Трынкин В.В. Мерцания правового поля. Трынкин_Мерцание_правового_поля. Москва 2020 В. В. Трынкин мерцания правового поля удк 34. 01 Ббк 67. 0 Т 80
 Скачать 4.96 Mb.
|
|
Противоестественное право в действиях и законах Более незаметным и более изощрённым является проявление проти- воестественного права в поведении должностных лиц, а также в законах. Это обстоятельство пока комментируется в пределах законодательства, хотя для этой цели более пригоден особый тип права. О невнимании специалистов позитивного права к противоестествен- ному праву свидетельствует то, что они настойчиво сопротивляются, не принимая понятие «злоупотребление правом». Им почему-то кажется, что все формы злоупотребления правом находятся как бы по ту сторону права и особым типом права считаться не могут, о чём сообщает Волков [см. 40, с. 44]. Также полагает и Крусс, объявляя лицо, нарушающее пределы пра- ва, действующим «вне» права, за его пределами. Отсюда его вывод: где имеет место злоупотребление правом, право как таковое исчезает [см. 117 , с. 20]. Хотя нетрудно понять, что лицо, злоупотребляющее правом, злоупотребляет врученными ему полномочиями в ущерб чужим правам. Потому данное лицо остаётся в пределах целостного правового поля, хотя его действия и относятся не к закону, а к противоестественному праву. С другой стороны, если отсутствует понятие «злоупотребление правом», нет возможности оценить всю гамму деяний противоправного и даже преступ- ного характера, осуществляемых должностными лицами. Тогда как в эпоху рыночных реформ злоупотребление врученными полномочиями со сторо- ны должностных лиц стало чуть ли не нормой. Крусс стоит на своём, считая, что факты злоупотребления правом направлены против должного, во многих отношениях правильного и спра- ведливого) порядка, почему-то существующего внутри общественных от- ношений [см. 117, с. 23]. Хотя с общественными отношениями случаи зло- употребления правом связаны лишь косвенно, не напрямую. Крусс сооб- щает также тривиальную истину, что злоупотребление правом означает употребление его во зло, на худое дело, во вред другому, и, вроде бы, са- мому себе [см. 117, с. 24]. При этом он не упоминает главного – субъектов злоупотребления правом и условий, при которых оно происходит. Хотя уже в древнеегипетской «Книге мертвых» (ок. XXV– XXIV вв. до н. э.), на что обратил внимание Нерсесянц, сообщается о формах злоупотребления правом, которые совершил не просто человек, а некий начальник. Психо- логии известны случаи, когда человек чрезмерно активно кого-то заверяет, что он чего-то не делал. Эта его чрезмерная активность свидетельствует об обратном. Так начальник в данной книге клянётся, будто он не застав- 145 лял людей работать сверх сил, будто не сделал никого страдальцем или несчастным, будто, не изменяя Богу, никого не убивал, не грабил храмы и т.д., и т.п. [см. 147, с. 6-7]. Ясно, что понятие «злоупотребление правом» по большей части от- носится к должностным правонарушениям. Они важны в первую очередь, так как частные случаи злоупотребления правом гражданами мало где встречаются из-за отсутствия у граждан полномочий. Неточен Волков то- гда, когда размыто квалифицирует данный вид правонарушений, обращая внимание на, якобы, неприятность, причинённую одним лицом другому лицу. Упоминает он и то, что данный вид злоупотребления связан с тер- мином «шикана». И лишь вскользь затрагивает административный харак- тер данных правонарушений, приводя в пример пользование чиновником привилегиями в ущерб государству [см. 40, с. 32]. Привилегии – это лишь небольшая и не самая существенная часть злоупотребления правом. Наиболее часто виды злоупотреблений правом возникают при отъёмах чиновниками крупной собственности под прикрытием соблюдения госу- дарственных интересов. Лишь после мягких формулировок, Волков, нако- нец, связывает с злоупотреблением правом аномальное использование государственной власти [см. 40, с. 33]. Последние разоблачения корруп- ционных схем продемонстрировали причастность к злоупотреблениям властью высших полицейских чинов (отвечающих, кстати, за борьбу с кри- миналом и коррупцией), мэров, губернаторов и даже министров прави- тельства. Причём, сам отъём крупной собственности, особенно в 1990-е и 2000- е годы сопровождался иногда физической расправой над бывшими собственниками и членами их семей. Во всех этих случаях имело место не просто злоупотребление правом, но в большей степени возникали преце- денты противоестественного права. Каждый из чиновников или админи- страторов во всех данных случаях был безусловно убеждён в своей правоте, тогда как общественному богатству наносился существенный, иногда – непоправимый урон. К примеру, в 2019 г. произошёл сильнейший разлив мазута в компании «Норникель», главным акционером которой яв- ляется миллиардер Потанин. Разлившийся из крупной цистерны мазут за- крыл собой ближайший водоём, возникла опасность проникновения пото- ков мазута в Северный ледовитый океан, что нанесло бы ему непоправи- мый ущерб. Специфика противоестественного права состояла в том, что главный собственник компании и его совладельцы проявили непрости- тельную небрежность в проблеме сохранения цистерны с мазутом, а в итоге назрел серьёзный международный скандал. Для граждан наиболее существенным видом противоестественного права является наследование и использованием юриспруденцией наибо- лее жёстких законов, направленных на защиту властного верха, в резуль- тате принуждающих народ. Разумеется, чаще всего инициаторами таких законов являются вышестоящие властные органы. Но и в среде юристов есть охотники использовать жёсткие законодательные формы. Монтескьё отмечает имеющееся у государства, в реальности же – у правителей, пра- во убивать, хотя и связывает данное право только с фактором самооборо- ны. При этом он обосновывает данное право ссылкой на жизнь человека, позволяющего себе убийство другого человека с целью самосохранения [см. 141, с. 122]. Монтескьё неточен по ряду позиций: Властную пирамиду (а не государство) в лице властных фигур невозможно сопоставлять с че- ловеком по одному, да ещё шаткому признаку – праву на убийство. Пра́ва убивать у людей нет, есть лишь крайняя необходимость самозащиты. Наоборот, у правителей безусловно есть формальное право убивать, хотя 146 оно полностью относится к противоестественному праву. Такое право оправдано лишь тогда, когда на страну нападает агрессор. Во всех остальных случаях цивилизованное общество отказывает правителям в праве убивать. И всё-таки, вопреки международному мнению, наиболее агрессивные правители время от времени используют это право. Так в начале 2019 г. по приказу президента США Д. Трампа, был ликвидирован ударом ракеты иранский генерал, причём, на территории Ирака, куда он приехал с дипломатической миссией. Реальной угрозы США от такого ви- зита никакой не было. Однако убийство произошло, больше по политиче- ским, чем по фактическим соображениям. Трамп воспользовался в данном случае специально созданным законодательством, позволяющим прези- денту США, вроде бы, в исключительных случаях, использовать право на превентивное убийство в любой точке земного шара. Иногда данное право используется без всякого закона на этот счёт. В августе 2020 г., когда в Беларуси с огромными фальсификациями был переизбран А. Лукашенко, народ восстал, страна превратилась в поле демонстраций и шествий. То- гда силам ОМОН и был отдан приказ на предельно жёсткий разгон демон- странтов, что они и выполнили, повергнув всех видевших это в состояние ужаса и гнева. Тогда-то и поднялись профессионалы на многих заводах страны с ещё большими протестными выступлениями. Гегель более внимателен к сути позитивного законодательства. Он фиксирует, что в законодательстве допускаются положения, противопо- ложные разуму и праву. Причём, такое противоправное использование за- конов специально обосновывается. В качестве примеров Гегелем приво- дится ряд определений римского частного права, относящихся к отцовской власти, брачному состоянию и т.п. [см. 44, с. 27-28]. Более глубокое иска- жение сути противоестественного права в системе законов Гегель обнару- живает при наследовании законодательством откровенно антигуманных норм. Он приводит в пример закон, позволявший кредиторам либо убивать должника, либо продавать его в рабство, либо отрезать от него куски тела. Закон этот, по мнению Гегеля, был настолько отвратителен, что излишнее отрезание куска тела считал вполне допустимым и не наказывал кредито- ра. Возмущение Гегеля направлено было на Цецилия, утверждавшего, что такой закон служит основанием для укрепления доверия и сохранения верности слову. Гегель подчёркивает, что жестокость наказания исключает в принципе какое-либо доверие и верность слову договаривающихся сто- рон [см. 44, с. 30]. Гегель восстаёт и против законодательства, разрешающего рабство. Он приводит в пример разные формы последнего – захват человека в раб- ство с помощью физической силы, посредством взятия в плен, а также бо- лее смягчённые формы того же рабства, связанные с предварительным благодеянием, воспитанием, обусловленные как бы собственным согласи- ем раба. Данные и иные формы рабства, представленные, как правомер- ные, являются фактически только правом господ, которое противостоит существу права как права. Суть в том, что подлинное право признаёт аб- солютную неправоту рабства, отстаивая понятие в себе свободного чело- века, обладающего душой и её связью с духом [см. 44, с. 82-83]. Сказанное два века назад актуально и поныне. Мир, перейдя в третье тысячелетие своего развития, столкнулся с продолжением практики рабовладения. Людьми ныне торгуют, как и прежде, лишь в гораздо меньших масштабах, и в основном, в арабских султанатах, да в Африке. Впрочем, в цивилизо- ванных странах используются смягчённые формы рабства, в виде откро- венно корыстного навязывания покровительства со стороны властных и 147 криминальных структур. Противоестественное право, таким образом, про- должает шествовать по кабинетам современных чиновников. Соотношение между типами прав Дух, нравственность, право Выше рассмотрены разные типы прав. Ряд из них появляется в тео- рии впервые. В этой связи целесообразно соотнести между собою выяв- ленные формы права, чтобы прояснить специфику их сходства и отличия. Кроме того, хочется обратить внимание специалистов юриспруденции и философов права на ранее не прояснённые позиции, ярче выступающие в ходе производимого сопоставления. В данном параграфе есть смысл уви- деть связи между духом, нравственностью и правом. Ильин, помимо внимания к законам, воспринимает право, начиная с его истоков, где оно мыслится им в виде необходимой формы духовного бытия человека и человечества. Дух, как выяснено, – своеобразная эма- нация божественных установлений, проникающих в наши души. Эти уста- новления не предполагают неравенства между людьми. Благодаря им рождается строй свободных и равных отношений между людьми, отмечает Ильин [см. 86, с. 196-197]. Мысль Ильина нуждается в уточнениях: он не устанавливает связи духа с Богом, хотя, для него, человека религиозного, она была, я думаю, очевидна. Ильин также не обозначает непосредствен- ной связи духа с принципами нравственности, хотя именно последние предопределяют собой строй и направленность норм права. Очень важна для современного правосознания идея не равенства, а справедливости, помогающей установить пропорциональные виды отношений между людьми. В мысли Ильина опущен и ещё один существенный контекст: дух и право (добавлю – нравственность) предшествуют законодательству, со- здаваемому верховной властью и корпусом юристов. Тема нравственности, с которой непосредственно связаны духовные установления, не нравится Чичерину. Он стремится закрепить прямую связь норм права с духом, настаивая при этом, что корни права лежат в потребностях человеческой общей жизни [см. 222, с. 39]. Уточню: дух (Бог- дух) человеку не принадлежит, его в состоянии воспринять только душа. Право может трактоваться как предоставленные (либо изъятые) полномо- чия. Наделяет человека полномочиями дух, окутывая их принципами нравственности. Оторвать право от принципов нравственности невозмож- но, такое происходит только с законом. Впрочем, в суждение Чичерина за- кралось противоречие. Если право напрямую, хотя бы и через душу, свя- зано с духом, корни его никак не могут принадлежать потребностям людей, так как эти корни остались внутри духа. Потребности, что хорошо извест- но, всегда субъективны, часто природны, тогда как дух в собственной суб- станции объективен и божествен; потребности значительно разнятся от человека к человеку, божественный дух единообразен; потребности не- редко бывают противоестественными (чрезмерная страсть к еде, наркоти- кам, курению, сексу, злобе, власти и т.п.), тогда как дух соответствует высшим принципам нравственности; потребности родственны видам фи- зиологической нужды, тогда как в духе заложено начало свободного твор- чества. Поскольку божественное право возникает из духа через душу, будучи пронизанным нравственностью, есть основание считать его врождённым. Ведь каждый человек рождается прежде всего со своей душой, которая 148 словно находит нужное ей будущее тело. Идею врождённости души подал Платон, связывая с нею многие свойства, присущие человеку. К таким свойствам он отнёс рассудительность [см. 162, 710 b], а также врождённые нам чувства пропорции, гармонии и ритма [см. 162, 653е-654b]. Сторонни- ком врождённости идей был и Лейбниц, считая, что все мысли и действия нашей души порождены её собственной сущностью, не имея никакого от- ношения ни к опыту, ни к чувствам. 80 Невозможно обойти вниманием и со- рокалетние изыскания доктора Яна Стивенсона, фактически доказавшего на точно проверенных опытах с детьми до пяти лет явление реинкарнации души, попадающей в итоге в новое тело. 81 Данные идеи имеют к правоведению непосредственное отношение, давая возможность предположить существование врождённого осознания божественного права. Гревцов не совсем точно не считает врожденными юридические свойства. Объяснение его таково: каждое новое поколение людей вынуждено заново обретать свои права путём затраты того или иного количества эмоционально-волевой, интеллектуальной, наконец, фи- зической энергии (ногами выхаживая свои права) [см. 50, с. 91]. Его выска- зывание больше направлено на естественные права. но круг типов права, что выяснено, шире. Во-первых, врождённым может быть лишь дух права, но не чувство закона, всегда приобретённое. Во-вторых, душа осознаёт неотъемлемые права без всяких усилий и затрат со стороны чувств и тела. Так приходит в наши души божественное право, возникающие в процессе рождения. Естественное право присуще каждому человеку, как природно- му существу, в силу чего каждый из людей должен быть защищён есте- ственным правом от любых неправомерных притязаний. С разумным пра- вом сложнее. Помимо общего божественного предназначения, наиболее одарённые люди с детства ощущают в себе некоторое состояние призван- ности: как будто некто высший призвал их на эту землю для свершения великих дел. Для наиболее чутких душ ощущение призванности необори- мо, от него невозможно отвернуться или проигнорировать его. Именно со- стояние призванности отзывается в душе человека стремлением познать сущность права. Данное право не равно произволу. Оно не способно под- толкнуть человека на неправомерные деяния. Наоборот – оно восприни- мается душой в виде великой обязанности, огромного внутреннего служе- ния, несмотря ни на какие обстоятельства. Может возникнуть вопрос: а почему некоторые талантливые люди чувствуют в себе право на великие злодеяния и совершают их. Дело в том, что есть разница между гением и талантом. У Пушкина в «Моцарте и Са- льери» совсем не случайно сказано: «гений и злодейство есть вещи несовместные». Талант, даже большой, которым может обладать человек, глух к божественной призванности. Талантливая душа часто ослеплена честолюбием, которое и подталкивает «Я» человека на антигуманные де- ла. Что любопытно, честолюбие также может врождено, но природа его возникновения связана не с Божественными, а с противоположными им, дьявольскими силами. 82 Есть и ещё одно недоразумение, рождённое юри- дическим сознанием, относимое к связи права с духовным состоянием. Специалист задаётся вопросом: кто способен познать народный дух? И как 80 Лейбниц Г.-В. Новые опыты о человеческом разумении. Соч. в 4-х т. – Т. 2. – М., 1983. – С. 76. 81 Секреты мироздания. – СПб. 2008. – С. 229-230. 82 См. Трынкин В. Бытие судьбы. – Нижний Новгород: Изд-во «РАСТ-НН» 2012. – С. 477- 480. 149 быть с законодательством, когда каждое субъективное мнение готово са- мостоятельно решать, применять закон или нет? [см. Залеский, с. 184]. Народный дух открывает себя сам силой воодушевления людей, сверша- ющих какое-то великое общее дело. Он также даёт о себе знать в случаях противостояния, хотя бы и молчаливого, но неотвратимого, фактам нару- шения справедливости и разумного правопорядка. Вторая реплика о субъ- ективных влияниях на закон излишняя, так как изначально был поставлен вопрос о народном духе в целом. А он проявляют себя посредством норм божественного, естественного и обычного типов права в некоей общности, на которую мнение отдельного индивида практически не влияет. Интерпретации типов права Наименее разработано в теории права и в юриспруденции понятие типов права. Ныне используемая классификация делит только один тип права – позитивный – на виды и категории. Остальные типы упоминаются неполностью и типологии права пока никто не описал. Нередко специалист воодушевлённо ищет новое соотношение систем права и законодательства. Но, поставив данную задачу, он, как правило, берётся восхвалять законодательство, как более подвижную и всегда раз- вивающуюся систему права и юридических наук. В законодательстве ви- дится продукт интеллектуального творчества людей, средство решения политических и иных задач. В конце концов, оно определяется, что логич- но, продуктом функционирования государственной власти и парламентов [см. Тихомиров, 203, с. 38]. Возникает кричащее противоречие между заяв- кой, предполагающей поиск нового соотношения систем права и законода- тельства и основным смыслом, полностью обосновывающем систему по- зитивного права. Другой специалист выступает против разделения пози- тивного и естественного права, отвергая, в то же время, легистское сведе- ние права к закону. Его основной посыл – найти нечто общее между есте- ственным правом и законом, между позитивистскими и естественно- правовыми учениями о праве [см. Нерсесянц, 147, с. 142]. Данная попытка, с одной стороны, преждевременна в силу многих противоречий, пока не позволяющих объединять эти два типа права. С другой стороны, в ней нет перспективы изучения иных правовых учений и иных типов права. Тяга к поиску обобщающих форм права у специалистов всё же отча- сти присутствует. Гаджиев, например, ищет универсальные, общеприня- тые права человека, чтобы иметь сильные аргументы против крайних форм культурного, а я уточнил бы – и законодательного релятивизма. Для создания таких универсальных прав, полагает специалист, необходимы те или иные основы, общие для всех стран и народов. Данные основы, в свою очередь, могли бы стать опорой существования глобального право- порядка [см. 41, с. 33]. Заявка эта перспективна, настраивая на выявление фундаментальных типов права. К сожалению, Гаджиев, наметив общую и важную тему, её далее не разрабатывает и нового ракурса в понимании сущности права не выявляет. Мальцев, поставив вопрос – что есть право и какова его сущность? – уходит к различным его интерпретациям в тех или иных учениях. Такой подход внешне связан с расширение представлений о праве, но фактически лишь сужает палитру его понимания. Ведь вместо анализа новых типов права, специалист ограничивается трактовкой одного из типов – закона – и множества его историко-теоретических интерпрета- ций [см. 153, с. 125]. В частности, Аристотелю приписана точка зрения о прямой связи права с почему-то политической справедливостью, тогда как 150 он рассматривает справедливость, как совершенную добродетель [см. 10, 1193b5]. Самого феномена «политическая справедливость» в правоведе- нии быть не может, так как политика часто связана с конъюнктурой в борь- бе за власть, тогда как к справедливости любые частные интересы не применимы. Для юридического сознания достаточно распространённой является тема соотношения права и государства – что́ из них возникло раньше, что́ существенней и мощней. Тихомиров, рассматривая данное соотношение, оспаривает объединение в одной отрасли науки и теории права с теорией государства. Аргументом является апелляция к современному правопони- манию, считающему более самостоятельным явлением право, связывая его не только с государством, но и с другими институтами общества [см. 203, с. 37]. Ранее уже отмечалось, что теория права гораздо шире и мощ- нее теории государства. Предложенное специалистом объяснение далеко от совершенства, так как аргументация его отсылает к авторитету совре- менного сознания, что очень размыто и шатко. Было бы гораздо точней и интересней поискать иные типы прав, обладающие статусом всеобщности. Тогда оказалось бы, что всякое государство существует, как локальное образование, в бытии и противостоянии поведения людей, строящегося на присущих ему разных типах права. По-иному поступает Трубецкой, сразу выделяющий ряд прав, выходящих за границы государства. Хотя к тако- вым правам он относит церковное, международное и обычное [см. 206, с. 17]. Церковное право вряд ли можно считать правом в общем смысле, так как действия служителей церкви фактически подчиняются церковным уставам. Всеобщим оно не является. Международное право вообще труд- но признать правом из-за желания правителей сохранять верховенство национального позитивного права на своей территории. Нередко такое право вообще исчезает из-за начавшихся военных действий между стра- нами. Из данной тройки прав лишь обычное право способно претендовать на статус типа права. По-своему интерпретировали типы права философы и мыслители. Ранее выявлена позиция И. Канта в отношении к понятию права. Основы- вая его на нравственности, Кант трактует его сущность в виде соотноше- ния двух произволов. В уточнении два произвола предстали в соотноше- нии двух свобод, а основой им стал всеобщий закон свободы [см. 93, с. 138-139]. Основанием данного рассуждения явилось представление Канта на насилии и злобе людей, возрождающих их взаимную вражду, причём, до появления какого-нибудь внешнего законодательства, осно- ванного на власти [см. 93, с. 231]. Кантом, в этой связи, принципиально от- вергается даже естественное право, которое возникает не из двух произ- волов, а из группы природно-социальных потребностей. Не осознать его природу странно, так как со времени Локка хорошо известны его основные свойства. Парадоксально, но Кант игнорирует и возможность божественно- го права, несмотря на то, что периодически обращался к идеям о Боге. Даже Спиноза в этом отношении оказался прозорливей. Он делит закон на божественный и человеческий. К божественному закону он относит всё, ориентированное на высшее благо, то есть, как он считает, им должно быть истинное познание бога и любовь к нему. К человеческому закону им отнесён тот, который служит для охранения жизни государства [см. 193, с. 53 ]. Если с человеческим законом вопросов к Спинозе нет, то божествен- ный закон он воспринимает очень обеднённо. Такой вид любви напрямую связан с верой в Бога. Суть божественного закона (права) имеет прямое отношении к установлению справедливых отношений в между людьми. 151 Эти установления нам известны из Ветхого и Нового заветов. Обозначив наличие божественного закона, Спиноза фиксирует его универсальность и общий характер для всех людей. Но далее приспосабливает его к соб- ственным взглядам. Во-первых, он отождествляет его е естественным правом, что неточно. Божественная сущность превосходит природу (есте- ство), будучи возможной причиной её создания. Во-вторых, божественное право Спиноза выводит из природы человека, что вообще необъяснимо [см. 193, с. 55]. Ведь, бытие человека сопровождает божественный дух, соотносясь в человеке с душой – малой, хотя и наиболее существенной частицей Бога. А сам он, по предположению, необъятен. Далее Спиноза наделяет мощь Бога атрибутом свободы [см. 194, гл. II. § 3], связывая между собой совсем разные качества: мощь свидетельствует о необъят- ной силе; свобода – о независимости решений Бога от какого-либо иного субъекта или инстанции. Наконец, в этом же фрагменте Спиноза делает третий шаг: исходя из мощи Бога и, вроде бы, его естества, он утверждает, что «каждая естественная вещь имеет от природы столько права, сколько имеет мощи для существования и действования» [см. 194, гл. II. § 3]. Дан- ное заявление более, чем странно. С одной стороны, нет вообще какой- либо связи между предполагаемой мощью Бога и мощью каждой есте- ственной вещи – последние бывают и сильными, и слабыми, и крупными, и ничтожно малыми. С другой стороны, право не может быть обусловлено силой. В принципе данный тезис соответствует идее естественного отбора Ч. Дарвина: кто силён, тот и выживает. Кистяковский предпринял одну из первых попыток создания типоло- гии прав. Она не оказалась удачной по существу, но она достаточна в виде примера создания фундаментальной типологии права. Конкретно: на пер- вом месте у него оказывается государственно-организационное, или госу- дарственно-повелительное понятие права, хотя онтологически и историче- ски это неточно. За ним следует социологическое понятие права. Термин социология в современности преимущественно связан с конкретно- социологическим анализом. Для Кистяковского был значим иной контекст – социальное понятие права, так как он имеет в виду право, осуществляю- щееся в жизни и обусловленное национальными, бытовыми, экономиче- скими и другими общественными отношениями [см. 101, с. 192]. Под дан- ную рубрику подошли бы естественное и обычное типы права. На третьем месте у Кистяковского появилось психологическое понятие права [см. 101, с. 192]. В данном объяснении он теряет чёткость анализа, так как психиче- ское отношение к любым правовым событиям не находится где-то в сто- роне, но постоянно с ними взаимосвязано. Суть в том, что не просто пси- хикой, но душой, направляющей ум и волю, воспринимается каждый тип правопонимания. Кистяковским допускается также и юридико- политическое понятие права, наряду с юридико-догматическим понятием. Мотивом для введения политического контекста в правовую теорию стано- вятся не собственно политические реалии (захват власти, борьба за власть), а процесс нахождения и установления норм для вновь возникаю- щих потребностей или новых представлений о праве и неправе [см. 101, с. 193- 194]. Мне думается, что юридико-политическое понятие права являет- ся излишним, полностью дублируя юридико-догматическое его понятие. Можно было бы предположить, что юридико-политическое понятие больше тяготеет по смыслу к двум полюсам: на одном из них на право воздей- ствуют властные органы; на другом – социально-значимая активность граждан. Правовое поле, в этом случае, предстаёт в виде некоего симбио- за: в нём властные органы задают тон принудительных норм, иногда пря- 152 мых репрессий; граждане, принуждаемые подчиняться, нередко неспра- ведливым на них воздействиям, протестуют разными способами. Но даже с такой поправкой описанное противостояние (реально существующее) от- носится к формам политической борьбы, нередко выходящей за пределы гуманных прав и является, порой, проявлением противоестественного права. Ильина можно назвать поборником и защитником естественного пра- ва. В возможном конфликте между положительным и естественным типа- ми права, Ильин защищает право естественное. Он настаивает на том, что даже положительное право уходит корнями в духовное достоинство есте- ственного права. В позитивном праве, полагает он, во-первых, содержа- тельно присутствует, мол, духовно-естественная правота; во-вторых, в том же праве словно закодировано жизненное задание быть точной формой естественного права [см. 86, с. 203]. Такой подход к соотношению пози- тивного и естественного типов права был бы возможен в единственном случае: если бы нормы и правила позитивного права зарождались и утверждались в лоне народного сознания. Исторически действует проти- воположное соотношение: нормы и правила позитивного права создаются по заказу правителей и лишь им во благо. Исходя из исторического подхо- да следовало бы говорить об обратном: создатели позитивного права предпринимают все усилия к тому, чтобы его нормы максимально отдаля- лись от основных типов и норм права (божественного, естественного, обычного, разумного). Более того, в большинстве норм сохраняется воз- можность противостояния им. В этой связи, и рождается стратегически существенная коллизия постоянного противостояния норм и правил пози- тивного права с аналогичным формам регламентации основных, или фун- даментальных типов права. Ильин такого противостояния не фиксирует, обнаруживая лишь факт многих случаев расхождения позитивного права и права естественного, полагая, что во всех таких случаях право позитивное становится суррогатом естественного права, выступая в роли ложного права, лжеправа, или самозванца [см. 86, с. 203]. Однако позитивное пра- во развивается по собственной траектории, осознано противостоящей траектории развития не только естественного, но всех фундаментальных типов права. Кельзен не рассматривает типологию права, его интересуют только исторические и политические его интерпретации [см. 99, с. 277]. Соглаша- ясь с тем, что естественное право может быть критерием норм позитивно- го права, он именует природу высшей властной инстанцией, стоящей над обычным законодателем. Приняв данное допущение, Кельзен видит в естественном праве прообраз права позитивного, хотя и обладающего не человеческой, а надчеловеческой волей. Естественное право человека ни- когда не претендовало и не может претендовать на роль некоего верхов- ного законодателя. Кельзен в данном случае приписывает естественному праву величие права божественного. В то же время, нормы естественного права не сопоставимы с нормами позитивного права. Первые очерчивают круг норм и правил, связанных с жизнью человека и общества. Вторые ис- ходят от власти и направлены на воплощение в практику отношений толь- ко её намерений. А если иногда они соответствуют естественному праву, то лишь в тех случаях, когда власть находится в затруднении и ей необхо- дима поддержка общества. Более интересны идеи Остина, который ставит более существенную цель – не просто создать позитивное право, как думалось многим, а, прежде всего, найти различительные признаки между тремя типами прав – 153 позитивным (установленным «начальниками», то есть, властью), есте- ственным (порождённым людьми) и божественным. Причём, основной приоритет в данной группе прав Остин оставляет за божественным пра- вом. Это вполне оригинальный подход, отличающий позицию Остина не только от многих американских, но и европейских авторов. Хотя, в трактов- ке сути естественного права Остин не преодолевает традиции, часто под- меняющей нормы Божественного правом естественным. Конкретно: оце- нивая право природы, он полагает, что люди часто создают несовершен- ные обязанности. Такие обязанности он именует духовными и моральны- ми, исходящими от Бога. Хотя нормы естественного права, и им это также замечено, были и остаются только природными правами. Исходящие из естественного права неоформленные обязанности Остин противопостав- ляет чётким обязанностям, возникающим из законодательства [см. 228, с. 24]. Вряд ли такое утверждение бесспорно. Бог наделяет дух и душу чело- века возможностью одухотворённого претворения в жизнь его установле- ний. В этом случае возникает высочайшая ответственность человека пе- ред Богом, обязанность и долг беззаветно служить ему, исполняя его предначертания. Естественное право, косвенно переплетённое с боже- ственным правом, налагает на людей ряд естественно-нравственных обя- занностей (воспитания детей, приучения их к справедливым решениям, приобщения их к жизни людей и т.п.). Такие виды ответственности и обя- занностей намного превосходят формальные обязанности, накладывае- мые по закону и часто исполняемые вопреки воле человека. Например, большинство взрослых людей не задумываясь бросается в воду или в огонь, спасая ребёнка. Профессионал-стрелок не исполняет команды, ес- ли перед террористом оказывается женщина с ребёнком на руках. Про- фессионал-испытатель не прыгает с парашютом до последнего, несмотря на поступивший приказ, сохраняя самолёт. В этом плане обязанности, налагаемые законом, рассчитаны на типичный случай, а люди часто по- ступают так, как велит им духовный долг и совесть. К сожалению, для остальных специалистов современности действен- ным осталось лишь сопоставление позитивного и естественного права. Ввиду отсутствия у них понятий об иных типах права, они нередко припи- сывают достоинства какого-то типа права праву естественному. Скажем, Мальцев видит в идее естественного права некий неукротимый дух и даже некую тайну, своеобразную мистику естественного права [см. 130, с. 256]. Хотя с гораздо большей достоверностью данные характеристики должны быть отнесены к божественному праву. Приверженность к естественному праву, подчас, затмевает возникновение возможных прозрений, которые часто словно сами даются в руки. Так, например, Моисеев, трактуя суть того же естественного права, берётся утверждать, будто именно его раз- рабатывали в Древней Греции, в частности, Платон и Аристотель [см. 140, с. 14]. Однако философия Платона в максимальной степени связана с де- лами богов, от которых он и вёл отсчёт любых правовых форм. Одновре- менно и Платоном, и Аристотелем описаны наиболее характерные черты разумного права. Прозрения, к сожалению, не посещают умы специали- стов, и они с потрясающей настойчивостью везде и всюду отыскивают черты естественного права. Например, обращаясь к одному из противо- естественных законов (запрет хоронить убитого в битве, исходящий от ти- рана Креона) в «Риторике» Аристотеля, Моисеев призывает апеллировать ко всеобщему закону, к его высшей честности и справедливости. Он готов также доказывать вечное и неизменное существование принципов честно- сти и справедливости, именуя все эти признаки свойствами естественного 154 права [см. 140, с., с. 15]. Хотя достаточно очевидно, что всеобщим законом с вечными принципами честности и справедливости может быть только за- кон Бога. Что немаловажно: Моисеев ненароком упоминает и противо- естественное право (в деяниях тирана Креона), беря это слово в кавычки, и не обращая внимания на его типологическую особенность. Совсем пара- доксально его же мнение, приписывающего систематизацию естественно- го права Фоме Аквинскому. Следуя его взглядам, специалист восходит к божественному творению всего в этом мире в соответствии с божествен- ным замыслом. Сам Моисеев воспроизводит обязанность понимания че- ловеческим разумом сути божественного замысла, чтобы следовать его предписаниям [см. 140, с. 15]. В данном фрагменте вновь появляется яв- ная связка Божественного права и человеческого разума, что типично для Фомы Аквинского. Но рождается очередной парадокс: воспроизведя его основные идеи, напрямую отсылающие наше сознание и божественному праву, и к роли разума, способного разгадать суть его предписаний, спе- циалист относит важнейшее из прав к тому же естественному праву. |