсеместно не выдерживают критериев необходимости и всеобщности. Критерии необходимости часто деклари- руются, на деле таковыми не бывая. Критерий всеобщности к законам, со- здаваемым в конкретное время в конкретных государствах, также не при- меним, ограничиваясь чётко обозначенными государственными граница- ми. Если же наиболее вдумчивый законодатель поставит перед собой цель создать закон, соответствующий критериям всеобщности и необхо- димости, ему потребуется осознавать данные критерии с помощью откро- вения, так как социально-законодательная необходимость скрыта в глуби- нах общественной жизни. Соответственно, определение закона в мире людей может быть таким: законом является обладающая статусом все- общности и необходимости социально-объективная причина, предопре- деляющая собой правовую сущность и структуру свершившегося, сверша- ющегося, или будущего события. Современное понятие закона в виде системы правил и норм, содер- жащих предписания и запреты, обязательные к исполнению, от сущности закона пока очень далеки. Гегель, в этой связи, вспоминает часто упо- требляемые римские и германские правовые понятия, записанные в том или ином кодексе. Но подлинных понятий в таких случаях нет, считает он, а есть только формально созданные (рассудком, а не разумом) те или иные правовые определения, положения, правила, законы [см. 44, с. 28]. Далеко не прояснена тема соотношения закона и нравственности. Кельзен стремился очистить закон от влияния нравственности. Но каждое лицо, несправедливо применяющее норму закона, активно противостоит нрав- ственности. Каждое лицо, несправедливо принуждаемое законом, апелли- рует к нравственности. Нередко предпринимают попытку посмотреть на закон со стороны нравственности и его защитники. Харт возражает против обычной трактовки закона, как формы принуждения людей, считая, что за- кон далеко не всегда направлен на принуждение [см. 216, с. 91]. Даже в уголовном законе, считает Харт, есть немало форм, отличных от принуж- дения. Такой закон, не применяя фактор принуждения, накладывает обя- занности на его исполнителей. У других законов фактор принуждения ещё более слаб, где-то не проявляясь вообще. Например, есть законы, предо- ставляющие людям полномочия, то есть возможности для широкой реали- зации своих прав и действий [см. 216, с. 56]. Разумеется, в законе встре- чаются и диспозитивные нормы, рассчитанные на координацию отноше- ний. Хотя полномочия, в отличие от мнения Харта, закон предоставляет только лицам, вступающим на властные посты, никак не распространяя эту норму на большинство граждан. В этом отношении большинство граж- дан, вопреки многим заверениям, бесправно. Йеринг стремится смягчить силу принуждения, присущую закону, личной выгодой [см. 89, с. 35-36]. Хо- тя личная выгода основана на корыстных побуждениях. Потому она спо- 89 собна усилить принуждение в отношении к человеку. В то же время не ис- пользуется принуждение в отношении к лицу лояльному для принуждаю- щего, а наоборот, применяется поощрение. Оба свойства (и личная выго- да, и несправедливое принуждение) негативны, противореча критериям справедливости и сути нравственности. Кое у кого из специалистов возникают идеи более благоприятного от- ношения к нравственности. Её по привычке именуют моралью, хотя мо- раль соответствует официальной идеологии, тогда как нравственность яв- ляется фундаментальной основой всех отношений вообще, как официаль- ных, так и общественных. У Бермана возникает идея: может ли закон по- терять свою правомочность и перестать быть обязательным, если он про- тиворечит фундаментальным принципам нравственности? Или же, не- смотря на отношение к нравственности, закон всегда остаётся законом, выражая волю правителя? [см. 24, с. 298]. Сам он не отвечает на задан- ные вопросы, хотя ответы прозрачны. Закон, противоречащий фундамен- тальным принципам нравственности, остаётся правомочным и обязатель- ным в официальном понимании. И наоборот, не может считаться ни тем, ни другим при оценке его с позиции нравственности и права. Вопрос о со- хранении своей формы в любом случае уже содержит в себе ответ. Харт мыслит шире, рассматривая параллельно два вопроса: 1) проблему учёта справедливости или несправедливости при создании самих законов; 2) проблему соответствия или несоответствия справедливости уже создан- ных законов [см. 216, с. 16]. Первый вопрос связан с проблемой внутрен- него мира законодателя. Второй – с процессом восприятия его многими людьми. Первый вопрос, менее очевидный для внешнего наблюдателя, наиболее существенный. Ведь если законодатели изначально в процессе создания законов будут ориентироваться на критерии справедливости (средоточие нравственности), созданные ими законы будут соответство- вать нравственным критериям. Сами мысли об отношении законов к нравственности – это безуслов- ный прогресс в юридической мысли. Было бы очень важно в жизни мерять своё отношение к тому или иному закону его отношением к принципам нравственности – справедливости и совести, долгу перед людьми и про- фессиональной чести при соблюдении интересов народа. Кое-где законо- датели стараются соблюдать верность принципам нравственности. К при- меру, ст. 281 греческого Гражданского кодекса предписывает запрет на применение какого-либо закона, если он явно противоречит доброй сове- сти или добрым нравам [см. 57, с. 76]. Видимо, у греческих законодателей действенна память об основных требованиях, предъявлявшихся законода- тельству Платоном и Аристотелем. Да и как забыть то, что Платон считал неправильными законы, создаваемыми ради интересов небольшой группы людей. Законы для меньшинства приводят к внутренним распрям. Тогда как законы, создаваемые ради обеспечения интересов всего народа в стране, порождают согласие в душах и делах, считал Платон [см. 162, 715b ]. Данное установление Платона прилагает к закону меру все- общности и необходимости, а социально-объективной целью государ- ственного бытия людей становится общественное благополучие. |