Мертвые души. Николай Васильевич ГогольМертвые души
 Скачать 1.56 Mb.
|
|
Глава девятая Поутру, ранее даже того времени, которое назна- чено в городе N. для визитов, из дверей оранжево- го деревянного дома с мезонином и голубыми колон- нами выпорхнула дама в клетчатом щегольском кло- ке, 61 сопровождаемая лакеем в шинели с несколькими воротниками и золотым галуном на круглой лощеной шляпе. Дама вспорхнула в тот же час с необыкновен- ною поспешностью по откинутым ступенькам в стояв- шую у подъезда коляску. Лакей тут же захлопнул даму дверцами, закидал ступеньками и, ухватясь за ремни сзади коляски, закричал кучеру: «Пошел!» Дама везла только что услышанную новость и чувствовала побуж- дение непреодолимое скорее сообщить ее. Всякую минуту выглядывала она из окна и видела, к несказан- ной досаде, что все еще остается полдороги. Всякий дом казался ей длиннее обыкновенного; белая камен- ная богадельня с узенькими окнами тянулась нестер- пимо долго, так что она наконец не вытерпела не ска- зать: «Проклятое строение, и конца нет!» Кучер уже два раза получал приказание: «Поскорее, поскорее, Андрюшка! ты сегодня несносно долго едешь!» Нако- нец цель была достигнута. Коляска остановилась пе- 61 Клок – дамское широкое пальто. ред деревянным же одноэтажным домом темно-серо- го цвета, с белыми барельефчиками над окнами, с вы- сокою деревянною решеткою перед самыми окнами и узеньким палисадником, за решеткою которого на- ходившиеся тоненькие деревца побелели от никогда не сходившей с них городской пыли. В окнах мелька- ли горшки с цветами, попугай, качавшийся в клетке, уцепясь носом за кольцо, и две собачонки, спавшие перед солнцем. В этом доме жила искренняя прия- тельница приехавшей дамы. Автор чрезвычайно за- трудняется, как назвать ему обеих дам таким обра- зом, чтобы опять не рассердились на него, как сержи- вались встарь. Назвать выдуманною фамилией опас- но. Какое ни придумай имя, уж непременно найдет- ся в каком-нибудь углу нашего государства, благо ве- лико, кто-нибудь, носящий его, и непременно рассер- дится не на живот, а на смерть, станет говорить, что автор нарочно приезжал секретно, с тем чтобы выве- дать все, что он такое сам, и в каком тулупчике хо- дит, и к какой Аграфене Ивановне наведывается, и что любит покушать. Назови же по чинам – боже сохра- ни, и того опасней. Теперь у нас все чины и сословия так раздражены, что все, что ни есть в печатной кни- ге, уже кажется им личностью: таково уж, видно, рас- положенье в воздухе. Достаточно сказать только, что есть в одном городе глупый человек, это уже и лич- ность; вдруг выскочит господин почтенной наружно- сти и закричит: «Ведь я тоже человек, стало быть, я тоже глуп», – словом, вмиг смекнет, в чем дело. А по- тому, для избежания всего этого, будем называть да- му, к которой приехала гостья, так, как она называлась почти единогласно в городе N.: именно, дамою прият- ною во всех отношениях. Это название она приобрела законным образом, ибо, точно, ничего не пожалела, чтобы сделаться любезною в последней степени, хо- тя, конечно, сквозь любезность прокрадывалась ух ка- кая юркая прыть женского характера! и хотя подчас в каждом приятном слове ее торчала ух какая булавка! а уж не приведи бог, что кипело в сердце против той, которая бы пролезла как-нибудь и чем-нибудь в пер- вые. Но все это было облечено самою тонкою светско- стью, какая только бывает в губернском городе. Вся- кое движение производила она со вкусом, даже лю- била стихи, даже иногда мечтательно умела держать голову, – и все согласились, что она, точно, дама при- ятная во всех отношениях. Другая же дама, то есть приехавшая, не имела такой многосторонности в ха- рактере, и потому будем называть ее: просто прият- ная дама. Приезд гостьи разбудил собачонок, спав- ших на солнце: мохнатую Адель, беспрестанно путав- шуюся в собственной шерсти, и кобелька Попури на тоненьких ножках. Тот и другая с лаем понесли коль- цами хвосты свои в переднюю, где гостья освобожда- лась от своего клока и очутилась в платье модного узора и цвета и в длинных хвостах на шее: жасмины понеслись по всей комнате. Едва только во всех отно- шениях приятная дама узнала о приезде просто при- ятной дамы, как уже вбежала в переднюю. Дамы ухва- тились за руки, поцеловались и вскрикнули, как вскри- кивают институтки, встретившиеся вскоре после вы- пуска, когда маменьки еще не успели объяснить им, что отец у одной беднее и ниже чином, нежели у дру- гой. Поцелуй совершился звонко, потому что собачон- ки залаяли снова, за что были хлопнуты платком, и обе дамы отправились в гостиную, разумеется голу- бую, с диваном, овальным столом и даже ширмочка- ми, обвитыми плющом; вслед за ними побежали, вор- ча, мохнатая Адель и высокий Попури на тоненьких ножках. «Сюда, сюда, вот в этот уголочек! – говорила хозяйка, усаживая гостью в угол дивана. – Вот так! вот так! вот вам и подушка!» Сказавши это, она запихну- ла ей за спину подушку, на которой был вышит шер- стью рыцарь таким образом, как их всегда вышивают по канве: нос вышел лестницею, а губы четвероуголь- ником. «Как же я рада, что вы… Я слышу, кто-то подъ- ехал, да думаю себе, кто бы мог так рано. Параша го- ворит: „вице-губернаторша“, а я говорю: „ну вот, опять приехала дура надоедать“, и уж хотела сказать, что меня нет дома…» Гостья уже хотела было приступить к делу и сооб- щить новость. Но восклицание, которое издала в это время дама приятная во всех отношениях, вдруг дало другое направление разговору. – Какой веселенький ситец! – воскликнула во всех отношениях приятная дама, глядя на платье просто приятной дамы. – Да, очень веселенький. Прасковья Федоровна, однако же, находит, что лучше, если бы клеточки бы- ли помельче, и чтобы не коричневые были крапинки, а голубые. Сестре ее прислали материйку: это такое очарованье, которого просто нельзя выразить слова- ми; вообразите себе: полосочки узенькие-узенькие, какие только может представить воображение чело- веческое, фон голубой и через полоску всё глазки и лапки, глазки и лапки, глазки и лапки… Словом, бес- подобно! Можно сказать решительно, что ничего еще не было подобного на свете. – Милая, это пестро. – Ах нет, не пестро. – Ах, пестро! Нужно заметить, что во всех отношениях приятная дама была отчасти материалистка, склонна к отрица- нию и сомнению и отвергала весьма многое в жизни. Здесь просто приятная дама объяснила, что это от- нюдь не пестро, и вскрикнула: – Да, поздравляю вас: оборок более не носят. – Как не носят? – На место их фестончики. – Ах, это нехорошо, фестончики! – Фестончики, всё фестончики: пелеринка из фе- стончиков, на рукавах фестончики, эполетцы из фе- стончиков, внизу фестончики, везде фестончики. – Нехорошо, Софья Ивановна, если всё фестончи- ки. – Мило, Анна Григорьевна, до невероятности; шьет- ся в два рубчика: широкие проймы и сверху… Но вот, вот, когда вы изумитесь, вот уж когда скажете, что… Ну, изумляйтесь: вообразите, лифчики пошли еще длиннее, впереди мыском, и передняя косточ- ка совсем выходит из границ; юбка вся собирается вокруг, как, бывало, в старину фижмы, 62 даже сза- ди немножко подкладывают ваты, чтобы была совер- шенная бель-фам. 63 – Ну уж это просто: признаюсь! – сказала дама при- ятная во всех отношениях, сделавши движенье голо- вою с чувством достоинства. – Именно, это уж, точно, признаюсь, – отвечала просто приятная дама. 62 Фижмы – юбка с каркасом. 63 Бель-фам (от фр. belle femme) – пышная женщина. – Уж как вы хотите, я ни за что не стану подражать этому. – Я сама тоже… Право, как вообразишь, до чего иногда доходит мода… ни на что не похоже! Я выпро- сила у сестры выкройку нарочно для смеху; Меланья моя принялась шить. – Так у вас разве есть выкройка? – вскрикнула во всех отношениях приятная дама не без заметного сердечного движенья. – Как же, сестра привезла. – Душа моя, дайте ее мне ради всего святого. – Ах, я уж дала слово Прасковье Федоровне. Разве после нее. – Кто ж станет носить после Прасковьи Федоров- ны? Это уже слишком странно будет с вашей сторо- ны, если вы чужих предпочтете своим. – Да ведь она тоже мне двоюродная тетка. – Она вам тетка еще бог знает какая: с мужниной стороны… Нет, Софья Ивановна, я и слышать не хочу, это выходит: вы мне хотите нанесть такое оскорбле- нье… Видно, я вам наскучила уже, видно, вы хотите прекратить со мною всякое знакомство. Бедная Софья Ивановна не знала совершенно, что ей делать. Она чувствовала сама, между каких силь- ных огней себя поставила. Вот тебе и похвасталась! Она бы готова была исколоть за это иголками глупый язык. – Ну что ж наш прелестник? – сказала между тем дама приятная во всех отношениях. – Ах, боже мой! что ж я так сижу перед вами! вот хо- рошо! Ведь вы знаете, Анна Григорьевна, с чем я при- ехала к вам? – Тут дыхание гостьи сперлось, слова, как ястребы, готовы были пуститься в погоню одно за другим, и только нужно было до такой степени быть бесчеловечной, какова была искренняя приятельни- ца, чтобы решиться остановить ее. – Как вы ни выхваляйте и ни превозносите его, – говорила она с живостью, более нежели обыкновен- ною, – а я скажу прямо, и ему в глаза скажу, что он негодный человек, негодный, негодный, негодный… – Да послушайте только, что я вам открою… – Распустили слухи, что он хорош, а он совсем не хорош, совсем не хорош, и нос у него… самый непри- ятный нос. – Позвольте же, позвольте же только рассказать вам… душенька, Анна Григорьевна, позвольте рас- сказать! Ведь это история, понимаете ли: история, сконапель истоар, 64 – говорила гостья с выражением почти отчаяния и совершенно умоляющим голосом. Не мешает заметить, что в разговор обеих дам вме- 64 Сконапель истоар (от фр. се qu’on appele histoire) – что называется, история. шивалось очень много иностранных слов и целиком иногда длинные французские фразы. Но как ни ис- полнен автор благоговения к тем спасительным поль- зам, которые приносит французский язык России, как ни исполнен благоговения к похвальному обычаю на- шего высшего общества, изъясняющегося на нем во все часы дня, конечно, из глубокого чувства любви к отчизне, но при всем том никак не решается внести фразу какого бы ни было чуждого языка в сию русскую свою поэму. Итак, станем продолжать по-русски. – Какая же история? – Ах, жизнь моя, Анна Григорьевна, если бы вы мог- ли только представить то положение, в котором я на- ходилась, вообразите: приходит ко мне сегодня про- топопша – протопопша, отца Кирилы жена – и что бы вы думали: наш-то смиренник, приезжий-то наш, ка- ков, а? – Как, неужели он и протопопше строил куры? 65 – Ах, Анна Григорьевна, пусть бы еще куры, это бы еще ничего; слушайте только, что рассказала прото- попша: приехала, говорит, к ней помещица Коробочка, перепуганная и бледная как смерть, и рассказывает, и как рассказывает, послушайте только, совершенный роман; вдруг в глухую полночь, когда все уже спало в доме, раздается в ворота стук, ужаснейший, какой 65 Строить куры (от фр. faire la cour) – ухаживать. только можно себе представить; кричат: «Отворите, отворите, не то будут выломаны ворота!» Каково вам это покажется? Каков же после этого прелестник? – Да что Коробочка, разве молода и хороша собою? – Ничуть, старуха. – Ах, прелести! Так он за старуху принялся. Ну, хо- рош же после этого вкус наших дам, нашли в кого влю- биться. – Да ведь нет, Анна Григорьевна, совсем не то, что вы полагаете. Вообразите себе только то, что явля- ется вооруженный с ног до головы, вроде Ринальда Ринальдина, 66 и требует: «Продайте, говорит, все ду- ши, которые умерли». Коробочка отвечает очень ре- зонно, говорит: «Я не могу продать, потому что они мертвые». – «Нет, говорит, они не мертвые, это мое, говорит, дело знать, мертвые ли они или нет, они не мертвые, не мертвые, кричит, не мертвые». Словом, скандальозу наделал ужасного: вся деревня сбежа- лась, ребенки плачут, все кричит, никто никого не по- нимает, ну просто оррёр, оррёр, оррёр!.. 67 Но вы се- бе представить не можете, Анна Григорьевна, как я перетревожилась, когда услышала все это. «Голубуш- ка барыня, – говорит мне Машка, – посмотрите в зер- 66 Ринальдо Ринальдини – разбойник, герой одноименного романа немецкого писателя Х.-А. Вульпиуса (1762–1827). 67 Оррёр (от фр. une horreur) – ужас. кало: вы бледны». – «Не до зеркала, говорю, мне, я должна ехать рассказать Анне Григорьевне». В ту ж минуту приказываю заложить коляску: кучер Андрюш- ка спрашивает меня, куда ехать, а я ничего не могу и говорить, гляжу просто ему в глаза, как дура; я думаю, что он подумал, что я сумасшедшая. Ах, Анна Григо- рьевна, если б вы только могли себе представить, как я перетревожилась! – Это, однако ж, странно, – сказала во всех отно- шениях приятная дама, – что бы такое могли значить эти мертвые души? Я, признаюсь, тут ровно ничего не понимаю. Вот уже во второй раз я все слышу про эти мертвые души; а муж мой еще говорит, что Ноздрев врет; что-нибудь, верно же, есть. – Но представьте же, Анна Григорьевна, каково мое было положение, когда я услышала это. «И теперь, – говорит Коробочка, – я не знаю, говорит, что мне делать. Заставил, говорит, подписать меня какую-то фальшивую бумагу, бросил пятнадцать рублей ассиг- нациями; я, говорит, неопытная беспомощная вдова, я ничего не знаю…» Так вот происшествия! Но только если бы вы могли сколько-нибудь себе представить, как я вся перетревожилась. – Но только, воля ваша, здесь не мертвые души, здесь скрывается что-то другое. – Я, признаюсь, тоже, – произнесла не без удив- ления просто приятная дама и почувствовала тут же сильное желание узнать, что бы такое могло здесь скрываться. Она даже произнесла с расстановкой: – А что ж, вы полагаете, здесь скрывается? – Ну, как вы думаете? – Как я думаю?.. Я, признаюсь, совершенно поте- ряна. – Но, однако ж, я бы все хотела знать, какие ваши насчет этого мысли? Но приятная дама ничего не нашлась сказать. Она умела только тревожиться, но чтобы составить ка- кое-нибудь сметливое предположение, для этого ни- как ее не ставало, и оттого, более нежели всякая дру- гая, она имела потребность в нежной дружбе и сове- тах. – Ну, слушайте же, что такое эти мертвые души, – сказала дама приятная во всех отношениях, и гостья при таких словах вся обратилась в слух: ушки ее вы- тянулись сами собою, она приподнялась, почти не си- дя и не держась на диване, и, несмотря на то что бы- ла отчасти тяжеловата, сделалась вдруг тонее, стала похожа на легкий пух, который вот так и полетит на воздух от дуновенья. Так русский барин, собачей и иора-охотник, 68 подъ- езжая к лесу, из которого вот-вот выскочит оттопан- 68 Иора (ёра) – забияка, удалец. ный 69 доезжачими заяц, превращается весь с своим конем и поднятым арапником в один застывший миг, в порох, к которому вот-вот поднесут огонь. Весь впил- ся он очами в мутный воздух и уж настигнет зверя, уже допечет его неотбойный, как ни воздымайся про- тив него вся мятущая снеговая степь, пускающая се- ребряные звезды ему в уста, в усы, в очи, в брови и в бобровую его шапку. – Мертвые души… – произнесла во всех отношени- ях приятная дама. – Что, что? – подхватила гостья, вся в волненье. – Мертвые души!.. – Ах, говорите, ради бога! – Это просто выдумано только для прикрытья, а де- ло вот в чем: он хочет увезти губернаторскую дочку. Это заключение, точно, было никак неожиданно и во всех отношениях необыкновенно. Приятная дама, услышав это, так и окаменела на месте, побледнела, побледнела как смерть и, точно, перетревожилась не на шутку. – Ах, боже мой! – вскрикнула она, всплеснув рука- ми, – уж этого я бы никак не могла предполагать. – А я, признаюсь, как только вы открыли рот, я уже смекнула, в чем дело, – отвечала дама приятная во 69 Оттопать – «вогнать опять в лес, чтоб выгнать на барина». (Из записной книжки Н.В. Гоголя.) всех отношениях. – Но каково же после этого, Анна Григорьевна, ин- ститутское воспитание! ведь вот невинность! – Какая невинность! Я слышала, как она говорила такие речи, что, признаюсь, у меня не станет духа про- изнести их. – Знаете, Анна Григорьевна, ведь это просто разди- рает сердце, когда видишь, до чего достигла наконец безнравственность. – А мужчины от нее без ума. А по мне, так я, призна- юсь, ничего не нахожу в ней… Манерна нестерпимо. – Ах, жизнь моя, Анна Григорьевна, она статуя, и хоть бы какое-нибудь выраженье в лице. – Ах, как манерна! ах, как манерна! Боже, как ма- нерна! Кто выучил ее, я не знаю, но я еще не видыва- ла женщины, в которой бы было столько жеманства. – Душенька! она статуя и бледна как смерть. – Ах, не говорите, Софья Ивановна: румянится без- божно. – Ах, что это вы, Анна Григорьевна: она мел, мел, чистейший мел. – Милая, я сидела возле нее: румянец в палец тол- щиной и отваливается, как штукатурка, кусками. Мать выучила, сама кокетка, а дочка еще превзойдет ма- тушку. – Ну, позвольте, ну положите сами клятву, какую хо- тите, я готова сей же час лишиться детей, мужа, всего именья, если у ней есть хоть одна капелька, хоть ча- стица, хоть тень какого-нибудь румянца! – Ах, что вы это говорите, Софья Ивановна! – ска- зала дама приятная во всех отношениях и всплесну- ла руками. – Ах, какие же вы, право, Анна Григорьевна! я с изумленьем на вас гляжу! – сказала приятная дама и всплеснула тоже руками. Да не покажется читателю странным, что обе дамы были не согласны между собою в том, что видели по- чти в одно и то же время. Есть, точно, на свете много таких вещей, которые имеют уже такое свойство: если на них взглянет одна дама, они выйдут совершенно белые, а взглянет другая, выйдут красные, красные, как брусника. – Ну, вот вам еще доказательство, что она бледна, – продолжала приятная дама, – я помню, как теперь, что я сижу возле Манилова и говорю ему: «Посмот- рите, какая она бледная!» Право, нужно быть до та- кой степени бестолковыми, как наши мужчины, что- бы восхищаться ею. А наш-то прелестник… Ах, как он мне показался противным! Вы не можете себе пред- ставить, Анна Григорьевна, до какой степени он мне показался противным. – Да, однако же, нашлись некоторые дамы, которые были неравнодушны к нему. – Я, Анна Григорьевна? Вот уж никогда вы не може- те сказать этого, никогда, никогда! – Да я не говорю об вас, как будто, кроме вас, никого нет. – Никогда, никогда, Анна Григорьевна! Позвольте мне вам заметить, что я очень хорошо себя знаю; а разве со стороны каких-нибудь иных дам, которые иг- рают роль недоступных. – Уж извините, Софья Ивановна! Уж позвольте вам сказать, что за мной подобных скандальозностей ни- когда еще не водилось. За кем другим разве, а уж за мной нет, уж позвольте мне вам это заметить. – Отчего же вы обиделись? ведь там были и другие дамы, были даже такие, которые первые захватили стул у дверей, чтобы сидеть к нему поближе. Ну, уж после таких слов, произнесенных приятною дамою, должна была неминуемо последовать буря, но, к величайшему изумлению, обе дамы вдруг при- утихли, и совершенно ничего не последовало. Во всех отношениях приятная дама вспомнила, что выкрой- ка для модного платья еще не находится в ее руках, а просто приятная дама смекнула, что она еще не успела выведать никаких подробностей насчет откры- тия, сделанного ее искреннею приятельницею, и пото- му мир последовал очень скоро. Впрочем, обе дамы нельзя сказать чтобы имели в своей натуре потреб- ность наносить неприятность, и вообще в характерах их ничего не было злого, а так, нечувствительно, в разговоре рождалось само собою маленькое желание кольнуть друг друга; просто одна другой из небольшо- го наслаждения при случае всунет иное живое слов- цо: вот, мол, тебе! на, возьми, съешь! Разного рода бывают потребности в сердцах как мужеского, так и женского пола. – Я не могу, однако же, понять только того, – сказа- ла просто приятная дама, – как Чичиков, будучи чело- век заезжий, мог решиться на такой отважный пассаж. Не может быть, чтобы тут не было участников. – А вы думаете, нет их? – А кто же бы, полагаете, мог помогать ему? – Ну да хоть и Ноздрев. – Неужели Ноздрев? – А что ж? ведь его на это станет. Вы знаете, он род- ного отца хотел продать или, еще лучше, проиграть в карты. – Ах, боже мой, какие интересные новости я узнаю от вас! Я бы никак не могла предполагать, чтобы и Ноздрев был замешан в эту историю! – А я всегда предполагала. – Как подумаешь, право, чего не происходит на све- те! Ну можно ли было предполагать, когда, помните, Чичиков только что приехал к нам в город, что он про- изведет такой странный марш в свете? Ах, Анна Гри- горьевна, если бы вы знали, как я перетревожилась! Если бы не ваша благосклонность и дружба… вот уже, точно, на краю погибели… куда ж? Машка моя видит, что я бледна как смерть. «Душечка барыня, – говорит мне, – вы бледны как смерть». – «Машка, говорю, мне не до того теперь». Так вот какой случай! Так и Нозд- рев здесь, прошу покорно! Приятной даме очень хотелось выведать дальней- шие подробности насчет похищения, то есть в кото- ром часу и прочее, но многого захотела. Во всех отно- шениях приятная дама прямо отозвалась незнанием. Она не умела лгать: предположить что-нибудь – это другое дело, но и то в таком случае, когда предполо- жение основывалось на внутреннем убеждении; ес- ли ж было почувствовано внутреннее убеждение, то- гда умела она постоять за себя, и попробовал бы ка- кой-нибудь дока-адвокат, славящийся даром побеж- дать чужие мнения, попробовал бы он состязаться здесь, – увидел бы он, что значит внутреннее убежде- ние. Что обе дамы наконец решительно убедились в том, что прежде предположили только как одно пред- положение, в этом ничего нет необыкновенного. Наша братья, народ умный, как мы называем себя, поступа- ет почти так же, и доказательством служат наши уче- ные рассуждения. Сперва ученый подъезжает в них необыкновенным подлецом, начинает робко, умерен- но, начинает самым смиренным запросом: не оттуда ли? не из того ли угла получила имя такая-то стра- на? или: не принадлежит ли этот документ к другому, позднейшему времени? или: не нужно ли под этим на- родом разуметь вот какой народ? Цитует немедленно тех и других древних писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или просто показалось ему наме- ком, уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто, задает им запросы и сам даже отвечает на них, позабывая вовсе о том, что начал робким предположением; ему уже кажется, что он это видит, что это ясно, – и рассуждение заключено словами: «так это вот как было, так вот какой народ нужно разуметь, так вот с какой точки нужно смотреть на предмет!» Потом во всеуслышанье с кафедры, – и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников. В то время, когда обе дамы так удачно и остро- умно решили такое запутанное обстоятельство, во- шел в гостиную прокурор с вечно неподвижною сво- ей физиономией, густыми бровями и моргавшим гла- зом. Дамы наперерыв принялись сообщать ему все события, рассказали о покупке мертвых душ, о наме- рении увезти губернаторскую дочку и сбили его со- вершенно с толку, так что сколько ни продолжал он стоять на одном и том же месте, хлопать левым гла- зом и бить себя платком по бороде, сметая оттуда табак, но ничего решительно не мог понять. Так на том и оставили его обе дамы и отправились каждая в свою сторону бунтовать город. Это предприятие уда- лось произвести им с небольшим в полчаса. Город был решительно взбунтован; все пришло в брожение, и хоть бы кто-нибудь мог что-либо понять. Дамы уме- ли напустить такого тумана в глаза всем, что все, а особенно чиновники, несколько времени оставались ошеломленными. Положение их в первую минуту бы- ло похоже на положение школьника, которому сонно- му товарищи, вставшие поранее, засунули в нос гуса- ра, то есть бумажку, наполненную табаком. Потянув- ши впросонках весь табак к себе со всем усердием спящего, он пробуждается, вскакивает, глядит, как ду- рак, выпучив глаза, во все стороны, и не может по- нять, где он, что с ним было, и потом уже различа- ет озаренные косвенным лучом солнца стены, смех товарищей, скрывшихся по углам, и глядящее в окно наступившее утро, с проснувшимся лесом, звучащим тысячами птичьих голосов, и с осветившеюся речкою, там и там пропадающею блещущими загогулинами между тонких тростников, всю усыпанную нагими ре- бятишками, зазывающими на купанье, и потом уже наконец чувствует, что в носу у него сидит гусар. Та- ково совершенно было в первую минуту положение обитателей и чиновников города. Всякий, как баран, остановился, выпучив глаза. Мертвые души, губерна- торская дочка и Чичиков сбились и смешались в го- ловах их необыкновенно странно; и потом уже, после первого одурения, они как будто бы стали различать их порознь и отделять одно от другого, стали требо- вать отчета и сердиться, видя, что дело никак не хо- чет объясниться. Что ж за притча, в самом деле, что за притча эти мертвые души? Логики нет никакой в мертвых душах; как же покупать мертвые души? где ж дурак такой возьмется? и на какие слепые деньги станет он покупать их? и на какой конец, к какому делу можно приткнуть эти мертвые души? и зачем вмеша- лась сюда губернаторская дочка? Если же он хотел увезти ее, так зачем для этого покупать мертвые ду- ши? Если же покупать мертвые души, так зачем уво- зить губернаторскую дочку? подарить, что ли, он хо- тел ей эти мертвые души? Что ж за вздор, в самом де- ле, разнесли по городу? Что ж за направленье такое, что не успеешь поворотиться, а тут уж и выпустят ис- торию, и хоть бы какой-нибудь смысл был… Однако ж разнесли, стало быть, была же какая-нибудь причи- на? Какая же причина в мертвых душах? даже и при- чины нет. Это, выходит, просто: Андроны едут, 70 чепу- ха, белиберда, сапоги всмятку! это просто черт побе- ри!.. Словом, пошли толки, толки, и весь город заго- ворил про мертвые души и губернаторскую дочку, про Чичикова и мертвые души, про губернаторскую доч- ку и Чичикова, и все, что ни есть, поднялось. Как ви- хорь взметнулся дотоле, казалось, дремавший город! Вылезли из нор все тюрюки и байбаки, которые по- залеживались в халатах по нескольку лет дома, сва- ливая вину то на сапожника, сшившего узкие сапоги, то на портного, то на пьяницу кучера. Все те, кото- рые прекратили давно уже всякие знакомства и зна- лись только, как выражаются, с помещиками Завали- шиным да Полежаевым (знаменитые термины, произ- веденные от глаголов «полежать» и «завалиться», ко- торые в большом ходу у нас на Руси, все равно как фраза: заехать к Сопикову и Храповицкому, означа- ющая всякие мертвецкие сны на боку, на спине и во всех иных положениях, с захрапами, носовыми сви- стами и прочими принадлежностями); все те, которых нельзя было выманить из дому даже зазывом на рас- хлебку пятисотрублевой ухи с двухаршинными стер- лядями и всякими тающими во рту кулебяками; сло- 70 Андроны едут – выражение, употребляемое как синоним чепухи (андроны – телеги с жердями, концы которых тащатся по земле и про- изводят шум). вом, оказалось, что город и люден, и велик, и населен как следует. Показался какой-то Сысой Пафнутьевич и Макдональд Карлович, о которых и не слышно бы- ло никогда; в гостиных заторчал какой-то длинный, длинный, с простреленною рукою, такого высокого ро- ста, какого даже и не видано было. На улицах пока- зались крытые дрожки, неведомые линейки, дребез- жалки, колесосвистки – и заварилась каша. В другое время и при других обстоятельствах подобные слу- хи, может быть, не обратили бы на себя никакого вни- мания; но город N. уже давно не получал никаких со- вершенно вестей. Даже не происходило в продолже- ние трех месяцев ничего такого, что называют в сто- лицах комеражами, 71 что, как известно, для города то же, что своевременный подвоз съестных припасов. В городской толковне оказалось вдруг два совершенно противоположных мнения и образовалися вдруг две противоположные партии: мужская и женская. Муж- ская партия, самая бестолковая, обратила внимание на мертвые души. Женская занялась исключительно похищением губернаторской дочки. В этой партии, на- до заметить к чести дам, было несравненно более по- рядка и осмотрительности. Таково уже, видно, самое назначение их быть хорошими хозяйками и распоря- дительницами. Все у них скоро приняло живой опре- 71 Комеражи (от фр. le commeragé) – сплетни. деленный вид, облеклось в ясные и очевидные фор- мы, объяснилось, очистилось, одним словом, вышла оконченная картинка. Оказалось, что Чичиков давно уже был влюблен, и виделись они в саду при лунном свете, что губернатор даже бы отдал за него дочку, по- тому что Чичиков богат, как жид, если бы причиною не была жена его, которую он бросил (откуда они узна- ли, что Чичиков женат, – это никому не было ведомо), и что жена, которая страдает от безнадежной любви, написала письмо к губернатору самое трогательное, и что Чичиков, видя, что отец и мать никогда не согла- сятся, решился на похищение. В других домах расска- зывалось это несколько иначе: что у Чичикова нет во- все никакой жены, но что он, как человек тонкий и дей- ствующий наверняка, предпринял, с тем чтобы полу- чить руку дочери, начать дело с матери и имел с нею сердечную тайную связь, и что потом сделал деклара- цию насчет руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы не совершилось преступление, противное религии, и чувствуя в душе угрызение совести, отказала наот- рез, и что вот потому Чичиков решился на похищение. Ко всему этому присоединялись многие объяснения и поправки по мере того, как слухи проникали нако- нец в самые глухие переулки. На Руси же общества низшие очень любят поговорить о сплетнях, бываю- щих в обществах высших, а потому начали обо всем этом говорить в таких домишках, где даже в глаза не видывали и не знали Чичикова, пошли прибавления и еще большие пояснения. Сюжет становился ежеми- нутно занимательнее, принимал с каждым днем бо- лее окончательные формы и наконец, так как есть, во всей своей окончательности, доставлен был в соб- ственные уши губернаторши. Губернаторша, как мать семейства, как первая в городе дама, наконец как да- ма, не подозревавшая ничего подобного, была совер- шенно оскорблена подобными историями и пришла в негодование, во всех отношениях справедливое. Бед- ная блондинка выдержала самый неприятный tête-а- tête, 72 какой только когда-либо случалось иметь шест- надцатилетней девушке. Полились целые потоки рас- спросов, допросов, выговоров, угроз, упреков, увеща- ний, так что девушка бросилась в слезы, рыдала и не могла понять ни одного слова; швейцару дан был строжайший приказ не принимать ни в какое время и ни под каким видом Чичикова. Сделавши свое дело относительно губернаторши, дамы насели было на мужскую партию, пытаясь скло- нить их на свою сторону и утверждая, что мертвые ду- ши выдумка и употреблена только для того, чтобы от- влечь всякое подозрение и успешнее произвесть по- хищение. Многие даже из мужчин были совращены и 72 Разговор с глазу на глаз (фр.). пристали к их партии, несмотря на то что подвергну- лись сильным нареканиям от своих же товарищей, об- ругавших их бабами и юбками – именами, как извест- но, очень обидными для мужеского пола. Но как ни вооружались и ни противились мужчины, а в их партии совсем не было такого порядка, как в женской. Все у них было как-то черство, неотесанно, неладно, негоже, нестройно, нехорошо, в голове ку- терьма, сутолока, сбивчивость, неопрятность в мыс- лях, – одним словом, так и вызначилась во всем пу- стая природа мужчины, природа грубая, тяжелая, не способная ни к домостроительству, ни к сердечным убеждениям, маловерная, ленивая, исполненная бес- прерывных сомнений и вечной боязни. Они говори- ли, что все это вздор, что похищенье губернаторской дочки более дело гусарское, нежели гражданское, что Чичиков не сделает этого, что бабы врут, что баба что мешок: что положат, то несет, что главный пред- мет, на который нужно обратить внимание, есть мерт- вые души, которые, впрочем, черт его знает, что зна- чат, но в них заключено, однако ж, весьма скверное, нехорошее. Почему казалось мужчинам, что в них за- ключалось скверное и нехорошее, сию минуту узна- ем: в губернию назначен был новый генерал-губерна- тор – событие, как известно, приводящее чиновников в тревожное состояние: пойдут переборки, распека- нья, взбутетениванья и всякие должностные похлеб- ки, которыми угощает начальник своих подчиненных. «Ну что, – думали чиновники, – если он узнает толь- ко просто, что в городе их вот-де какие глупые слухи, да за это одно может вскипятить не на жизнь, а на са- мую смерть». Инспектор врачебной управы вдруг по- бледнел; ему представилось бог знает что: не разуме- ются ли под словом «мертвые души» больные, умер- шие в значительном количестве в лазаретах и в дру- гих местах от повальной горячки, против которой не было взято надлежащих мер, и что Чичиков не есть ли подосланный чиновник из канцелярии генерал-гу- бернатора для произведения тайного следствия. Он сообщил об этом председателю. Председатель отве- чал, что это вздор, и потом вдруг побледнел сам, за- дав себе вопрос, а что, если души, купленные Чичи- ковым, в самом деле мертвые? а он допустил совер- шить на них крепость да еще сам сыграл роль пове- ренного Плюшкина, и дойдет это до сведения гене- рал-губернатора, что тогда? Он об этом больше ниче- го, как только сказал тому и другому, и вдруг поблед- нели и тот и другой; страх прилипчивее чумы и со- общается вмиг. Все вдруг отыскали в себе такие гре- хи, каких даже не было. Слово «мертвые души» так раздалось неопределенно, что стали подозревать да- же, нет ли здесь какого намека на скоропостижно по- гребенные тела, вследствие двух не так давно слу- чившихся событий. Первое событие было с какими-то сольвычегодскими купцами, приехавшими в город на ярмарку и задавшими после торгов пирушку прияте- лям своим устьсысольским купцам, пирушку на рус- скую ногу с немецкими затеями: аршадами, пунша- ми, бальзамами и проч. Пирушка, как водится, кон- чилась дракой. Сольвычегодские уходили насмерть устьсысольских, хотя и от них понесли крепкую ссад- ку на бока, под микитки и в подсочельник, свидетель- ствовавшую о непомерной величине кулаков, которы- ми были снабжены покойники. У одного из восторже- ствовавших даже был вплоть сколот носос, по выра- жению бойцов, то есть весь размозжен нос, так что не оставалось его на лице и на полпальца. В деле своем купцы повинились, изъясняясь, что немного по- шалили; носились слухи, будто при повинной голове они приложили по четыре государственные каждый; впрочем, дело слишком темное; из учиненных выпра- вок и следствий оказалось, что устьсысольские ребя- та умерли от угара, а потому так их и похоронили, как угоревших. Другое происшествие, недавно случивше- еся, было следующее: казенные крестьяне сельца Вшивая-спесь, соединившись с таковыми же крестья- нами сельца Боровки, Задирайлово-тож, снесли с ли- ца земли будто бы земскую полицию в лице заседа- теля, какого-то Дробяжкина, что будто земская поли- ция, то есть заседатель Дробяжкин, повадился уж че- ресчур часто ездить в их деревню, что в иных слу- чаях стоит повальной горячки, а причина-де та, что земская полиция, имея кое-какие слабости со сторо- ны сердечной, приглядывался на баб и деревенских девок. Наверное, впрочем, неизвестно, хотя в показа- ниях крестьяне выразились прямо, что земская поли- ция был-де блудлив, как кошка, и что уже не раз они его оберегали и один раз даже выгнали нагишом из какой-то избы, куда он было забрался. Конечно, зем- ская полиция достоин был наказания за сердечные слабости, но мужиков как Вшивой-спеси, так и Зади- райлова-тож нельзя было также оправдать за само- управство, если они только действительно участвова- ли в убиении. Но дело было темно, земскую полицию нашли на дороге, мундир или сертук на земской поли- ции был хуже тряпки, а уж физиогномии и распознать нельзя было. Дело ходило по судам и поступило нако- нец в палату, где было сначала наедине рассуждено в таком смысле: так как неизвестно, кто из крестьян именно участвовал, а всех их много, Дробяжкин же че- ловек мертвый, стало быть, ему немного в том проку, если бы даже он и выиграл дело, а мужики были еще живы, стало быть, для них весьма важно решение в их пользу; то вследствие того решено было так: что заседатель Дробяжкин был сам причиною, оказывая несправедливые притеснения мужикам Вшивой-спе- си и Задирайлова-тож, а умер-де он, возвращаясь в санях, от апоплексического удара. Дело, казалось бы, обделано было кругло, но чиновники, неизвестно по- чему, стали думать, что, верно, об этих мертвых ду- шах идет теперь дело. Случись же так, что, как нароч- но, в то время, когда господа чиновники и без того на- ходились в затруднительном положении, пришли к гу- бернатору разом две бумаги. В одной из них содер- жалось, что по дошедшим показаниям и донесениям находится в их губернии делатель фальшивых ассиг- наций, скрывающийся под разными именами, и чтобы немедленно было учинено строжайшее розыскание. Другая бумага содержала в себе отношение губерна- тора соседственной губернии о убежавшем от закон- ного преследования разбойнике, и что буде окажет- ся в их губернии какой подозрительный человек, не предъявящий никаких свидетельств и пашпортов, то задержать его немедленно. Эти две бумаги так и оше- ломили всех. Прежние заключения и догадки совсем были сбиты с толку. Конечно, никак нельзя было пред- полагать, чтобы тут относилось что-нибудь к Чичико- ву; однако ж все, как поразмыслили каждый с своей стороны, как припомнили, что они еще не знают, кто таков на самом деле есть Чичиков, что он сам весьма неясно отзывался насчет собственного лица, говорил, правда, что потерпел по службе за правду, да ведь все это как-то неясно, и когда вспомнили при этом, что он даже выразился, будто имел много неприятелей, по- кушавшихся на жизнь его, то задумались еще более: стало быть, жизнь его была в опасности, стало быть, его преследовали, стало быть, он ведь сделал же что- нибудь такое… да кто же он в самом деле такой? Ко- нечно, нельзя думать, чтобы он мог делать фальши- вые бумажки, а тем более быть разбойником: наруж- ность благонамеренна; но при всем том, кто же бы, однако ж, он был такой на самом деле? И вот господа чиновники задали себе теперь вопрос, который долж- ны были задать себе в начале, то есть в первой главе нашей поэмы. Решено было еще сделать несколько расспросов тем, у которых были куплены души, что- бы, по крайней мере, узнать, что за покупки, и что именно нужно разуметь под этими мертвыми душами, и не объяснил ли он кому, хоть, может быть, невзна- чай, хоть вскользь как-нибудь настоящих своих наме- рений, и не сказал ли он кому-нибудь о том, кто он та- кой. Прежде всего отнеслись к Коробочке, но тут по- черпнули не много: купил-де за пятнадцать рублей, и птичьи перья тоже покупает, и много всего обещался накупить, в казну сало тоже ставит, и потому, наверно, плут, ибо уж был один такой, который покупал птичьи перья и в казну сало поставлял, да обманул всех и протопопшу надул более чем на сто рублей. Все, что ни говорила она далее, было повторение почти одно- го и того же, и чиновники увидели только, что Коробоч- ка была просто глупая старуха. Манилов отвечал, что за Павла Ивановича всегда готов он ручаться, как за самого себя, что он бы пожертвовал всем своим име- нием, чтобы иметь сотую долю качеств Павла Ива- новича, и отозвался о нем вообще в самых лестных выражениях, присовокупив несколько мыслей насчет дружбы уже с зажмуренными глазами. Эти мысли, ко- нечно, удовлетворительно объяснили нежное движе- ние его сердца, но не объяснили чиновникам насто- ящего дела. Собакевич отвечал, что Чичиков, по его мнению, человек хороший, а что крестьян он ему про- дал на выбор и народ во всех отношениях живой; но что он не ручается за то, что случится вперед, что ес- ли они попримрут во время трудностей переселения в дороге, то не его вина, и в том властен Бог, а горячек и разных смертоносных болезней есть на свете немало, и бывают примеры, что вымирают-де целые дерев- ни. Господа чиновники прибегнули еще к одному сред- ству, не весьма благородному, но которое, однако же, иногда употребляется, то есть стороною, посредством разных лакейских знакомств, расспросить людей Чи- чикова, не знают ли они каких подробностей насчет прежней жизни и обстоятельств барина, но услыша- ли тоже не много. От Петрушки услышали только за- пах жилого покоя, а от Селифана, что сполнял служ- бу государскую да служил прежде по таможне, и ни- чего более. У этого класса людей есть весьма стран- ный обычай. Если его спросить прямо о чем-нибудь, он никогда не вспомнит, не приберет всего в голову и даже просто ответит, что не знает, а если спросить о чем другом, тут-то он и приплетет его, и расскажет с такими подробностями, которых и знать не захочешь. Все поиски, произведенные чиновниками, открыли им только то, что они наверное никак не знают, что та- кое Чичиков, а что, однако же, Чичиков что-нибудь да должен быть непременно. Они положили наконец по- толковать окончательно об этом предмете и решить, по крайней мере, что и как им делать, и какие меры предпринять, и что такое он именно: такой ли человек, которого нужно задержать и схватить, как неблагона- меренного, или же он такой человек, который может сам схватить и задержать их всех, как неблагонаме- ренных. Для всего этого предположено было собрать- ся нарочно у полицеймейстера, уже известного чита- телям отца и благодетеля города. |