Философия. Учебнометодическое пособие ЙошкарОла, 2017
 Скачать 1.85 Mb.
|
|
»индуктивных методов». Если при- держиваться этого взгляда, то логику научного исследования при- дется отождествить с индуктивной логикой, то есть с логическим анализом индуктивных методов. Вывод обычно называется «индуктивным», если он направлен от сингулярных высказываний, иногда называемых также «частны- ми», «единичными» (particular) высказываниями, типа отчетов о ре- зультатах наблюдений или экспериментов, к универсальным выска- зываниям, то есть к гипотезам или теориям. С логической точки зрения далеко не очевидна оправданность наших действий по выведению универсальных высказываний из син- гулярных, независимо от числа последних, поскольку любое заклю- чение, выведенное таким образом, всегда может оказаться ложным. Сколько бы примеров появления белых лебедей мы ни наблюдали, все это не оправдывает заключения: «Все лебеди белые». 1 Поппер К. Логика научного исследования: пер. с англ. / под общ. ред. В. Н. Садов- ского. – М.: Республика, 2004. – 447 с. (Мыслители XX века). 134 Вопрос об оправданности индуктивных выводов, или, иначе го- воря, о тех условиях, при которых такие выводы оправданны, изве- стен под названием »проблема индукции». Проблему индукции можно также сформулировать в виде вопро- са о верности или истинности универсальных высказываний, осно- вывающихся на опыте, – гипотез и теоретических систем в эмпири- ческих науках. Многие люди убеждены, что истинность таких универсальных высказываний »известна из опыта». Однако ясно, что описание любого опыта – наблюдения или результата экспери- мента – может быть выражено только сингулярным высказыванием и ни в коем случае не является универсальным высказыванием. Соот- ветственно, когда о некотором универсальном высказывании говорят, что истинность его известна нам из опыта, то при этом обычно под- разумевают, что вопрос об истинности этого универсального выска- зывания можно как-то свести к вопросу об истинности сингулярных высказываний, которые признаются истинными на основании имею- щегося опыта. Иначе говоря, утверждается, что данное универсаль- ное высказывание основывается на индуктивном выводе, поэтому, когда мы спрашиваем, истинны ли известные нам законы природы, то это просто иная формулировка вопроса о логической оправданно- сти индуктивных выводов. Если мы стремимся найти способ оправдания индуктивных вы- водов, то прежде всего нам следует установить принцип индукции. Такой принцип должен иметь вид высказывания, с помощью которо- го мы могли бы привести индуктивные выводы к логически прием- лемой форме. В глазах сторонников индуктивной логики для науч- ного метода нет ничего важнее, чем принцип индукции. Вместе с тем принцип индукции не является чисто логической ис- тиной типа тавтологии или аналитического высказывания. Действи- тельно, если бы существовало нечто вроде чисто логического принципа индукции, то не было бы никакой проблемы индукции, поскольку в этом случае все индуктивные выводы следовало бы рассматривать как логические, тавтологические преобразования, аналогичные вы- водам дедуктивной логики. Таким образом, принцип индукции дол- жен быть синтетическим высказыванием, то есть высказыванием, отрицание которого не является самопротиворечивым, а напротив, оно логически возможно. В этой связи и возникает вопрос о том, поче- му мы вообще должны принимать этот принцип и каким образом, исходя из рациональных оснований, можно оправдать это принятие. 135 Приверженцы индуктивной логики стремятся заявить, что прин- цип индукции безоговорочно принимается всей наукой и что в по- вседневной жизни никто всерьез не выражает сомнений в этом принципе. И все же, даже предполагая, что приведенное утвержде- ние верно – хотя, конечно, и «вся наука» может ошибаться, – я заяв- ляю, что принцип индукции совершенно излишен и, кроме того, он неизбежно ведет к логическим противоречиям. То, что такие противоречия возникают в связи с принципом ин- дукции, совершенно отчетливо показано Юмом. Юм также обнару- жил, что устранение этих противоречий, если оно вообще возможно, сталкивается с серьезными трудностями. Действительно, принцип ин- дукции должен быть универсальным высказыванием, поэтому при любых попытках вывести его истинность из опыта вновь в полном объеме возникнут те же самые проблемы, для решения которых этот принцип был введен. Таким образом, для того чтобы оправдать принцип индукции, нам необходимо применять индуктивные выводы, для оправдания этих последних приходится вводить индуктивный прин- цип более высокого порядка, и так далее. Следовательно, попытка обосновать принцип индукции, исходя из опыта, с необходимостью терпит крушение, поскольку она неизбежно приводит к бесконечно- му регрессу. Кант попытался предложить свой способ преодоления этой труд- ности, утверждая, что принцип индукции (который он сформулировал в виде «принципа универсальной причинности») является «верным, общезначимым (valid) a priori». Однако его изобретательная попытка построить априорное оправдание синтетических высказываний, как мне кажется, не была успешной. С моей точки зрения, охарактеризованные трудности, возникаю- щие в индуктивной логике, непреодолимы. То же самое можно ска- зать и относительно трудностей, встающих в рамках широко рас- пространенной ныне теории, согласно которой индуктивный вывод, хотя он и не является «строго достоверным, общезначимым», тем не менее может приобретать некоторую степень «надежности» (reliability) или «вероятности». В этой теории индуктивные выводы являются «вероятностными выводами». На данном этапе моих рассуждений я позволю себе пренебречь тем фактом, что сторонники индуктивной логики пользуются поня- тием вероятности, которое я позже отвергну ввиду полного его несоот- ветствия их собственным целям. Я могу так поступить потому, что 136 сейчас я рассматриваю те трудности, которые существуют в индук- тивной логике независимо от обращения к понятию вероятности. Действительно, если основанным на индуктивном выводе высказы- ваниям следует приписывать некоторую степень вероятности, то это можно оправдать, только введя (конечно, с соответствующими из- менениями) новый принцип индукции. Тогда этот новый принцип придется в свою очередь подвергнуть процедуре оправдания и так далее. Более того, мы не сдвинемся с места и в том случае, если будем считать принцип индукции не «истинным», а всего лишь «вероятным». Короче говоря, логика вероятностного вывода, или «вероятностная ло- гика», подобно любой другой форме индуктивной логики, приводит либо к дурной бесконечности, либо к доктрине априоризма. Теория, которая будет развита далее, прямо и непосредственно выступает против всех попыток действовать, исходя из идей индук- тивной логики. Она могла бы быть определена как теория дедуктив- ного метода проверки или как воззрение, согласно которому гипоте- зу можно проверить только эмпирически и только после того, как она была выдвинута. Прежде чем приступить к разработке и изложению этой концеп- ции (которую можно было бы в противоположность «индуктивизму» назвать «дедуктивизмом»), я должен сначала разъяснить различие между психологией познания, которая имеет дело с эмпирическими фактами, и логикой познания, которая рассматривает только логиче- ские отношения. Заметим, что вера в индуктивную логику обязана своим происхождением по преимуществу смешению психологиче- ских и эпистемологических проблем. Полезно также отметить, между прочим, что такое смешение вызывает затруднения не только в ло- гике познания, но и в психологии. Устранение психологизма Я уже говорил, что деятельность ученого заключается в выдви- жении и проверке теорий. Начальная стадия этого процесса – акт замысла или создания тео- рии, – по моему глубокому убеждению, не нуждается в логическом анализе, да и не подвластна ему. Вопрос о путях, по которым новая идея – будь то музыкальная тема, драматический конфликт или научная теория – приходит человеку, может представлять существенный инте- рес для эмпирической психологии, но он совершенно не относится к логическому анализу научного знания. Логический анализ не затра- гивает вопросов о фактах (кантовского quid facti?), а касается только 137 вопросов об оправдании или обоснованности (кантовского quid juris?). Вопросы второго типа имеют следующий вид: можно ли оправдать некоторое высказывание? Если можно, то каким образом? Проверя- емо ли это высказывание? Зависит ли оно логически от некоторых других высказываний? Или, может быть, противоречит им? Для того чтобы некоторое высказывание можно было подвергнуть такого рода логическому анализу, оно должно уже иметься у нас. Оно должно быть уже сформулировано и предъявлено для логического исследования. В соответствии со сказанным я буду четко различать процесс созда- ния новой идеи, с одной стороны, и методы и результаты ее логическо- го исследования – с другой. Что же касается задачи логики познания – в отличие от психологии познания, – то я буду исходить из предпо- сылки, что она состоит исключительно в исследовании методов, ис- пользуемых при тех систематических проверках, которым следует подвергнуть любую новую идею, если мы отнесемся к ней серьезно. Возможно, мне возразят, что было бы целесообразнее в качестве задачи эпистемологии рассматривать построение так называемой «рациональной реконструкции» тех шагов, которые привели ученого к открытию – к обнаружению некоторой новой истины. Однако в этом случае возникает вопрос: что, строго говоря, мы желаем реконстру- ировать? Если предметом нашей реконструкции будут процессы, причастные к появлению и проявлению вдохновения, то я отказыва- юсь считать это задачей логики познания. Такие процессы являются предметом эмпирической психологии, а не логики. Другое дело, ес- ли мы хотим рационально реконструировать последующие проверки, с помощью которых можно установить, что плод вдохновения пред- ставляет собой открытие или знание. Поскольку ученый критически оценивает, изменяет или отвергает плоды своего собственного вдох- новения, мы при желании можем, конечно, рассматривать подобный методологический анализ как некоторого рода «рациональную ре- конструкцию» соответствующих процессов мышления. Однако такая реконструкция не описывает действительного хода рассматривае- мых процессов: она может дать только логический скелет процедуры проверки. И это, по-видимому, все, что имеют в виду под этой про- цедурой те исследователи, которые говорят о «рациональной рекон- струкции» путей приобретения знания. Мои рассуждения, изложенные в этой книге, совершенно незави- симы от решения названной проблемы. Поскольку все же об этом зашла речь, то мой взгляд на этот вопрос, который также не следует 138 принимать на веру, сводится к следующему: не существует ни логи- ческого метода получения новых идей, ни логической реконструк- ции этого процесса. Я достаточно точно выражу свою точку зрения, сказав, что каждое открытие содержит «иррациональный элемент» или «творческую интуицию» в бергсоновском смысле. Аналогичным образом Эйнштейн говорит о «поиске таких в высшей степени уни- версальных законов, из которых с помощью чистой дедукции можно получить картину мира. Дедуктивная проверка теорий Согласно развиваемой в настоящей книге концепции, метод кри- тической проверки теорий и отбора их по результатам такой провер- ки всегда идет по следующему пути. Из некоторой новой идеи, сформулированной в предварительном порядке и еще не оправдан- ной ни в каком отношении – некоторого предвосхищения, гипотезы или теоретической системы, – с помощью логической дедукции вы- водятся следствия. Затем полученные следствия сравниваются друг с другом и с другими соответствующими высказываниями с целью обнаружения имеющихся между ними логических отношений (та- ких, как эквивалентность, выводимость, совместимость или несов- местимость). Можно, как представляется, выделить четыре различных пути, по которым происходит проверка теории. Во-первых, это логическое сравнение полученных следствий друг с другом, при помощи которо- го проверяется внутренняя непротиворечивость системы. Во-вторых, это исследование логической формы теории с целью определить, име- ет ли она характер эмпирической, или научной, теории или, к приме- ру, является тавтологичной. В-третьих, это сравнение данной теории с другими теориями, главным образом, с целью определить, внесет ли новая теория вклад в научный прогресс в том случае, если она вы- живет после ее различных проверок. И наконец, в-четвертых, это проверка теории при помощи эмпирического использования выво- димых из нее следствий. Цель проверок последнего типа заключается в том, чтобы выяс- нить, насколько новые следствия рассматриваемой теории, то есть все, что является новым в ее содержании, удовлетворяют требовани- ям практики, независимо от того, исходят ли эти требования из чисто научных экспериментов или практических, технических примене- ний. Процедура проверки при этом является дедуктивной. Из данной теории с помощью других, ранее принятых высказываний выводятся 139 некоторые сингулярные высказывания, которые можно назвать «пред- сказаниями» («predictions»), в частности предсказания, которые легко проверяемы или непосредственно применимы. Из них выбираются высказывания, невыводимые из до сих пор принятой теории, и осо- бенно противоречащие ей. Затем мы пытаемся вынести некоторое решение относительно этих (и других) выводимых высказываний путем сравнения их с результатами практических применений и экс- периментов. Если такое решение положительно, то есть если сингу- лярные следствия оказываются приемлемыми, или верифицирован- ными, то теория может считаться в настоящее время выдержавшей проверку и у нас нет оснований отказываться от нее. Но если выне- сенное решение отрицательное или, иначе говоря, если следствия оказались фальсифицированными, то фальсификация их фальсифи- цирует и саму теорию, из которой они были логически выведены. Следует подчеркнуть, что положительное решение может под- держивать теорию лишь временно, поскольку последующие возмож- ные отрицательные решения всегда могут опровергнуть ее. В той ме- ре, в какой теория выдержала детальные и строгие проверки и она не преодолена другой теорией в ходе научного прогресса, можно сказать, что наша теория «доказала свою устойчивость» или, други- ми словами, что она «подкреплена» прошлым опытом. Отметим, что в кратко очерченной нами процедуре проверки тео- рий нет и следа индуктивной логики. В нашем рассуждении нигде не предполагается возможность перехода от истинности сингуляр- ных высказываний к истинности теорий, равно как нигде не допуска- ется, что на основании «верифицированных» следствий может быть установлена «истинность» теории или хотя бы ее «вероятность». Я предприму более детальный анализ методов дедуктивной про- верки. И я попытаюсь показать, что в рамках такого анализа можно рассматривать все проблемы, которые обычно называются »эписте- мологическими». Те же специфические проблемы, которые порож- даются индуктивной логикой, могут быть устранены без замены их новыми проблемами. Проблема демаркации Из многочисленных возражений, которые, по всей вероятности, мо- гут быть выдвинуты против развиваемой мною концепции, наиболее серьезное, пожалуй, таково. Отбрасывая метод индукции, я, можно сказать, лишаю эмпирическую науку тех ее черт, которые как раз и представляются наиболее характерными для нее. А это означает, 140 что я устраняю барьеры, отделяющие науку от метафизических спе- куляций. Мой ответ на это возражение состоит в следующем: глав- ной причиной, побудившей меня к отказу от индуктивной логики, как раз и является то, что она не устанавливает подходящего отли- чительного признака эмпирического, неметафизического характера теоретических систем, или, иначе говоря, что она не обеспечивает нас подходящим «критерием демаркации». Проблему нахождения критерия, который дал бы нам в руки средст- ва для выявления различия между эмпирическими науками, с одной стороны, и математикой, логикой, а также «метафизическими» си- стемами, с другой, я называю проблемой демаркации. Эта проблема была известна уже Юму, который предпринял по- пытку решить ее. Со времени Канта она стала центральной пробле- мой теории познания. Если, следуя Канту, мы назовем проблему ин- дукции «проблемой Юма», то проблему демаркации мы вполне можем назвать «проблемой Канта». В этих двух проблемах кроется источник почти всех других про- блем теории познания, причем более фундаментальной из них, на мой взгляд, является проблема демаркации. Действительно, основной при- чиной, вынуждающей склонных к эмпиризму эпистемологов слепо полагаться на «метод индукции», является, по-видимому, их убеж- дение в том, что только этот метод может дать нам подходящий кри- терий демаркации. Это утверждение в особенности относится к тем эмпирикам, которые шествуют под флагом «позитивизма». Позитивисты прежних времен склонялись к признанию научны- ми или законными только тех понятий (представлений или идей), которые, как они выражались, «выводимы из опыта», то есть тех понятий, которые, как они считали, логически сводимы к элементам чувственного опыта – ощущениям (или чувственным данным), впе- чатлениям, восприятиям, элементам визуальной или слуховой памя- ти и так далее. Современным позитивистам удалось выработать более ясный взгляд на науку. Для них наука – не система понятий, а си- стема высказываний. В соответствии с этим они склонны признавать научными или законными только высказывания, сводимые к элемен- тарным (или «атомарным») высказываниям об опыте – «суждениям восприятия», «атомарным высказываниям», «протокольным пред- ложениям» или еще чему-либо подобному. Очевидно, что подразу- меваемый при этом критерий демаркации тождествен требованию построения индуктивной логики. 141 Поскольку я отвергаю индуктивную логику, я должен также от- вергнуть все подобные попытки решения проблемы демаркации. В связи с этим проблема демаркации приобретает еще большее зна- чение для нашего исследования. Нахождение приемлемого критерия демаркации должно быть пробным камнем для любой эпистемоло- гии, не прибегающей к помощи индуктивной логики. Позитивисты обычно интерпретируют проблему демаркации на- туралистически, как если бы она была проблемой, принадлежащей к компетенции естественных наук. Вместо того чтобы считать своей задачей выдвижение приемлемой конвенции, они полагают, что нужно провести различие между наукой, с одной стороны, и метафи- зикой – с другой, существующее, так сказать, в самой природе вещей. Они постоянно пытаются доказать, что метафизика по самой своей природе есть не что иное, как бессмысленная болтовня – «софистика и заблуждение», по выражению Юма, – которую правильнее всего было бы «бросить в огонь». Если бы мы не вкладывали в слова «бессмысленный» и «не имею- щий значения» иного смысла, чем тот, которым, согласно их опреде- лению, они обладают, а именно «не принадлежащий эмпирической науке», то характеристика метафизики как бессмысленного нонсенса была бы тривиальной, поскольку метафизика обычно и определяется через ее «неэмпиричность». Однако позитивисты, разумеется, счи- тают, что о метафизике можно сказать нечто большее, чем просто констатировать неэмпирический характер некоторых из ее высказы- ваний. Слова «не имеющий значения» и «бессмысленный» передают и предназначены именно для того, чтобы передать уничижительную оценку. Не подлежит сомнению тот факт, что вовсе не успешная де- маркация науки и метафизики является действительной целью пози- тивистов. Они, скорее, стремятся окончательно упразднить и уни- чтожить метафизику. Однако, как бы там ни было, мы каждый раз обнаруживаем, что все попытки позитивистов уточнить значение вы- ражения «имеющий значение» приводят к одному и тому же резуль- тату – к такому определению «имеющего значение (осмысленного) предложения» (в отличие от «бессмысленного псевдопредложе- ния»), которое просто повторяет критерий демаркации, свойствен- ный отстаиваемой ими индуктивной логике. Такое положение вещей ясно «обнаруживает себя» в воззрениях Витгенштейна, по мнению которого каждое имеющее значение высказы- вание должно быть логически сводимо к элементарным (или атомарным) 142 высказываниям, которые он понимает как описания или «образы действительности» (кстати, такая характеристика, по его мнению, от- носится ко всем имеющим значение высказываниям). Отсюда совер- шенно очевидно, что витгенштейновский критерий осмысленности совпадает с индуктивистским критерием демаркации, при условии, что мы заменяем используемые в последнем случае слова «научный» или «законный» на «имеющий значение». Таким образом, именно нерешенность проблемы индукции обусловливает полнейший про- вал попыток позитивистов решить проблему демаркации. В своем стремлении уничтожить метафизику позитивисты вместе с ней уни- чтожают и естественные науки, так как законы науки точно так же, как и метафизические утверждения, несводимы к элементарным вы- сказываниям о чувственном опыте. При последовательном примене- нии витгенштейновского критерия осмысленности приходится отбра- сывать как не имеющие значения те самые законы природы, поиск которых, по словам Эйнштейна, является «высшей задачей физика». Эти законы, по критерию Витгенштейна, ни в коей мере не могут приниматься в качестве подлинных, или правильных, высказываний. Попытка же Витгенштейна показать, что проблема индукции явля- ется пустой псевдопроблемой, была описана Шликом следующим образом: «Проблема индукции состоит в требовании логического оправдания универсальных высказываний о реальности... Мы вместе с Юмом признаем, что никакого логического оправдания не суще- ствует. Его и не может быть просто потому, что универсальные вы- сказывания не являются подлинными высказываниями». Наш анализ, таким образом, показывает, в каком смысле индук- тивистский критерий демаркации не способен помочь нам провести границу между научными и метафизическими системами и почему он должен приписывать им равный статус. Дело в том, что, согласно вердикту, выносимому на основании позитивистской догмы значения, и наука, и метафизика представляют собой системы бессмысленных псевдовысказываний, поэтому вместо того, чтобы изгнать метафи- зику из эмпирических наук, позитивизм, наоборот, ведет к внедре- нию метафизики в сферу науки. В противоположность таким антиметафизическим хитростям – антиметафизическим, конечно, только по их намерениям – я не ставлю своей целью ниспровержение метафизики. Скорее, я хотел бы сфор- мулировать приемлемую систему характеристик эмпирической науки или определить понятия «эмпирическая наука» и «метафизика» таким 143 образом, чтобы мы для каждой данной системы высказываний могли определить, является ли ее исследование делом эмпирической науки или нет. В соответствии со сказанным мой критерий демаркации следует рассматривать как выдвижение соглашения, или конвенции. Что касается приемлемости какой-либо конкретной такой конвенции, то по этому поводу могут быть различные мнения, и разумная дискуссия по этим вопросам возможна только между сторонами, имеющими некоторую общую цель. Выбор этой цели в конечном счете, разумеется, должен быть делом решения, выходящего за пределы рациональных доводов. Те философы, которые итогом и целью науки считают систему абсолютно достоверных и окончательно истинных высказываний, несомненно, отвергнут выдвигаемое мной соглашение. То же самое сделают и те, кто видит «сущность науки... в ее достоинстве», кото- рое, по их мнению, состоит в ее «целостности», в ее «реальной ис- тинности и сущности». Вряд ли эти философы согласятся признать это достоинство за современной теоретической физикой, в которой я, как и многие другие, вижу сегодня наиболее полную реализацию того, что я называю «эмпирической наукой». Цели науки, которые я имею в виду, совершенно отличны от только что названных. Однако я не пытаюсь оправдать их, представляя эти цели в виде истинных или сущностных целей науки. Это только ис- казило бы нашу проблему и было бы рецидивом позитивистского догматизма. Насколько я понимаю, существует только один путь рационального обоснования моего подхода. Суть этого пути – в ана- лизе его логических следствий с целью выявления его плодотворно- сти, то есть способности прояснять проблемы теории познания. Таким образом, я открыто признаю, что при формулировке свое- го подхода я руководствовался в конечном счете соображениями, обусловленными ценностными суждениями и некоторыми предпо- чтениями. Однако я надеюсь, что мой подход вполне может оказать- ся приемлемым для тех, кто ценит не только логическую строгость, но и свободу от догматизма, кто стремится к практической приме- нимости науки, но в еще большей степени увлечен приключенче- ским духом науки и теми открытиями, которые вновь и вновь ставят перед нами новые и неожиданные вопросы, требуют от нас форму- лировать новые, до сих пор даже не снившиеся нам ответы. Тот факт, что ценностные суждения оказали влияние на мою кон- цепцию, отнюдь не означает, что я совершаю ту же ошибку, за которую 144 осуждал позитивистов, то есть пытаюсь уничтожить метафизику, навешивая на нее ярлыки. Я даже не захожу столь далеко, чтобы утверждать, что метафизика не имеет никакой ценности для эмпири- ческой науки. Нельзя отрицать, что наряду с метафизическими иде- ями, ставившими препятствия на пути прогресса науки, были и дру- гие, такие, как умозрительный (спекулятивный) атомизм, которые способствовали ему. Рассматривая научное познание с психологиче- ской точки зрения, я склонен думать, что научное открытие невоз- можно без веры в идеи чисто спекулятивного, умозрительного типа, которые зачастую бывают весьма неопределенными, то есть веры, совершенно неоправданной с точки зрения науки и в этом отноше- нии являющейся «метафизической». Теперь, имея в виду все высказанные мною предостережения, я все же хочу сказать, что считаю первейшей задачей логики позна- ния разработку понятия эмпирической науки, которая позволила бы сделать лингвистическое употребление интересующих нас терми- нов, ныне несколько расплывчатое, возможно более определенным, и которая помогла бы провести четкую демаркацию между наукой и метафизикой, хотя последняя, возможно, и стимулировала разви- тие науки на всем протяжении ее истории. Опыт как метод Поставленная нами задача – сформулировать приемлемое опре- деление понятия «эмпирическая наука» – не лишена трудностей. Частично затруднения проистекают из того обстоятельства, что, по-видимому, существует множество теоретических систем, имею- щих логическую структуру, весьма сходную со структурой той тео- ретической системы, которая в каждое данное время признается учеными в качестве принимаемой ими системы эмпирической науки. Иногда эту ситуацию описывают следующим образом: существует огромное, вероятно бесконечное, число «логически возможных ми- ров», а система, называемая «эмпирической наукой», по своему предна- значению описывает только один мир – «реальный мир», или «мир нашего опыта». С целью уточнения высказанного утверждения можно сформули- ровать три требования, которым должна удовлетворять наша эмпи- рическая теоретическая система. Во-первых, она должна быть син- тетической, то есть описывать непротиворечивый, возможный мир. Во-вторых, она должна удовлетворять критерию демаркации, то есть не быть метафизической системой, и описывать мир возможного 145 опыта. В-третьих, она должна отличаться каким-либо образом от других таких систем, как представляющая именно наш мир опыта. Каким же образом можно отличить такую систему, представля- ющую наш мир опыта, от других подобных систем? Ответ на этот вопрос таков: выделяет эту систему из других подобных систем то, что она была подвергнута проверкам и выдержала их. Это означает, что такая система должна быть выделена на основе применения к ней того же самого дедуктивного метода, анализ и описание кото- рого я поставил своей целью. «Опыт», с этой точки зрения, выступает как специфический метод, посредством которого мы можем отличить одну теоретическую си- стему от других, поэтому можно сказать, что наука характеризуется не только своей логической формой, но, кроме того, и своим специ- фическим методом. (Этого же взгляда, конечно, придерживаются и индуктивисты, которые пытаются охарактеризовать эмпирическую науку, ссылаясь на использование в ней индуктивного метода.) В соответствии со сказанным теория познания, в задачи которой входит анализ метода или процедур, характерных для эмпирической науки, может быть описана как теория эмпирического метода – тео- рия того, что обычно называется «опытом». Фальсифицируемость как критерий демаркации Критерий демаркации, присущий индуктивной логике, то есть по- зитивистская догма значения, равносилен требованию, что все вы- сказывания в эмпирической науке (или все высказывания, «имеющие значение») должны обладать качеством, которое давало бы возмож- ность определить их истинность или ложность. Мы будем говорить, что этот критерий требует их »полной разрешимости». А это озна- чает, что рассматриваемые высказывания должны быть таковы, что- бы было логически возможным их и верифицировать, и фальсифи- цировать. С моей точки зрения, индукции вообще не существует, поэтому вы- ведение теорий из сингулярных высказываний, «верифицированных опытом» (что бы это ни означало), логически недопустимо. Следо- вательно, теории никогда эмпирически не верифицируемы. Если мы хотим избежать позитивистской ошибки, заключающейся в устране- нии в соответствии с нашим критерием демаркации теоретических систем естествознания, то нам следует выбрать такой критерий, ко- торый позволял бы допускать в область эмпирической науки даже такие высказывания, верификация которых невозможна. 146 Вместе с тем я, конечно, признаю некоторую систему эмпириче- ской, или научной, только в том случае, если имеется возможность ее опытной проверки. Эти соображения приводят к убеждению в том, что не верифицируемость, а фальсифицируемость системы следует рассматривать в качестве критерия демаркации* 3 . Это означает, что мы не должны требовать возможности выделить некоторую научную си- стему раз и навсегда в положительном смысле, но обязаны потребовать, чтобы она имела такую логическую форму, которая позволяла бы по- средством эмпирических проверок выделить ее в отрицательном смыс- ле: эмпирическая система должна допускать опровержение опытом. (В соответствии с этим критерием высказывание «Завтра здесь бу- дет дождь или завтра здесь дождя не будет» нельзя считать эмпири- ческим просто потому, что его нельзя опровергнуть, тогда как выска- зывание «Завтра здесь будет дождь» следует считать эмпирическим.) Против предложенного критерия демаркации можно выдвинуть различные возражения. Прежде всего, может показаться не вполне разумным характеризовать науку, которая, как полагают, дает нам позитивную информацию, как систему, удовлетворяющую отрица- тельному требованию типа опровержимости. Против предложенного критерия, далее, можно попытаться обра- тить мою же критику индуктивистского критерия демаркации: дейст- вительно, на первый взгляд, кажется, что против фальсифицируемости как критерия демаркации можно выдвинуть возражения, сходные с теми, которые я сам выдвинул против верифицируемости. Однако такие нападки не очень тревожат меня, так как предло- женный мной критерий основывается на асимметрии между вери- фицируемостью и фальсифицируемостью – асимметрии, которая воз- никает из логической формы универсальных высказываний. Дело в том, что универсальные высказывания никогда не выводимы из сингуляр- ных высказываний, но последние могут противоречить им. Следова- тельно, посредством чисто дедуктивных выводов (с помощью modus tollens классической логики) возможно переходить от истинности сингулярных высказываний к ложности универсальных. Такое рассуж- дение, приводящее к утверждению ложности универсальных высказы- ваний, представляет собой единственный вид выводов чисто дедуктив- ного типа, который идет, так сказать, в «индуктивном направлении», то есть от сингулярных высказываний к универсальным. Третье возражение может показаться более серьезным. Мои кри- тики могут заявить, что даже при признании указанной асимметрии 147 по разным причинам невозможно добиться полной фальсификации теоретической системы. Всегда имеется возможность как-то избе- жать фальсификации, например, с помощью введения дополнитель- ной гипотезы ad hoc или изменения ad hoc некоторого определения. Можно даже просто встать в позицию отказа признать какой бы то ни было фальсифицирующий опыт, не допуская при этом логического противоречия. Конечно, ученые обычно не поступают таким образом, но логически такая процедура вполне возможна, и, как могут мне заявить, это обстоятельство делает логическую ценность выдвигае- мого критерия демаркации по крайней мере весьма сомнительной. Я вынужден признать справедливость такой критики, но это вовсе не принуждает меня отказаться считать фальсифицируемость крите- рием демаркации. В дальнейшем я собираюсь предложить концепцию, согласно которой эмпирический метод следует характеризовать как метод, который исключает как раз те способы игнорирования фаль- сификации, которые, по вполне справедливым замечаниям моих во- ображаемых оппонентов, являются логически возможными. Моя кон- цепция подразумевает, что главной характеристикой эмпирического метода является то, что он подвергает систему, подлежащую про- верке, фальсификации всеми возможными способами. Цель этого метода – вовсе не спасение несостоятельных систем, а, наоборот, отбор той из них, которая наиболее приспособлена к выживанию по сравнению с другими. Это достигается тогда, когда рассматривае- мые системы участвуют в жесточайшей борьбе за выживание. Предлагаемый нами критерий демаркации вместе с тем приводит к решению поставленной Юмом проблемы индукции, то есть про- блемы обоснованности (validity) естественных законов. Проблема эта коренится в очевидном противоречии между положением, которое можно назвать «фундаментальным тезисом эмпиризма» – истинность или ложность высказываний науки может быть определена только опытом, – и осознанием Юмом неприемлемости индуктивных аргу- ментов. Это противоречие возникает только при предположении, что все эмпирические научные высказывания должны быть «полностью разрешимыми», то есть что они в принципе могут быть и фальсифи- цируемы, и верифицируемы. Если мы отбросим это требование и будем признавать эмпирическими и те высказывания, которые разрешимы только в одну сторону – односторонне разрешимы, в частности фаль- сифицируемы, то есть те высказывания, которые могут быть прове- рены при помощи систематических попыток фальсифицировать их, 148 то противоречие исчезает. Метод фальсификации предполагает не индуктивный вывод, а только тавтологические преобразования дедуктивной логики, справедливость которых неоспорима. Проблема «эмпирического базиса » Для того чтобы фальсифицируемость в принципе могла быть при- менена в качестве критерия демаркации, необходимо иметь в нашем распоряжении сингулярные высказывания, которые могли бы служить посылками в фальсифицирующих выводах. Следовательно, на пер- вый взгляд наш критерий, по-видимому, только перемещает пробле- му и ведет нас назад – от вопроса об эмпирическом характере теорий к вопросу об эмпирическом характере сингулярных высказываний. Однако даже если это и так, мы все же продвигаемся вперед. В прак- тике научного исследования демаркация приобретает первостепен- ное значение именно по отношению к теоретическим системам, в то время как сомнения относительно эмпирического характера сингу- лярных высказываний возникают редко. Мы, конечно, не отрицаем того, что в ходе наблюдения часто совершаются ошибки, порожда- ющие ложные сингулярные высказывания. Однако вряд ли найдется такой ученый, которому приходилось когда-либо квалифицировать сингулярное высказывание как неэмпирическое и метафизическое. Роль, которую проблемы, связанные с эмпирическим базисом, то есть проблемы относительно эмпирического характера сингуляр- ных высказываний и способов их проверки, играют в логике науки, несколько отличается от той роли, которую играет большинство дру- гих волнующих нас проблем. Последние находятся в тесной связи с практикой исследования, тогда как проблемы эмпирического ба- зиса почти исключительно принадлежат к сфере теории познания. Мне придется заняться рассмотрением этих проблем, поскольку они породили много неясностей. Это в особенности касается отношения между чувственным опытом и базисными высказываниями. (Утверж- дения, называемые мной «базисными высказываниями», или «базис- ными суждениями», представляют собой высказывания, которые могут служить посылками эмпирической фальсификации; короче говоря, это высказывания о единичных фактах.) Часто считают, что чувственный опыт так или иначе оправдывает базисные высказывания. Утверждается, что такие высказывания «ос- новываются» на этом опыте, что истинность их становится «явной» в процессе этого опыта, что опыт делает их истинность «очевидной» и тому пподобное. Все утверждения такого рода четко выражают 149 тенденцию подчеркивания тесной связи между базисными высказы- ваниями и нашим чувственным опытом. Однако вместе с тем справед- ливо считается, что высказывания могут быть логически оправданы только при помощи высказываний, поэтому связь между восприятиями и высказываниями остается весьма туманной, она описывается при помощи неясных выражений, которые ничего не проясняют, а только маскируют трудности или в лучшем случае описывают их в общих чертах при помощи метафор. Я считаю, что решение этой проблемы можно легко найти, если, как и ранее, отделить психологический аспект этой проблемы от ее логических и методологических аспектов. Следует четко разделить, с одной стороны, наш субъективный опыт или наше чувство уве- ренности, которые никогда не могут оправдать никакое высказыва- ние (хотя, конечно, они могут служить предметом психологического исследования), и, с другой стороны, объективные логические отно- шения, имеющие место между различными системами научных вы- сказываний и внутри каждой из них. Научная объективность и субъективная уверенность Слова «объективный» и «субъективный» являются философски- ми терминами, обремененными тяжелым наследием противоречи- вых способов использования, нескончаемых и безрезультатных дис- куссий. Мой способ использования терминов «объективный» и «субъек- тивный» весьма напоминает кантовский. Кант использует слово «объек- тивный» для того, чтобы указать, что научное знание должно допус- кать оправдание, независимое от чьей-либо прихоти. Оправдание, по Канту, «объективно», если оно в принципе может быть проверено и понято любым человеком. Кант пишет: «Если суждение значимо для каждого, кто только обладает разумом, то оно имеет объективно достаточное основание». Я считаю, что научные теории никогда не могут быть полностью оправданы и верифицированы, но тем не менее они проверяемы. Следовательно, я буду полагать, что объективность научных выска- зываний основана на возможности их интерсубъективной проверки. Слово «субъективный» применяется Кантом к нашему чувству субъективной уверенности, которая может изменяться по степени. Исследование происхождения этого чувства представляет собой де- ло психологии. Уверенность, к примеру, может возникать «согласно законам ассоциации». Объективные основания также могут служить 150 «субъективными причинами суждения», поскольку мы можем раз- думывать об этих основаниях и в конце концов убедиться в их неос- поримости. Кант, пожалуй, был первым мыслителем, осознавшим, что объек- тивность научных высказываний тесно связана с построением теорий, то есть с использованием гипотез и универсальных высказываний. Только тогда, когда некоторые события повторяются в соответствии с некоторыми правилами и регулярностями (как в случае воспроиз- водимых экспериментов), наши наблюдения в принципе могут быть проверены каждым человеком. Даже наши собственные наблюдения мы не принимаем всерьез и не приписываем им статус научных на- блюдений до тех пор, пока не повторим и тем самым не проверим их. Только в результате подобных повторений мы можем убедить себя в том, что имеем дело не с простым «совпадением», а с событи- ями, которые вследствие их регулярности и воспроизводимости яв- ляются в принципе интерсубъективно проверяемыми. Каждый физик-экспериментатор знает те поразительные и необъяс- нимые мнимые «эффекты», которые могут даже в течение некоторо- го времени воспроизводиться в его лаборатории, но которые затем исчезают бесследно. Конечно, ни один физик в таком случае не ска- жет, что он совершил научное открытие (хотя он и может попытать- ся так перестроить свой эксперимент, чтобы сделать этот результат воспроизводимым). В действительности имеющий научную значи- мость физический эффект следует определить как такой, который может быть неоднократно воспроизведен любым человеком, выпол- няющим соответствующий эксперимент предписанным образом. Ни один серьезный физик не предложил бы для публикации в каче- стве научного открытия сообщение о любом таком «оккультном эф- фекте» (как я предлагаю называть явления такого рода), для воспро- изведения которого он не мог бы дать никаких инструкций. Такого рода «открытие» было бы немедленно отвергнуто как химерическое просто потому, что попытки проверить его привели бы к отрицатель- ным результатам. (Отсюда следует, что любые споры по вопросу о том, действительно ли встречаются события, которые в принципе неповторимы и уникальны, не могут быть разрешены наукой, – это споры в области метафизики.) Теперь мы можем вернуться к выдвинутому в предыдущем раз- деле положению о том, что субъективный опыт или чувство уверен- ности ни в коем случае не могут оправдать научного высказывания 151 и в рамках науки не способны играть никакой роли, за исключением разве что роли объекта эмпирического (психологического) исследо- вания. Чувство уверенности, сколь бы интенсивным оно ни было, никогда не сможет оправдать некоторое высказывание. Действитель- но, я могу быть настолько сильно уверенным в истинности некоторо- го высказывания, убежден в очевидности моих восприятий, покорен силой моего опыта, что каждое сомнение по этому поводу покажется мне абсурдным. Но является ли это хотя бы малейшим основанием для принятия моего высказывания в качестве научного? Можно ли оправдать какое-либо высказывание тем, что К. Р. П. бесповоротно уверен в его истинности? Единственным ответом на это является «нет», и любой другой ответ был бы несовместим с идеей научной объек- тивности. Таким образом, то, что я испытываю чувство уверенности, которое является для меня твердо установленным фактом, не может быть охвачено сферой объективной науки, кроме как в форме психо- логической гипотезы, которая, конечно, требует интерсубъективной проверки. Из предположения о том, что у меня действительно наблю- дается такое чувство уверенности, психолог может вывести с помощью психологической и других теорий определенные предсказания отно- сительно моего поведения, и эти последние могут быть подтверждены или опровергнуты последующими экспериментальными проверками. Однако с эпистемологической точки зрения совершенно неважно, было ли мое чувство уверенности сильным или слабым, основыва- лось ли оно на сильном или даже непреодолимом впечатлении бес- спорной достоверности (или «самоочевидности») или только на со- мнительной догадке. Ни один из этих факторов не имеет отношения к вопросу о возможных способах оправдания научных высказываний. Эти соображения не решают, конечно, проблемы эмпирического базиса, но они, по крайней мере, помогают нам увидеть главную трудность в ее трактовке. Требуя от базисных и всех других научных высказываний объективности, мы не считаем, что существуют какие бы то ни было логические средства, посредством которых мы могли бы свести истинность научных высказываний к нашему чувственно- му опыту. Более того, мы не позволяем приписывать какой-либо при- вилегированный статус высказываниям, описывающим чувственный опыт, то есть высказываниям, описывающим наши восприятия (их иногда называют протокольными предложениями). Последние вхо- дят в науку только как высказывания психологического характера, а это означает, что они представляют собой гипотезы такого рода, 152 для которых стандарты интерсубъективной проверки (учитывая ны- нешнее состояние психологии), конечно, не очень высоки. К какому бы ответу об эмпирическом базисе мы в конце концов ни пришли, одно совершенно ясно: если мы будем придерживаться нашего требования объективности научных высказываний, то те вы- сказывания, которые принадлежат к эмпирическому базису науки, также должны быть объективными, то есть должны допускать ин- терсубъективную проверку. При этом интерсубъективная проверяе- мость всегда означает, что из подлежащих проверке высказываний можно вывести другие проверяемые высказывания. Таким образом, если базисные высказывания в свою очередь должны допускать ин- терсубъективную проверку, то в науке не останется окончательно установленных высказываний. В наукене могут существовать вы- сказывания, которые нельзя было бы проверить, а следовательно, в ней не может быть и высказываний, которые нельзя было бы опро- вергнуть, фальсифицировав некоторые из их следствий. Таким образом, мы приходим к следующей точке зрения. Системы теорий проверяются путем выведения из них высказываний мень- шей степени универсальности. Эти высказывания, в свою очередь, поскольку они также должны допускать интерсубъективную про- верку, проверяются сходным образом и так далее ad infinitum. Можно подумать, что такое воззрение приводит к бесконечному регрессу и потому несостоятельно. В разделе 1, критикуя индукцию, я излагал возражение, согласно которому индукция приводит, как пред- ставляется, к бесконечному регрессу. Читателю может показаться теперь, что то же самое возражение можно выдвинуть и против процедуры де- дуктивной проверки, которую я отстаиваю. Тем не менее, это не так. Дедуктивный метод проверки не может обосновать или оправ- дать подвергаемые проверке высказывания, да он и не предназначен это делать, поэтому нам не грозит опасность бесконечного регресса. Однако необходимо признать, что ситуация, к которой я привлек ваше внимание – проверяемость ad infinitum и отсутствие окончательно установленных высказываний, которые не нуждались бы в проверке, – действительно создает проблему. Ясно, что проверки не могут про- изводиться ad infinitum: рано или поздно нам придется остановиться. Не входя сейчас в детальное обсуждение этого вопроса, я отмечу только, что невозможность бесконечного продолжения проверок вовсе не про- тиворечит моему требованию, согласно которому каждое научное вы- сказывание должно допускать проверку. Дело в том, что я не требую, 153 чтобы каждое научное высказывание было действительно провере- но, прежде чем оно будет принято. Я требую только, чтобы каждое та- кое высказывание допускало проверку, или, иначе говоря, я отказы- ваюсь принять точку зрения, согласно которой в науке существуют высказывания, которые нам следует покорно принять как истинные только потому, что проверить их представляется невозможным по логическим основаниям. Глава II. О ПРОБЛЕМЕ ПОСТРОЕНИЯ ТЕОРИИ НАУЧНОГО МЕТОДА В соответствии с предлагаемым мною подходом, эпистемологию или, иначе говоря, логику научного исследования следует отождест- вить с теорией научного метода. Теория метода, поскольку она выхо- дит за рамки чисто логического анализа отношений между научными высказываниями, имеет дело с выбором методов, то есть с решени- ями относительно способов рассмотрения научных высказываний. Конечно, эти решения в свою очередь зависят от цели, которую мы выбираем из некоторого множества возможных целей. Предлагаемое мною в этой книге решение, которое устанавливает правила, отно- сящиеся к тому, что я называю «эмпирическим методом», тесно свя- зано с моим критерием демаркации: я предлагаю принять правила, обеспечивающие проверяемость научных высказываний, то есть их фальсифицируемость. Почему методологические решения необходимы? Что же представляют собой правила научного метода и почему мы нуждаемся в них? Возможна ли теория таких правил, то есть ме- тодология? Ответы на эти вопросы во многом зависят от принимаемого уче- ным или философом отношения к науке. Один ответ дадут те, кто, подобно позитивистам, рассматривает науку в виде системы выска- зываний, удовлетворяющих определенным логическим критериям типа осмысленности или верифицируемости. Совершенно по-дру- гому ответят те, кто (подобно мне) склонен видеть отличительный признак эмпирических высказываний в их восприимчивости к пере- смотру – в том, что их можно критиковать и заменять лучшими вы- сказываниями; при этом основной задачей считается анализ прису- щей науке способности к прогрессу и типичного для нее способа выбора в решающих случаях одной из конкурирующих систем теорий. Я полностью готов признать наличие потребности в чисто логи- ческом анализе теорий, который не учитывает того, каким образом 154 изменяются и развиваются теории. Замечу, однако, что такой анализ не раскрывает тех аспектов эмпирических наук, которые я ценю превыше всего. Система классической механики может быть «науч- ной» в любой степени, которая вам нравится, но если вы принимаете ее догматически – считая, что в ваши задачи входит защита столь успешно действующей системы от критики до тех пор, пока эта си- стема не будет полностью опровергнута, – то вы поступаете как раз вразрез с той критической установкой, которая, как я полагаю, должна характеризовать ученого. Фактически полного опроверже- ния теории вообще нельзя провести, так как всегда можно заявить, что экспериментальные результаты ненадежны или что расхожде- ния, которые существуют между данной теорией и эксперименталь- ными результатами, лежат на поверхности явлений и исчезнут при дальнейшем развитии нашего познания. (В борьбе против Эйнштей- на оба упомянутых типа аргументов использовались в поддержку ньютоновской механики. Сходные аргументы переполняют область наук об обществе.) Если вы настаиваете на строгом доказательстве (или строгом опровержении) в области эмпирических наук, то вы никогда не сможете извлечь из опыта какую-либо пользу и никогда не познаете меру своего заблуждения. Таким образом, характеризуя эмпирическую науку лишь посредст- вом формальной или логической структуры составляющих ее выска- зываний, нельзя изгнать из нее ту широко распространенную форму метафизики, которая вытекает из возведения устаревшей научной теории в неопровержимую истину. Таковы мои аргументы в пользу тезиса о том, что эмпирическую науку следует характеризовать используемыми в ней методами, то есть нашими способами обращения с научными системами, тем, что мы делаем с ними и что мы делаем в них. В дальнейшем я попытаюсь установить правила или, если хотите, нормы, которыми руководст- вуется ученый, вовлеченный в процесс исследования или открытия, понимаемый в принятом нами смысле. Натуралистический подход к теории метода Сделанное мною в предыдущем разделе замечание относительно глубоких различий между занимаемой мною позицией и позицией позитивистов нуждается в дальнейшем разъяснении. Позитивист отрицательно относится к идее, согласно которой и за пределами «позитивной» эмпирической науки должны быть осмысленные проблемы – те самые проблемы, которые должны 155 разрабатываться подлинно философской теорией. Он отрицает мысль о том, что существует подлинная теория познания – эпистемология или методология. В так называемых философских проблемах пози- тивист желает видеть только «псевдопроблемы» или «головоломки». Конечно, это его желание, которое, между прочим, выражается не в ви- де пожелания или нормативного предложения, а как высказывание о факте, всегда может быть удовлетворено. Нет ничего проще, чем представить ту или иную проблему как «бессмысленную» или «псевдо- проблему». Стоит только зафиксировать достаточно узкое значение термина «значение», и вы вскоре увидите, что о любом затруднительном вопросе можно будет сказать, что вы не способны обнаружить у него какое-либо значение. К тому же, если вы в число имеющих значение включаете только проблемы из области естественных наук, то любые дебаты о самом понятии «значение» также окажутся не имеющими зна- чения. Догма значения, однажды возведенная на престол, навсегда остается вне критики. На нее уже больше нельзя нападать. Она стала (по словам Витгенштейна) «неопровержимой и окончательной». Спорный вопрос о том, существует ли философия или имеет ли она какое-либо право на существование, почти столь же стар, как и сама философия. Постоянно возникают новые философские направления, разоблачающие старые философские проблемы как псевдопроблемы и противопоставляющие злонамеренной философской чепухе здравый смысл осмысленной, положительной, эмпирической науки. И постоян- но презренные защитники «традиционной философии» пытаются объяснить лидерам новейшего позитивистского штурма, что главной проблемой философии является критический анализ обращения к ав- торитету «опыта» – того самого «опыта», который каждый последую- щий первооткрыватель позитивизма, как всегда, простодушно прини- мает на веру. Однако в ответ на такие возражения позитивист только пожмет плечами – они для него ничего не значат, так как не принад- лежат к эмпирической науке, в которой только и возможны имеющие значение высказывания. Для него «опыт» – это некая программа, а не проблема (за исключением того случая, когда он исследуется в рамках эмпирической психологии). Я не думаю, что мои попытки проанализировать понятие опыта, ко- торый я интерпретирую как метод эмпирической науки, смогут вызвать у позитивистов иную реакцию. Для них существуют только два вида высказываний: логические тавтологии и эмпирические высказывания. Если методология не является логикой, то, по их мнению, она должна 156 быть ветвью эмпирической науки, скажем науки о поведении уче- ных в процессе их работы. Воззрение, согласно которому методология является эмпириче- ской наукой, то есть изучением действительного поведения ученых или реальной «научной» деятельности, может быть названо «нату- ралистическим». Натуралистическая методология (которую иногда называют «индуктивной теорией науки»), без сомнения, имеет неко- торую ценность. Человек, изучающий такую логику науки, вполне может заинтересоваться ею и даже с пользой ее применять. Однако то, что я называю методологией, нельзя считать эмпирической нау- кой. Так, я не верю, что использование методов эмпирической науки поможет нам разрешить такие спорные вопросы, как вопрос о том, применяется ли реально в науке принцип индукции или нет. Мои сом- нения возрастают, как только я вспоминаю, что вопрос о том, что следует считать «наукой» и кого следует называть «ученым», всегда будет зависеть от конвенции или некоторого решения. Я считаю, что к вопросам такого рода следует подходить совер- шенно иначе. Так, можно рассматривать и сравнивать две различные системы методологических правил: одну с принципом индукции, другую – без него. Затем мы можем исследовать, возможно ли, до- пустив этот принцип, применять его, не впадая при этом в противо- речия. Помогает ли он нам в чем-либо, нуждаемся ли мы в его по- мощи? В результате такого исследования я пришел к выводу, что можно обойтись без принципа индукции. И дело вовсе не в том, что этот принцип фактически не находит применения в науке, а в том, что, по моему мнению, он не является необходимым, не оказывает нам помощи и к тому же ведет к противоречиям. Поэтому я отвергаю натуралистическое воззрение. Оно совершен- но некритично. Его сторонники не способны заметить, что, откры- вая, по их мнению, факт, они в действительности только выдвигают конвенцию. Поэтому такая конвенция может легко обернуться догмой. Прове- денная критика натуралистического подхода относится не только к критерию значения, но также и к выработанному в рамках этого подхода понятию науки, а следовательно, и к связанной с ним идее эмпирического метода. Методологические правила как конвенции Методологические правила рассматриваются мною как конвенции. Их можно описать в виде правил игры, характерной для эмпирической 157 науки, которые отличаются от правил чистой логики примерно в той же степени, в какой правила игры в шахматы отличаются от правил логики (вряд ли кто-либо согласится считать правила шахматной игры частью чистой логики). Правила чистой логики управляют преобра- зованиями лингвистических формул. Учитывая это, результат иссле- дования шахматных правил, пожалуй, можно назвать «логикой шах- мат», но едва ли просто «чистой логикой». (Аналогично и результат анализа правил научной игры, то есть правил научного исследования и открытия, можно назвать «логикой научного исследования».) Приведем два простых примера методологических правил. Их впол- не достаточно, чтобы показать, что вряд ли уместно ставить исследо- вание метода науки на одну доску с чисто логическим исследованием. (1) Научная игра в принципе не имеет конца. Тот, кто когда-либо решит, что научные высказывания не нуждаются более в проверке и могут рассматриваться как полностью верифицированные, выбы- вает из игры. (2) Если некоторая гипотеза была выдвинута, проверена и дока- зала свою устойчивость, ее нельзя устранять без «достаточных осно- ваний». «Достаточным основанием», к примеру, может быть замена данной гипотезы на другую, лучше проверяемую гипотезу или фаль- сификация одного из следствий рассматриваемой гипотезы. Два этих примера показывают, что представляют собой методо- логические правила. Очевидно, что они весьма отличны от правил, обычно называемых «логическими». Хотя логика и может, пожалуй, устанавливать критерии для решения вопроса о проверяемости тех или иных высказываний, она, без сомнения, не затрагивает вопроса о том, пытается ли кто-либо действительно проверить такие высказывания. Аналогично тому как шахматы могут быть определены при по- мощи свойственных им правил, эмпирическая наука может быть определена при помощи ее методологических правил. Устанавливая эти правила, нам следует действовать систематически. Сначала фор- мулируется высшее правило, которое представляет собой нечто вро- де нормы для определения остальных правил. Это правило, таким образом, является правилом более высокого типа. Таковым является как раз то правило, согласно которому другие правила следует кон- струировать так, чтобы они не защищали от фальсификации ни одно из научных высказываний. Одни методологические правила, таким образом, тесно связаны с другими методологическими правилами и с нашим критерием 158 демаркации. Однако эта связь не является строго дедуктивной, или логической, она скорее обусловлена тем, что все правила такого ти- па конструируются с целью обеспечения применения критерия де- маркации. Поэтому формулировка и принятие этих правил происхо- дят в соответствии с практическим правилом более высокого типа. Соответствующий пример был только что приведен – правило (1): теории, которые мы решили не подвергать дальнейшей проверке, перестают быть фальсифицируемыми. Именно систематическая связь методологических правил позволяет нам говорить о теории метода. Конечно, положения этой теории, как показывают приведенные примеры, по большей части представляют собой конвенции, имею- щие достаточно очевидный характер. В методологии вообще не сто- ит ожидать глубоких истин. Тем не менее, во многих случаях она может помочь прояснению логической ситуации и даже решению некоторых весьма серьезных проблем, которые оказывались до сих пор трудноразрешимыми. К таким проблемам относится, например, проблема определения того, следует ли в том или ином случае при- нимать вероятностное высказывание или от него надо отказаться. Наличие тесной связи между различными проблемами теории по- знания и возможность систематического рассмотрения этих проблем часто подвергаются сомнению. Я надеюсь показать в этой книге неоправданность таких сомнений. Этот вопрос достаточно важен. Единственным основанием для выдвижения моего критерия демар- кации является его плодотворность, то есть возможность прояснения и объяснения на его основе многих вопросов. Только исходя из следст- вий моего определения эмпирической науки и из методологических решений, основывающихся на этом определении, ученый может увидеть, насколько оно соответствует интуитивной идее о цели всех его усилий. Философ также признает полезность моего определения только в том случае, если он сможет принять его следствия. Необходимо прежде всего убедить его в том, что эти следствия помогают раскрыть противоречия и неадекватность прежних теорий познания и иссле- довать их вплоть до тех фундаментальных предпосылок и конвен- ций, из которых они берут свое начало. К тому же следует убедить его и в том, что выдвигаемым нами положениям не угрожают трудности того же рода. Этот метод обнаружения и разрешения противоречий применяется и внутри самой науки, но особенное значение он имеет именно для теории познания. Никакой иной метод не в силах помочь 159 нам оправдать наши методологические конвенции и доказать их ценность. Я опасаюсь, что перспективы признания философами принад- лежности таких методологических исследований к сфере философии весьма сомнительны, но это не меняет существа дела. Считаю необ- ходимым, однако, упомянуть в связи с этим, что немало доктрин, которые имеют, несомненно, метафизический, а следовательно, фи- лософский характер, можно интерпретировать как типичные случаи гипостазирования методологических правил. Другой пример, с кото- рым мы уже сталкивались, – это проблема объективности. Требова- ние научной объективности можно интерпретировать как методоло- гическое правило, то есть как правило, утверждающее, что наука может использовать только такие высказывания, которые допускают интерсубъективную проверку, поэтому, пожалуй, мы имеем право сказать, что большинство проблем теоретической философии, и, не- сомненно, наиболее интересные из них, можно переинтерпретиро- вать указанным образом в виде проблем метода науки. |