Виноградов В.В. Проблемы авторства и теория стилей. Проблема авторства и теория стилей

• Название: Проблема авторства и теория стилей
• Анкор: Виноградов В.В. Проблемы авторства и теория стилей.doc
• Дата: 14.03.2017
• Размер: 3.34 Mb.
• Имя файла: Виноградов В.В. Проблемы авторства и теория стилей.doc
• Тип: Документы; #3787
• Категория: Искусство. Культура
• страница: 30 из 48

В. В.) становится лицо, не привязавшее к себе соучастия зрителей»;

в) «воображение не иначе любит видеть историю, как сквозь радужную призму вымысла». Ср. у О. М. Сомова в «Обзоре российской словесности за 1827 г.»:² «Дамский журнал, сквозь призму желтой своей обертки и пестреньких картинок, пропускал в благоприятных цветах свою прозу»;

г) «покрыв совершенною неизвестностью», и др. под. Таким образом, язык и стиль заметки находят себе больше всего параллелей и соответствий в сочинениях Сомова ³.

4) Ор. Сомову принадлежит и другая заметка из № 11 «Лит. газеты»: «Кажется, русским любителям чтения», приписанная Б. В. Томашевским Пушкину. Это — перечень книг, ничем не отличающийся от других библиографических заметок Сомова в «Лит. газете». Здесь на одну ступень поставлены такие исторические романы: «Юрий Милославский» Загоскина, «Димитрий Самозванец» Булгарина и «Шемякин суд» Свиньина, о котором дана наиболее подробная аннотация, по-видимому, со слов автора, так как роман этот вышел только в 1832 году. В пользу авторства Сомова говорит и такое обстоятельство. Непосредственным продолжением этой заметки является сообщение о литературных новостях в № 13 «Лит. газеты»: «В исчислении новых романов, сочиняемых или печатаемых, забыли мы упомянуть еще об одном. Это: Князь Курбский, исторический роман г. Федорова. Роман сей печатается и скоро выйдет в свет» (106), Трудно сомневаться в том, что это дополнение инспирировано самим Свиньиным, который считал «Курбского» родоначальником всех русских исторических романов. В предисловии к «Шемякину суду» П. П. Свиньин писал: «Усердно желаю, чтобы слабая попытка моя — раскрыть отдаленнейшую древность Русскую пробудила охоту в Русских авторах, более меня сведущих в истории и древностях нашего отечества, заняться обработкою какого-нибудь события из первых времен царства Русского или порабощения России татарами, подобно тому, как счастливые опыты романа Курбский, для украшения коими Отечественных Записок я имел счастие споспешествовать автору убеждениями, ручательством в блестящем успехе и прочими, зависевшими от меня пособиями, породили Юрия Милославского, Самозванца, Рославлева и многие другие прекрасные русские романы, которые распространили вкус к Историческим романам, — которые,
¹ «Северные цветы на 1831 г.», стр. 7.

² «Северные цветы на 1828 г.», стр. 19.

³ Включение рецензии на «Сен-Марс» из № 7 «Лит. газеты» 1830 г. в собрание сочинений А. А. Дельвига (СПб. 1893, изд. Евгения Евдокимова, стр. 123 — 124) ошибочно.
397

правду сказать, во всех отношениях достойнее всего занимать отличные таланты и просвещенную публику»¹.

5) Два анекдота, помещенные в №8 «Литературной газеты» за 1830 год, несомненно принадлежат Пушкину. Они и связывались долгое время с именем Пушкина и помещались в собрании сочинений А. С. Пушкина в отделе ДиЫа, начиная с ефремовского издания (т. V, 1881, стр. 332) (ср., напр., Полн. собр. соч. А. С. Пушкина, изд. 4, Гослитиздат т. V, стр. 597). Самый жанр таких анекдотов культивировался Пушкиным («Table-talk») и отчасти Вяземским (в «Старой записной книжке»). В стиле двух анекдотов, напечатанных в № 8 «Литературной газеты» за 1830 год, нет ничего, что отличало бы их от лаконического стиля других пушкинских анекдотов. Самая структура их однотипна и напоминает построение других анекдотов из «Table-talk».

Вот эти два анекдота:

«Старый генерал Щ. представлялся однажды Екатерине II. «Я до сих пор не знала вас», сказала императрица. «Да и я, матушка государыня, не знал вас до сих пор», отвечал он простодушно. «Верю», возразила она с улыбкой: «Где и знать меня, бедную вдову!»

«Шувалов, заспорив однажды с Ломоносовым, сказал ему сердито: «Мы отставим тебя от Академии». — «Нет, — возразил великий человек, — разве Академию отставите от меня».

Ср. анекдот (XVI) из «Table-talk»:

«Сатирик Милонов пришел однажды к Гнедичу пьяный, по-своему обыкновению, оборванный и растрепанный. Гнедич принялся увещевать его. Растроганный Милонов заплакал и, указывая на небо, сказал: «Там, там найду я награду за все мои страдания...» — «Братец, — возразил ему Гнедич, — посмотри на себя в зеркало: пустят ли тебя туда?»²

Ср. в анекдоте (XVII) «Об арапе графа С**»:

«В назначенный день нищие пришли, по своему обыкновению. Но швейцар прогнал их, говоря сердито»...

Многие анекдоты из «Table-talk» начинаются той же формулой, что и два анекдота «Литературной газеты»: «Дельвиг однажды вызвал на дуэль Булгарина»; «Дельвиг звал однажды Рылеева к девкам»; «Денис Давыдов явился однажды в авангард к князю Багратиону»...

Суть краткого диалога (обмена репликами) в анекдоте сводится к каламбуру или к острой неожиданности, создаваемым заключительной репликой. Так в разговоре Ломоносова с Шуваловым. То же в таком анекдоте из «Table-talk»: «Денис Давыдов явился однажды в авангард к кн(язю) Багратиону и сказал:

«Главнокомандующий приказал доложить вашему сиятельству, что неприятель у нас на носу, и просит вас немедленно отсту-
¹ «Шемякин суд». Роман П. П. Свиньина, М. 1832, ч. 1, стр. VII.

² А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., т. XII, стр. 159.
398

пать». Багратион отвечал: «Неприятель у нас на носу? на чьем? если на вашем, так он близко; а коли на моем, так мы успеем еще отобедать»¹.

В справочном томе нового Академического собрания сочинений А. С. Пушкина предлагается эти два анекдота из «Литературной газеты» включить в, раздел Dubia. Здесь же упомянуто, что второй анекдот впоследствии введен Пушкиным в «Путешествие из Москвы в Петербург, гл. «Ломоносов» (т. XI, стр.254)². Здесь читаем: «В другой раз заспоря с тем же вельможею, Ломоносов так его рассердил, что Шувалов закричал: «Я отставлю тебя от Академии». — «Нет, — возразил гордо Ломоносов, — разве Академию от меня отставят»³.

6) Статья «О русских шутках» в № 18 «Лит. газеты», приписанная Пушкину Н. О. Лернером, а Б. В. Томашевским отнесенная к творчеству О. Сомова⁴, вероятнее всего принадлежит Вяземскому. Прежде всего в языке этой заметки есть своеобразные приметы манеры Вяземского, его слога. Таковы каламбурные выражения, а также и метафоры книжно-юридического или промышленно-коммерческого характера, профессионально-технического- характера, в общем несвойственные прозаическому стилю Пушкина: «Кто-то заметил, что русские шутки выгодно пользуются правом давности». Ср. «Эта шутка, упадшая в ином журнале, тотчас была поднята с пола другим и теперь идет опять в гору».

«Журналы, журналисты, подписчики сменяются новыми, а шутка все ведется та же».

«Иная шутка идет у них на десять лет...»

Есть некоторая изысканность в метафорах, роднящая шатобриановский стиль прозы Вяземского с языком поэзии. Например: «Мы видели эту колкость в цветущей поре ее в журналах, которые после заменили ее каким-нибудь Грипусье или другими замысловатыми вдохновениями домашней веселости».

Еще один пример каламбурно-метафорического употребления слова нетленный, вероятно, опирающийся на пушкинский стих:
И Страсбурга пирог нетленный,
но обставленный, как это всегда бывает у Вяземского, целой серией подготовительных образов:

«Иная шутка идет у них на десять лет, переходит в журнальном мире из одного поколения в другое и применяется, смотря по обстоятельствам, к разным лицам. Журналы, журналисты, подписчики сменяются новыми, а шутка все ведется та же. Одна из таких нетленных шуток есть эпитет знаменитых, приписываемый в ироническом смысле к некоторым именам».
¹ А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., т. XII, стр. 158.

² Там же, Справочный том. Дополнения и исправления. 1959, стр. 67.

³ Там же, т. XII, стр. 254.

⁴ Б. В. Томашевский, Пушкин, стр. 121.
399

В этих словах заключался полемического выпад против Полевого, обнажаемый затем ссылкой на «Грипусье и другие замысловатые вдохновения домашней веселости». А этот выпад был ответом на разные заявления Полевого, задевавшие не столько Пушкина, сколько его знаменитых друзей, и прежде всего Вяземского. Уже в первом номере «Московского телеграфа» за 1830 год Полевой писал: «А.С. Пушкин подарил Северные Цветы прелестною шуткою: он описал забавную литературную распрю Вестника Европы с г-м Бенигною (имеется в виду пушкинский «Отрывок из литературных летописей». — В. В.). Рады, что шутливый Бенигна Доставил А. С. Пушкину случай написать столь милую шутку, и, может быть, вскоре Бенигна доставит ему новый случай -к такой же статейке, где вместо Вестника Европы второе лицо составят совсем другие и, может быть, более значительные, знаменитые в литературе лица. Будет ли поэт так же беспристрастен тогда, как теперь?»¹. Полевой, несомненно, хотел выступить с развернутой критикой публицистики Вяземского.

Любопытно, что параллельные высказывания Пушкина, по-видимому, связанные с этой статьей Вяземского, изложены совсем другим стилем. Так, в заметке по поводу шуток журналистов над «душегрейкой новейшего уныния» И. В. Киреевского Пушкин писал: «Положим, все та же шутка (ср. у Вяземского: «а шутка все ведется та же») каждый раз им и удается; но какая им от того прибыль? Публике почти дела нет до литературы, а малое число любителей верит наконец не шутке, беспрестанно повторяемой, но постоянно, хотя и медленно, пробивающимся мнениям здравой критики и беспристрастия». Слово прибыль — непосредственно характеризует торгашей от литературы и не находится ни в какой связи с выражением Вяземского о шутках: «Русские шутки выгодно пользуются правом давности». Ср. также у Пушкина: «Шутки наших критиков приводят иногда в изумление своею невинностию». И тут опять мало общего с «замысловатыми вдохновениями домашней веселости» в языке Вяземского.

Для иронического выражения «замысловатые вдохновения домашней веселости» можно найти у Пушкина некоторую, правда, очень отдаленную параллель в «Опыте отражения некоторых нелитературных обвинений»: «шутка, вдохновенная сердечною веселостию»; «и в младенческой игривости шутки, и в забавах ума, вдохновенного веселостию» («Путешествие В. Л. П.»).

Любопытно, что в черновых набросках заметки: «Шутки наших критиков приводят иногда в изумление своею невинностию» — была фраза, тоже лишь отдаленно напоминающая выражения статьи «Лит. газеты» о шутках: «Положим, русская
¹ «Московский телеграф», 1830, № 1, стр. 82
400

шутка столь смешная, будучи повторена в сотый раз, им и удается»¹.

Ср. пример употребления слова вдохновение во множ. числе:

«С чувством глубоким уважения и благодарности взираем на поэта, посвятившего гордо лучшие годы жизни исключительному труду, бескорыстным вдохновениям» («Илиада Гомерова»). Ср. в «Лит. газете», в статье П. А. Вяземского: поэты второстепенные «не столько внимательные вдохновениям первобытным и непосредственным» («Лит. газета», 1830, № 2, стр. 13).

К теме повторения шуток и острых слов относятся такие замечания Пушкина: «Tous les genres sont bons hors le genre ennyeux. Хорошо было сказать это в первый раз; но как можно важно повторять столь великую истину? Эта шутка Вольтера служит основаньем поверхностной критике литературных скептиков» («Отрывки из писем, мысли и замечания»). «Эпиграмма... как и всякое острое слово, теряет всю свою силу при повторении» («О Баратынском»). «Повторенное острое слово становится глупостью» (Материалы к «Отрывкам из писем...»).

Эпитет знаменитых, укорененный Н. А. Полевым, был затем подхвачен «Галатеей» Раича (1830, ч. XII, № 8, стр. 82), неодобрительно отозвавшейся о «Литературной летописи» Пушкина:

«Мы с своей стороны постараемся изложить исторические причины, sine ira et studio, побудившие знаменитого нашего поэта написать незнаменитую статью для «Северных цветов». В Вестнике Европы помещен был разбор Полтавы, который имел несчастие не понравиться А. С. Пушкину. Вот сочинитель Полтавы, оставив на время поэтические занятия, принялся за (как говорит Вольтер) vile prose, втиснул ее в Северные Цветы, только не sine ira et studio относительно издателя Вестника Европы». Уже в своем обзоре новых альманахов (1830, № 1) Полевой сильнее всего задевает именно Вяземского, хотя затрагивает вскользь и Дельвига.

В альманахе «Денница» на 1830 год Вяземский поместил «Отрывок из письма к А. М. Готовцевой». Здесь он обрушивается на все журналы, кроме «Атенея». Хотя и не прямо, так как имена не названы, но больше всего достается «Московскому телеграфу». Вяземский писал: «Кто-то сказал, что с некоторого времени журналы наши так грязны, что их не иначе можно брать в руки, как в перчатках»². «Литературу называют выражением общества: следует вступиться за общество, изобличая лживость выражения поддельного и оскорбительного для чести ее. Литература наша, то есть журнальная, то воинственная, то рыночная, не есть выражение общества, а разве некоторых темных закоулков его»³. По словам Полевого, «главные из осужденных
¹ А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., т. IX, стр. 322.

² П. А. Вяземский, Полн. собр. соч., т. II, СПб. 1879, стр. 142.

³ Там же, стр. 143 — 144.
401

журналистов легко узнают себя по намекам князя Вяземского»¹. И Полевой, как самый главный из этих осужденных, поднимает перчатку, вступает в бой с Вяземским: «Давно ли настало грязное для журналистов время?.. Давно ли сам князь П. А. Вяземский перестал писать в журналах? Он негодует на полемику; а кто ее завел? Кто первый довел брани журнальные до последней крайности, писал едкие сатиры, заводил пустые споры, забавлял публику эпиграммами на соперников?.. А теперь, когда журналисты увидели наконец, что знаменитые друзья только шумят и спорят, когда узнали, что проза, «рдеющая какою-то насильственною пестротою и движущаяся судорожными припадками»², не большая помога словесности; что пустые, хотя и звонкие возгласы не история;³ что стихи, где насильственною рифмою скованы остроты Пиронов с мыслями Байрона⁴, или где сквозь греческий хитон, сшитый по мерке немецкого портного, виден парижский модный фрак⁵, не поэзия; когда век движется вперед, смеется над безделками, какими забавляли его в бывалое время, ищет новых идей, и журналисты начали смело удовлетворять таким потребностям века — они сделались виноваты?» Приведя презрительные суждения Вяземского о журналах, Полевой спрашивает: «Так ли должен говорить беспристрастный, незапоздалый, не сердитый за это, не увлекаемый коньком оскробленного самолюбия человек?.. Пишите, обличайте; увольте только нас от оскорбительных и слишком феодальных общих выражений, которые в мирной республике наук и словесности не годятся... Пишите яснее: грозы вашей никто не пугается; но только позвольте наперед вам припомнить... что теперь требуются не знаменитости, а дела; что от блаженного 1820-го года, когда на коленах стояли перед авторитетами старой памяти, прошло десять лет, а в сии десять лет Россия шагала во всех отношениях, и политическом и литературном, и теперь в литературе многое разгадано, с многого сорвана маска: многим гораздо выгоднее теперь сидеть тихонько с листочком, выдернутым из старого лаврового венка, нежели шуметь и указывать знающим более их».⁶

Булгарин в своей рецензии на VII главу «Евгения Онегина» писал: «В № 3 «Московского телеграфа» на сей 1830 г. (на стр. 356 и 357) объяснено нынешнее состояние общего мнения в литературе и, между прочим, сказано: «Ныне требуют от писателей не одной подписи знаменитого имени», но достоинства внутреннего и изящества внешнего. — Справедливо!» («Сев. пчела».
¹ «Московский телеграф», 1830, № 1, стр. 79.

² Цитата из статьи Вяземского с ироническим применением к прозе Вяземского. См. Полн. собр. соч., т. II, стр. 142.

³ Намек на «Историю» Карамзина.

⁴ Выпад против Пушкина или самого Вяземского.

⁵ Выпад против Дельвига.

⁶ «Московский телеграф», 1830, № 1, стр. 80 — 81
402

1830, № 35). И позднее во «Втором письме из Карлова» («Сев. пчела», 1830, № 94) Булгарин автором эпитетов — знаменитые и литературные аристократы — признавал Полевого. Тут он говорил о поэтах и прозаиках, которых издатель «Московского телеграфа» в шутку назвал «знаменитыми и. литературными аристократами». Любопытны замечания Вяземского в письме к М. А. Максимовичу (от 23 января 1831 г.) по поводу его литературного обозрения в «Деннице» на 1831 год: «Мне жаль видеть, что и вы... говорите о знаменитостях, об аристократии. Оставьте это «Северной пчеле» и «Телеграфу» — у них свой argot, что называется, свой воровской язык; но не принадлежащему шайке их неприлично марать свой рот их грязными поговорками»¹.

На эти критические нападки Полевого Пушкин уже ответил своей заметкой о статьях князя Вяземского в № 10 «Лит. газеты». Следовательно, Пушкину заметка о русских шутках явно не принадлежит. Естественнее всего приписать ее Вяземскому. Вяземский не раз возвращался к вопросу о русских шутках. «Французская острота, — писал он, — шутит словами и блещет удачным прибором слов. Русская — удачным приведением противоречивых положений. Французы шутят для уха, русские для глаз. Почти каждую русскую шутку можно переложить в карикатуру» ².

Вероятно, весь отдел «Смеси» в № 18 «Литературной газеты» написан П. А. Вяземским. Во всяком случае, очень близко к стилю Вяземского начало следующего сообщения «Смеси»:

«Многие из наших авторов ссылаются, как на дипломы за рукоприкладством славы, на переводы сочинений своих на иностранные языки. Часто эта слава в наклад: лучше сидеть дома, чем ходить в гости и встречать худое приветствие».

7) Вяземскому принадлежит заметка в № 23 «Лит. газеты» (от 21 апреля): «Все благоразумные люди предвидели» (186). В сущности, и Н. О. Лернер, высказавший догадку об авторстве Пушкина в отношении этой статьи, полагал, что «с равными основаниями можно приписать эту заметку кн. П. А. Вяземскому»³. Здесь те же черты языка и стиля Вяземского, и есть даже общие выражения с статьей в № 18 «Лит. газеты»: «„Сыну отечества”, как журналу заслуженному, пользующемуся некоторым вниманием, основанным по крайней мере на праве давности».

Вместе с тем через всю статью протекает повертываемый в разные стороны военный образ бомбы: «Вот — слова из «Сына отечества» (№ 15, 1830, стр. 165), которые, как бомба, пущенная
¹ С. И. Пономарев, Памяти князя П. А. Вяземского, СПб 1879, стр. 104 — 105.

² П. А. Вяземский, Полн. собр. соч., т. IX, стр. 22.

³ «Пушкин и его современники», вып. XII, стр. 134.
403

в неприятельский стай, возвестили крутой и неожиданный разрыв перемирия»... «Понимаем также в этом отношении и совестливое молчание «Телеграфа» о романе: Димитрий Самозванец, которое, впрочем, может быть, также скоро разорвется нечаянною бомбою»¹.

В этот изысканный стиль внедряются характерные разговорные обороты иногда с индивидуальной перестройкой их: «Все благоразумные люди предвидели, что дружбе «Телеграфа» с «Сыном отечества» недолго сдобровать».

Наконец, резкое чередование длинных и запутанных периодов с короткими фразами также показательно для языка Вяземского. И еще одно замечание: Вяземский обычно кончает свои критические статьи моральными сентенциями и наставлениями. Так, он пишет в данной заметке: «Выражение: некто г-н Николай Полевой, есть выражение не литераторское, не вежливое. Осуждайте творение, но имейте всегда уважение к лицу». Ср. хотя бы конец статьи «О духе партий, о литературной аристократии»: «Но все же есть мера и неведению и невинности. Мало ли что ребенок, больной или слепец могут сделать несообразного с общим порядком, но на них есть дядьки, сестры милосердия и вожатые. Говорите, что стихи, что проза князя такого-то не хороши, мнения в этом случае свободны и вкусы независимы. Вы, может быть, и правы; но оставьте княжество его в стороне»².

Правда, и у Пушкина есть образы из военной сферы — в применении к писателям, но в пушкинском употреблении метафоры всегда соблюдены единство и последовательность ее развития: «Таким образом дружина ученых и писателей, какого б (рода) они ни были, всегда впереди во всех набегах просвещения, на всех приступах образованности. Не должно им малодушно негодовать на то, что вечно им определено выносить первые выстрелы и все невзгоды, все опасности» («Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений»).

С другой стороны, именно Пушкин возражал против апелляции Вяземского к светской вежливости, а ведь ссылка на невежливость выражения образует полемическую вершину разбираемой заметки. В набросках статьи о критике и полемике «Лит, газеты» Пушкин выражал свое несогласие с приемами и принципами полемики, развитыми Вяземским: «Во-первых, что значат вечные толки о вежливости? Если бы критики наших журналов погрешали единою своею грубостию, то беда была бы еще небольшая».

8) Внимательное изучение содержания, языка и стиля анонимных статей «Лит. газеты» позволяет найти имена авторов для большей части этих статей. В связи с этой работой выяс-
¹ См. употребление слова бомба в языке Пушкина. «Словарь языка Пушкина», т. 1, стр. 162.

² П. А. Вяземский, Полн. собр. соч., т. II, стр. 164 — 165.
404

няется, что неизменно печатаемая в собрании сочинений Пушкина заметка «Требует ли публика извещения»... (О личностях в критике) из № 20 «Лит. газеты» за 1830 год принадлежит не Пушкину, а Дельвигу. Она была связана с именем Пушкина П. В. Анненковым¹ и введена в собрание сочинений Пушкина П. Ефремовым (в изд. 1882 г.). Лишь Б. В. Томашевский выразил сомнение в принадлежности этой заметки Пушкину. Он ссылался на то, что за время отсутствия в Петербурге Пушкин не принимал участия в «Лит. газете» (а в момент печатания № 20 «Лит. газеты» — в апреле 1830 года — Пушкин находился в Москве) и что из этого правила есть лишь одно исключение — статья о Видоке, сначала предложенная в «Московский вестник», но испугавшая Погодина и за невозможностью напечатать в другом месте пересланная Пушкиным в «Лит. газету»². Но аргументация Б. В. Томашевского не убедила редакторов последующих изданий сочинений Пушкина — изданий Гослитиздата, «Academia» и Академии наук. Лишь в самые последние издания сочинений Пушкина, начиная с большого Академического, эта статья перестала включаться.

Между тем можно привести и другие не менее веские доводы против принадлежности этой заметки Пушкину. Прежде всего есть свидетельство Вяземского, что для № 20 «Лит. газеты» Пушкин прислал только одну статью. А так как в этом номере газеты напечатана статья Пушкина «О сочинениях Видока», то все другие статьи № 20 приходится считать не пушкинскими (в том числе и статью о личностях в критике).

27 марта 1830 года Вяземский писал своей жене: «Скажи Пушкину, что Дельвиг читал мне статью его, которая мне очень понравилась»³. 27 же марта вышел № 19 «Лит. газеты». Следовательно, Вяземский мог говорить лишь про статью о Видоке, появившуюся в № 20. В этой связи умолчание о заметке «Требует ли публика извещения» почти равносильно свидетельству о непричастности Пушкина к ней. К тому же в языке и стиле этой заметки есть особенности, которые решительно говорят против авторства Пушкина.

Необходимо прежде всего вникнуть в построение и содержание рецензии Н. Полевого на «Невский альманах на 1830 г.». Тут сначала рецензент стремится доказать независимость литературно-художественных качеств альманаха или другого литературного издания от участия «знаменитостей»; «...Понятия о литературной знаменитости, — пишет он, — ныне совсем перепутались. Прежде идея о ней была весьма ясна и проста: русские критики составляли в основание триумвират: Жуковский,
¹ «Вестник Европы», 1880, кн. VI, стр. 601.

² Б. В. Томашевский, Пушкин, стр. 120 — 121.

³ «Звенья», т. VI, М. — Л. 1936. «Письма П. А. Вяземского к жене за 1830 г.», стр. 220.
405

Батюшков, кн. П. А. Вяземский. О сих писателях никто и ничего, кроме похвал, говорить не смел. После них следовал другой триумвират, юная надежда наша: А. С. Пушкин, Е. А. Баратынский, барон Дельвиг. А затем шла остальная многочисленная дружина. Теперь Батюшков похищен у нас горестными обстоятельствами; А. С. Пушкин шагнул выше и далее и товарищей и старого триумвирата. Как же и что составляет созвездие знаменитых? Явились многие вновь: Н. М. Языков, С. П. Шевырев, А. Погорельский, М. П. Погодин, г-да Тютчев, Деларю, Хомяков и другие, но степени их знаменитости утверждены не единогласно; голоса в сем случае разбились. В то же время явились люди, решительно не принадлежащие к знаменитым; иные из старых, например, г-н Воейков, кажется, получили отставку из знаменитых, все разделилось, расстроилось; показались посторонние, независимые мнения. Несмотря на неблагосклонность знаменитых людей, ныне говорят, что, например, Булгарин, Вронченко, Козлов, суть отличные писатели наши, не уступающие весьма превозносимым писателям; что, несмотря на все усилия, старый аристократизм, который установился было в нашей литературе, распался, сделался смешон, исчез и — навсегда. Скажем ли?.. Стихи князя Вяземского, Баратынского и самого Пушкина перестали быть безусловным, единственным, всегда драгоценным украшением и подкреплением альманахов и журналов: дерзкие требуют от них не одной подписи знаменитого имени, но достоинства внутреннего и изящества внешнего, критика сделалась откровеннее, строже. Многим из знаменитых все это куда как не нравится, но возражения их походят более на крик оскорбленной гордости, нежели на голос правды и сознания в собственном достоинстве. Итак, имена знаменитых ныне не могут быть непременяемым свидетелем достоинства, и отсутствие их не должно убивать книги, где сих имен не видно.

Не будем же осуждать Невского Альманаха за то, что нет в нем стихов Пушкина, барона Дельвига, Жуковского, кн. Вяземского, прозы г-на Погорельского и проч., а поговорим о содержании альманаха, по существенному достоинству пьес, в нем заключающихся»¹.

В заключение рецензии повторяется та же мысль: «...журналы обязаны, без разбора знаменитости литературной, без разбора того: дурными ли сумароковскими или новыми гладкими стихами пишет поэт — говорить ему правду»².

Вот это-то заявление Н. Полевого о свободе критических суждений от слепого преклонения перед знаменитостями автор статьи «Литературной газеты» («Требует ли публика извещения...») сопоставляет с публичным извещением, что «такой-то журналист не хочет больше снимать шляпы перед таким-то
¹ «Московский телеграф», 1830, № 3, стр. 355 — 362.

² Там же, стр. 362.
406

поэтом или прозаиком». Нельзя сказать, чтобы это сопоставление или сравнение отличалось тонким остроумием или глубиною. Трудно приписать его Пушкину. Являясь полемическим откликом на критическую статью Н. Полевого о «Невском альманахе» на 1830 год и содержа резкие выпады против Полевого, статья «Лит. газеты» наполовину состоит из простого, сжатого, выборочного, но не препарированного острыми приемами пушкинской пародии пересказа критических замечаний Полевого. Например: «Наконец, всего смешнее, что и сам критик, сначала обещавший не жалеть об этом, признается после, что в этой книге, которой ему не хотелось было осуждать, нет ни одной статьи путной: в 1-й статье нет общности; во 2-й автор не умеет рассказывать; 3-ю читать скучно; 4-я — старая песня; в 5-й надоедают офицеры с своим питьем, едою, чаем и трубками; 6-я перепечатана; 7-я тоже, и так далее. Вот до какого противоречия доводят личности». Ср. в «Московском телеграфе»: «Вся повесть страдает обыкновенным недугом повестей г-на Байского: нет общности; нет того, что врезывается в память читателя у Ирвингов, Гофманов и Цщокке. Читаете с любопытством, и повторить не захотите. Страдалец, повесть г-на М. Ал-ва, доказывает, что не все, что встречается в свете, может быть переложено в повесть и что по крайней мере надобно для этого уметь рассказать. Страдальца жаль — и ничего более. «Какой бедняжка!» — скажет читатель, дочитав повесть г-на Ал-ва, а читать его бедственные Похождения все-таки скучно!» В Орангутанге (были г-на -ина) старая песня: перевернуты на новый лад бабушкины попугаи и гуси дядюшки Филиппа. — Повесть г-на Карлгофа: Поездка к озеру Розельми хорошо рассказана и нравится своим таинственным, немецким, окончанием. Надоедают только в ней офицеры с своим питьем, едою, чаем и трубками... Не понимаем, с чего вздумалось издателю Невского Альманаха перепечатать из Почты духов...»

В таком безобидном стиле Пушкин никогда не пересказывал статей своих противников (Ср. «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов» или «Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем»; ср.: «Письмо к издателю»), тем более что критика отдела стихов, названного «винегретом из всякой всячины», была особенно сурова в рецензии Полевого.

Вместе с тем в языке разбираемой заметки встречается ряд таких конструкций и выражений, которые трудно приписать Пушкину. Например: «его товарищ, получающий по приязни даром листки его (к которому бы не мешало ему лучше зайти мимоходом да словесно объявить о том)»; «но доверчивому, скромному и благомыслящему читателю понять здесь нечего»; «ужели названия порядочного и здравомыслящего человека лишились в наше время цены своей?»; «эти господа мы друг друга, верно, понимают» и т. п. В этой заметке «Литературной газеты» встречается выражение — об этом публикует, не отмеченное в «Словаре
407

языка Пушкина». Уже одни эпитеты к слову «читатель» говорят против принадлежности заметки Пушкину¹. Да ведь Пушкин сам не был сильно задет статьей Полевого, которая была направлена против знаменитых друзей, то есть прежде всего против Вяземского и Дельвига. Пушкин почтительно выделяется Полевым «из знаменитого созвездия русских поэтов и прозаиков»: «А. С. Пушкин шагнул выше и далее и товарищей, и старого триумвирата...»² «Пусть призванный Фебом Пушкин пишет стихи»³. Наконец, заметка из № 20 «Лит. газеты» находится в тесной связи с заметкой в № 29: «В одном из Московских журналов» (236). Обе эти статьи однородны по теме. В них есть общие образы (например, из круга дипломатических отношений).

В статье «Требует ли публика извещения» читаем: «В одном московском журнале вот как отзываются о книге, в которой собраны статьи разных писателей» (162).

Статья в № 29 начинается так: «В одном из московских журналов кому-то вздумалось взглянуть на кабинеты газетчиков и журналистов наших, как на кабинеты образованных держав». Далее приводятся отзывы «Московского телеграфа» на «Димитрия Самозванца» Булгарина и на роман Свиньина «Ягуб Скупалов» и заканчиваются сентенцией: «После таких отзывов невольно вздохнешь, вспомнив стих:
Блажен, кто друга здесь по сердцу обретает» (236).
Любопытна общность образов: «Требует ли публика извещения, что такой-то журналист не хочет больше снимать шляпу перед таким-то поэтом или прозаиком? Конечно нет…

Впрочем такие извещения излагаются иногда с некоторою дипломатическою важностью» (162).

Статья в № 29 вся соткана из дипломатических образов: «Часто к несчастию случается, что в повременных изданиях наших совсем не видно и первоначальных сведений о дипломатических тонкостях» (236). «Внимательный читатель видит здесь, что г. Булгарин избран игрушкою дипломатических насмешек «Московского телеграфа»: но истинно европейские дипломаты гораздо сокровеннее облекают свое тайное к чему-нибудь недоброжелательство».

Вместе с тем у обеих статей есть общность в приемах развития темы о личностях. В статье из № 20 «Лит. газеты» написано:
¹ Ср. у О. М. Сомова в «Обзоре российской словесности за 1827 г.»: «благомыслящий писатель» («Северные цветы на 1828 г.», стр. 57). Ср. у Дельвига в рецензии на «Нищего» А. Подолинского («Лит. газета», 1830, № 19): «Удовольствие судей благомыслящих»; в рецензии на «Классика и Романтика» К. Масальского («Лит. газета», 1830, № 43): «Назло благомыслящим читателям» и др. под.

² «Московский телеграф», 1830, № 3, стр. 356.

³ Там же, стр. 362.
408

«Как можно не пожалеть, что в книге нет ни одной статьи, написанной человеком с отличным талантом. Наконец, всего смешнее, что и сам критик, сначала обещавший не жалеть об этом, признается после, что в этой книге, которой ему не хотелось было осуждать, нет ни одной статьи путной... Вот до какого противоречия доводят личности» (162). В параллель к этому изобличению противоречий в заметке из № 29 «Лит. газеты» говорится:

«Господин Ушаков, разбирая Димитрия Самозванца г. Булгарина, восклицает: «Приступая к рассмотрению романа, сочиненного моим коротким приятелем, я о сих моих сношениях с автором предварительно уведомляю всех, острящих жало на новое произведение моего друга». Потом, говоря вообще об успехах словесности в нашем отечестве, г. Ушаков признается откровенно, что «она едва дошла до азбучных тройных складов». А на конец прибавляет, что роман г. Булгарина достоин той степени европейской образованности, на которой стоит наше отечество» (236).

И рядом: «Там же разобран роман: Ягуб Скупалов, который назван безобразным, отвратительным явлением в русской литературе». Вслед за тем издатель напоминает читателям, что «г. Свиньин, находящийся с ним в приятельских отношениях, человек умный и образованный, в течение нескольких лет наполнял этим романом свои Отечественные Записки» (236).

По-видимому, заметка «Требует ли публика извещения»... написана Дельвигом, заметка же. в № 29 «Лит. газеты» принадлежит О. М. Сомову, который испытывал сильное влияние Дельвига, или тоже А. А. Дельвигу.

9) Нет решительно никаких оснований связывать с именем Пушкина перевод беседы Байрона с капитаном Медвином об эпической поэме: «Мне все советуют, — говорил однажды Л. Байрон капитану Медвину, — написать эпическую поэму» (№ 24, «Лит. газеты» от 26 апреля). В этом переводе, сделанном с французского языка, есть негладкие, полурусские обороты, например: «Любовь, вера и политика составляют собою предмет и в наши времена производят столько же раздоров, как и в веках отдаленной древности» (193). «Сам доктор Джонсон не нашел бы, привязаться ни к одному слову». Ср.: «в добавок прочему».

Кроме того, показательна передача имени английского поэта Сутей (Southey). Так оно в статье передается трижды. Между тем Пушкин перешел постепенно от Саувея (письма 1822 года) к Southay (письма 1825 года) и Соутею (в статье «Мнение М. Е. Лобанова...») и, наконец, к Соуте (в статье «Последний из свойственников Иоанны д'Арк»).

Вероятнее всего, автором этой статьи является О. М. Сомов, переводы которого не чужды галлицизмов. Любопытно, что в представляющей собой перевод из «Исторического и литературного путешествия по Англии и Шотландии» Амедея Пишо статье
409

Сомова «Современная английская литература» («Лит. газета», № 58, т. II) встречается это же чтение имени — Сутей. Впрочем, так же читал это имя и Вяземский¹.

Об атрибуции этой заметки справедливо писал Б. В. Томашевский: «Заметка из № 24 представляет собою сплошной перевод с французского какого-то известия о Байроне, заключенный выпадом против «Северной пчелы». Аргумент — что один Пушкин мог интересоваться Байроном — вряд ли удачен, так как в «Литературной газете» есть много переводов с английского.., Специальные о Байроне материалы в №№ 13, 14 и 15 как из французских источников, так и из английских»².

10) Пушкину приписывалась также Н. О. Лернером³ библиографическая заметка о сочинении Карла (Шарля) Нодье: «История о Богемском короле и о семи его замках», помещенная в № 55 «Лит. газеты» (1830 г., стр. 153 — 155). В сущности, это перевод французской рецензии с небольшим критическим предисловием русского обозревателя. В самом переводе есть такие особенности, которые решительно не позволяют приурочивать его к Пушкину. В переводе встречаются словарные и фразеологические галлицизмы, избегаемые Пушкиным. Например: «я из первых читал ее»; «Вижу, до какой точки вы дошли в ней о литературе». Ср. у Вяземского: «В разговоре иль по прихоти, или с запальчивости переставляешь с места на место и оттого часто по долгом движении очутишься в двух шагах от точки, с какой пошел, а иногда и в ста шагах за точкой»;⁴ «У автора много правды в его очертаниях» (1'esquisse, Ie contour); «Горесть и отчаяние Гервазии извлекли бы у меня слезы» и нек. др.

Есть лексические новообразования, также несвойственные языку Пушкина, например, недосмыслье.

Попадаются церковнокнижные архаизмы такого рода, какими не пользовался Пушкин, например, «призадуматься над тою великомудрою главою...».

Таким образом, перевод мог быть сделан или Вяземским или Сомовым. В пользу Вяземского говорит также стиль предисловия.

Тут однажды встречается пояснение русского слова французским, очень обычное в языке Вяземского и Пушкина: «Неясное, неопределенное (le vague) как будто сделалось ее символом и правилом».

11) Связь переведенных «Отрывков из книги Исповедь» (№ 61 и 62) с рецензией в № 60 «Лит. газеты» очевидна. Она непосредственно обозначена редакционной ссылкой в № 6.1 перед
¹ П. А. Вяземский, Полн. собр. соч., т. IX, стр. 45.

² Б. В. Томашевский, Пушкин. Современные проблемы историко-литературного изучения, стр. 122.

³ А. С. Пушкин, Соч., под ред. С. А. Венгерова, т. VI. Ср. также «Северные записки», 1913, февраль.

⁴ П. А. Вяземский, Полн. собр. соч., т. IX, стр. 22.
410

переводом романа Жанена и «примечанием переводчика» к цитатам из «Исповеди» в составе самой рецензии (194). Таким образом, переводчик и автор рецензии — одно и то же лицо. Это заметил и Б. В. Томашевский¹. Но перевод не Пушкинский. Достаточно привести несколько иллюстраций: «Она мало говорила, особливо же мало ела, как будто бы ей известно было, сколь жалко видеть прожорливость в женщине» (199); «нельзя было выбрать лучшего театра и лучших актеров, дабы показать молодую девушку во всем свету» (199); «с верхних ступенек лестницы молодая девушка впоследние говорила» (200); «сладкий запах козелиственника» (200);² «подтакивал сговорчивый молодой человек» (200); «угрызение совести припускает врача к каждой вашей жилке» (207); «Острое орудие отделяет от вашего тела болящий состав» (207); «Но это влекло... поношение молодой его сестре»; «бессовестную несправедливость для заглаждения убийства» (209) и др. под.³

Отрывки из «Исповеди» подобраны так, чтобы служить иллюстрациями к основным тезисам рецензии (ср. указание на это в примечании на стр. 199),

Автором перевода, вероятнее всего, был О. М. Сомов. Ему же, по-видимому, принадлежит и рецензия на «La confession» Жюля Жанена.

Стоит указать несколько выражений рецензии, несвойственных языку Пушкина:

«Ни одна из них не приходит ему по сердцу» (194); «дитя в полном значении слова» (194); «это дитя одарено... тою обворожительною изменчивостью расположения духа и ощущений, кои в одном лице совокупляют целый мир приманок разнообразных»; «невнимание жены, от души вертящейся в вальсе»; «Все это еще пуще взрывает его досаду»; «Дух современного поколения... на все взирающего с бесстрастием фаталиста мусульманского» (195) и др. под.

12) Статья «Новые выходки противу так называемой литературной нашей аристократии» включена П. В. Анненковым в число пушкинских произведений ⁴.

А. И. Дельвиг в «Моих воспоминаниях» указал, что над этой статьей совместно работали Пушкин и А. А. Дельвиг⁵. Трудно
¹ Б. В. Томашевский, Пушкин, стр. 122.

² В «Словаре Акад. Росс.» (1874, ч. III, 214) указано лишь название-козелец; в Акад. словаре 1847 г. — козелец и козельник; «козелиственника» нет даже в Словаре Даля.

³ Ср. в переводных цитатах, вставленных в самую рецензию: «трагедия, блестящая прекрасными стихами и варварскими выражениями, но сочиненная вся на воспоминаниях, прикидывающаяся к старому отцу старинной трагедии» (194); «совесть угрызает его» (195).

⁴ А. С. Пушкин, Соч., т. VII, изд. П. В. Анненкова, 1857, стр. 86.

⁵ А. И. Дельвиг, Мои воспоминания, М. 1912, т. I, стр. 110 — 111.
411

определить долю участия каждого, но, по-видимому, больше всего текста написано Пушкиным.

Принадлежность Пушкину статьи «Новые выходки противу так называемой литературной нашей аристократии» подтверждается и критическими высказываниями Пушкина, вошедшими в «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений». «Разговор о примечании Литературной газеты» целиком посвящен защите этой статьи. Здесь Пушкин принимает на себя обвинения «Московского телеграфа» и «Галатеи», выдвинутые против заметки «Новые выходки...» Косвенно этим он сам признает свое авторство.

«Московский телеграф» писал: «Литературная газета ставит шутки Полевого наряду с эпиграммами Маратов и французских революционных газетчиков. И издатели Литературной газеты не стыдятся своего Avis au lecfeur! И это значит у них: Аристократов к фонарю! Как назвать такие ничтожные, бедные средства защиты? Я хотел только указать на литературную недобросовестность Литературной газеты» («Моск. телеграф», ч. 34, № 14, стр. 240 — 243).

Точно так же в «Галатее» (1830, ч. XVIII, № 34, стр. 134 — 137) появилось «Замечание на замечание Литературной газеты», которое сосредоточивает внимание на последних строках статьи «Литературной газеты» со слов «Эпиграммы демократических писателей», расценивая их как донос. «Если выходки наших писателей, по словам самих же издателей Литературной газеты, действительно ни в каком отношении нельзя сравнивать с выходками демократических писателей XVIII века, то для чего же наводить такую мрачную тень на них, припоминав неистовые крики французов?.. Благонамеренно ли... это? Литературных отношений здесь не видно... И это пишут или лучше сказать делают русские литераторы?..»

Хотя в «разговоре» апологет «Лит. газеты:» Б. и не сливает себя вполне с аристократической группой, но ведь он, естественно, должен отделять себя и от Пушкина. Между тем он явное alter ego автора статьи. Он постоянно пользуется фразами из статьи, вкладывает в них иной смысл, чем противники «Лит. газеты» (например, «демократическими писателями XVIII столетия называет добродетельного Томаса, прямодушного Дюкло, твердого Шамфора и других умных и честные людей, а не Марата и революционных французских газетчиков», как выразился Полевой), и заканчивает свою защиту словами: «Есть обвинения, которые не должны быть оставлены без возражения, от кого б они, впрочем, ни происходили».

В этой статье есть текстуальные совпадение с полемическими заметками Пушкина, вошедшими в «Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений».

Например, в статье: «Кто осмелится посмеяться над феодальной нетерпимостию некоторых чиновных журналистов» — в
412

«Опыте»: «Другие литераторы позволили себе посмеяться над нетерпимостию¹ дворян-журналистов (VI, 112).

Слова «ничуть не забавные куплеты» также отзываются пушкинской манерой. Слово забавный одно из любимых слов пушкинского языка.

Например, «Мнение наших критиков о нравственности и приличии, если разобрать его, удивительно забавно» (VI, 112). «Перечитывая самые бранчивые критики, я нахожу их столь забавными...» (VI, 106); «в этих маленьких сатирах столь забавных и язвительных» (статьи о Баратынском).

«Путешественник Ансело говорит и т. д. Забавная словесность!» («Отрывки из писем, мысли и замечания»).

Любопытно, что в своем ответе на. статью «Новые выходки противу так называемой литературной нашей аристократии» в № 45 «Лит. газеты» Полевой больнее всего задевает князя Вяземского, по-видимому, подозревая в нем автора статьи. «Положим, например, что князь Вяземский напишет дурные стихи, а я смело скажу ему об этом; он князь! Что за нужда? Разве княжество его стихами записано в родословную книгу и стихи его — копия с дворянской грамоты?»... и тут же является эпитет — знаменитый: «Прошу литературных аристократов верить, что в числе моих недостатков нет литературной трусости. Дворянские грамоты и дипломы не спасут от меня худых писателей, хотя бы они были самые знаменитые друзья» («Моск. телеграф», 1830, ч. 34, № 14, стр. 240 — 243).

13) Н. О. Лернер допускал участие Пушкина в заметке из № 45 «Лит. газеты»: «В нынешнем году Северная пчела отличалась неблагосклонностью к гг. Загоскину, Пушкину и Киреевскому»... Для такого предположения нет никаких оснований ни в языке и стиле, ни в содержании и тоне заметки. Ее автор решительно отделяет себя от Пушкина. Он говорит о Пушкине как о третьем лице и цитирует его слова. Конечно, это могло бы быть приемом маскировки. Но об авторстве Дельвига говорит и ссылка на «Allgemeine Zeitung», и редакторский тон статьи, особенно резко выступающий на фоне непосредственно предшествующей заметки Дельвига. В обеих заметках есть явная общность. В одной — Дельвиг пишет о Булгарине: он «в 94 № «Сев. пчелы» уведомляет почтеннейшую публику, что критические статьи «Литерат. газеты» писаны не издателем оной: следственно, ни А. С. Пушкиным или кн. Вяземским, самыми ревностнейшими его сотрудниками». В другой, отвечая на то же булгаринское письмо из Карлова, в 94 № «Сев. пчелы», Дельвиг признается, что он является автором рецензии на «Димитрия Самозванца»: «Строгий приговор Димитрию Самозванцу (см. «Лит. газета» № 14) был приписан Пушкину». И тут же
¹ В черновых вариантах: «другие литераторы осмелились посмеяться над феодальной нетерпимостью дворян-журналистов»
413

примечание: «А. С. Пушкину предлагали написать критику исторического романа г. Булгарина. Он отказался, говоря: «Чтобы критиковать книгу, надобно ее прочитать, а я на свои силы не надеюсь». Этот ответ Пушкина ставится в параллель с отзывом Киреевского об «Иване Выжигине».

Таким образом, более или менее убедительно и ясно раскрываются имена авторов тех статей, которые приписывались Пушкину исследователями его творчества, но которые на самом деле ему не принадлежат¹. Авторство Пушкина в отношении статей «Англия есть отечество карикатур», «Заметки об эпиграмме «Собрание насекомых» считается доказанным.

Так, принадлежность Пушкину «Заметки об эпиграмме «Собрание насекомых» («Л. г.», 1830, № 43, стр. 56) не вызывала сомнений даже у отъявленных скептиков. Действительно, все говорит здесь за авторство Пушкина: и убийственно иронический тон, последовательный и выдержанный до конца, и стилизованный язык, и содержание, вполне соответствующее духу презрительной апологии автора. Кроме того, необыкновенный лаконизм и поразительное единство экспрессии и стиля, известные по. другим критическим статьям Пушкина, ярко выступают и в этой заметке. Синтаксис этой пародии строен и закономерен. Фразы коротки и построены по одному принципу:

«Журналы отозвались о нем, и большею частию неблагосклонно». «Оно удостоилось двух пародий...» «Пародия Вестника отличается легким остроумием...» «Здесь мы помещаем сие важное стихотворение, исправленное сочинителем». «В непродолжительном времени выйдет оно особою книгой...» и т. д. Стиль официального и торжественно-гиперболизованного объявления не прерывается до последних слов. Нет ни одного выражения, которое прямо и непосредственно выражало бы точку зрения Пушкина. Все иронически вывернуто наизнанку, но так, что сохраняется вся официальная любезность тона. О грубо-бесцеремонных эпиграммах Полевого («Моск. телеграф», 1830, ч. 32;

«Новый живописец общества и литературы», № 8, стр. 135) и Надеждина («Вестник Европы», 1830, № 8, стр. 302) Пушкин писал: «Пародия Вестника отличается легким остроумием. (Ср. Полтава — божия коровка. Кавказский пленник — злой паук; вот Годунов — российский жук и т. п.); пародия Телеграфа — полнотою смысла и строгою грамматической и логической точностью».
¹ В предложенном выше обзоре не упомянуто «Письмо Калиника Чупрынского» («Л. г.», 1830, № 7, стр. 55 — 56), потому что вопрос об авторе его рассматривается отдельно (см. главу «Об авторстве двух статей «Литературной газеты» 1830 — 1831 гг. на украинские темы»). На основании автографа определяется авторство Дельвига в отношении статьи «В 39-м № «Сев. пчелы» помещено окончание статьи...» («Л. г.», 1830, № 20, стр. 161). Вопрос об атрибуции анекдота о Байроне рассмотрен в главе об объективно-стилистических методах атрибуции. Об авторстве статьи «О лжекритиках. Сочинитель «Письма из Рима к издателю «Л. газеты» см. в моей книге «О языке художественной литературы».
414

Ср. пародию Пушкина на Полевого: «Русской грамматике не хотел он учиться, ибо недоволен был изданною для народных училищ и ожидал новой, философической. Логика казалась ему наукой прошлого века, недостойною наших просвещенных времен» («Ветреный мальчик»).

Ср. в эпиграмме Полевого:
Все, все рядком в моих листочках

Разложено, положено,

И эпиграммы в легких строчках

На смех другим обречено.