Социология Дж. Машоунис. Оглавление Джон Масионис Социология 9е издание

• Название: Оглавление Джон Масионис Социология 9е издание
• Анкор: Социология Дж. Машоунис.doc
• Дата: 17.05.2017
• Размер: 11.25 Mb.
• Имя файла: Социология Дж. Машоунис.doc
• Тип: Документы; #7768
• страница: 18 из 74

Глава 6. Социальное взаимодействие в повседневной жизни 209


Наконец, следует задаться вопросом, каков диапазон человеческих эмоций. Насколько они схожи у жителей различных регионов мира? Или мы извлекаем наши эмоции из культуры? Кросс-культурное исследование, описанное во врезке, показывает, что эмоции обусловлены и биологически и культурно.

Драматургический анализ: «самопрезентация»

Большую часть своей жизни Ирвинг Гоффман (1922-1982) занимался объяснени­ем того факта, что люди в своем обыденном поведении чрезвычайно напоминают актеров, выступающих на сцене. Если мы вообразим себя режиссерами, наблюда­ющими за происходящим в неком ситуационном «театре», то сумеем понять дра­матургический анализ Гоффмана: изучение социального взаимодействия с точки зрения театрального представления.

Драматургический анализ позволяет бросить свежий взгляд на понятия статуса и роли. Статус напоминает роль в пьесе, а роль выступает в качестве сценария, под­сказывая персонажам диалоги и поступки. «Представление» каждого индивида Гоф­фман именовал самопрезентацией, понимая под ней старание индивида оставить особое впечатление о себе в сознании других. Этот процесс, иногда называемый управ­лением впечатлением, состоит из ряда отдельных элементов (Goffman, 1959,1967).

Представления

Презентуя себя в повседневных ситуациях, мы — сознательно и бессознательно — передаем другим людям информацию. Представление индивида включает одежду (костюм), те или иные предметы, которые мы имеем при себе (реквизит), а также тон голоса и отдельные жесты (художественная манера). Кроме того, люди приспо­сабливают свое представление к среде (сцена). Так, мы можем громко шутить в ресторане, но понижаем голос при вхождении в церковь. Люди разрабатывают ус­ловия — бытовые или рабочие, чтобы вызвать в других желаемые реакции.

Практический пример: кабинет врача. Подумайте, как врач использует свой кабинет для передачи конкретной информации пациентам. В США врачи ценят высокий престиж и власть — факт очевидный; чтобы в нем убедиться, достаточно войти в приемную врача. Во-первых, самого врача нигде не видно. Очутившись в месте, которое Гоффман назвал «передним планом» среды, пациент встречается с регистратором, который выступает привратником и решает, посетит ли пациент врача и когда это произойдет. Кто кого ждет, чтобы встретиться, — один из аспек­тов игры во власть. И при обычном взгляде на приемную врача с пациентами, ко­торые ждут (зачастую нетерпеливо), когда им позволят войти во внутреннее свя­тилище, почти не остается сомнений в том, что события контролирует врач.

«Задним планом» среды оказываются личный кабинет врача и смотровая. Здесь пациент сталкивается с многочисленным реквизитом: медицинскими книгами и дипломами в рамках, благодаря которым подкрепляется впечатление о том, что врач обладает специальными познаниями, необходимыми, чтобы взять ситуацию под свой контроль. В кабинете врач, как правило, остается сидеть за столом; чем больше и роскошнее этот стол, тем выше притязания на власть, а пациенту выде-

Еще больше информации передают внешний вид врача и его манеры. Обычный костюм, белый халат, может выполнять практическую функцию и защищать одеж­ду от загрязнения, но его социальной функцией служит немедленное уведомление людей о врачебном статусе. Для того же предназначен фонендоскоп на шее или черный докторский чемоданчик в руке. Утверждает власть и насыщенная терми­нологией речь доктора. Наконец, пациенты величают его «доктором», но их, в свою очередь, часто называют по первым именам, что еще больше подчеркивает доми­нирующее положение врача. Общее послание, заложенное в представлении докто­ра, понятно: «Я помогу вам, но вы должны передать мне руководство над вами».

ГЛОБАЛЬНАЯ СОЦИОЛОГИЯ

Социология эмоций: везде ли одинаковы чувства людей?

На людном тротуаре Нью-Йорка женщина гневно реагирует на скейтбордиста, который лихо проносится мимо нее. Выражение ее лица, да и слова, передают сильную эмоцию, очень хорошо знакомую жителям Северной Америки. Но так же ли истолкует ее эмоцию наблюда­тель из Нигерии, Никарагуа или Новой Гвинеи?

Пол Экман и его коллеги изучили эмоции жителей разных стран, в том числе племен Новой Гвинеи. Они пришли к выводу, что населению мира свойственны 6 основных эмоций: гнев, страх, отвращение, радость, удивление и печаль. Более того: люди повсеместно проявляют эти чувства при помощи одних и тех же отчетливых выражений лица. По Экману, эта общ­ность доказывает, что наша эмоциональная жизнь скорее универсальна, нежели культурно изменчива, и что проявление эмоций биологически запрограммировано в чертах лица, мыш­цах и центральной нервной системе человека.

Однако Экман отмечает три отношения, в которых эмоциональная жизнь все-таки отличает­ся, будучи зависимой от культуры. Во-первых, в разных обществах эмоции запускаются раз­личными факторами. От культуры зависит, определят ли люди ту или иную ситуацию как оскорбление (вызывающее гнев) или мистическое событие (вызывающее удивление и трепет). Иными словами, жители разных обществ неодинаково реагируют на одно и то же событие. Во-вторых, люди проявляют эмоции в соответствии с нормами их культуры. В каждом обще­стве существуют правила насчет того, где, когда и перед кем человек может проявить опреде­ленные эмоции. Американцы, например, свободнее выражают эмоции дома, в кругу семьи, чем на рабочем месте перед коллегами. Аналогичным образом мы ожидаем от детей выражения эмоций по отношению к родителям, хотя те приучены сдерживаться перед детьми. В-третьих, общества различаются тем, как люди справляются со своими эмоциями. Внекото-рых выражение чувств поощряется, а в других принято не быть излишне эмоциональным и от людей ожидается подавление их чувств. Кроме того, в обществах проявляются значи­тельные тендерные различия в этом отношении. Американская культура закрепляет эмоцио­нальную экспрессию за женщинами, считая ее ожидаемой, но признаком слабости - для мужчин. Однако в других обществах этот тендерный образец выражен не столь отчетливо или даже не существует вовсе.

В целом люди везде испытывают одни и те же основные эмоции. Но что именно возжигает отдельную эмоцию, как и где человек ее выражает и как люди определяют эмоции вообще -все это, как правило, зависит от культуры.

210 Часть II. Основы общества

Глава 6. Социальное взаимодействие в повседневной жизни 21 1




Для большинства жителей США эти выражения передают гнев, страх, отвращение, радость,

удивление и печаль. Но везде ли в мире люди определят их именно так? По результатам исследования,

все люди переживают одни и те же основные эмоции и одинаково демонстрируют их другим. Однако

культура играет роль в уточнении ситуаций, которые запускают ту или иную эмоцию

Невербальная коммуникация

Романист Уильям Сэнсом описывает вымышленного мистера Приди, английско­го туриста, прибывшего на побережье Испании:

Он старался ни с кем не встречаться глазами. Во-первых, он хотел дать ясно понять всем этим возможным сотоварищам по отпуску, что они его ни капли не интересуют. Он смотрел сквозь них, по сторонам от них, поверх них — взгляд, затерявшийся в пространстве. Пляж с тем же успехом мог пустовать. Если к нему вдруг выкатывался мяч, он выглядел удивленным; затем позволял легкой улыбке осветить свое лицо («Добродушный Приди»), оборачивался, потрясенный тем, что на пляже находятся какие-то люди; перебрасывал мяч назад с улыбкой, адресованной себе, но ие людям...

Потом [он] свернул свое пляжное покрывало и сумку в аккуратный рулон, непрони­цаемый для песка («Методичный и Благоразумный Приди»); медленно встал, чтобы потянуться всем своим огромным телом («Приди-Тигр») и отшвыонул сандалии («Легкомысленный Приди) (Sansom, 1956; цит. по: Goffman, 1959; р. 4-5).

Любому стороннему наблюдателю мистер Приди без единого слова передает огром­ное количество сведений о себе. Этим иллюстрируется процесс невербальной комму­никации (с использованием вместо речи телодвижений, жестов и выражений лица).

Люди с помощью различных частей тела создают его язык, посредством кото­рого сообщают информацию окружающим. Самой важной формой языка тела слу­жат выражения лица. Улыбка передает, например, удовольствие, хотя мы различа-

ку радости при встрече с другом, болезненную улыбку смущения и широкую, ничем не стесненную улыбку самодовольства, которую часто ассоциируем с котом, сло­павшим канарейку.

Еще один важнейший элемент невербальной коммуникации — контакт глаза­ми. Как правило, мы прибегаем к нему, желая завязать социальное взаимодействие. Некто, находящийся в помещении, «ловит наш взгляд», начиная беседу. Напротив, избегать взгляда другого человека значит показать, что коммуникация нежелатель­на. За нас говорят и руки. Распространенные в обществе жесты способны помимо прочего передавать оскорбление, требование остановиться и подвезти, приглаше­ние присоединиться к нам или требование от других стоять на месте. Кроме того, жесты дополняют слова, произнесенные вслух. Если указать на кого-либо в угро­жающей манере, то этим усилится слово предупреждения, или пожимание плеча­ми добавляет оттенка неопределенности фразе «Я не знаю», а быстрые взмахи ру­ками сообщают безотлагательность единственному слову: «Скорее!»

Язык тела и обман. Как известно любому актеру, исполнить свою роль в совершен­стве очень трудно. В повседневном представлении непреднамеренный язык тела мо­жет противоречить смыслу, который мы рассчитываем передать. Так, подросток объяс­няет, почему он вернулся домой поздно, но мать сомневается в его словах, потому что он избегает смотреть ей в глаза. Кинозвезда в телевизионном ток-шоу заявляет, что в кассовом провале ее последнего фильма «нет ничего страшного», но нервное притоп­тывание ногой говорит о другом. С практической точки зрения тщательное наблюде­ние за невербальной коммуникацией (большую часть которой нелегко проконтроли­ровать) позволяет разоблачить обман подобно тому, как детектор лжи фиксирует пре­дательские изменения дыхания, частоты пульса, потоотделения и кровяного давления.

Жесты рук различаются в культурах. И все-таки люди повсеместно определяют смешок, усмешку или

\ZVMkjniO/ В ПТЙ0Т иЯ ик!Л-ТП ГЯМЛПпОЧОитЭ11М1Л VW/ НЧЪЪъшла UTn лтлгп jonnDQM uo nnnuHMOi/vr wnnim Пллгш,,,

Взгляните на две фотографии (врезка «Сумеешь ли ты спрятать свои лживые глаза?»). Можете ли вы сказать, какая улыбка честная, а какая лживая? Распознать фальшивое представление трудно, так как ни один из жестов тела прямо не указы­вает на ложь. Но, поскольку любая самопрезентация сопровождается столь боль­шим количеством выражений лица, мало кто может лгать, не допуская ошибки и не вызывая подозрений у внимательного наблюдателя. В материале врезки более подробно освещена проблема обмана в повседневной жизни.

212 Часть II. Основы общества

Глава 6. Социальное взаимодействие в повседневной жизни

213


ПРАКТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ

Сумеешь ли ты спрятать свои лживые глаза?

Игрокам в покер и офицерам полиции давно известно, что умелый лжец обладает реальными преимуществами. Обман - привычный элемент повседневного взаимодействия, ибо даже обычная вежливость иногда требует от нас не говорить того, что мы думаем на самом деле. Удастся ли вам определить попытку обмана со стороны другого человека? Пол Экман пред­лагает обращать пристальное внимание на четыре элемента представления - слова, голос, язык тела и выражение лица:

1. 
   Слова. Хорошие лжецы проигрывают в уме линию поведения, но не всегда могут избежать огрешности в языке - такого, чего они не думали выразить именно так, как получилось. На­пример, молодой человек, который обманывает родителей, говоря, что его соседом по ком­нате является друг-юноша, а не любовница, может ошибочно употребить слово «она» вместо «он». Чем сложнее обман, тем скорее обманщик допустит разоблачительную ошибку.
   
2. 
   Голос. Ключи к разоблачению обмана содержатся в тоне и формах речи, ибо их трудно контролировать. Человеку (особенно, если он старается спрятать сильную эмоцию) не­легко сделать так, чтобы голос не дрожал и не пресекался. Аналогичным образом чело­век может говорить быстрее (намек на гнев) или медленнее (свидетельство печали). На неладное указывает нервный смех, необоснованные паузы между словами и междометия типа «а» и «м-м».
   
3. 
   Язык тела. Догадаться об обмане наблюдатель может и по «утечке информации», кото­рую допускает язык тела. Субтильные телодвижения, например, создают у нас впечатле­ние о нервозности, и то же относится к быстрому сглатыванию и учащенному дыханию. Это особенно хорошие показатели обмана, потому что контролировать их могут очень немногие. Иногда обман раскрывается, когда тело не ожидаемым образом, - если чело­веку, например, не удается подкрепить слова, предполагающие волнение.
   
4. 
   Выражение лица. Так как выражения лица тоже плохо поддаются контролю, они часто выдают фальшивое представление. Вы угадали, какое из лиц принадлежит лжецу? Если при настоящей улыбке обычно бывает расслабленное выражение, а от глаз разбегается множество «лучиков», то притворная улыбка кажется принужденной и неестественной, с малым числом морщинок вокруг рта и глаз.
   

Тендерные и личные самопрезентации

Поскольку социализация женщин приводит к тому, что они становятся менее на­пористыми, чем мужчины, то более чутко относятся и к невербальной коммуника­ции. Тендерная принадлежность играет важную роль в личном представлении. Опираясь на работу Нэнси Хенли, Майкола Гамильтона и Барри Торна (Henley, Hamilton & Thorne, 1992), мы можем расширить наше представление о личном представлении, чтобы высветить значимость тендера.

Манера поведения. Манера поведения — ключ к личной власти. Говоря проще, властные люди наслаждаются большей свободой в своих действиях; подчиненные действуют более формально и застенчиво. Непристойные замечания, брань или водружение ног на стол бывают приемлемыми для босса, но не для секретаря. Ана­логичным образом властные персоны могут перебивать других, когда пожелают, а от подчиненных ждут, что те проявят почтение и будут молчать (Smith-Lovin & Brody, 1989; Henley, Hamilton & Thorne, 1992; Johnson, 1994).

Поскольку женщины обычно занимают менее властные позиции, манера пове­дения является в той же мере и тендерной проблемой. Как объясняется в главе 13 («Гендерная стратификация»), в США примерно половина всех работающих жен­щин занята в сфере услуг или имеет дело с бумагами, что ставит их под контроль начальников — как правило, мужчин. Женщины, следовательно, выстраивают свое представление тщательнее мужчин и в ходе обыденного взаимодействия чаще под­чиняются другим.

Использование пространства. Сколько места требуется для личного представ­ления? Власть играет ключевую роль, так как использование большего простран­ства является признаком персональной значимости. Мужчины (в отличие от жен­щин) обычно распоряжаются именно таким пространством, — прохаживаются ли они туда-сюда перед аудиторией или непринужденно располагаются на пляже. По­чему? В нашей культуре женственность традиционно измерялась тем, сколь мало пространства занимает женщина (стандарт «утонченности»), а мужественность — тем, сколь много места занимает мужчина (стандарт «крутизны»).

Для обоих полов понятие личного пространства означает зону вокруг индиви­да, на частное владение которой он выказывает определенные притязания. В США люди обычно при разговоре стоят друг от друга на расстоянии нескольких футов; на Среднем Востоке, напротив, они расположены гораздо ближе. Но, как и повсю­ду, мужчины привычно вторгаются в личное пространство женщин. Однако втор­жение женщины в личное пространство мужчины обычно считается приглашени­ем к сексу. В этом случае вновь оказывается, что в повседневном взаимодействии у женщин власти меньше, чем у мужчин.

Разглядывание, улыбки и прикосновения. Обмен взглядами побуждает к об щению. Женщины больше, чем мужчины, стремятся поддержать такой контакт. Но у мужчин есть своя особенная манера — разглядывание. В понимании Хенли, Га­мильтона и Торна мужчины, разглядывая женщин, притязают па доминирование и определяют их в качестве сексуальных объектов.

Улыбки, хотя они часто передают удовольствие, могут быть и признаком об­легчения или подчинения. Поэтому в мире, где господствуют мужчины, женщи-

214 Часть II, Основы общества

Глава 6. Социальное взаимодействие в повседневной жизни 215


Наконец, прикосновение друг к другу передает интимность и заботу. Однако, если рассматривать его вне близких отношений, это нечто, что мужчины делают с жен­щинами (и — реже — с другими мужчинами). Врач-мужчина дотрагивается до пле­ча своей медсестры, когда они изучают отчет; молодой человек прикасается к талии своей подружки, когда переводит ее через улицу, а мужчина — инструктор по лыжам дотрагивается до молодых женщин в процессе обучения. В подобных случаях при­косновение может вызвать некоторую реакцию, но прилагается к тонкому ритуалу, посредством которого мужчины притязают на доминирование над женщинами.

Идеализация

В основе поведения человека лежат сложные мотивы. Но, по мнению Гоффмана, мы конструируем представление, чтобы идеализировать наши намерения. Так че­ловек старается убедить других (и, возможно, себя), что в его поступках отража­ются не эгоистические мотивы, а идеальные культурные стандарты.

Идеализацию легко проиллюстрировать, обращаясь к истории врачей и паци­ентов. В больнице врачи участвуют в представлении, которое обычно называется «обходом». Входя в палату, врач нередко останавливается в ногах больного и мол­ча изучает историю болезни пациента. Затем между врачом и пациентом происхо­дит короткая беседа. В идеальном смысле эта процедура означает, что медицинский работник лично навещает больного, чтобы осведомиться о его состоянии.

На самом же деле картина вовсе не столь безупречна. Бывает, что врач видит по несколько десятков пациентов в день и мало что помнит о многих из них, а потому чтение истории болезни — возможность вспомнить, как зовут пациента и чем он страдает. Если будет выявлено, насколько обезличенным оказывается такое вни­мание, это подорвет культурное представление о враче как о лице, которое глубо­ко озабочено благополучием других.

Врачи, профессора колледжей и прочие профессионалы обычно идеализируют мотивы, побуждающие их избрать ту или иную карьеру. Они говорят, что в своей деятельности «делают вклад в науку», «помогают людям», «служат обществу» и даже «внемлют призыву Бога». Они редко признают не столь достойные, но рас­пространенные мотивы, заключающиеся в погоне за доходами, властью, престижем и досугом, которые предоставляют эти профессии.

В более общем смысле идеализация — составная часть ритуала вежливости. Улы­баясь и любезно разговаривая с людьми, которые нам не нравятся, мы допускаем незначительную ложь, облегчающую нам осуществление социального взаимодей­ствия. Даже когда мы подозреваем других в притворстве, вряд ли станем разрушать их представление по причинам, которые раскрываются ниже.

Смущение и такт

Лектор, приглашенный в колледж, неправильно произносит его название; сенатор встает из-за стола, чтобы держать речь, не замечая салфетки, которая так и висит у него на шее; президента тошнит на государственном обеде. Как тщательно ни пла­нируют свои представления эти люди, происходят всяческие накладки. Результа­том становится смущение, или дискомфорт, вытекающий из испорченного пред-

В нем заключена постоянная опасность, так как, во-первых, в любом представ­лении обычно содержится некоторая доля лжи. И, во-вторых, в большинстве случа­ев оно связано с элементами, которые в бездумный момент способны поколебать предусмотренное впечатление.

Любопытным фактом является то, что аудитория обычно прощает издержки в представлении, позволяя актеру избежать смущения. Если мы указываем на изъян («Простите, но вы знаете, что у вас расстегнута ширинка?»), говорим это тихо и только затем, чтобы помочь человеку избежать еще большего конфуза. В сказке Ганса Христиана Андерсена «Новое платье короля» ребенка, который кричит, что король идет голым, бранят за грубость, хотя он говорит сущую правду.

Нередко аудитория фактически помогает выступающему исправить подпорчен­ное представление. Такт означает помощь человеку в «сохранении лица». Так, услыхав, как предполагаемый специалист делает на удивление неточное замечание, люди могут тактично проигнорировать реплику, как будто ее и не было. Или же приветливый смех может показать, что они расценили сказанное как шутку. Или слушатель может просто ответить: «Я уверен, что вы не это имели в виду», отмечая утверждение, но не позволяя ему разрушить представление выступающего. Памя­туя об этом, мы в состоянии понять замечание Авраама Линкольна: «Такт есть умение описывать других такими, какими они сами видят себя».

Почему такт представляется настолько обычным явлением? Потому, что смуще­ние порождает неловкость не только у выступающего, но и у всех. Подобно тому как зрителям в театре бывает неловко, когда актер забывает строчку, так и людям, кото­рые наблюдают неуклюжее поведение, последнее напоминает о хрупкости их соб­ственного представления. Поэтому социально сконструированная реальность вы­ступает дамбой на пути хаотичного потока. Если чье-то представление слегка подпор­чено, другие тактично помогают исправить дело. В конце концов, к выстраиванию реальности прилагает руку каждый, и никому не хочется, чтобы она вдруг исчезла.

Итак, исследование Гоффмана показывает, что поведение, хотя оно в некото­рых отношениях и спонтанно, оказывается шаблонным больше, чем нам хочется думать. Почти 400 лет назад Шекспир уловил эту идею в памятных строчках, ко­торые до сих пор звучат правдиво:

Весь мир — театр,

В нем женщины, мужчины — все актеры.

У них свои есть выходы, уходы,

И каждый не одну играет роль'.

Взаимодействие в повседневной жизни: два практических аспекта

Мы рассмотрели основные элементы социального взаимодействия. В последних разделах настоящей главы то, что мы узнали, рассматривается применительно к двум важным, но в то же время чрезвычайно разным аспектам обыденной жизни — языку и юмору.

216 Часть II. Основы общества

Глава 6. Социальное взаимодействие в повседневной жизни 217


Язык: тендерная проблема

Как вытекает из главы 3 («Культура»), язык — это нить, которая объединяет чле­нов общества в символическую сеть, именуемую культурой. Язык передает не толь­ко поверхностный, но и более глубоко заложенный смысл. Один из таких глубин­ных уровней связан с тендерной принадлежностью. Язык отличает мужчин и жен­щин как минимум в трех отношениях, касающихся власти, ценности и внимания¹.

Язык и власть. Оседлав новенький мотоцикл, молодой человек гордо выру­ливает к дому своего приятеля и жадно спрашивает: «Разве она не красавица?» С первого взгляда кажется, что вопрос никак не касается тендера. Однако почему он, говоря о предмете своего обожания, употребляет местоимение «она», а не «он» или «это»? Ответ заключен в том, что люди часто пользуются словами для уста­новления контроля над своим окружением. Это означает, что мужчина относит ме­стоимение женского рода к мотоциклу (или машине, или лодке, или другому пред­мету) потому, что оно отражает власть собственничества.

Еще одна властная функция языка связана с именами людей. В США и многих других странах женщина по традиции, выходя замуж, берет себе фамилию мужа. Хотя в США мало кто сочтет это явной констатацией права собственности мужчи­ны, многие полагают, что здесь отражается такое доминирование. По этой причи­не все больше замужних женщин (почти 15%) сохраняют свою фамилию или оставляют себе сразу две.

Язык и ценности. В английском языке к мужскому роду обычно относится все, что имеет большую ценность, силу или значимость. Например, прилагательное virtuous, означающее «морально достойный» или «блистательный», происходит от лат. иг («муж»). Напротив, позорное слово hysterical(«истеричный») — от древне-греч. hyster(«матка»).

Во многих известных отношениях язык придает двум полам и разную ценность. Традиционно мужские слова — fang («король») или lord(«лорд, господин»), сохра­нили свое позитивное значение, тогда как сопоставимые с ними queen(«короле­ва»), madamи dame(«дама, женщина») приобрели в современном употреблении негативные коннотации. Таким образом, язык одновременно отражает социальные установки и помогает их закрепить.

Аналогичным образом употребление суффиксов -etteи -essдля обозначения принадлежности к женскому роду обычно обесценивает слова, к которым они до­бавляются. Так, major(«старший») стоит выше, чем majorette(«старшая»), как и host(«хозяин») по отношению к hostess {«хозяйка»). И конечно, мужские группы с такими названиями, как LosAngelesRams, звучат солиднее, чем женские — вроде RadioCityMusicHallRockettes.

Язык и внимание. Язык формирует реальность и тем, что приковывает боль­шее внимание к мужским видам деятельности. В английском языке местоимение множественного числа they(«они»), нейтрально в тендерном отношении. Но соот­ветствующие местоимения единственного числа he(«он») и she(«она») уточняют

Следующие разделы опираются в основном на работу Хенлп, Гамильтона и Торна (Henley, Hamilton &

тендерную принадлежность. В соответствии с правилами современной граммати­ки многие люди употребляют heнаряду с притяжательным his(«его») и объектное him(«ему»), когда речь идет обо всех людях. Поэтому мы полагаем, что пословица «Кто колеблется, тот пропал» частично относится не только к мужчинам, но и к женщинам. Но в этой практике также отражается культурный образец, состоящий в пренебрежении к существованию женщин.

В английском языке нет гендерно нейтрального личного местоимения 3-го лица. Однако в последние годы местоимения множественного числа they(«они») и them(«им») приобрели некоторое значение местоимения единственного числа (Apersonshoulddoastheyplease — «Человек должен делать то, что ему нравится»). Это упот­ребление нарушает грамматические правила, но не приходится сомневаться, что английский язык меняется, вбирая в себя такого рода нейтральные в тендерном отношении конструкции.

Помимо грамматики смешение тендера и языка наверняка останется источни­ком непонимания между мужчинами и женщинами. В материале врезки, открыв­шей эту главу, где рассказывалось о Гарольде и Сибил, которым никак не удава­лось отыскать дом своих друзей, лишний раз проиллюстрировано, как представи­тели разных полов зачастую и разговаривают на разных языках.

Юмор: игра с реальностью

Юмор — важная часть обыденной жизни. Но, хотя над шутками смеются все, мало кто задумывается, почему та или иная вещь оказывается смешной или почему юмор представлен во всех мировых культурах. Для анализа природы юмора мож­но применить многие идеи, прозвучавшие в этой главе¹.

Основы юмора. Юмор — продукт конструирования реальности; если точнее, он происходит из контраста между двумя различными реальностями. В целом одна реальность является общепринятой, т. е. тем, чего люди ожидают в конкретной ситуации. Другая реальность оказывается нетрадиционной (неожиданным попра­нием культурных образцов). Юмор, следовательно, возникает из противоречия, неоднозначности и двойного смысла, обнаруживаемых в различных определениях одной и той же ситуации. Знакомясь с материалом в рубрике «Критическое мыш­ление», обратите внимание, как эти принципы срабатывают в газетных заголовках.

Смешать реальности и получить нечто юмористическое можно разными спосо­бами. Контраст между реальностями рождается из утверждений, противоречащих самим себе, как, например: «Ностальгия — это не то, чем она обычно бывает». Юмор может создаться при замене слов, как в высказывании Оскара Уайльда: «Работа есть проклятие пьянствующего класса». Остроту создает даже простая перестанов­ка слогов, как получается в случае (вероятно, вымышленном) с народной песней: I'dratherhaveabottleinfrontofmethanafrontallobotomy².

' Идеи, обсуждаемые здесь, принадлежат автору (Macionis, 1987), если не оговорено иначе. Общий подход опирается па труды, рассмотренные в этой главе, особенно на идеи Ирвинга Гоффмана.

² Непереводимая игра слов: «Лучше бутылка передо мной, чем фронтальная лоботомия». Возможны отечественные варианты из поэзии Алексея Сычева: «Под сарабанду Сара банду обезоружила — и все»; «Напала саранча на ранчо зажиточного Самаранча» (цит. по: А. Сычев «Экзерсис»: СПб., 1999Y — Ппимрц. пепвв.

218 Часть И. Основы общества

КРИТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ

«Нарочно не придумаешь»: подлинные заголовки, над которыми потешаются люди

Юмор порождается смешением двух отдельных и противоположных реальностей. Здесь при­ведено несколько подлинных газетных заголовков. Прочтите каждый и выделите общеприня­тый смысл, подразумеваемый автором, а также нетрадиционную интерпретацию, которая вызывает юмор.

«Печете пирог - не забывайте о детях»

«Пьяница залетает на девять месяцев»

«Выживший из пары сиамских близнецов воссоединяется с родителями»

«Панды не спарились: за дело берется ветеринар»

«Тайфун проносится по кладбищу: сотни трупов»

«Отряд помогает при искусании собакой прохожего»

«Шахтеры отказываются работать до наступления смерти»

«За десять лет убийца дважды приговорен к смерти»

«В авиакатастрофе что-то пошло не так, как нужно»

А как считаете вы?

1. 
   Какие ожидаемые и неожиданные значения можно указать в каждом заголовке?
   
2. 
   Какие заголовки самые смешные? Почему?
   
3. 
   Можете ли вы привести другие повседневные юмористические примеры?
   

Источник: выражаю благодарность Каю Флетчеру

Конечно, шутку можно построить иначе: комик заставляет аудиторию ожидать нетрадиционного ответа, но сам дает весьма и весьма заурядный. Так, когда репор­тер спросил у знаменитого головореза Вилли Саттона, зачем он грабил банки, тот сухо ответил: «Потому что там лежат деньги». Как бы ни была построена шутка, чем ярче противоречие между двумя определениями реальности или несоответ­ствие их, тем смешнее получается.

Комик, когда острит, может различными способами усилить эту дистанцию. Одна распространенная техника заключается в том, чтобы в беседе с другим ак­тером сначала выдать банальную ремарку, а затем, обратившись к аудитории, пе­рейти к другой, неожиданной, линии. В фильме братьев Маркс Гручо оказывает­ся в философском настроении, когда говорит: «Если не считать собаки, то луч­ший друг человека — это книга». После этого, понижая голос и поворачиваясь к камере, возражает: «А внутри у собаки так темно, что ничего не прочтешь!» Та­кое «переключение каналов» подчеркивает несоответствие двух частей. Следуя той же логике, сценические комедианты могут «перенастроить» аудиторию на привычные ожидания, вставив фразу «Но если серьезно, ребята...» после первой шутки и перед следующей.

Для создания наиболее яркого смыслового контраста комики тщательно следят за своим представлением — точными словами, которыми они пользуются, и временем их

Глава 6. Социальное взаимодействие в повседневной жизни 219

ду реальностями, и точно так же при небрежном представлении юмор кажется плос­ким. Поскольку ключом к юмору оказывается противопоставление реальностей, мы понимаем, почему в своем кульминационном пункте шутка называется остротой.

Динамика юмора: «уловить шутку». Человек, который не понимает в шутке ни общепринятой, ни нетрадиционной реальности, может пожаловаться: «Я этого не понимаю». Чтобы «уловить» юмор, аудитория должна достаточно хорошо пони­мать обе вовлеченные реальности, чтобы оценить их различие. Но комики способ­ны усилить остроту тем, что пропускают какой-то важный кусок информации. Поэтому аудитория должна обращать внимание на высказанные элементы шутки и потом самостоятельно восполнять пробелы.

В качестве наглядного примера возьмем рассуждение телепродюсера Хэла Ро-ачапо поводу своего сотого дня рождения: «Знай я, что доживу до 100 лет, я лучше бы следил за своим здоровьем!» В данном случае понимание шутки зависит от осо­знания того, что Роач, должно быть, весьма усердно следил за собой, о чем и гово­рит его долгожительство. Или возьмем одно из высказываний У. К. Филдса: «Ка­кой-то пролаза выдернул затычку из посудины с моим завтраком». «Прощай, зав­трак!» — думаем мы про себя, чтобы докончить шутку.

Вот шутка посложнее: что получится, если у человека инсомния, дислексия и он вдобавок агностик? Ответ: человек, который всю ночь сомневается, существу­ют ли собаки. Чтобы понять такую шутку, нужно знать, во-первых, что инсомния означает бессонницу; во-вторых, что при дислексии человек переставляет буквы в словах; и в третьих, что агностики сомневаются в существовании Бога¹.

Зачем же аудитория должна прилагать такие усилия, чтобы понять шутку? Получаемое удовольствие усиливается от сознания того, что нам удалось разре­шить загадку. Кроме того, способность понимать шутки придает ценный статус смышленого, хорошо осведомленного человека. Мы можем также понять фруст­рацию в случае непонимания шутки: страх прослыть тупым плюс лишение удо­вольствия, которое испытывают другие. Не удивительно, что аутсайдеры в таких ситуациях иногда притворяются, будто уловили остроту, или же кто-то тактично объясняет шутку так, чтобы человек не чувствовал себя за бортом.

Но, как гласит старое присловье, если вам приходится объяснять шутку, она выйдет не очень смешной. Объяснение не только ослабляет силу языка и своевре­менности высказывания, от которых зависит острота, но и устраняет умственную включенность, значительно понижая удовольствие для слушателя.