Мертвые души. Николай Васильевич ГогольМертвые души
 Скачать 1.56 Mb.
|
|
Николай Васильевич Гоголь Мертвые души Текст предоставлен издательством «АСТ» http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=171960 Мертвые души: АСТ, Люкс; Москва; 2005 ISBN 5-17-028740-2, 5-9660-1171-0 Аннотация «Мертвые души» – уникальный роман, ставший для русской литературы своеобразным эталоном иронической прозы. Книга, раздерганная на цитаты еще в XIX в. и no- прежнему потрясающая воображение. История гениального дельца Чичикова, скупающего в глухой провинции «мертвые души» крепостных крестьян, по сей день поражает своей современностью и удивительным юмором! Содержание Том первый 4 Глава первая 4 Глава вторая 25 Глава третья 60 Глава четвертая 96 Глава пятая 143 Глава шестая 179 Глава седьмая 218 Глава восьмая 254 Глава девятая 296 Глава десятая 329 Глава одиннадцатая 363 Том второй[88] 418 Глава первая 418 Глава вторая 472 Глава третья 490 Глава четвертая 549 <Одна из последних глав>[100] 581 Том первый Глава первая В ворота гостиницы губернского города nn въеха- ла довольно красивая рессорная небольшая брич- ка, в какой ездят холостяки: отставные подполковни- ки, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сот- ни душ крестьян, – словом, все те, которых называ- ют господами средней руки. В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод. Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным; только два рус- ские мужика, стоявшие у дверей кабака против гости- ницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. «Вишь ты, – сказал один другому, – вон какое коле- со! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случи- лось, в Москву или не доедет?» – «Доедет», – отве- чал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» – «В Казань не доедет», – отвечал другой. Этим разговор и кончился. Да еще, когда бричка подъехала к гости- нице, встретился молодой человек в белых канифа- совых панталонах, весьма узких и коротких, во фра- ке с покушеньями на моду, из-под которого видна бы- ла манишка, застегнутая тульскою булавкою с брон- зовым пистолетом. Молодой человек оборотился на- зад, посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть не слетевший от ветра, и пошел своей дорогой. Когда экипаж въехал на двор, господин был встре- чен трактирным слугою, или половым, как их назы- вают в русских трактирах, живым и вертлявым до та- кой степени, что даже нельзя было рассмотреть, ка- кое у него было лицо. Он выбежал проворно, с сал- феткой в руке, весь длинный и в длинном демико- тонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затыл- ке, встряхнул волосами и повел проворно господина вверх по всей деревянной галдарее показывать нис- посланный ему Богом покой. Покой был известного рода, ибо гостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бывают гостиницы в губерн- ских городах, где за два рубля в сутки проезжающие получают покойную комнату с тараканами, выгляды- вающими, как чернослив, из всех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, где устраивается сосед, молчаливый и спокойный че- ловек, но чрезвычайно любопытный, интересующий- ся знать о всех подробностях проезжающего. Наруж- ный фасад гостиницы отвечал ее внутренности: она была очень длинна, в два этажа; нижний не был вы- щекатурен и оставался в темно-красных кирпичиках, еще более потемневших от лихих погодных перемен и грязноватых уже самих по себе; верхний был выкра- шен вечною желтою краскою; внизу были лавочки с хомутами, веревками и баранками. В угольной из этих лавочек, или, лучше, в окне, помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною как смоль бородою. Пока приезжий господин осматривал свою комна- ту, внесены были его пожитки: прежде всего чемодан из белой кожи, несколько поистасканный, показывав- ший, что был не в первый раз в дороге. Чемодан внес- ли кучер Селифан, низенький человек в тулупчике, и лакей Петрушка, малый лет тридцати, в просторном подержанном сюртуке, как видно с барского плеча, малый немного суровый на взгляд, с очень крупны- ми губами и носом. Вслед за чемоданом внесен был небольшой ларчик красного дерева с штучными вы- кладками из карельской березы, сапожные колодки и завернутая в синюю бумагу жареная курица. Когда все это было внесено, кучер Селифан отправился на конюшню возиться около лошадей, а лакей Петрушка стал устроиваться в маленькой передней, очень тем- ной конурке, куда уже успел притащить свою шинель и вместе с нею какой-то свой собственный запах, кото- рый был сообщен и принесенному вслед за тем меш- ку с разным лакейским туалетом. В этой конурке он приладил к стене узенькую трехногую кровать, накрыв ее небольшим подобием тюфяка, убитым и плоским, как блин, и, может быть, так же замаслившимся, как блин, который удалось ему вытребовать у хозяина го- стиницы. Покамест слуги управлялись и возились, господин отправился в общую залу. Какие бывают эти общие залы – всякий проезжающий знает очень хорошо: те же стены, выкрашенные масляной краской, потемнев- шие вверху от трубочного дыма и залосненные сни- зу спинами разных проезжающих, а еще более тузем- ными купеческими, ибо купцы по торговым дням при- ходили сюда сам-шест и сам-сём испивать свою из- вестную пару чаю; тот же закопченный потолок; та же копченая люстра со множеством висящих стеклы- шек, которые прыгали и звенели всякий раз, когда по- ловой бегал по истертым клеенкам, помахивая бой- ко подносом, на котором сидела такая же бездна чай- ных чашек, как птиц на морском берегу; те же карти- ны во всю стену, писанные масляными красками, – словом, все то же, что и везде; только и разницы, что на одной картине изображена была нимфа с такими огромными грудями, каких читатель, верно, никогда не видывал. Подобная игра природы, впрочем, случа- ется на разных исторических картинах, неизвестно в какое время, откуда и кем привезенных к нам в Рос- сию, иной раз даже нашими вельможами, любителя- ми искусства, накупившими их в Италии по совету вез- ших их курьеров. Господин скинул с себя картуз и раз- мотал с шеи шерстяную, радужных цветов косынку, какую женатым приготовляет своими руками супруга, снабжая приличными наставлениями, как закутывать- ся, а холостым – наверное не могу сказать, кто делает, бог их знает, я никогда не носил таких косынок. Раз- мотавши косынку, господин велел подать себе обед. Покамест ему подавались разные обычные в тракти- рах блюда, как-то: щи с слоеным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение несколь- ких неделей, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярка жареная, огурец соленый и вечный слоеный сладкий пирожок, всегда готовый к услугам; покамест ему все это подавалось и разогретое, и просто холод- ное, он заставил слугу, или полового, рассказывать всякий вздор – о том, кто содержал прежде трактир и кто теперь, и много ли дает дохода, и большой ли подлец их хозяин; на что половой, по обыкновению, отвечал: «О, большой, сударь, мошенник». Как в про- свещенной Европе, так и в просвещенной России есть теперь весьма много почтенных людей, которые без того не могут покушать в трактире, чтоб не поговорить с слугою, а иногда даже забавно пошутить над ним. Впрочем, приезжий делал не всё пустые вопросы; он с чрезвычайною точностию расспросил, кто в городе губернатор, кто председатель палаты, кто прокурор, – словом, не пропустил ни одного значительного чинов- ника; но еще с большею точностию, если даже не с участием, расспросил обо всех значительных поме- щиках: сколько кто имеет душ крестьян, как далеко живет от города, какого даже характера и как часто приезжает в город; расспросил внимательно о состо- янии края: не было ли каких болезней в их губернии – повальных горячек, убийственных каких-либо лихора- док, оспы и тому подобного, и все так обстоятельно и с такою точностию, которая показывала более, чем од- но простое любопытство. В приемах своих господин имел что-то солидное и высмаркивался чрезвычайно громко. Неизвестно, как он это делал, но только нос его звучал, как труба. Это, по-видимому, совершенно невинное достоинство приобрело, однако ж, ему мно- го уважения со стороны трактирного слуги, так что он всякий раз, когда слышал этот звук, встряхивал воло- сами, выпрямливался почтительнее и, нагнувши с вы- шины свою голову, спрашивал: не нужно ли чего? По- сле обеда господин выкушал чашку кофею и сел на диван, подложивши себе за спину подушку, которую в русских трактирах вместо эластической шерсти на- бивают чем-то чрезвычайно похожим на кирпич и бу- лыжник. Тут начал он зевать и приказал отвести се- бя в свой нумер, где, прилегши, заснул два часа. От- дохнувши, он написал на лоскутке бумажки, по прось- бе трактирного слуги, чин, имя и фамилию для со- общения куда следует, в полицию. На бумажке поло- вой, спускаясь с лестницы, прочитал по складам сле- дующее: «Коллежский советник Павел Иванович Чи- чиков, помещик, по своим надобностям». Когда поло- вой все еще разбирал по складам записку, сам Павел Иванович Чичиков отправился посмотреть город, ко- торым был, как казалось, удовлетворен, ибо нашел, что город никак не уступал другим губернским горо- дам: сильно била в глаза желтая краска на каменных домах и скромно темнела серая на деревянных. До- ма были в один, два и полтора этажа, с вечным ме- зонином, очень красивым, по мнению губернских ар- хитекторов. Местами эти дома казались затерянными среди широкой, как поле, улицы и нескончаемых де- ревянных заборов; местами сбивались в кучу, и здесь было заметно более движения народа и живости. По- падались почти смытые дождем вывески с кренделя- ми и сапогами, кое-где с нарисованными синими брю- ками и подписью какого-то Аршавского портного; где магазин с картузами, фуражками и надписью: «Ино- странец Василий Федоров»; где нарисован был би- льярд с двумя игроками во фраках, в какие одеваются у нас на театрах гости, входящие в последнем акте на сцену. Игроки были изображены с прицелившимися киями, несколько вывороченными назад руками и ко- сыми ногами, только что сделавшими на воздухе ан- траша. Под всем этим было написано: «И вот заведе- ние». Кое-где просто на улице стояли столы с ореха- ми, мылом и пряниками, похожими на мыло; где хар- чевня с нарисованною толстою рыбою и воткнутою в нее вилкою. Чаще же всего заметно было потемнев- ших двуглавых государственных орлов, которые те- перь уже заменены лаконическою надписью: «Питей- ный дом». Мостовая везде была плоховата. Он загля- нул и в городской сад, который состоял из тоненьких дерев, дурно принявшихся, с подпорками внизу, в ви- де треугольников, очень красиво выкрашенных зеле- ною масляною краскою. Впрочем, хотя эти деревца были не выше тростника, о них было сказано в газе- тах при описании иллюминации, что «город наш укра- сился, благодаря попечению гражданского правителя, садом, состоящим из тенистых, широковетвистых де- рев, дающих прохладу в знойный день», и что при этом «было очень умилительно глядеть, как сердца граждан трепетали в избытке благодарности и стру- или потоки слез в знак признательности к господину градоначальнику». Расспросивши подробно будочни- ка, куда можно пройти ближе, если понадобится, к со- бору, к присутственным местам, к губернатору, он от- правился взглянуть на реку, протекавшую посредине города, дорогою оторвал прибитую к столбу афишу, с тем чтобы, пришедши домой, прочитать ее хорошень- ко, посмотрел пристально на проходившую по дере- вянному тротуару даму недурной наружности, за ко- торой следовал мальчик в военной ливрее, с узелком в руке, и, еще раз окинувши все глазами, как бы с тем, чтобы хорошо припомнить положение места, отпра- вился домой прямо в свой нумер, поддерживаемый слегка на лестнице трактирным слугою. Накушавшись чаю, он уселся перед столом, велел подать себе све- чу, вынул из кармана афишу, поднес ее к свече и стал читать, прищуря немного правый глаз. Впрочем, заме- чательного немного было в афишке: давалась драма г. Коцебу, в которой Ролла играл г. Поплёвин, Кору – девица Зяблова, прочие лица были и того менее за- мечательны; однако же он прочел их всех, добрался даже до цены партера и узнал, что афиша была на- печатана в типографии губернского правления, потом переворотил на другую сторону: узнать, нет ли там че- го-нибудь, но, не нашедши ничего, протер глаза, свер- нул опрятно и положил в свой ларчик, куда имел обык- новение складывать все, что ни попадалось. День, ка- жется, был заключен порцией холодной телятины, бу- тылкою кислых щей и крепким сном во всю насосную завертку, как выражаются в иных местах обширного русского государства. Весь следующий день посвящен был визитам; при- езжий отправился делать визиты всем городским са- новникам. Был с почтением у губернатора, который, как оказалось, подобно Чичикову, был ни толст, ни то- нок собой, имел на шее Анну, и поговаривали даже, что был представлен к звезде; впрочем, был большой добряк и даже сам вышивал иногда по тюлю. Потом отправился к вице-губернатору, потом был у прокуро- ра, у председателя палаты, у полицеймейстера, у от- купщика, у начальника над казенными фабриками… жаль, что несколько трудно упомнить всех сильных мира сего; но довольно сказать, что приезжий ока- зал необыкновенную деятельность насчет визитов: он явился даже засвидетельствовать почтение инспек- тору врачебной управы и городскому архитектору. И потом еще долго сидел в бричке, придумывая, кому бы еще отдать визит, да уж больше в городе не на- шлось чиновников. В разговорах с сими властителя- ми он очень искусно умел польстить каждому. Губер- натору намекнул как-то вскользь, что в его губернию въезжаешь, как в рай, дороги везде бархатные, и что те правительства, которые назначают мудрых санов- ников, достойны большой похвалы. Полицеймейсте- ру сказал что-то очень лестное насчет городских бу- дочников; а в разговорах с вице-губернатором и пред- седателем палаты, которые были еще только стат- ские советники, сказал даже ошибкою два раза: «ва- ше превосходительство», что очень им понравилось. Следствием этого было то, что губернатор сделал ему приглашение пожаловать к нему того же дня на до- машнюю вечеринку, прочие чиновники тоже, с своей стороны, кто на обед, кто на бостончик, кто на чашку чаю. О себе приезжий, как казалось, избегал много гово- рить; если же говорил, то какими-то общими местами, с заметною скромностию, и разговор его в таких слу- чаях принимал несколько книжные обороты: что он не значащий червь мира сего и не достоин того, что- бы много о нем заботились, что испытал много на ве- ку своем, претерпел на службе за правду, имел мно- го неприятелей, покушавшихся даже на жизнь его, и что теперь, желая успокоиться, ищет избрать нако- нец место для жительства, и что, прибывши в этот го- род, почел за непременный долг засвидетельствовать свое почтение первым его сановникам. Вот все, что узнали в городе об этом новом лице, которое очень скоро не преминуло показать себя на губернаторской вечеринке. Приготовление к этой вечеринке заняло с лишком два часа времени, и здесь в приезжем оказа- лась такая внимательность к туалету, какой даже не везде видывано. После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвычайно дол- го тер мылом обе щеки, подперши их извнутри язы- ком; потом, взявши с плеча трактирного слуги поло- тенце, вытер им со всех сторон полное свое лицо, на- чав из-за ушей и фыркнув прежде раза два в самое лицо трактирного слуги. Потом надел перед зеркалом манишку, выщипнул вылезшие из носу два волоска и непосредственно за тем очутился во фраке бруснич- ного цвета с искрой. Таким образом одевшись, пока- тился он в собственном экипаже по бесконечно ши- роким улицам, озаренным тощим освещением из кое- где мелькавших окон. Впрочем, губернаторский дом был так освещен, хоть бы и для бала; коляска с фо- нарями, перед подъездом два жандарма, форейтор- ские крики вдали – словом, всё как нужно. Вошедши в зал, Чичиков должен был на минуту зажмурить глаза, потому что блеск от свечей, ламп и дамских платьев был страшный. Все было залито светом. Черные фра- ки мелькали и носились врознь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в по- ру жаркого июльского лета, когда старая ключница ру- бит и делит его на сверкающие обломки перед откры- тым окном; дети все глядят, собравшись вокруг, следя любопытно за движениями жестких рук ее, подыма- ющих молот, а воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как полные хозяева, и, пользуясь подслеповатостию старухи и солнцем, беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски где вразбитную, где густыми кучами. Насыщенные бога- тым летом, и без того на всяком шагу расставляющим лакомые блюда, они влетели вовсе не с тем, чтобы есть, но чтобы только показать себя, пройтись взад и вперед по сахарной куче, потереть одна о другую задние или передние ножки, или почесать ими у себя под крылышками, или, протянувши обе передние лап- ки, потереть ими у себя над головою, повернуться и опять улететь, и опять прилететь с новыми докучными эскадронами. Не успел Чичиков осмотреться, как уже был схвачен под руку губернатором, который предста- вил его тут же губернаторше. Приезжий гость и тут не уронил себя: он сказал какой-то комплимент, весь- ма приличный для человека средних лет, имеющего чин не слишком большой и не слишком малый. Когда установившиеся пары танцующих притиснули всех к стене, он, заложивши руки назад, глядел на них ми- нуты две очень внимательно. Многие дамы были хо- рошо одеты и по моде, другие оделись во что Бог по- слал в губернский город. Мужчины здесь, как и везде, были двух родов: одни тоненькие, которые всё увива- лись около дам; некоторые из них были такого рода, что с трудом можно было отличить их от петербург- ских, имели так же весьма обдуманно и со вкусом за- чесанные бакенбарды или просто благовидные, весь- ма гладко выбритые овалы лиц, так же небрежно под- седали к дамам, так же говорили по-французски и смешили дам так же, как и в Петербурге. Другой род мужчин составляли толстые или такие же, как Чичи- ков, то есть не так чтобы слишком толстые, однако ж и не тонкие. Эти, напротив того, косились и пяти- лись от дам и посматривали только по сторонам, не расставлял ли где губернаторский слуга зеленого сто- ла для виста. Лица у них были полные и круглые, на иных даже были бородавки, кое-кто был и рябоват, во- лос они на голове не носили ни хохлами, ни буклями, ни на манер «черт меня побери», как говорят фран- цузы, – волосы у них были или низко подстрижены, или прилизаны, а черты лица больше закругленные и крепкие. Это были почетные чиновники в городе. Увы! толстые умеют лучше на этом свете обделывать де- ла свои, нежели тоненькие. Тоненькие служат боль- ше по особенным поручениям или только числятся и виляют туда и сюда; их существование как-то слиш- ком легко, воздушно и совсем ненадежно. Толстые же никогда не занимают косвенных мест, а всё прямые, и уж если сядут где, то сядут надежно и крепко, так что скорей место затрещит и угнется под ними, а уж они не слетят. Наружного блеска они не любят; на них фрак не так ловко скроен, как у тоненьких, зато в шка- тулках благодать божия. У тоненького в три года не остается ни одной души, не заложенной в ломбард; у толстого спокойно, глядь – и явился где-нибудь в кон- це города дом, купленный на имя жены, потом в дру- гом конце другой дом, потом близ города деревень- ка, потом и село со всеми угодьями. Наконец толстый, послуживши Богу и государю, заслуживши всеобщее уважение, оставляет службу, перебирается и делает- ся помещиком, славным русским барином, хлебосо- лом, и живет, и хорошо живет. А после него опять то- ненькие наследники спускают, по русскому обычаю, на курьерских все отцовское добро. Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичи- кова в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоеди- нился к толстым, где встретил почти всё знакомые ли- ца: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как буд- то бы говорил: «Пойдем, брат, в другую комнату, там я тебе что-то скажу», – человека, впрочем, серьез- ного и молчаливого; почтмейстера, низенького чело- века, но остряка и философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного человека, – ко- торые все приветствовали его, как старинного знако- мого, на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем, не без приятности. Тут же познакомился он с весьма обходительным и учтивым помещиком Ма- ниловым и несколько неуклюжим на взгляд Собакеви- чем, который с первого раза ему наступил на ногу, ска- завши: «Прошу прощения». Тут же ему всунули кар- ту на вист, которую он принял с таким же вежливым поклоном. Они сели за зеленый стол и не вставали уже до ужина. Все разговоры совершенно прекрати- лись, как случается всегда, когда наконец предаются занятию дельному. Хотя почтмейстер был очень ре- чист, но и тот, взявши в руки карты, тот же час выразил на лице своем мыслящую физиономию, покрыл ниж- нею губою верхнюю и сохранил такое положение во все время игры. Выходя с фигуры, он ударял по сто- лу крепко рукою, приговаривая, если была дама: «По- шла, старая попадья!», если же король: «Пошел, там- бовский мужик!» А председатель приговаривал: «А я его по усам! А я ее по усам!» Иногда при ударе карт по столу вырывались выражения: «А! была не была, не с чего, так с бубен!» Или же просто восклицания: «черви! червоточина! пикенция!» или: «пикендрас! пи- чурущух пичура!» и даже просто: «пичук!» – названия, которыми перекрестили они масти в своем обществе. По окончании игры спорили, как водится, довольно громко. Приезжий наш гость также спорил, но как-то чрезвычайно искусно, так что все видели, что он спо- рил, а между тем приятно спорил. Никогда он не гово- рил: «вы пошли», но: «вы изволили пойти», «я имел честь покрыть вашу двойку» и тому подобное. Чтобы еще более согласить в чем-нибудь своих противни- ков, он всякий раз подносил им всем свою серебря- ную с финифтью табакерку, на дне которой заметили две фиалки, положенные туда для запаха. Внимание приезжего особенно заняли помещики Манилов и Со- бакевич, о которых было упомянуто выше. Он тотчас же осведомился о них, отозвавши тут же несколько в сторону председателя и почтмейстера. Несколько вопросов, им сделанных, показали в госте не только любознательность, но и основательность; ибо прежде всего расспросил он, сколько у каждого из них душ крестьян и в каком положении находятся их имения, а потом уже осведомился, как имя и отчество. В немно- го времени он совершенно успел очаровать их. Поме- щик Манилов, еще вовсе человек не пожилой, имев- ший глаза сладкие, как сахар, и щуривший их всякий раз, когда смеялся, был от него без памяти. Он очень долго жал ему руку и просил убедительно сделать ему честь своим приездом в деревню, к которой, по его словам, было только пятнадцать верст от городской заставы. На что Чичиков с весьма вежливым накло- нением головы и искренним пожатием руки отвечал, что он не только с большою охотою готов это испол- нить, но даже почтет за священнейший долг. Собаке- вич тоже сказал несколько лаконически: «И ко мне прошу», – шаркнувши ногою, обутою в сапог такого исполинского размера, которому вряд ли где можно найти отвечающую ногу, особливо в нынешнее время, когда и на Руси начинают выводиться богатыри. На другой день Чичиков отправился на обед и ве- чер к полицеймейстеру, где с трех часов после обе- да засели в вист и играли до двух часов ночи. Там, между прочим, он познакомился с помещиком Нозд- ревым, человеком лет тридцати, разбитным малым, который ему после трех-четырех слов начал говорить «ты». С полицеймейстером и прокурором Ноздрев то- же был на «ты» и обращался по-дружески; но, когда сели играть в большую игру, полицеймейстер и про- курор чрезвычайно внимательно рассматривали его взятки и следили почти за всякою картою, с которой он ходил. На другой день Чичиков провел вечер у пред- седателя палаты, который принимал гостей своих в халате, несколько замасленном, и в том числе двух каких-то дам. Потом был на вечере у вице-губерна- тора, на большом обеде у откупщика, на небольшом обеде у прокурора, который, впрочем, стоил большо- го; на закуске после обедни, данной городским гла- вою, которая тоже стоила обеда. Словом, ни одного часа не приходилось ему оставаться дома, и в гости- ницу приезжал он с тем только, чтобы заснуть. При- езжий во всем как-то умел найтиться и показал в се- бе опытного светского человека. О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином за- воде; говорили ли о хороших собаках, и здесь он со- общал очень дельные замечания; трактовали ли ка- сательно следствия, произведенного казенною пала- тою, – он показал, что ему небезызвестны и судей- ские проделки; было ли рассуждение о бильярдной игре – и в бильярдной игре не давал он промаха; го- ворили ли о добродетели, и о добродетели рассуж- дал он очень хорошо, даже со слезами на глазах; об выделке горячего вина, и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, как будто бы сам был и чиновни- ком и надсмотрщиком. Но замечательно, что он все это умел облекать какою-то степенностью, умел хоро- шо держать себя. Говорил ни громко, ни тихо, а со- вершенно так, как следует. Словом, куда ни повороти, был очень порядочный человек. Все чиновники были довольны приездом нового лица. Губернатор об нем изъяснился, что он благонамеренный человек; проку- рор – что он дельный человек; жандармский полков- ник говорил, что он ученый человек; председатель па- латы – что он знающий и почтенный человек; поли- цеймейстер – что он почтенный и любезный человек; жена полицеймейстера – что он любезнейший и об- ходительнейший человек. Даже сам Собакевич, кото- рый редко отзывался о ком-нибудь с хорошей сторо- ны, приехавши довольно поздно из города и уже со- вершенно раздевшись и легши на кровать возле худо- щавой жены своей, сказал ей: «Я, душенька, был у гу- бернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ива- новичем Чичиковым: преприятный человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» – и толкнула его ногою. Такое мнение, весьма лестное для гостя, состави- лось о нем в городе, и оно держалось до тех пор, по- камест одно странное свойство гостя и предприятие, или, как говорят в провинциях, пассаж, о котором чи- татель скоро узнает, не привело в совершенное недо- умение почти всего города. |