Воскобойников_тысячелетнее царство. Воскобойников, О. C
 Скачать 7.42 Mb.
|
|
Механика творения и фазами Луны, почему бы не пойти дальше по этому пути и не порассуждать о других планетах и звездах? Почему бы не сделать следующий шаг, наделив их понятными и привыч- ными нам качествами? Почему бы тем самым не привести на таком качественном уровне в гармонию мир земной и мир не- бесный? Космологическая часть «Тимея», заново открытого в первой половине XII в., давала таким конструкциям автори- тетную философскую основу (29А, 30В, 34В, 41D). Разработан- ное Отцами представление об упорядоченном божественной волей прекрасном космосе объясняет терпимость в отноше- нии новых идей и текстов со стороны одних иерархов и по- творство других, скажем, толедских архиепископов, под чьим покровительством астрологические тексты переводились и обсуждались. Видимо, они не опасались ни за собственную веру, ни за правоверие своего ближайшего окружения. В кон- це столетия один из апологетов астрологии, Эд Шампанский, преподнес «Книжицу об эффективности астрологии» архие- пископу Реймса Гильому Белорукому, дяде короля Филиппа- Августа. Гильом был также епископом Шартра (1158–1168), и это многое объясняет. Но главное, перед нами образец того, как идеи распространялись в обществе не только снизу вверх, но и сверху вниз: хотя трактат сохранился только в полеми- ческом изложении цистерцианца Элинанда Фруамонского (человека тоже незаурядного), трудно сомневаться, что про- свещенный прелат делился своими познаниями с родственни- ками (46, XVI, 39–50). И это — во времена активной полеми- ки против ересей, против иудеев, против ислама! Астрология вошла в моду. Это не значит, что вся Европа бросилась согласовывать параллаксы с прецессией, расставлять реперы на звездных картах, заучивать наизусть арабскую астральную номенкла- туру или чертить гороскопы по арабским зиджам. Немногие настоящие астрономы аль-Андалуса в XIII в. набрались сме- лости оспорить вычисления Птолемея и его учение об экс- центрах и эпициклах: на латинском Западе об этом узнали, Тысячелетнее царство но за собственные вычисления взялись лишь в XIV в. Соб- ственно «птолемеевской» позднесредневековую космологию можно назвать довольно условно: она была предметом экзе- гезы и споров для немногих. Если же говорить собственно об астрологии, тогда, как и теперь, техника составления гороско- пов и вытекавших из них комментариев и конкретных указа- ний клиентам была эксклюзивным know how немногих посвя- щенных, хотя учебные пособия начали распространяться, как уже сказано, в XII столетии, прежде всего в виде переводов с арабского, но и в виде самостоятельных сочинений. На пути к астромагии Тогда, как и теперь, не всякий легко находил на ночном небе Денеб или Альдебаран. В следующем же столетии наука о небе обогатилась богатой образностью, хорошо переданной, например, Михаилом Скотом, неплохим переводчиком, но от- нюдь не новатором в астрологии и космологии. Фридрих II спрашивал у него о точном расстоянии между различными небесами: император любил точность. И верный астролог ста- рался найти у своих предшественников, например у Птолемея, эти «истинные» расстояния, размеры земли и неба; он приво- дит в своем трактате ряд несложных арифметических расче- тов, которых в целом не любит и старается избегать, ибо не в них он находил надежные основания для построения своей картины мира и утверждения авторитета астрологии. Его об- разы и метафоры по-прежнему близки тому, что мы видели у Амвросия, но они становятся еще многочисленнее и изобре- тательнее: «божественное всемогущество стоит на воде, как корабль»; небесные сферы проще всего представить себе по кружкам луковицы; космос — масса, составленная из четырех элементов, но и «рынок, где продают, покупают и обменивают разные вещи», море, поскольку «солона в нем жизнь»; в этом море многие ловят рыбу и охотятся — телесно и духовно — за грехами и добродетелями. Предлагая методологическое Механика творения разделение астрономии на два типа суждений (по гороскопу новорожденного и по «совету мудреца или прозорливому раз- мышлению человека»), он вводит одно уподобление «от себя», подчеркивая этим «от себя» и свое авторство, и важность это- го уподобления для астрономии/астрологии в целом: «Небо — прекрасно обработанное поле, звезды — семена и растения, созвездия (видимо, зодиакальные. — О.В.) — поля, огражден- ные межами, а планеты — прокураторы и сеньоры небесных владений» (Clm 10268. Fol. 125rA). Если потенциальный читатель Михаила Скота, человек, не чуждый образованности, но и не специалист по какой-либо определенной дисциплине, должен был воспринимать мир в таких «тривиальных» образах, которые легко превращались в метафоры, тем более он нуждался в них для того, чтобы овладеть наукой, которая давала ключ не только к познанию природы, но и к управлению ею. Управлять же можно тем, что описано, понятно, известно, структурировано, и в этом астро- лог интеллектуально близок своему коронованному меценату. Для человека, не отделяющего себя от земной природы и от мироздания в целом, путь к такому постижению и «прируче- нию» лежал через уподобление мира себе. В этом средневеко- вая цивилизация отнюдь не уникальна. Чтобы попытаться правильно понять, как все эти образы укладывались в сознании тех, кто верил в астрологию, как они функционировали, следует учитывать, что воображе- ние этих людей было по природе своей отличным от нашего. Если воспользоваться принятым у этнологов термином, у них было «эффективное воображение». Эффективность, резуль- тативность, созидательность лежат в основе магического об- ряда и магического мировоззрения (231, 113 и сл.). Вместе с тем в самых разных картинах мира подобие и уподобление равноценны контактности, образ относится к вещи, как часть к целому. «Символически можно представить дождь, гром, солнце, лихорадку, ребенка, который должен родиться, через головки мака, целое войско — с помощью куклы, единство Тысячелетнее царство деревни — посредством кувшина для воды, любовь — в виде узла и т.д.; и все это создают посредством изображений. … Налицо полное слияние образов. И не абстрактно, но со- вершенно реально ветер оказывается запрятанным в бутыл- ку или бурдюк, завязанным в узел или свернутым в кольцо» (231, 158–159; 50, 52–53; 162–164). Воображаемая реальность вторгается в средневековую эмпирическую повседневность, и мы не можем этого не учитывать. Схоластика унаследовала от Ибн Сины (XI в.) разверну- тое учение о воображении, подкрепленное аристотелевской физикой, но в общих чертах напоминающее то, о котором пишут этнографы. И это наследие оказало непосредственное воздействие на историю науки и религии. Например, в кон- це XV в. авторы «Молота ведьм» ни на минуту не сомнева- ются, что «сила воображения может воздействовать на тело» (кн. I, вопр. 2). В этой уверенности — одна из мировоззренче- ских основ охоты на ведьм. Не случайно в XI–XII вв. Западная Европа спорила о сим- волическом или реальном присутствии тела и крови Христа в освященной гостии. За этим литургическим и богословским вопросом стоял целый ряд проблем этики, политики, искус- ства и мировоззрения в целом. Не случайно и астрология в ее крайних магических проявлениях, распространившихся под влиянием арабской литературы, в XIII–XV вв. стала вы- зывать все большее опасение в кругах Церкви и инквизиции, с одной стороны, и в среде гуманистов, с другой. Ее образы и метафоры в сознании очень многих, в том числе и тех, кто боролся против нее, обладали отнюдь не символической, а ре- альной силой и эффективностью. Слияние магии, основанной на астральных культах, и спекулятивного изучения неба и его «законов» в ученой астрологии произошло в Багдаде в VIII– IX вв. и уходит своими корнями в Харран. В XII–XIII вв. хри- стианский Запад познакомился с важнейшими произведения- ми этого интеллектуально-религиозного течения — работами Сабита ибн Корры, Аль-Кинди и его ученика Абу-Ма‘шара Механика творения (20, 35ss). Аль-Кинди, в частности, в очень доступной форме изложил учение об «эффективном воображении» как основе магического воздействия человека на мир в небольшом трак- тате «О лучах», оказавшем большое влияние на становление европейской оптики в XIII в. Приведу характерный пример, подробно изученный Жа- ном-Патрисом Буде: в 1494 г. специально созванной цензурной комиссии богословского факультета Парижского университе- та пришлось изучить целую коллекцию астрологических книг, принадлежавших профессиональному астрологу Симону де Фару. И книги, и владелец предстали перед судом. Среди осуж- денных книг на первом месте по опасности для правоверия оказалась богато иллюстрированная «Астрология» (Liber astro- logiae) некоего Георгия Зотора Запара Фендула. Это сочинение сохранилось в нескольких рукописях XIII–XV вв., что позволяет нам задаться вопросом, чего могли испугаться цензоры, глядя на содержавшиеся в этой книге астрологические изображения. Под экзотическим псевдонимом скрывается автор, жив- ший, видимо, на рубеже XII–XIII вв., возможно, в Италии. Он сделал небольшую выборку текстов из популярнейшего арабского учебника, «Большого введения в астрологию» Абу Ма‘шара аль-Балхи (787–886), Альбумазара в латинизирован- ной форме, багдадского астролога, перса по происхождению. Фендул, составляя свое произведение, ограничился лишь не- сколькими параграфами исключительно интересного и важ- ного для истории схоластики обширного обоснования астро- логии. Для Фендула, рассчитывавшего, видимо, на сугубо практическое использование рукописи каким-то высокопо- ставленным заказчиком, были важны лишь сжатые астроло- гические характеристики планет, знаков зодиака и паранател- лонтов, т.е. тех созвездий, которые восходят над горизонтом вместе с зодиакальными созвездиями. По двенадцати знакам весь небосвод был поделен им на тридцать шесть «деканов» (т.е. сегментов по десять градусов). На каждый знак приходи- лось три декана. Интересно, что Альбумазар и вслед за ним Тысячелетнее царство Фендул представили карту неба с трех различных точек зре- ния (Персия, Индия и Греция). Художник, иллюстрировавший наиболее раннюю версию «Астрологии», середины XIII в., распределил сферы по реги- страм, а каждому декану посвятил отдельную страницу. Таким образом, тридцать градусов звездного неба были размещены на трех полностраничных миниатюрах, следовавших непосред- ственно друг за другом (илл. 72). Это расположение, имевшее мало сходства с тем, что можно было созерцать на ночном небе, было лишь одним из возможных. В «Астромагии» Альфонсо Х Мудрого, написанной на старокастильском во второй половине XIII в., созвездия деканов были изображены внутри тридцати сегментов круга, в который был заключен знак зодиака. Не- смотря на иконографические различия, перед нами два типо- логически схожих сочинения. Задача их авторов состояла не в том, чтобы помочь читателю ориентироваться среди созвездий на настоящем небе — для этого существовали каталоги вроде иллюстрированного аль-Суфи; и не в том, чтобы рассказать античные мифы, к которым астрология и астромагия относи- лись с ироничным снисхождением — для этого существовали иллюстрированные «Аратеи». В большинстве рукописей «Ара- теи», в той или иной степени близких к античной иконографии и стилистике, очертания созвездий близки к реальным, что и сделало из этой красивой поэмы один из источников вдохно- вения для современного звездного атласа. Фендул же и рабо- тавший с ним художник явно стремились одеть небесные тела в земные одежды. Мы видим планеты и знаки зодиака воссе- дающими на тронах на темно-синем фоне неба, усыпанного белыми точками звезд. Некоторые знаки, например Овен, Те- лец, Стрелец, Лев, нарисованы в движении, иные же статично. Иногда миниатюра не точно следует за текстом. Например, со- звездие Тельца, согласно античной иконографической тради- ции, в тексте описывается как половина тела животного, а на миниатюре мы видим его изображенным в галопе и целиком. Козерог нарисован без рыбьего хвоста, Дева — без крыльев, Механика творения Илл. 72. Георгий Фендул. «Астрология». Второй декан созвездия Овен. Французская национальная библиотека. Рукопись Lat. 7330. Л. 7 Тысячелетнее царство но придерживающей рукой пурпурную мантию — типичным для западной иконографии жестом сословной гордости. Худож- нику важно «одушевить» созвездия, показать их в естествен- ных — для земного мира — жизненных условиях, в действии: Тельца — в беге, Рыб и Рака — в воде. Многочисленные фигу- ры деканов вообще могут служить замечательным подспорьем для изучения быта позднего Средневековья. Нарочитая обы- денность этого «звездного городка» должна была бросаться в глаза читателям, восприниматься как метафора земной жизни. Аллегорическое, не соотнесенное с картой неба изображение знаков зодиака было вполне традиционным в Средние века. Фендул претендовал на то, что его работа сугубо астрологи- ческая, и все же в научно-художественном воплощении эта астрологическая иконография осталась подчиненной тради- ционным выразительным средствам искусства того времени. Несмотря на глубокую древность иконографии деканов, бесполезно искать в ней связь с созвездиями. Великие астро- номы древности — Евдокс, Гиппарх, Птолемей — не приняли деканов в свою уранографию. Игнорировала их и «респекта- бельная» астрология, например «Четверокнижие». Дидакти- ческая иллюстративная традиция астрономии не оказала на них практически никакого влияния. Зато эти древние еги- петские божества, когда-то сопровождавшие души мертвых в путешествии по подземному царству, закрепились во всех магических «приложениях» к науке о небе, будь то астрома- гия или астрологическая медицина. Герметические трактаты и основанные на них средневековые арабские и латинские сочинения, например «Пикатрикс», переведенный при дворе Альфонсо Мудрого, настаивают на том, что трактаты о де- канах должны быть иллюстрированы. Функция этой иконо- графии была далека от дидактики, но она вполне объяснима особенностями средневекового сознания и спецификой во- ображения. Владеть материальным изображением деканов и других небесных тел значило для верившего в астрологию то же самое, что знать их имена и свойства. Более того, это Механика творения давало иллюзию власти над всесильными духами, обитавши- ми в созвездиях, или над теми абстрактными силами, которые скрывались в небесных телах (73, 180–181). В истории рели- гиозных образов Средневековья можно найти сколько угодно примеров подобного же отношения к иконам, статуям и мо- щам святых; напомним, что в семиотическом плане они явля- ются соответственно метафорами и метонимиями. Иконография и идеология деканов, кочевавшие из цивили- зации в цивилизацию, трансформировались до неузнаваемо- сти, не подчиняясь эмпирической карте неба; их номенклату- ра потеряла устойчивость уже в Египте. Именно поэтому она смогла стать едва ли не важнейшей составляющей той «науки образов», которая уже в первые века арабской культуры, при Себите бен Курре, претендовала на звание высшего достиже- ния, акмэ астрономии. В XIII–XV вв., когда сочинения «харран- ских пророков» и багдадских астрологов стали хрестоматий- ными, магическая наука «астрологических образов» (imagines astrologicae) как особая вспомогательная дисциплина науки о небе утвердилась в довольно широких кругах знати и клира, проникнув и в университетские стены (156). Это стало воз- можным именно благодаря тому, что сознание европейского интеллектуала было подготовлено к восприятию ее всем разви- тием христианского учения о религиозном образе, привычным функционированием материальных изображений в социаль- ной, политической жизни, в религиозной повседневности. Рас- сматривание религиозного образа было не только актом чувств (sensus), но и актом воображения, которое способно было по- мочь измениться и физически и, что важнее, духовно. В этом принципиальное отличие воображения средневекового от со- временного. Оно было тем проводом, по которому религиозное изображение передавало зрителю часть самого себя (132, 362). «Астромагия», «Лапидарий» Альфонсо Мудрого, «Пикат- рикс» и подобные им сочинения содержали не только астро- логические характеристики планет, но и многочисленные ре- цепты по изготовлению «характеров», т.е. талисманов, которые Тысячелетнее царство должны были иметь все качества небесных тел. Отношение между талисманами и их небесными образцами воспринима- лось как метонимическое, как между мощами святого и им са- мим, пребывающим на небесах. «Астрология» Георгия Фендула была, скорее всего, подготовительным этапом к этой практике, поэтому не удивительна реакция парижских цензоров кон- ца XV в. Ведь в те же годы авторы «Молота ведьм» обвиняли ведьм в том числе в изготовлении разного рода магических изображений: характерно, однако, что Генрих Инститорис по- святил несколько страниц опровержению ставших к тому вре- мени общепринятыми астромагических верований, ибо они во многом противоречили демонологии и представлениям о роли ведьм и колдунов в обществе (кн. I, вопр. 5). Астрологиче- ских книг боялись. Ясно, что обладатель подобных пособий не нуждался ни в астрономических наблюдениях, ни в расчетах, ни в таблицах движения планет, для того чтобы узнать вполне «точные» характеристики индивида, родившегося под тем или иным деканом, ибо деканы были результатом изобретательно- сти многих поколений астрологов и работавших с ними худож- ников. Они и приняли на себя все содержание земной жизни людей, стали ее метафорой. Строгие, точные до мелочей предписания «Пикатрикс» и «Астромагии», императивный тон Абу Ма‘шара — все это ха- рактерные особенности магической литературы и магического стиля мышления, воспринятого христианским Средневековьем от арабов, но не имеющего ничего общего с мусульманской ор- тодоксией. Это было наследие домусульманских астральных культов, зародившихся у кочевников, которые бодрствовали большей частью ночью, спасаясь от дневной жары. Я не уверен, что ритуалы, описанные, скажем, в «Пикатрикс» и «Астрома- гии», действительно исполнялись их читателями, христиана- ми позднего Средневековья, хотя это мнение было высказано очень авторитетным исследователем (128, 79). Однако в глав- ном Фриц Заксль прав: возрождение высокой греческой фило- софии и науки в эпоху переводов (XII–XIII вв.) сопровождалось |