Воскобойников_тысячелетнее царство. Воскобойников, О. C
 Скачать 7.42 Mb.
|
|
Тысячелетнее царство Однако муки не могли быть связаны лишь с жаром, смерто- носный холод также свойственен аду, поэтому он помещает его не в недра земли, а распределяет по зонам: в необитаемой зоне, т.е. в Арктике и Антарктике, грешников мучает холод, а в засушливой — непереносимая жара. Следуя отрывочным сведениям из Библии, Михаил Скот помещает ад и Сатану на севере, а рай и Бога на юге. А в ка- честве доказательств он приводит рассказ о путешествии св. Брендана и знакомое нам «Видение Павла». Завершая рас- сказ о чудесах света и недрах земли, Скот приводит лишь не- которые краткие сведения об адских муках, почерпнутые из «Видения». После этого он делает неожиданный логический поворот: видение Павла и подобные многочисленные приме- ры, пишет Скот, свидетельствуют о силе Господней, величии Его творений и побуждают нас задаться вопросом о том, что такое красота (quid est pulchritudo). Пассаж, который он посвя- щает этому вопросу, представляет собой своеобразный гимн Творению, который позволю себе привести полностью, по воз- можности сохраняя его специфический стиль: «Если кто спросит, что такое красота неба, мы ответим, согласно авторитету мудреца: слава звезд, лучи, расстояния, движение, разнообразие, распыленность, знамения. В чем красота огня? Это постоянное движение, форма, острота, легкость, сила света, жара, горение. В чем красота воздуха? В разнообразии птиц, летающих туда-сюда, появлении обла- ков, ощущении дующих ветров, приходе росы, дождя, града, снега, видении молнии, рождении росы, слышании грома, вечной смене дня и ночи. Что есть красота воды? Разнообраз- ные рыбы и все, что живет там, чему несть числа, приливы и отливы, воды чистые и мутные, пресные и соленые, стоя- чие и проточные. Что есть красота земли? Разнообразные травы и деревья, пыль и песок, камни и булыжники, горы и равнины. Сколько разнообразия в листьях деревьев и трав, в цветах, стволах, коре, плодах, ароматах, ежегодном возрож- дении! Корни растут вниз, а стволы вверх. Велики различия Мир видимый и невидимый между людьми: в лицах, в росте, в чувствах, в знаниях. Кто-то молод, кто-то стар, кто-то мал ростом, кто-то — велик, кто- то толстый, кто-то худой, кто-то силен, кто-то слаб, кто-то здоров, кто-то болен, кто-то горбат, кто-то хром, кто-то слеп, кто-то сирота, кто-то богат, кто-то беден, кто-то мудрый, кто- то глупый, кто-то мастер, кто-то поденщик, кто-то господин, кто-то слуга; одни смеются, другие плачут, здесь один ро- дился, а там кто-то умер. Одни живут в поместье, другие — в замке, одни — в городе, другие — в горах, иные же — на равнине. Сколь различны между собою по форме, природе и особенностям виды животных! Сколько людей произошло от одного человека! Сколько книг написано [на языках, про- изошедших] из одного алфавита! Из одного слова — сколько слов возникает! Из одного пламени — сколько свеч можно за- жечь! Все это и многое другое показывает великую силу Бога» (Fol. 58vB-59rA). Этот замечательный текст заставляет вспомнить написан- ные тогда же «Хвалы» Франциска Ассизского. Михаил Скот перечислил здесь фактически все, о чем он говорил в «Книге о частностях». Между мироощущением знаменитого святого и картиной мира астролога, несомненно, есть точки соприкос- новения. Являя совершенство и всемогущество Творца, красота обнимает собой все мироздание, «посюстороннее» и «потусто- роннее», проецируется на человека и общество. Исследователь природы, как и добрый христианин, призван был любить все проявления божественного промысла, как прекрасные, так и те, которые кажутся уродливыми. В нем все упорядочено, все имеет свое назначение, хотя и не дано человеку познать послед- ние причины природных вещей, «ибо не пристало слуге знать все тайны своего господина, но господин повелевает, а слуга подчиняется». Своими корнями такое своеобразное мораль- но-эстетическое мировидение, объединяющее двух современ- ников — ученого шотландца и «простачка» из Ассизи, уходит глубоко в эпоху Отцов, вдохновлявших на протяжении Средне- вековья даже умы, глубоко аскетические и отрешенные от мира, Тысячелетнее царство вроде св. Петра Дамиани 1 . Для Петра многообразие мира было знáком немощи человеческого разума перед лицом чуда, сотво- ренного всесильным Богом. С точки зрения теории и практики познания его вряд ли можно числить среди предшественников нашего астролога. Но для обоих мир, видимый и невидимый, есть предмет размышления над местом в нем человека. Мировая вертикаль Наверное, с этими моральными ценностями связан и ярко выраженный вектор топографии христианского иного мира. Он построен не по горизонтали, а по вертикали, на непри- миримом противопоставлении верха и низа, что вообще свойственно многим культурам. Эта вертикаль, очень многое определявшая в жизни человека, вторгалась и в географию, т.е. в сугубо горизонтальную плоскость. Храм чаще всего был обращен на Восток. В его восточной оконечности, заканчи- вавшейся чаще всего апсидой, стоял алтарь. Это была область клира. Западная его оконечность считалась принадлежащей миру, там стояли миряне. А выходя из храма на запад, над входом прихожане лицезрели сцены Страшного суда, так же как сегодня прихожане православной церкви. Это противо- поставление Востока и Запада в храмовом зодчестве было особенно развито в Германии, и в немецком языке даже сохра- нились специальные понятия: «западный массив», Westwerk, и «восточный массив», Ostwerk. Парадоксальным образом, «восток» оказывался «верхом», добром, а «запад» — «низом», злом. Говорили также, что Бог 1 Мне представляется очевидной не только мировоззренческая, но и стилистическая общность между приведенным пассажем Михаила Скота и подобным же всеобъемлющим гимном Творению в самом кон- це трактата Августина «О Граде Божием»: Бл. Августин. О Граде Божи- ем. XXII, 24. М., 1994 (11910). С. 377–384. Этот старый русский перевод в своей подчеркнутой выспренности несколько утрирует «восхище- ние» Августина. Ср. приводившийся выше пассаж из Петра Дамиани, «О божественном всемогуществе», гл. XI. Мир видимый и невидимый на юге, вверху, а дьявол — на севере, внизу. Это прямо про- тиворечит привычному нам глобусу: никому ведь не придет в голову перевернуть землю вверх ногами. Хотя с точки зрения бесконечного пространства, если быть последовательными, ни верха, ни низа быть не может. Средневековый же мир — конечен. И говорили, что концы земли — в руках Божьих. Вертикаль была его настоящей осью. Четыре буквы имени Адама расшифровывались средневе- ковыми «филологами» как четыре стороны света. Именно та- ким именем, воплощавшим в себе весь мир, Бог захотел назвать первую разумную душу, установив неразрывную связь между человеком и миром. Разумные творения (ангелы и люди) были помещены им в правую часть мира — на юг, где он находится и сам, а зло (демоны) оказались в левой части — на севере. Сто- роны света при взгляде с земной поверхности по определению горизонтальны, но, получая ряд моральных характеристик, они проецировались на вертикальную систему координат, и тогда север оказывался внизу или слева, а юг — вверху или справа. В этом очень хорошо видно, что география в Средние века была неразрывно связана с моралью. Человек зачастую отправлялся в путешествие по земле с определенными религиозными целя- ми. Паломничества к святым местам, крестовые походы и путе- шествия Христофора Колумба были поиском рая на земле. Совпадение неба и рая отражает фундаментальную для средневекового сознания вертикальную ориентацию. Душа в своем земном пути поднимается в совершенствовании и опу- скается, если грешит. Покинув тело, она поднимается к Богу или низвергается в геенну. Такое представление о небесной дороге души было свойственно и Античности: ее роль вы- полнял Млечный путь, который символически изображался в виде Гения с кругом в руках, сопровождавшего душу на небо, а рядом с ним помещалась печальная фигура, олицетворяв- шая скорбь (илл. 59). Этот образ был знаком и Средневековью благодаря популярной астрономической поэме Арата Солий- ского «Явления», написанной в III в. до н.э. Тысячелетнее царство Земная жизнь Иисуса Христа была также подготовкой к возвращению на небеса, Воскресению. И «Сошествие во ад», и сцена Вознесения, в которой апостолы — и мы вслед за ними — видят лишь ступни Спасителя, уже почти воз- несшегося, подчеркивают вертикаль (илл. 60) (129, 266–287). Жизнь Богородицы в православной традиции завершается ее Успением, в западной традиции утвердилось «Вознесение». И в этой сцене очевидна та же направленность — следствие влияния византийской иконографии, воспринятой при От- тонах. В 1140–1143 гг., судя по всему, впервые вознесение Богоматери в небесные чертоги изобразили с использовани- ем иконографии, условно называемой «синтронос» («общий трон», на котором восседают Бог-Отец и Бог-Сын). В конхе главной апсиды Санта-Мария-ин-Трастевере Христос воссе- дает на троне вместе с Марией, обнимая ее за плечо (илл. 61). Этот жест в таком контексте был большой смелостью мозаи- чистов и их заказчиков; понадобился специальный словесный комментарий из «Песни песней», написанный на филактерии в руке Богоматери, чтобы помочь зрителю интерпретировать Илл. 59. «Млечный путь и Эридан». «Аратея». Мадрид, Национальная библиотека. Рукопись 19. Л. 68 об. Илл. 60. «Перенесение Еноха в земной рай». «Вознесение Христа». Николай Верденский. «Верденский алтарь», фрагмент. Эмаль, позолота. 1181 г. Монастырь Клостернойбург, Австрия Тысячелетнее царство образ аллегорически — точно так же, как глубоко аллегориче- ского прочтения требовала и сама «Песнь песней» (101, 50–51). С XIII в. большое значение получило также «Коронование Ма- рии»: согласно иконографии, Христос как бы усаживает Бого- матерь рядом с собой на небесный трон, делая ее настоящей Царицей небесной, предстоятельницей и представительницей всего человеческого рода при небесном дворе. Этот праздник, свидетельство усилившегося в позднее Средневековье культа Девы Марии, имел еще и политическую подоплеку: Дева Ма- рия ассоциировалась с Церковью и, следовательно, с Римской курией. Поэтому и праздник, и связанный с ним культ, и изо- бражения были призваны утвердить в душах верующих идею об исключительной роли папы и Церкви в земной жизни лю- дей. Но папство в данном случае нашло правильный подход к сердцам людей: путь Марии, человека, на небеса восприни- мался как путь обожения для всякого смертного. Один образ из Ветхого Завета распространился в позднем Средневековье и очень важен для образа иного мира. В Кни- ге Бытия (28, 10–22) рассказывается, как одному из праотцев, Илл. 61. «Христос и Дева Мария во славе». Мозаика. Конха апсиды базилики Санта-Мария-ин-Трастевере. 1140–1143 гг. Рим Мир видимый и невидимый Иакову, приснился сон: «Иаков же вышел из Вирсавии и по- шел в Харран. И пришел на одно место и остался там ночевать, потому что зашло солнце. И взял один из камней того места и положил себе изголовьем и лег на том месте. И увидел во сне: вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, ан- гелы божии восходят и нисходят по ней. И вот, Господь стоит на ней и говорит: Я Господь, Бог Авраама, отца твоего, и Бог Исаака. Землю, на которой ты лежишь, Я дам тебе и потом- ству твоему. И будет потомство твое, как песок земный; и рас- пространишься к морю, и к востоку, и к северу, и к полудню; и благословятся в тебе и в семени твоем все племена земные». Для иудеев это одно из главных пророчеств о земле обе- тованной и о грядущем рассеянии (диаспоре). Христианская Церковь и христианские художники, привыкшие, как мы пом- ним, к нескольким уровням толкования Библии, видели в этом сне свидетельство постоянной связи земли и неба, в которой особая роль принадлежала ангелам. Божии избранники под- нимались по лестнице Иакова, ступени которой толковались как уровни совершенствования. На этом пути изображались все сословия феодального общества с их характерными атри- бутами, прежде всего одеждой. Все они, вдохновленные лю- бовью к Богу, стремились достичь Царствия небесного. Иные достигали его. Иные же, обернувшись на полпути, как жена Лота из Ветхого Завета, тоскуя, как Орфей по Эвридике, по своим земным благам, будь то замок, конь, уютный монастыр- ский садик или даже простая монашеская келья, оказывались буквально подцепленными баграми демонов, которые низвер- гали нерадивых в геенну. Монахам тоже недостаточно было знать назубок устав своего ордена и обычаи монастыря: они должны были пом- нить, что их земной путь — лестница из искушений. Конрад из Хирсау в XII в. написал специальное пособие для цистер- цианских монахинь. В ранней рукописи изображается лестни- ца, ведущая душу ко Христу (илл. 62). В основании ее побеж- денный христианскими добродетелями змий, но в середине, Илл. 62. «Лестница Перпетуи». Конрад из Хирсау. «Зерцало дев». Балтимор, Художественный музей Уолтерз. Рукопись W 72. Л. 82 об. Мир видимый и невидимый на полпути, монахиню ждет вооруженный до зубов темноли- кий искуситель. Автор поясняет: «Жизнь человека на земле — борьба». Художник использует мотив лестницы, во-первых, чтобы показать восхождение, во-вторых, чтобы сделать тела добродетелей, монахини, змия, искусителя и даже Христа участниками схватки, в-третьих, чтобы визуально сблизить духовную брань, которой подвергается монахиня, с крестной жертвой Иисуса, потому что именно на этом сравнении на- стаивает сопровождающий миниатюру текст. Несмотря на то что текст не объясняет образ, а образ не иллюстрирует текст в прямом смысле слова, медитативно настроенному читателю их связь была очевидна. Естественно, перед нами очень простой, но богатый по со- держанию нравоучительный сюжет, который легко тиражиро- вался, был узнаваем и понятен каждому верующему. Сделав его излюбленным предметом проповеди и толкования, Цер- ковь указывала людям, что на небесах, как и на земле, есть ие- рархия (кто-то выше, кто-то ниже на пути к спасению). Эта иерархия была описана еще псевдо-Дионисием Ареопагитом: в церковной иерархии он видел отражение иерархии небес- ной, ангельской (его трактат «О небесной иерархии» был из- вестен на Западе и как «Ангельская иерархия»). Средневеко- вые люди вслед за ним не сомневались, что царствие небесное, мир ангелов, похоже на идеальное земное общество. В этом характерная черта их мировоззрения в целом и политических представлений в частности: они моделировали небесный мир как зеркало земного, и наоборот, земной мир должен был — в идеале — быть зеркалом небесного. Уже знакомый нам император Фридрих II допытывался у своего придворного астролога Михаила Скота: «Дорогой мой магистр, мы часто слышали от одного человека и от многих различные вопросы и их решения о небесных телах, т.е. о солн- це, о луне и неподвижных звездах на небе, об элементах, о душе мира, о народах языческих и христианских и о других созда- ниях, которые сосуществуют над землей и на земле, таких как Тысячелетнее царство растения и металлы. Еще слышали мы о тех тайнах, которые предназначены для услаждения духа и мудрости, т.е. о рае, чи- стилище и аде и об устройстве земли и ее чудесах. Поэтому мы просим тебя, чтобы ты из любви к мудрости и из почтения к нашей короне изложил нам устройство земли, т.е. как она дер- жится над бездной, и как пропасть под землей пребывает, и есть ли что-нибудь, что поддерживает землю, кроме воздуха и воды, или она стоит сама, или она находится над небесами, которые под ней; сколько небес, и кто их носители, в них по преимуще- ству пребывающие; насколько одно небо в истинном измере- нии отстоит от другого, и что находится за последним небом, ведь их много, и насколько одно небо больше другого; на каком небе Бог находится по существу, т.е. в божественном величии, и как Он сидит на троне небесном; как к Нему приобщаются ангелы и святые, что ангелы и святые постоянно делают возле Бога. Скажи нам далее, сколько бездн, и как называются духи, в них живущие, где находятся ад, чистилище и рай небесный, т.е. ниже земли, в земле или над землей. Еще скажи нам, какова величина тела земли в ширину и в длину, и какое расстояние от земли до самого высокого неба и от земли до бездны, и одна ли бездна, или их много, и если их много, то насколько далеко отстоит одна от другой; и имеет ли эта земля пустынные места или она твердое тело подобно живому камню; и какое расстоя- ние от нижней поверхности земли до нижнего неба». На такую серию каверзных вопросов бесполезно было ожидать точного, подтвержденного научным опытом ответа. Фридрих II любил наблюдать жизнь птиц и вообще во мно- гом был эмпириком в современном понимании этого слова. Но в своих вопросах к мирозданию в целом он — типичный средневековый вопрошатель, ожидающий от своего придвор- ного мудреца вразумительных и вразумляющих ответов на традиционные вопросы. Их же задавал мифическому мудрецу Иоантону царь Немврод: об этом можно было узнать из апо- крифической «Книги Немврода». Такая же овеянная славой Востока «Книга Сидраха» предлагала больше тысячи кратких Мир видимый и невидимый вопросов и столь же кратких ответов на старофранцузском языке. В подобных памятниках и наводнявших их вопросах — и тяга к эмпирическому знанию, и жажда веры. Читатель го- тов был поверить. Он не сомневался, что ад, чистилище и рай существуют. Но где? Внутри земли, под землей, вне земли? Если земля над бездной, то как же она висит и не падает? Хотя, казалось бы, куда ей падать? Таким читателям уже явно не хватало логики Отцов и «Шестодневов», о которых мы говорили вначале. Но заметим также, что перед нами государь, претендующий на полити- ческое главенство в Европе, оспаривающий, иногда успешно, это первенство у папы римского. Ему интересно, как устроен «двор» Бога, «небесная канцелярия». Что именно ангелы, «чи- новники» Всевышнего, делают вокруг трона? Какие властные полномочия Он им делегировал? Это типичная иллюстрация того, как земное общество строилось по аналогии с небесной иерархией. Но и задолго до Михаила Скота и Данте (кстати, казнящего шотландца в аду за магию и непозволительные предсказания) «Небесная иерархия» и весь «Ареопагитический корпус» уже давали материал для таких социологических и политологиче- ских изысканий. В главе о первой небесной иерархии (серафи- мы, херувимы и престолы) анонимный автор пишет: «Таков, по моему разумению, первый порядок небесных сущностей, непосредственно стоящий вокруг Бога и при Боге, и просто и бесконечно кружащий в хороводе в вечном Его познании по высочайшему для ангелов, находящемуся в непрестанном движении храму, и чисто созерцающий многие блаженные ви- дения». Язык «Небесной иерархии» непрост для понимания, поскольку этот трактат полностью посвящен умозрительным явлениям, которые требовали в каждом прилагательном пре- восходной степени, максимального напряжения воображения и сознания. Но, например, само слово «храм» могло толковать- ся и как «дворец», «большой дом» уже в древнееврейском язы- ке («хейхаль»), и в греческом (в данном случае «хидрусис»), |