Учебник для юридических вузов Москва зерцало 2001 ббк 67. 99(2)0 м 29

• Название: Учебник для юридических вузов Москва зерцало 2001 ббк 67. 99(2)0 м 29
• Дата: 30.09.2022
• Размер: 4.5 Mb.
• Имя файла: 8ef6948.doc
• Тип: Учебник; #706395
• страница: 42 из 61

'/₂is--m

имели в судах Англии, а позднее — и других стран общего права такой авторитет, с которым может сравниться лишь авторитет за­кона во Франции или в других странах романо-германского права¹.

Хотя влияние римского права на развитие правовой системы Англии и других стран общего права было минимальным по срав­нению с континентальными странами, тем не менее в данном слу­чае мы, по-видимому, имеем дело с одним из его проявлений. Имен­но в римском праве, исторически и географически наиболее близ­ко стоявшем как к романо-германскому, так и англосаксонскому праву по сравнению с другими правовыми системами, впервые в истории человечества широко использовались профессиональные мнения юристов как источник права.

При рассмотрении спорных вопросов стороны, участвующие в судебном процессе, обращались к известным юристам с просьбой изложить свое мнение по тем или иным проблемам применения права. Это мнение представлялось судье, который трактовал его как "общеобязательное правило поведения — источник римского права". Во всех тех случаях, когда юристы не высказывали единого мнения по спорному вопросу, судья имел право решать, какое мнение при­нять².

Несмотря на то, что метод использования мнения юристов в английском правосудии значительно отличался от процедуры рим­ского права, суть дела от этого не изменялась. Мнения юристов, выс­казанные в различных формах (устные, письменные, выраженные в виде теоретических обобщений — доктрин или же высказанные по конкретному делу), и в том и в другом случае являлись обяза­тельными для судов и фактически выступали как источники права.

На современном этапе развития правовой системы Англии и других стран общего права мнения выдающихся юристов как тако­вые по-прежнему сохраняют свое первоначальное значение. Приме­нительно, например, к современному конституционному праву Ан­глии в отечественной литературе совершенно справедливо указы­валось на то, что труды выдающихся юристов, как и раньше, при­знаются в качестве источника права в этой стране уже в силу того, что они содержат "необходимые обобщения, анализ как писаных, так и неписаных норм английской конституции"³.

В значительной мере это справедливо также и по отношению к США, где еще в конце XVIII в. большим влиянием на правовую систему страны и на судебную практику пользовался доктриналь-ный труд У. Блэкстона "Комментарии к законам Англии", а вмес­те с тем и по отношению к другим странам общего права.


Однако при этом следует иметь в виду то обстоятельство, что начиная с конца XIX — начала XX в. все большее значение в пра­вовых системах этих стран в качестве источников права стали иметь не столько мнения отдельных, пусть даже самых выдающихся юри­стов, сколько цельные систематизированные доктрины, сложивши­еся в результате многолетней академической и практической дея­тельности теоретиков государства и права.

В Англии, Канаде и Австралии, например, это доктрины вер­ховенства парламента. В США — это многочисленные судебные док­трины типа доктрины "политического вопроса", запрещающей фе­деральным судам принимать к своему рассмотрению дела полити­ческого свойства, поскольку все такие дела содержат в себе "поли­тический конфликт", который должен решаться не в судебном по­рядке, а с помощью политических средств. К этому же виду доктрин относятся судебные доктрины "государственных действий", "явной и наличной опасности", "вредной направленности" и многие другие доктрины, сформировавшиеся в результате вынесения судами це­лой серии однотипных судебных решений.

Для всех без исключения стран общего права весьма характер­ной является доктрина (принцип) обязательности соблюдения (сле­дования) прецеденту под названием stare decisis.

С правовой точки зрения подобные доктрины представляют собой "достаточно аморфное явление, за которым может скрываться целая цепочка "каучуковых" норм, требующих в свою очередь даль­нейшей конкретизации и уточнения от одного судебного дела к дру­гому"¹.

Исходя из этого следует заметить, что в англосаксонском праве далеко не все доктрины, несмотря на свой высокий правовой авто­ритет, сравнимый с авторитетом закона в континентальном праве, непосредственно выступают в качестве источника права. Далеко не все из них содержат нормы права или положения нормативного характера². Многие из них, такие, например, как доктрина верховен­ства парламента или доктрина stare decisis, в реальной жизни про­являются лишь в виде общего принципа, своеобразного указателя стратегической линии поведения законодательных и исполнитель­но-распорядительных органов.

Очевидным является то, что правовые доктрины в большинстве своем оказали весьма значительное влияние на формирование ха­рактера и на сам процесс развития современного англосаксонского права. В этом смысле не является преувеличением утверждение относительно тога, что доктрины, выработанные Верховным Судом

¹ См.: Давид Р., Жоффре-Спинози К. Указ. соч. С. 267.

² Пухан И., Поленах-Акшювская М. Римское право / Под ред. В. А. Том-синова. М., 1999. С. 42.

конституции буржуазных государств. М., 1982. С. 45.


'Жидков О. А. Верховный Суд США: право и политика. М., 1985. С, 105.

² См.: Косарев А.И. Англосаксонская и романо-германская формы бур­жуазного права. Калинин, 1977.

7₂ 15*

США, "повлияли существенным образом на содержание как дей­ствующей Конституции США, так и текущего законодательства"¹.

Однако не менее очевидным является и то, что значимость их в системе источников англосаксонского права по мере развития об­щества и государства не только не возрастает, а наоборот, все боль­ше уменьшается. Об этом свидетельствует, например, выхолащива­ние значимости таких фундаментальных доктрин, как "верховенство парламента" за счет усиления роли делегированного законодатель­ства; размывание содержания доктрины "политического вопроса" в силу того, что суды США начиная с 70-х годов стали принимать к своему рассмотрению и политические споры; утрата прежней роли и значимости доктрины обязательного следования прецеденту (stare decisis) в силу того, что Палата лордов Англии, Верховный Суд США, а также высшие судебные инстанции других стран англосаксонского права все чаще отказываются от соблюдения своих собственных решений, и др.

Разумеется, это не означает полной утраты роли и значения правовых доктрин как источника права на современном этапе или в ближайшем будущем. В связи с этим верным представляется пре­достережение О. А. Жидкова о том, в частности, чтобы не спешить "сбрасывать со счетов" доктрину stare decisis в США, ибо "сами судьи Верховного суда отдают себе отчет в том, что пренебрежи­тельное обращение со своими предшествующими решениями и пре­цедентами подрывает престиж суда и всей правовой системы США².

Речь при этом идет лишь о четко обозначившейся за последние десятилетия линии на уменьшение значимости правовой доктрины как источника права, о появлении тенденции на ослабление ее роли и значения в системе источников англосаксонского права.

5. Разум. Среди источников англосаксонского права в качестве самостоятельного источника нередко выделяется разум. Однако ни в учебной, ни в научной юридической литературе нет и, по-видимо­му, не может быть строгого определения данного источника права. Основная причина этого заключается в том, что разум как источник права рассматривается по общему правилу, не в "измерении", как большинство других источников англосаксонского права, а в факти­ческом, сугубо эмпирическом плане.

При попытках выработки общего понятия разума как источни­ка права и более четкого о нем представления. В одних случаях ис­следователи рассматривают его как некое разумное средство воспол­нения имеющихся пробелов в статутном праве, в других — как по­вседневную жизнь, суть общего (судейского) права. Известно в связи с этим утверждение видных английских юристов (Кок и др.) о том,


что "разум — это жизнь права, и общее право есть ни что иное, как разум". Однако при этом дается пояснение: "разум не является ка­ким-то неопределенным чувством справедливости конкретных ин­дивидуумов". Это есть разум "в том виде, в каком он понимается судьями, заботящимися прежде всего о создании стройной системы права"¹.

Наконец, в третьих случаях разум воспринимается (исключи­тельно в правоприменительном плане) в виде принятия разумного судейского решения по тому или иному делу в условиях, когда име­ются серьезные пробелы в механизме правового регулирования от­ношений в рассматриваемой сфере.

Причем речь идет не о произвольном решении судей по конк­ретному делу, а о правовых доктринах, сложившихся с учетом пра­вовых традиций и принципов, общих и местных обычаев, "обслужи­вающих" данную сферу общественных отношений.

Вынесение судебного решения на основе разума — это преж­де всего поиски решения, "наиболее соответствующего нормам дей­ствующего права, а поэтому наиболее удовлетворительно обеспечи­вающего порядок в сочетании со справедливостью, которая и состав­ляет основу права".

Поиск решения на основе разума не является ничем не обуслов­ленным, произвольным процессом. В ходе такого поиска "необходимо прежде всего руководствоваться общими принципами действующего права, в чем играют определенную роль доктрины, а также, главным образом в Англии, попутные высказывания судей о праве (obiter dictum)". Определенное значение имеют также судебные решения, создающие прецедент сами по себе или в совокупности с другими судебными решениями, не являющиеся прецедентами².

Говоря о месте и роли разума как источника права в системе других источников англосаксонского права, необходимо различать две стороны данного вопроса — формально-юридическую и факти­ческую. С формально-юридической стороны, "теоретически разум, — по справедливому утверждению ученых-юристов, — играет вспомо­гательную роль. В практическом же плане, "в действительности он имеет первостепенное значение"³. В особенности это касается общего права, которое складывалось в течение многих веков и которое не без оснований называют "правом разума".

¹ История государства и права зарубежных стран. Ч. II. / Под ред. О. А. Жидкова и Н. А. Крашенинниковой. М., 1998. С. 585.

² Жидкое О. А. Указ. соч. С. 109.


¹ Давид Р., Жоффре-Спинози К. Указ. соч. С. 265.

² Там же. С. 264—265. ³Там же. С. 265.

Глава VIII


ПРАВОВЫЕ СИСТЕМЫ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ И ПОСТСОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАН
§ 1. Проблемы типизации социалистических и постсоциалистических правовых систем

1. Данные проблемы, связанные с определением или самоопре­делением социалистических и постсоциалистических правовых си­стем в правовой географии современного мира, являются составной частью более общей проблемы •— проблемы классификации всех су­ществующих ныне национальных правовых систем, подразделения их на различные правовые группы или семьи.

Это означает, что все то, что касается основных черт и призна­ков правовых семей, их понятия и содержания, наконец, критери­ев классификации национальных правовых систем и отнесения их к тем или иным правовым семьям или группам, в равной мере от­носится также к социалистическим и постсоциалистическим право­вым системам.

Такой вывод обусловливается самой действительностью и ло­гически вытекает из ряда теоретических установок многих извес­тных авторов относительно существования в мире "общего права цивилизованного человечества" (вместо "естественного права", "все­мирного права", состоящего из общих принципов права, "признан­ных цивилизованными народами" и регулирующих "правовые от­ношения мирового сообщества", и др.¹).

Аналогичный вывод вытекает также из рассуждений ряда со­временных западных и отечественных авторов о "единстве" и весьма условной делимости мира, об общности всех существующих на Зем­ле правовых систем.

Подавляющее большинство правовых систем современного ми­ра, пишет по этому поводу М. Богдан, несомненно, имеют между со­бой целый ряд "общих характеристик". Для пришельцев с других планет "все правовые системы, существующие на нашей Земле", выглядели бы, по-видимому, не иначе, как в виде "единой правовой семьи"².

Однако, продолжает автор, компаративисты из социалистичес­ких стран предпочитали обычно не замечать этого. Исходя из сво-


их политических и идеологических установок, они делили все пра­вовые системы, существующие в этом мире, на две противостоящие друг другу правовые семьи: социалистическую и буржуазную. При этом подразделяя последнюю, в свою очередь, на англосаксонскую и континентальную, а также на "вторичные" правовые семьи — под­системы¹.

Подобный взгляд на правовую картину мира как на "единую правовую семью", искусственно разделенную "компаративистами из социалистических стран" на две противостоящие друг другу состав­ные части, был и остается далеко не новым, а тем более — не ори­гинальным.

Идеи общности и даже единства политического экономического, а вместе с ними — и правового мира время от времени возникали и развивались в виде теорий "мирового государства", "мирового правительства", "мирового порядка". В настоящее время они напол­няют собой содержание довольно модной на Западе и в "молодых восточноевропейских демократиях" доктрины "нового мирового по­рядка", коренным образом "меняющего конфигурацию в конце XX в. как всего права в целом, так и отдельных правовых систем"².

Разумеется, идеи и доктрины общности и единства мира, вклю­чая его правовой и политический аспекты, заслуживают всяческой поддержки и одобрения, если только ими не прикрываются, как это было в конце 90-х годов в Югославии³, для проведения политики изоляции и расчленения суверенных государств. Если при этом про­цесс установления "нового мирового порядка" и глобализации не только не противопоставляется, но, наоборот, всячески согласуется с принципами суверенизации, территориальной целостности и пол­ной самостоятельности государств⁴.

Что же касается утверждения об искусственном разделении "представителями" социалистического государства и права всех существующих в мире правовых систем на две противостоящие друг другу по политическим и идеологическим мотивам правовые семьи, то в нем хотя и содержится, но только половина адекватно отража­ющей реальную действительность правды.

Верно, что марксистская теория длительное время в принци­пе не признавала существование самого сравнительного правоведе­ния, считая его "порождением и продолжением буржуазного права". Справедливо утверждение о том, что буржуазное право, с марк­систских позиций, рассматривалось в классовом отношении лишь как антипод социалистического права. Это означало, исходя из марк­систской идеологической амбициозности, что социалистическое пра-


¹ Etudies juridigues offertes a Leon Juliot de la Moradiere. Paris, 1964. P. 547—570.

²Bogdan M. Comparative Law. Kluwer, 1994. P. 82.


¹ См.: Bogdan М. Op. cit. Р. 82.

²Cruz P. Comparative Law in a Changing World. L., 1995. P. 147. ³См.: Новыйцентрмировойвласти/ Независимаягазетаот5.11.99 г. "См.: Amin S. The Future of Global Polarization //Social Justice, 1990,

vol. 23. №1,2.P. 5—13.





во по своей сущности и содержанию является высшим типом пра­ва, не сравнимым ни с буржуазным, ни с каким бы то ни было иным "эксплуататорским" (феодальным или рабовладельческим) типом права¹.

При этом допускалось и рассматривалось в пределах маркси­стской теории два вида возможного сравнения. Это внутреннее срав­нение (норм, институтов, отраслей права, и т. п.) производимое в рамках одного и того же типа правовых систем, и внешнее ("меж­типовое") сравнение, заключающееся в допустимости сравнения формы права, структуры, а также различных внешних (не сущно­стных или содержательных) признаков и черт, свойственных раз­личным типам правовых систем².

Все это касающееся типизации национальных правовых систем по классовому признаку компаративистами из социалистических стран и развития идеи о несравнимости социалистического права с буржуазным с точки зрения их сущности и содержания, является верным и неоспоримым. Такие идеи и теория "имели место быть".

Но не менее верным и в такой же мере неоспоримым являет­ся и то, что с момента зарождения и вплоть до сегодняшнего дня существования социалистического права в ряде стран западные авторы, в особенности "советологи" и другие "эксперты по комму­низму", в своей повседневной деятельности прилагали немалые уси­лия для утверждения тезиса о несравнимости и несопоставимости социалистического права с капиталистическим.

Широко известны и выводы, которые следовали из данных по­сылок — утверждений в отношении социалистического, а после раз­вала СССР и "социалистического лагеря" — постсоциалистическо­го права. Далеко не всегда строго и объективно оценивалось то, что имело место в правовом мире социалистических стран и далеко не всегда рассматривалось социалистическое, а ныне — и постсоциа­листическое право как вполне самостоятельное, типовое, существу­ющее наряду с другими правовыми семьями явление³.

2. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, как рассмат­ривалось социалистическое право как система в западной академи­ческой литературе в его соотношении с другими правовыми систе­мами и со сравнительным правоведением.

Общеизвестно, что в первой половине XX в., вплоть до оконча­ния второй мировой войны, когда благодаря в первую очередь ог­ромным усилиям и жертвам со стороны СССР была освобождена от


фашизма вся Европа и на освобожденной территории появились новые государства, назвавшие себя позднее социалистическими, и, соответственно, правовые системы, социалистическое право как та­ковое при классификации правовых систем на Западе вообще не принималось в расчет. Для "цивилизованного мира" до тех пор, пока он не был избавлен "нецивилизованным народом" от фашистской чумы и не понял, что с ним и с его государственно-правовой систе­мой нельзя не считаться, социалистическое право как бы не суще­ствовало. Оно полностью игнорировалось и "не замечалось"¹.

В послевоенный период, и особенно в 50—60-е годы, западные авторы — исследователи национальных правовых систем и сравни­тельного правоведения, хотя и "с большим опозданием, но откры­ли, наконец, существование социалистического права"². Хотя при этом и делались многочисленные оговорки о том, что социалистичес­кое право вовсе не является самостоятельным "типом" права или отдельной правовой семьей и что оно является если не продолже­нием, то, по крайней мере, одной из разновидностей ("моделей") существующих в мире правовых семей. Речь при этом шла, в пер­вую очередь, о "продолжении" романо-германского права³.

Наконец в 70— 80-е годы эволюция взглядов западных авторов на место и роль социалистического права как системы среди дру­гих правовых систем привела многих из них к признанию социали­стического права в качестве самостоятельного "типа" права или полностью автономной правовой семьи.

Комментируя такого рода признание, Р. Давид не без основа­ний отмечал, что хотя между социалистической и несоциалистичес­кими правовыми системами существует определенное сходство, тем не менее следует признать, что "в настоящее время существуют и фундаментальные различия между структурой, институтами, об­разом жизни и мышления социалистических и несоциалистических стран"⁴.

Эти различия "возможно, когда-либо смягчатся", но "пока еще пересечь границу социалистической страны — это значит попасть в новый мир с другой постановкой проблемы, в мир, где такие по­нятия, как демократия, выборы, парламент, федерализм, профсою­зы, коллективные договоры в области политической, или такие по­нятия, как собственность, договор, арбитрах, приобретают часто другой смысл"'.

¹ Szabo I., Peteri Z. (eds.). A Socialist Approach to Comparative Law. Budapest, 1977. P. 12—16.

²Tumanov V. A. Op. cit. P. 70—71.

³ Ibid. P. 71.

⁴ Давид P. Основные правовые системы современности (сравнительное право). М., 1967. С. 162.

⁵ Там же. С. 162—163.


¹ Эминеску И. К вопросу о сравнимости различных правовых систем / Сравнительное правоведение. Отв. ред. В. А. Туманов. М., 1978. С. 172—179.

² См.: Tumanov V. A. On Comparing Various Types of Legal Systems / Butler W. and Kudriavtsev V. (eds.). Comparative Law and Legal System: Historical and Socio-Legal Perspectives. L., 1985. P. 70—71.

³См.: Feldbrugge J. Russian Law: The End of the Soviet System and the Role of Law. N.Y., 1993.

Вот почему, делал вполне аргументированный вывод Р. Давид, "следует выделить социалистическое право в особую семью, отлич­ную от романо-германской"¹ и других правовых систем.

3. Как решается и как должен решаться, сообразуясь с реаль­ной действительностью и логикой развития событий, вопрос о соци­ально-политическом статусе, месте и роли социалистической и по­стсоциалистической правовых систем в правовой географии совре­менного мира? Ведь в мире, так же как и в самих системах, про­изошли поистине революционные изменения².

С тех пор, как впервые высказывался в пользу рассмотрения социалистического права в качестве самостоятельной правовой се­мьи Р. Давид, а вместе с ним и другие западные авторы (В. Батлер, М. Глендон, М. Гордон, X. Осакве, М. Анкель, К. Жоффре-Спинози и др.), социалистическая правовая система перестала существо­вать в том виде, в каком она была в 70—80-е годы.

После развала СССР и "содружества социалистических стран" в 90-е годы в структуре прежней социалистической правовой семьи остались национальные правовые системы лишь некоторых стран (Китай, Северная Корея, Куба). Это — с одной стороны. А с другой, — на территории бывшего СССР и всех остальных бывших социали­стических государств образовались новые, постсоветские и постсо­циалистические правовые системы.

Таким образом единая группа национальных правовых систем, признававшаяся, в конечном счете, самостоятельной правовой семь­ей, наряду с романо-германской, англосаксонской и другими право­выми семьями, подверглась за последнее десятилетие весьма кар­динальным и далеко не однозначным по своему характеру и послед­ствиям изменениям.

Означает ли это, что данная правовая семья как таковая, в силу произошедших в ней изменений перестала существовать вообще, распавшись на две другие самостоятельные семьи? Или же она как система в известной мере автономных по отношению к государству норм, идей, принципов, образа мышления, уровня правосознания, подходов к праву и доктрин, даже после разрушения соответству­ющей государственной структуры, "по инерции" или же в силу дру­гих причин продолжает по-прежнему свое существование?

В отечественной и зарубежной юридической литературе нет однозначных ответов на подобные вопросы.

Пытаясь осмыслить сложившуюся в правовой сфере жизни общества после разрушения СССР и "социалистического лагеря" ситуацию, одна группа авторов настаивает на том, правда, не об-


ременяя себя сколько-нибудь удовлетворительной аргументацией, что с исчезновением государственной структуры почти мгновенно и автоматически исчезает и вся правовая структура¹.

После распада Союза ССР и других социалистических госу­дарств "произошла резкая и даже поспешная перемена в оценках социалистического права. Фактическое его исчезновение дало по­вод считать данную систему не более чем историческим памятни­ком"².

"Поспешная перемена в оценках" проявилась в одних случаях в том, что социалистическую правовую семью, понимаемую исклю­чительно в контексте лишь входящих в нее правовых норм, ста­ли рассматривать как полностью исчерпавшую себя на современном этапе и превратившуюся из "целостной правовой системы" в некий "правовой анклав".

В этом анклаве, состоящем из правовых систем Китая, Север­ной Кореи и Кубы, по мнению некоторых авторов, лишь правовая система Китая представляет собой интерес с точки зрения сравни­тельного правоведения. Все иные правовые системы не являются в этом отношении сколько-нибудь значимыми³.

В других случаях "поспешная перемена в оценках" социалис­тического права проявилась в том, что социалистическую правовую семью некоторые отечественные авторы стали рассматривать как несостоятельную не только в ее нынешнем виде и положении, но даже в историческом плане. Иначе как по-другому можно объяснить тот, на первый взгляд, весьма незначительный факт, что при пере­воде с немецкого на русский язык известной работы К. Цвайгерта и X. Кетца "Введение в сравнительное правоведение в сфере час­тного права" отечественные издатели и переводчики полностью опу­стили главу V, § 23—27, посвященную рассмотрению проблем соци­алистического права⁴.

В немецком оригинале этой книги, впервые изданной в 1984 г., а также в английском ее переводе, сделанном и опубликованном в 1992 г. (после разрушения государственной структуры социализма), рассмотрению проблем "Социалистической правовой семьи" (назва­ние главы) уделяется, вместе с другими правовыми семьями, зна­чительное внимание. Наряду с изложением общеизвестной "Марк­систско-ленинской концепции права" (§ 24) в работе весьма обсто­ятельно прослеживается исторический путь развития социалисти­ческой правовой семьи (§ 25), рассматриваются проблемы примене-

'См.: Sypnowich Ch. The Socialist Concept of Law. L, 1991. P. 3—26.

²Тихомиров Ю. А. Курс сравнительного правоведения. M., 1996. С. 125.

³ Knapp V. Comparative Law and the Fall of Comunism // The Parker School Journal of East European Law, 1995, vol. 2. № 4, 5. P. 525.

⁴ См.: Цвайгерт К., Кетц X. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. Том I. Основы. М., 1998.


¹ Давид Р. Указ. соч. С. 163.

² См.: Malta М. The Soviet Tragery. A History of Socialism in Russia. 1911—1991. N.Y., 1994; Moore J. (ed). Legacies of the Collapse of Marxism. L., 1994; Lane D. The Rise and Fall of State Socialism. Oxford, 1996.

ния социалистического права (§ 25), анализируются правовые инсти­туты (§ 26—27)¹.

Изложение материала, касающегося социалистической право­вой семьи, наряду с материалом, относящимся к другим правовым семьям, создавало бы, вне всякого сомнения, более цельное и прав­дивое представление о правовой географии всего мира, способство­вало бы формированию более глубокого и более адекватного дей­ствительности понимания сути, формы и содержания самого права.

Другая группа авторов, оценив ситуацию в правовом мире, сло­жившуюся в начале 90-х годов после ухода с исторической арены Советского Союза и других именовавших себя социалистическими государств, предложила пересмотреть прежнюю, существовавшую доныне классификацию национальных правовых систем и выделить вместо социалистической правовой семьи правовую семью славян­ских народов.

Инициатор этого предложения проф. В.Н. Синюков полагал, что при существующих ныне критериях подразделения национальных правовых систем на определенные группы — правовые семьи из правовой картины мира выпадают "нормативный регион и соответ­ственно правовая общность, образуемая странами в основном сла­вянского этнического происхождения, относимыми в свое время к социалистической правовой семье"².

"Для исправления создавшегося положения" и устранения воз­никших в типологии правовых систем пробелов автор предлагает ввести новые уточненные критерии.

В традиционной для нашей науки классификации "на семьи общего, романо-германского (континентального), традиционно-обыч­ного, религиозного и социалистического права", пишет В.Н. Синю­ков, "использовалось сразу несколько, довольно разнохарактерных критериев — от технико-юридических до социально-экономических и идеологических". Такая классификация "соответствовала устояв­шимся научным подходам и главное — государственно-правовым реалиям мира". Поэтому она была общепризнанной в литературе³.

Однако в настоящий период данная типология, по мнению ав­тора, "нуждается в определенных уточнениях, вытекающих из но­вой политической, социально-экономической и духовной ситуации, сложившейся в правовом мире в связи с распадом СССР, европей­ской социалистической системы, эволюцией общественно-политичес­кого строя стран, входивших в зону социалистического права"⁴.


¹ См.: Zweigert К. und Kotz Н. Einfьhrung in die Rechtsvergeleichug auf dem Gebiete des privatrechts. Band I. Grundlagen. Tubingen, 1984; Zweigert K. and Ketz H. Introduction to Comparative Law. Parts I—II. Oxford, 1992. P. 296—314.

² Синюков В. H. Российская правовая система. Введение в общую те­орию. Саратов, 1994. С. 171.

³Там же. С. 171—172. ⁴ Там же. С. 172.


К числу такого рода "определенных уточнений" относится рас­смотрение в качестве самостоятельной группы национальных пра­вовых систем славянской правовой семьи.

Основным доводом в пользу выделения ее как относительно обособленной правовой семьи является наличие славянской право­вой общности, базирующейся на "значительной культурно-истори­ческой специфике правовых ценностей славянских стран", на глу­боких "национальных, духовных, исторических, социальных и юри­дических основаниях в правовой культуре России и ряда восточно­европейских стран"¹.

В качестве важнейшего фактора при этом рассматривается "самобытность славянской правовой семьи и прежде всего россий­ской правовой системы", которая обусловлена "не столько технико-юридическими, формальными признаками, сколько глубокими соци­альными, культурными, государственными началами жизни славян­ских народов".

К таким началам В. Н. Синюков, а вслед за ним и другие ав­торы², относит следующие.

Во-первых, самобытность русской государственности, "не под­дающаяся элиминации даже после длительных и массированных включений иностранных управленческих и конституционных форм. Для русского права всегда была исключительно важной связь с го­сударством".

Во-вторых, особые условия экономического прогресса, для ко­торого характерна опора на коллективные формы хозяйствования: крестьянскую общину, артель, сельскохозяйственный кооператив, которые основывались на специфической трудовой этике, взаимо­помощи, трудовой демократии, традициях местного самоуправления.

В-третьих, формирование особого типа социального статуса личности, для которого свойственно "преобладание коллективист­ских элементов правосознания и нежесткость линий дифференци­ации личности в государстве".

И в-четвертых, тесная связь традиционной основы права и государства "со спецификой православной ветви христианства с ее акцентами не на мирском жизнепонимании Бога и человека (като­лицизм) и тем более благословении стяжательства (протестантизм), а на духовной жизни человека с соответствующими этическими нормами (нестяжание, благочестие и т. д.)"³.

Выражая свое отношение к идее выделения славянской право­вой семьи наряду с другими правовыми семьями на основе новых, "уточненных" критериев, следует сказать, что она, несомненно, за-


¹ Синюков В. Н. Указ. соч. С. 174.

² См.: Российское государство и правовая система: Современное развитие, проблемы, перспективы / Отв. ред. Старилов Ю. Н. Воронеж, 1999. С. 290—302.

³ Синюков В. И. Указ. соч. С. 175—176.





служивает всяческой поддержки, дальнейшего изучения и развития. Те государственные, социально-экономические, духовные, этничес­кие, религиозные и иные факторы — "начала", которые обусловли­вают общность правовых систем славянских народов и их самобыт­ность по отношению к правовым системам других стран, не только не могут умалчиваться или открыто игнорироваться в процессе ти­пологии правовых систем, но, наоборот, должны всячески учиты­ваться.

Речь при этом идет не только об общности и самобытности пра­вовых систем славянских народов, но и национальных правовых систем других стран. Однако вводя этнические, религиозные и иные "уточненные" критерии в отношении процесса выделения нацио­нальных правовых систем славянских народов в отдельную право­вую семью, мы должны будем проделать то же самое (для того, чтобы быть последовательными) и в отношении правовых систем народов других стран (арабских и др.). В противном случае это бу­дет решение частного — "славянского" вопроса, а не общей науч­ной проблемы, касающейся типологии правовых систем всех без ис­ключения стран.

Строго говоря, каждая национальная правовая система по-сво­ему самобытна и уникальна. Каждая из них имеет общее с други­ми правовыми системами и обладает своими особенностями.

Задача исследователя-компаративиста, ведущего научный по­иск в сфере типизации правовых систем, как раз и состоит в том, как представляется, чтобы отыскать не только общие признаки и черты, свойственные лишь отдельным группам правовых систем, именуемых семьями, но и пойти гораздо дальше. А именно — най­ти общие социальные, культурные, бытовые, духовные и иные кри­терии, с помощью которых можно было бы "разбивать" по семьям не только отдельные группы правовых систем, но и все остальные национальные правовые системы.

Иными словами, речь идет не только о выработке "локальных" критериев типизации отдельных национальных правовых систем, но и о нахождении общего, универсального критерия (критериев), при­годного для типизации всех без исключения правовых систем, су­ществующих в современном мире.

Разумеется, это огромная, кропотливая работа, требующая не только длительного времени, но и глубокого знания самобытности и особенностей не только отдельных, но и всех без исключения пра­вовых систем.

Общеизвестные для исследователей, занимающихся проблема­ми сравнительного правоведения, критерии типизации правовых систем, существующих в современном мире¹, были довольно обсто-


ятельно разработаны в послевоенный период. Справедливости ради, следует сказать, что это не только "технико-юридические" крите­рии, на которых акцентируют внимание подвергающие их сомнению отечественные авторы¹.

В качестве критериев классификации правовых систем гораздо шире, чем "технико-юридические" критерии, сводящиеся в основ­ном к общности источников права, используются такие факторы, как уровень развития и общности правовой культуры, юридический менталитет, исторические и правовые традиции, сложившиеся на протяжении ряда столетий, санкционированные (правовые) в более поздний период или несанкционированные обычаи, стиль юридичес­кого мышления и судопроизводства и др.²

Следует признать, исходя из практики использования этих универсальных по своему характеру критериев, что несмотря на их известное несовершенство, сложность, а в ряде случаев и спорность, в решении проблем типизации национальных правовых систем они, несомненно, играли и продолжают играть позитивную роль.

В силу этого было бы вряд ли разумным в одночасье отказы­ваться от накопленного в нашей стране и других странах научного и практического опыта использования данных относительно устояв­шихся критериев и пытаться вновь разрабатывать свои собственные этнические, религиозные и им подобные критерии.

Это, как представляется, не способствовало бы развитию срав­нительно-правовых исследований ни внутри отечественной компа­ративистики, ни за рубежом.

4. Идея выделения славянской правовой системы в качестве самостоятельной правовой семьи, безусловно, интересна и, по-види­мому, перспективна. Но она требует весьма глубокой проработки и изучения.

Причем не только в плане выявления и раскрытия в данной правовой семье ее собственных черт, выступающих в качестве кри­териев типизации составляющих ее правовых систем, но и в плане соотношения последних с соответствующими чертами-критериями других правовых систем и правовых семей.

К сказанному следует добавить, что выделение славянской пра­вовой семьи среди других правовых семей вовсе не решает проблему статуса прежнего социалистического права в современных условиях. Решение этой общей проблемы, как представляется, лежит в не­сколько иной плоскости.

А именно — в плоскости решения составляющих ее частных проблем, касающихся: а) статуса сохранившегося после разрушения

им.: David R. Les grads Systems de droit contemporains. Paris, 1982. P. 5—26; Schnitzer V. Vergleicleinde Rechtslehre. Bonn, 1961. S. 132—14P Bogdan M. Op. cit. P. 82—97.


'См.: Российское государство и правовая система. С. 291.

²Merryman J. The Civil Law Tradition. Stanford, 1992. P. 1—5; Glendon M., Gordon M., Osakwe Ch. Comparative Legal Traditions in a Nutshell. St. Paul. Mina, 1982. P. 4—12.

"содружества социалистических государств" государственно-право­вого "анклава"; б) статуса постсоциалистических правовых систем, возникших на территории бывшего Союза ССР и "стран народной демократии"; в) уровня преемственности постсоциалистических го­сударственно-правовых систем от прежних социалистических госу­дарственно-правовых систем.

Данный подход к решению проблем типизации и определения статуса социалистической правовой семьи является дифференциро­ванным подходом. В процессе использования его заранее презюми-руется, что прежняя социалистическая правовая семья как таковая в новых условиях с разрушением государственной системы также автоматически разрушается. При этом a priori исходят из жесткой позитивистской привязки права к государству, из отсутствия какой бы то ни было относительной самостоятельности первого по отноше­нию ко второму.

Согласно данному подходу презюмируется также, что разруше­ние целостной государственной системы влечет за собой также и раз-рушение целостности соответствующей правовой семьи. После­дняя распадается на две составные части — оставшуюся в прежнем своем социально-политическом качестве — "социалистическую" часть (правовой анклав) и возникающую на модернизированной социалистической основе — "постсоциалистическую" часть.

Разумеется, что к оценке места и роли каждой из них в пра­вовой географии мира нужен свой дифференцированный подход.

Однако к решению проблемы определения статуса прежней социалистической правовой семьи вполне правомерен и допустим также и иной подход. А именно — взгляд на социалистическую пра­вовую семью как на некое целостное образование, сложившееся в период становления и развития социалистической государственной системы и на определенном историческом этапе времени сохраня­ющееся, хотя и в модернизированном, а точнее — деградированном виде, и после ее "официального упразднения".

В основе такого подхода лежит, во-первых, устоявшееся в оте­чественной и зарубежной юридической литературе положение о том, что любая национальная правовая система, а вместе с тем и любая правовая, в том числе и социалистическая, семья никогда не сводилась лишь к совокупности правовых норм, издаваемых или санкционируемых государством¹. Она включает в себя также пра­вовую культуру, правовую идеологию, правовое сознание, правовой менталитет, правовые традиции и обычаи и многие другие компо­ненты, которые напрямую связаны не с государством, а с социаль­ной жизнью, обществом.


И во-вторых, тезис об относительной самостоятельности госу­дарства по отношению к праву, правовой системе, а следовательно, и к правовой семье. Из этого следует, что изменения, происходящие в государстве, вовсе не обязательно тут же, немедленно должны со­ответствующим образом полностью отразиться и в праве.

Это же касается и разрушительного воздействия на государ­ство внутренней или внешней международно-правовой или проти­воправной окружающей среды. Исчезновение с исторической аре­ны государства отнюдь не означает немедленного исчезновения и права, правовой системы.

Вполне допустимо при этом было бы говорить, например, о пре­кращении действия составляющих его правовых норм или отдель­ных принципов. Но было бы весьма опрометчиво вести речь об уходе в небытие вместе с социалистическим или иным государством пра­вового сознания народа, сформированного в социалистической среде, юридического менталитета, правовых теорий и доктрин, построен­ных на базе марксистских идей, правовой культуры, правовых тра­диций и обычаев, то есть всего того, что составляет важный компо­нент любой правовой системы и, естественно, — правовой семьи.

Потребуется смена не одного поколения бывшего социалисти­ческого, а ныне — постсоциалистического общества, пока из обще­ственного сознания при самых "благоприятных" для этого услови­ях станет вытесняться сложившийся в течение целого ряда десяти­летий "социалистический синдром" или стереотип.

А до тех пор социалистическая правовая семья будет в этом виде продолжать существовать и активно воздействовать не толь­ко на различные правовые системы и правовые семьи, но и на про­цесс развития и совершенствования всего сравнительного правове­дения.

В своих исследованиях бывшие социалистические и западные авторы выделяют, как правило, три основных периода наиболее за­метного воздействия ("веяния" — blow) "коммунистической систе­мы права" на сравнительное правоведение. Первый из них обычно связывается со временем возникновения и первоначального станов­ления "коммунистической правовой системы" в России (1917—1922). Второй — со временем создания "коммунистической правовой си­стемы" в странах Восточной Европы, Юго-Восточной Азии и на Кубе (после второй мировой войны). И третий — с началом перио­да "угасания" этой правовой семьи в 90-е годы.

Без преувеличения можно с уверенностью сказать, что в насто­ящее время имеет место следующий, четвертый период воздействия "коммунистической системы права" на сравнительное правоведение. Особенность его по сравнению с другими периодами заключается в том, что основными средствами и каналами воздействия "коммуни­стической системы права" на сравнительное правоведение на дан­ном историческом этапе выступают не издаваемые государством


'См.: Общая теория государства и права: Академический курс в 2-х томах. Том 2. Теория права / Отв. ред. М. Н. Марченко. М., 1998. С. 98—100.





нормы, институты и стоящие за ними государственные учреждения, а лежащие в основе образования и функционирования данной пра­вовой семьи принципы, теории, идеи, доктрины, юридические сте­реотипы, традиции, обычаи.

5. Феномен продолжительного воздействия правовых систем на окружающий мир после ухода с исторической арены "соответству­ющих" им государственных структур не является чем-то новым, а тем более уникальным. Примером тому в региональных масштабах могут служить "не привязанные" раз и навсегда к какой-либо оп­ределенной государственной структуре или структурам религиоз­ные правовые системы.

В более глобальном масштабе в качестве примера весьма дли­тельного, многовекового воздействия права на окружающий мир, пережившего "свои" государственные структуры, может служить римское право.

Три раза "Рим диктовал миру законы, — писал в связи с этим Р. Иеринг, — три раза приводил народы к единству: в первый раз, когда римский народ был еще в полной своей силе, — к единству государства; во второй раз после того, как этот народ уже исчез, — к единству церкви; в третий раз — вследствие усвоения римского права в средние века — к единству права; в первый раз внешним принуждением — силою оружия, два другие раза — силою духа"¹.

Разумеется, прямые аналогии между римским и социалисти­ческим правом, точнее — их последствиями для современного че­ловека, в особенности не обремененного глубокими знаниями о рим­ском праве и перегруженного всякого рода предубеждениями в от­ношении "коммунистического" права, могут показаться весьма рис­кованными и сомнительными.

Однако это только на первый взгляд. На самом же деле такие аналогии вполне естественны и допустимы, хотя и с весьма суще­ственными оговорками, касающимися принципиального различия сравниваемых правовых систем.

Ибо, во-первых, они по самой своей природе и характеру, бу­дучи именно правовыми, а не иными системами, уже в силу этого являются сравнимыми между собой объектами. Во-вторых, каждая из этих правовых систем для своего времени являлась системой не локального, а глобального характера, охватывавшей собой значи­тельные территории и огромные слои населения. В-третьих, каждая из них не только порождалась, но и реально охранялась и обеспе­чивалась сильнейшими для своего времени государственными сис­темами и структурами. И в-четвертых, сравниваемые правовые си­стемы играли огромную роль не только внутри своих стран, но и на международной арене.


Влияние подобного рода глобальных правовых систем, накопив­ших за время своего существования и во многом сохранивших после ухода с исторической арены "обслуживающих" их государственных структур свой интеллектуальный потенциал, уже "по определению", в силу объективных причин и условий не может ограничиться пре­делами своей территории и своего времени. Их интеллектуальное воздействие на окружающий правовой мир с неизбежностью будет выходить за рамки своего времени и за пределы своей изначальной территории.

Римское право оказывало и оказывает огромное влияние на правовые системы, обслуживающие в основном рыночно-частные и некоторые публичные по своему характеру отношения. В то же вре­мя как "коммунистическое" право сориентировано на правовые си­стемы, обслуживающие преимущественно публично-правовые отношения, возникающие в условиях глобального планирования, централизованной экономики, доминирования государственной соб­ственности среди всех иных форм собственности, сохранения жест­кого государственного контроля в сферах производства, распреде­ления и потребления материальных и духовных благ.

В силу названных и иных причин вопрос о существовании со­циалистической правовой семьи ("коммунистической системы пра­ва") в весьма видоизмененном, гипертрофированном по сравнению со своим первоначальным образом виде представляется, по крайней мере, в обозримом будущем предопределенным. Определенное вли­яние выработанных в ее исторических рамках правовых идей, штампов, различных правовых норм, институтов и воззрений на другие правовые системы, несомненно, сохранится и в обозримом будущем.