Мунипов В.М., Зинченко В.П. Эргономика. Программа книгоиздания России

• Название: Программа книгоиздания России
• Анкор: Мунипов В.М., Зинченко В.П. Эргономика.docx
• Дата: 14.05.2017
• Размер: 4.12 Mb.
• Имя файла: Мунипов В.М., Зинченко В.П. Эргономика.docx
• Тип: Программа; #7546
• страница: 58 из 64

324

а машина должна помогать человеку в достижении поставленной цели" [71, с.22].

Ширится перечень промышленных изделий, рабочих мест и компьютеризированных систем, при разработке которых достаточно полно использован потенциал чело-векоориентированного проектирования. Норвежские эргономисты, дизайнеры и врачи изучали различные способы сидения, начиная с того момента, когда новорожденный впервые предпринимает попытки сесть. На основе результатов многолетних исследований норвежские специалисты спроектировали принципиально новый способ сидения на коленях, являющийся оптимальным с точки зрения расположения и функционирования внутренних органов человека при положении сидя. Новая поза, которая субъективно оценивается как наиболее удобная, позволяет достигнуть оптимального распределения нагрузки между бедрами и коленями, что, в свою очередь, способствует предотвращению искривления позвоночника. Установлено также, что при таком положении тела (колени опущены вниз, спина прямая) улучшаются кровообращение и дыхание (рис. 9-2).

После того, как спроектирован был новый способ сидения, дизайнеры и конструкторы создали для него техническое устройство. Особенность конструкции четырех устройств, которые названы стульями "Баланс" ("Balans"), заключается в том, что они имеют наклоненное вперед сиденье в виде валика и специальный валик для колен, обеспечивающий удобство и устойчивость посадки. Нет ни спинки, ни подлокотников. Стулья используются в жилище, в конторских и общественных помещениях [72] (рис. 9-3).

В гл. VI рассказывалось об одной норвежской фирме, создавшей рабочее место (система "Эргоном"), в котором реализованы принципы и подходы человекоориентиро-ванного проектирования и которое определяется как идеальное с точки зрения эргономики [73].

Цель проекта 1217 (1199) Европейской стратегической программы исследований в области информационной технологии состояла в том, чтобы спроектировать и

325

разработать человекоцентрированную компьютезиро-ванную интегрированную производственную систему, основанную на принципах объединенного социального и технического проектирования [74]. Участники проекта предприняли следующий логический шаг: они сформулировали социальные требования к системе в том же ряду, в котором были определены технические и экономические требования и с которыми инженеры постоянно имеют дело. Основываясь на материалах европейской социологии, изучавшей развитие производственных систем в социальном контексте, сформулированы были требования к системе, которая должна создавать возможности для социализации и поддержки, помощи со стороны коллег; самостоятельной работы; развития личности и индивидуальных методов работы; экспериментирования и обучения, развития и применения навыков; регулирования стресса [75].

Однако самих по себе этих требований недостаточно. Необходимо иметь определенные принципы проектирования, которые приведут к технике и технологии, удовлетворяющих этим требованиям. Незыблемым для разработчиков являлось то, что весь спектр эргономических знаний необходимо использовать при проектировании организации труда, рабочей среды, интерфейса системы "человек —машина". Разработчики рассматриваемого проекта сформулировали следующие принципы проектирования техники.

Во-первых, техника не должна проектироваться с использованием традиционной практики распределения функций между человеком и машиной, основанной только на технических и экономических требованиях. В процессе проектирования необходимо рассматривать психологическое значение функции, безопасность работы человека с системой и ее влияние на здоровье человека; критические значения функции и прогнозируемость процесса работы [76]. Для того чтобы преодолеть трудности, связанные с предложенным концептуальным подходом, проектировщики должны искать и находить такие сферы и ситуации, где решение о распределении функций между человеком и машиной можно передать человеку-оператору.

Во-вторых, оператор должен полностью контролировать функционирование техники и не должно быть препятствий для его деятельности в условиях, при которых компьютер находит что-то неприемлемым. В таких ситуациях компьютер должен предупреждать оператора о возможных последствиях его действий, но не должен мешать оператору сделать то, что тот считает нужным. Во всех случаях оператор должен принимать управляющие решения после того, как компьютер выдаст необходимые данные.

В-третьих, система должна разрабатываться таким образом, чтобы предоставить пользователю выбор, как ее использовать. ЧелОвек-оператор должен быть свободен в формировании своих собственных методов работы, и систему необходимо проектировать таким образом, чтобы предоставить ему такую возможность. Это подразумевает, что следует предусматривать не один, а несколько возможных способов выполнения определенной задачи [38].

Практические достижения человекоориентирован-ного проектирования очевидны. Однако именно поэтому остро ощущается необходимость разработки теории такого проектирования. По аналогии с развитием прикладной психологии можно констатировать, что становление человекоориентированного проектирования — это начало закономерного перехода от прикладной эргономики, т.е. приложения эргономики к различным сферам промышленной, бытовой, космической, военной и других практик, к формированию собственной эргономической практики. Различие состоит в том, что в первом случае профессиональная деятельность эргономиста определяется ценностями, задачами, традициями "чужой" сферы практики; непосредственное практическое воздействие на объект оказывает не эргономист, а другой специалист, и ответственность за результаты, естественно, несет этот другой. Эргономист оказывается отчужденным от реальной практики, и это обусловливает опасную тенденцию к утрате специфики эргономического мышления. Во втором случае эргономист сам формирует цели и ценности своей профессиональной деятельности, сам принимает участие в осуществлении необходимых воздействий на объект и несет ответственность за результаты своей работы.

В эргономической практике впервые возникает настоящая потребность в эргономической теории, так как от "чужой" практики всегда исходил запрос не на теорию, а на конкретные рекомендации и оценки. К эргономике в полной мере относится положение, согласно которому "психологическая практика нуждается в такой теории, у которой можно не только что-то взять, но и которой можно отдать. Практическая работа порождает богатейший живой материал, и, не имея подходящих теоретических средств для ассимиляции этого материала, психолог чувствует себя, как сказочный герой, которому позволено унести столько золота, сколько он сможет, а у него нет под рукой даже захудалого мешка. Это последнее требование: возможность отдавать, вкладывать в теорию свой капитал, радикально отличает «свою» психологическую практику от «чужих» в их отношении к психологической теории" [77, с.20].

Рассматриваемая схема формирования собственно эргономической практики и ее теории имеет принципиальное значение для дальнейшего развития эргономики. По сути, это ориентиры превращения эргономики в действительно самостоятельную практическую дисциплину.
9.4. Исследования духовного роста человека — зона ближайшего развития человекоориентированного проектирования
В главе предпринята попытка наметить пути формирования оснований будущего развития эргономики и человекоориентированного проектирования, исходя из

326

представлений о действительной сложности развития человека. Для этого потребовалось выйти за рамки эргономики и обратиться к философии, культурологии, семиотике, психологии, физиологии, поэзии и литературе, в центре внимания которых всегда был человек, его духовное развитие. Эргономике есть чему у них поучиться. Важно осознать, что без представлений о духовном развитии человека она не может стать полноценной челове-коориентированной проектировочной дисциплиной. Только опираясь на них, эргономика сможет действительно способствовать проектированию лучшего мира людьми и для людей, в котором не человек для техники, а техника для человека. При такой далеко идущей постановке проблемы очень трудно оставаться на почве реальной практики эргономики, исходить из ее наличного состояния и материала. И тем не менее не так уж бессмысленна попытка побудить задуматься о будущем эргономики, обратившись к новым представлениям о духовном развитии человека.

Проникновение в суть духовного бытия человека — мировая загадка, стремление решить которую ознаменовано выдающимися озарениями и свершениями. В данном же разделе преследовалась скромная цель: на основе возможного осмысления того, что обнаружено другими, и привлечения результатов собственных исследований представить первоначальный набросок модели духовного развития человека. Это продиктовано стремлением уйти от упрощенчества в эргономике и психологии, которое с необходимостью сопровождает тенденцию современной науки сводить все к количеству. Приходится, к сожалению, принимать достаточно жесткий упрек: "Абсурдная идея количественной психологии поистине представляет собой ярчайшую степень заблуждения современного «са-ентиста»" [6, с.41].

В позитивном плане разработка указанной модели связана с идеями о том, что вся природа, весь космос есть наше подобие, весь он символ духа. При этом мир подражает не духу, как таковому, а проявленному телесно-органическому духу, органом его само-обнаружения. Для эргономики представляется перспективной такая постановка проблемы применительно к орудиям.

"Совокупность орудий есть наше хозяйство. Мы живем не вообще в мире, а именно в той его части, которую так или иначе ассимилировали, сделали своим достоянием, обратили в свое хозяйство и — поскольку достигли этого. Мы живем, поскольку мы — хозяева. Хозяйство же наше — наше внутреннее содержание, но осуществленное через проекцию вовне: не станет нашим то, что изначально не принадлежало нам. Наше хозяйство, воистину наше, есть совокупность наших внутренних движений — совокупность символов нашего духа. Наше хозяйство, следовательно, насквозь пронизано нашим духом, и все то, что не есть образ духа, — не есть и часть хозяйства" [22, с.184].

В хозяйстве этом подлежит различать, по П.Флоренскому, разные степени ассимиляции, разные слои его, ряд концентрических дворов, ряд скорлуп или напластований. Этот ряд можно продолжить и в обратную сторону.

Созвучны разрабатываемой модели духовного развития человека и определенные идеи философской антропологии о человеке и о том месте, которое он занимает в общей совокупности бытия, мира и Бога.

"Только исходя из сущностной картины человека, которую исследует философская антропология, и идя навстречу актам духа, проистекающим из центра человека, можно сделать вывод об истинных атрибутах конечной основы всех вещей" [78, с.380].

Определение личности, полагает М.Шелер, в основу которого положен разум, равносильно ее обезличиванию, ибо разум идентичен у всех людей, и акты разумной деятельности надындивидуальны. Если бы были возможны существа, поясняет философ, деятельность которых исчерпывалась бы разумом, то эти существа были бы не личностями, а логическими субъектами. Но личность — это конкретное единство, сущность которого состоит в разнообразии актов и возглавляется эмоциональностью духа.
9.4.1. Метафора духовного роста и развития человека
На протяжении книги не раз приходилось сталкиваться с трудностями проведения отчетливых границ между человеком и миром, которые связаны с обратимостью внешних и внутренних форм, образующих человеческое поведение, деятельность, познание и сознание. Сформировано представление о функциональных органах индивида, "тело" которых составляют не только естественные органы человека, но и созданные им искусственные орудия, органы, приставки, амплификаторы, которые часто называют артефактами, а иногда и арте-актами. В этих наименованиях подчеркивается то, что это не природные, а искусственные средства многообразных форм человеческого поведения и деятельности. Возникают резонные вопросы: как человек справляется со сложностью созданного им мира? Как этот мир становится (если становится?) его достоянием, второй природой, его собственной второй натурой, которую не так то легко отличить от его первой натуры? Трудности связаны не только со словами поэта: "Все меньше окружающей природы, все больше окружающей среды". Они связаны с тем, что как бы мы далеко не шли вглубь человеческой истории, мы нигде не найдем человека без языка, труда и сознания, т. е. без его искусственных органов. А если найдем, то это будет не человек. Поэтому не лишено оснований замечание М.К.Мамардашвили, что природа не делает людей. Человек делает себя сам. И в этом смысле он сам искусственное существо, артефакт или, точнее, артеакт. Идея о том, что человек не факт, а акт принадлежит П.А. Флоренскому. Как же можно представить себе развертывание актов "Человеческой комедии" ?

Возможный путь понять это состоит в том, чтобы охватить в целом развитие и рост человека, который сам, как барон Мюнхаузен, должен вытаскивать себя за волосы из социального болота. Разумеется, вне социума существование человека невозможно, но социум в такой

327

же мере содействует развитию человека, в какой и препятствует этому развитию, ограничивая его поведение, деятельность, даже сознание (которое по определению должно быть свободным) бесчисленными нормами, писаными и неписаными законами, табу, правилами культурного, игрового, учебного, трудового, правового, наконец, идеологического (уголовного) общежития. Естественно, что подчинение социуму требует усилий, а преодоление его требует их же в неизмеримо большей степени. Последнее М.К.Мамардашвили характеризовал как труд свободы.

Для того, чтобы целостно представить себе образ развития и роста человека, усвоение им культуры, его адаптацию к социуму и преодоление его, автономизацию от него, полезно поискать живые метафоры этого процесса. Неиссякаемым источником метафор для науки служит искусство. Приведем две близкие по смыслу к искомому образу развития метафоры. На первый взгляд, они имеют технический характер. Первая принадлежит М.Волошину:

"Наш дух — междупланетная ракета, Которая, взрываясь из себя, Взвивается со дна времен, как пламя."

Здесь интересны образы полета, свободы, саморазвития и спонтанности: "взрываясь из себя". Второй образ развития принадлежит О.Мандельштаму. В "Разговоре о Данте" он размышляет о развитии "поэтической материи":

"Развитие образа только условно может быть названо развитием. И в самом деле, представьте себе самолет,— отвлекаясь от технической невозможности,— который на полном ходу конструирует и спускает другую машину. Эта летательная машина также точно, будучи поглощена собственным ходом, все же успевает собрать и выпустить третью. Для точности моего наводящего и вспомогательного сравнения я прибавлю, что сборка этих выбрасываемых во время полета технически немыслимых новых машин является не добавочной и посторонней функцией летящего аэроплана, но составляет необходимейшую принадлежность и часть самого полета и обуславливает его возможность и безопасность в не меньшей степени, чем исправность руля или бесперебойность моторов.

Разумеется, только с большой натяжкой можно назвать развитием эту серию снарядов, конструирующихся на ходу и вспархивающих один из другого во имя сохранения цельности самого движения" [79, с.229-230].

Говоря современным языком, О.Мандельштам дал образ многоступенчатой ракеты, ступени которой конструируются не на земле, а по ходу полета. Если к этому добавить отмечаемое поэтом свойство поэтической материи, называемое обращаемостью или обратимостью, благодаря которому происходит непрерывное превращение поэтического субстрата, и то, что этот субстрат сохраняет свое единство и стремится проникнуть внутрь самого себя, можно заключить, что эта невозможная с технической точки зрения метафора представляет собой весьма правдоподобный и интересный образ развития человека. В этом образе при замене понятия поэтической материи понятием психологической реальности получается образ саморазвития человека. Речь идет именно о саморазвитии, поскольку О.Мандельштам говорил о проникновении внутрь самого себя. Это, конечно, не происходит автоматически.

О.Мандельштам, правда, с сомнением относится к тому, чтобы конструирование на ходу серии снарядов называть развитием. Нужно сказать, что он вообще с недоверием относился к понятиям "развитие", "прогресс" (Н.Я.Мандельштам пишет, что когда маленький Мандельштам услышал слово "прогресс", он заплакал). Он предпочитал понятия "рост", "конструирование", которые вполне адекватны предмету настоящего изложения. В науках о человеке понятия самосозидания, самостроительства, роста не менее распространены, чем понятие развития.

Вернемся к метафоре Мандельштама. Ключевым здесь является не межпланетность, как у Волошина, а многоступенчатость, конструирование на ходу и загляды-вание внутрь самого себя. Символика полета распространена в искусстве не меньше, чем символика пути. Художники как бы недоумевают, почему человек, рожденный летать, ползает. Это не только недоумение, но и наука, поучение:

"...про-изведение искусством чего-то есть нечто такое, посредством чего мы можем начинать двигаться, понимать, видеть и т.д.— двигаться через колодец души. Сначала внутрь, чтобы потом вернуться — перевернувшись" [80, с.23].

М.К.Мамардашвили, вслед за О.Мандельштамом, делает следующий шаг в расшифровке дантовского символа полета:

"Многие комментаторы отмечают странное свойство топографии дантовского Ада, Чистилища и Рая, всего этого движения. Поскольку Данте начинает движение, спускаясь вниз из определенной точки, когда голова у него находится так, что он видит, как мы с вами, то же небо, солнце, деревья. А возвращается через туже самую точку, но голова его уже обращена к другому небу, к другому миру. Разные миры. Тот назовем условно непонятный мир, а этот — понятный. Другой мир, другая реальность. Как же это возможно? Как можно было так двигаться и оказаться в той же точке, чтобы перевернутым оказалось небо? Значит ты должен был, продолжая двигаться, перевернуться. Мир не перевернулся — перевернулся Данте. И если вы помните, на пути Данте есть точка, где, как он выражается, «сошлись стяженья всей земли», то есть сошлись силы тяготения всей земли, и там — чудовище Герион, вцепившись в шкуру которого движется Данте, — он переворачивается и начинает совершенно непонятным образом уже восходящее движение" [80, с.23].

М.К.Мамардашвили, вслед за Данте и Прустом, настойчиво повторяет, что двигаться можно только путем произведения, т. е. особого рода работы внутри жизни. Он понимает произведение в широком смысле и видит в нем органы нашей жизни, т. е. нечто такое, внутри чего действительно производится жизнь.