тело. Тело п.. Бессел ван дер КолкТело помнит все. Какуюроль психологическая
 Скачать 4.89 Mb.
|
|
Глава 14. Слова: чудо и тирания Пусть скорбь твоя слезами изойдет: Немая скорбь на части сердце рвет. Уильям Шекспир, «Макбет» 50 Нам с трудом выносимо смотреть. Тень может нести в себе лучшую часть жизни, которую вы никогда не проживали. Спуститесь в подвал, поднимитесь на чердак, загляните в мусорный бак. Найдите там золото. Найдите животное, страдающее от голода или жажды. Это вы!! Это тощее, брошенное животное, отчаянно нуждающееся во внимании, – часть вас самого. Мэрион Вудман (процитировано Стивеном Копом в книге «The Great Work of Your Life») В сентябре 2001 года несколько организаций включая На- циональные институты здравоохранения, компанию «Pfizer pharmaceuticals» («Пфайзер») и «New York Times Company Foundation» созвали экспертные группы, чтобы те рекомен- довали лучшие методы лечения для людей, получивших пси- хологическую травму в ходе атаки на Всемирный торговый центр. Так как многие повсеместно используемые методы ле- 50 Перевод С.М. Соловьева. – Прим. пер. чения психологической травмы не были изучены в случай- ных группах людей (а не в группах пациентов, обративших- ся за психиатрической помощью), я решил, что это будет от- личной возможностью сравнить эффективность различных подходов. Мои коллеги, однако, оказались более консерва- тивными и после длительных раздумий рекомендовали всего две формы лечения: психотерапию с применением психоана- лиза и когнитивно-поведенческую терапию. Почему именно психоанализ? Так как Манхэттен является одним из послед- них оплотов фрейдистского психоанализа, было бы глупо не включать значительную часть местных специалистов в обла- сти психического здоровья. Почему КПТ? Потому что пове- денческую терапию можно разбить на конкретные шаги и со- ставить для них единообразные протоколы. Это излюблен- ный вид лечения ученых-исследователей – еще одной груп- пы, которую нельзя было оставить без внимания. После того как рекомендации были одобрены, мы стали ждать наплыва жителей Нью-Йорка в кабинеты психотерапевтов. Практиче- ски никто не пришел. Доктору Спенсеру Эту, заведовавшему психиатрическим отделением ныне закрытой больницы Сент-Винсент в Грин- вич-Виллидж, было любопытно, куда люди обращались за помощью. В начале 2002 года при помощи студентов- медиков был проведен опрос 225 человек, спасшихся из башен-близнецов. На вопрос, что больше всего помогло им справиться с последствиями случившегося, люди назвали иглоукалывание, массаж, йогу и ДПДГ, именно в этом порядке (1). Среди спасателей особенно популярным был массаж. Исследование доктора Эта указывало на то, что самые эф- фективные способы лечения были направлены на облегче- ние появившихся в результате травмы физических симпто- мов. Расхождение между опытом выживших и рекоменда- циями экспертов весьма любопытно. Разумеется, нам неиз- вестно, сколько именно людей, переживших эту трагедию, в итоге обратились к более традиционным методам лечения. Вместе с тем явное отсутствие интереса к разговорной тера- пии порождает простой вопрос: какой толк от разговоров о пережитой психологической травме? Правда, которую не передать словами Вера психотерапевтов в возможность преодолеть психо- логическую травму с помощью разговоров непоколебима. Эта уверенность уходит своими корнями к 1893 году, когда Фрейд (вместе со своим учителем Брейером) написал, что травма «немедленно и навсегда исчезает, когда удается вы- явить в полном объеме воспоминания о спровоцировавшем ее событии и пробудить сопровождавшие его чувства, и ко- гда пациенту удается как можно подробнее описать это со- бытие, выразив связанные с ним чувства словами» (2). К сожалению, на деле все далеко не так просто. Травми- рующие события практически невозможно описать словами. Это касается всех нас, а не только страдающих от ПТСР лю- дей. Изначально события одиннадцатого сентября отпечата- лись в памяти не историями, а зрительными образами: бе- гущие в ужасе по улицам люди с покрытыми пеплом лица- ми; самолет, врезающийся в первую башню Всемирного тор- гового центра; точки вдалеке, которые были прыгающими, взявшись за руки, людьми. Эти образы проигрывались сно- ва и снова как в наших головах, так и на экранах телевизо- ров, пока мэр Джулиани вместе со СМИ не помогли нам со- ставить хронику событий, которой мы могли делиться друг с другом. В книге «Семь столпов мудрости» Томас Эдвард Лоуренс написал про свой военный опыт: «Мы усвоили, что боль мо- жет быть нестерпимо остра, печали слишком глубоки, а экс- таз слишком возвышен для наших бренных тел, чтобы все- рьез обо всем этом думать. Когда чувства поднимались до этой отметки, ум погружался в ступор, а память затумани- валась в ожидании того, когда рутина наконец преодолеет эти неоправданные отклонения» (перевод Г. Карпинского. – Прим. пер. )(3). Травма не дает нам прийти в себя, а путь к спасению от нее выстелен словами, тщательно подобранны- ми, одно за другим, пока не будет раскрыта вся история. Конец молчанию Активисты первых просветительских кампаний по вопро- сам СПИДа придумали яркий слоган: «Молчание = Смерть». Молчание о психологической травме также приводит к смер- ти – к смерти души. Молчание усиливает провоцируемую травмой изоляцию. Когда человек в состоянии сказать вслух другому «Меня изнасиловали», «Меня избил муж», «Мои родители называли это дисциплиной, однако это было на- силие» или «С тех пор, как я вернулся из Ирака, я сам не свой» – то это признак того, что процесс исцеления начался. Нам, может, и кажется, что мы можем контролировать свою скорбь, свой ужас или стыд, сохраняя молчание, одна- ко слова делают возможным совершенно иной тип контро- ля. Когда Адама поставили во главе животного мира в Книге Бытия, первым делом он дал имена всем живым созданиям. Если вам причинили вред, то вам необходимо признать случившееся и описать это словами. Я знаю это по собствен- ному опыту: пока я не позволял себе вспомнить, каково мне было, когда отец запирал меня, трехлетнего, в погребе за всякие шалости, я постоянно боялся оставаться один, боял- ся быть брошенным. Только когда я смог поговорить о том, что чувствовал этот маленький мальчик, только когда я смог простить его за то, что он был таким напуганным и безро- потным, я научился получать удовольствие, оставаясь наеди- не с собой. Когда мы чувствуем, что нас слушают и пони- мают, это меняет нашу физиологию. Возможность выразить словами сложные чувства, а также осознание наших чувств другим человеком активируют нашу лимбическую систему, и происходит «прозрение». С другой стороны, когда в ответ мы получаем молчание и непонимание, мы падаем духом. Или как метко сказал Джон Боулби: «То, о чем нельзя поде- литься с матерью, невозможно сказать и самому себе». Если человек скрывает от самого себя тот факт, что в дет- стве его совратил дядя, то он будет реагировать на малейшие триггеры, подобно животному в грозу: весь его организм бу- дет защищаться от мнимой опасности. Без нужных слов че- ловек может лишь понять, что он напуган, не осознавая при этом причины своего страха. Вместе с тем, решив во что бы то ни стало сохранять контроль, он будет стремиться избе- гать всего, что хотя бы отдаленно напоминает ему о пережи- той травме. Апатия может чередоваться с повышенной воз- будимостью и раздражительностью – и он совершенно не бу- дет понимать, почему так происходит. Пока вы храните секреты и замалчиваете информацию, вы, по сути, воюете с самим собой. На то, чтобы скрывать свои настоящие чувства, человек расходует огромное количество энергии. Это истощает его мотивацию преследовать стоящие цели, провоцируя тоску и отчужденность. Тем временем организм продолжают наполнять гормо- ны стресса, вызывая головные и мышечные боли, проблемы с кишечником или половой функцией – а также провоци- руя иррациональное поведение, способное поставить его в неловкое положение и причинить боль окружающим. Лишь определив источник таких реакций, можно начать исполь- зовать свои чувства, как сигналы о проблемах, требующих немедленного вмешательства. Когда мы закрываем глаза на то, что происходит у нас в душе, это вредит нашему самосознанию, чувству собствен- ного достоинства и вере в свои силы. Клинический психо- лог Эда Фоа вместе с коллегами разработала опросник пост- травматического восприятия, который помогает понять, что пациенты думают сами о себе (4). Симптомы ПТСР зачастую включают такие заявления, как «Я чувствую себя мертвым внутри», «Я никогда не смогу снова испытывать нормальные эмоции», «Я навсегда изменился к худшему», «Я чувствую себя предметом, а не личностью», «У меня нет будущего» и «У меня такое чувство, словно я больше себя не понимаю». Главная задача – позволить себе знать то, что знаешь. Для этого требуется неимоверная смелость. В своей книге «What It Is Like to Go to War» («Каково воевать». – Прим. пер.) вете- ран войны во Вьетнаме Карл Марлантис разбирается со сво- ими воспоминаниями о войне и рассказывает про случив- шийся у него в душе раскол: «Годами я не знал, что нужно исправить этот раскол – ко- гда я вернулся, некому было мне об этом сказать… И почему я думал, будто внутри меня живет лишь один человек?.. Ка- кая-то часть меня просто любила калечить, убивать и пытать. Но у моего «Я» есть и другие составляющие, прямо противо- положные, которыми я горжусь. Так что, являюсь ли я убий- цей и палачом? Нет, но часть меня является. Испытываю ли я ужас и горечь, когда читаю в газете про ребенка, столкнув- шегося с насилием? Да. Но будоражит ли это меня?» (5) Марлантис рассказывает, что на пути к выздоровлению ему пришлось научиться рассказывать правду, какой бы му- чительной она ни была. В отсутствие какого-то всеобъемлющего смысла страда- ний смерть, разрушения и скорбь нуждаются в постоянном оправдании. Отсутствие этого всеобъемлющего смысла спо- собствует тому, что человек начинает выдумывать, лгать, чтобы восполнить имеющийся пробел (6). Я никогда не мог никому рассказать про то, что происхо- дит у меня внутри. Как результат, я отгонял эти образы на протяжении многих лет. Я начал заново интегрировать эту отделившуюся часть своих переживаний только после того, как стал по-настоящему представлять этого ребенка ребен- ком – возможно, моим ребенком. Затем родилась невыноси- мая грусть – а вместе с ней пришло и исцеление. Интеграция чувства грусти или гнева с действием должна быть стандарт- ной процедурой для всех солдат, которым приходилось уби- вать людей, глядя им в глаза. Для этого не требуется мудре- ная психологическая подготовка. Достаточно просто сфор- мировать группы под руководством одного из членов отряда или взвода, который прошел пару дней обучения группово- му лидерству, и подтолкнуть людей к разговору (7). По-новому взглянув на свой ужас и поделившись им с другими людьми, можно восстановить у себя чувство при- надлежности к человеческой расе. После того как ветераны войны во Вьетнаме, которых я лечил, присоединились к те- рапевтической группе, где они могли делиться совершенны- ми и увиденными бесчинствами, они, по их собственным словам, начали открывать своим девушкам душу. Чудо самопознания Когда познаешь себя, выражая свои чувства словами, – это всегда становится озарением, пускай и поиск нужных слов порой является мучительным процессом. Вот почему я нахожу рассказ Хелен Келлер про то, как у нее «родилась речь» (8), столь вдохновляющим. В возрасте девятнадцати месяцев, когда Хелен только на- чала разговаривать, вирусная инфекция лишила ее зрения и слуха. Став слепоглухонемым, этот ребенок превратился в дикое, одинокое создание. После пяти лет отчаяния ее семья пригласила полуслепую учительницу Энн Салливан из Бо- стона приехать к ним в загородную усадьбу в Алабаме, что- бы стать наставницей Хелен. Энн тут же начала обучать Хе- лен специальной тактильной азбуке, буква за буквой выводя слова у нее на руке, однако понадобилось два с половиной месяца попыток достучаться до этого дикого ребенка, чтобы случился прорыв. Это случилось, когда Энн «произнесла» для Хелен по буквам слово «вода», поднеся ее вторую руку под струю воды из колонки. В своей книге «История моей жизни» Хелен впоследствии описала этот момент: «Вода! Это слово всколыхнуло мою душу, и она пробудилась… Вплоть до того дня мой разум был подобен темной комнате – он ждал, когда придут слова, чтобы зажечь лампу моих мыслей. В тот день я выучила множество слов» 51 Выучив названия предметов, этот ребенок смог не только создать свою внутреннюю картину невидимой и беззвучной физической реальности вокруг нее, но также и обрести саму себя: полгода спустя она начала использовать местоимение первого лица «Я». История Хелен Келлер напоминает мне про переживших насилие непослушных, неразговорчивых детей, которые по- падают к нам на стационарное лечение. До того, как она овла- дела языком, она была растерянной и сосредоточенной толь- ко на себе – оглядываясь назад, она называет это создание «Призраком». И действительно, наши дети похожи на при- зраков, пока не узнают, кто они такие, и не почувствуют се- бя достаточно защищенными, чтобы рассказать про то, что творится у них в душе. 51 Перевод мой. – Прим. пер. В написанной позже книге «Мир, в котором я живу» Кел- лер описала рождение у нее индивидуальности: «До того, как со мной стала заниматься моя учительница, я не знала, кто я такая. Я жила в мире пустоты… У меня не было ни воли, ни разума… Я помню все это не потому, что знаю, что так было, а потому что у меня есть тактильная память. Она позволяет мне помнить, что я никогда не морщила свой лоб, задумав- шись о чем-то» (9). Тактильными воспоминаниями Хелен – воспоминания- ми, основанными на прикосновении, – было невозможно по- делиться. Язык же дал ей возможность стать частью обще- ства. В восьмилетнем возрасте, когда Хелен вместе с Энн от- правились в Институт Перкинса для слепых в Бостоне (где училась сама Салливан), она впервые в жизни смогла по- общаться с другими детьми. «Какое же счастье! – написала она. – Свободно говорить с другими детьми! Чувствовать се- бя как дома в большом мире!» То, как Хелен с помощью Энн Салливан открыла для се- бя язык, отражает суть отношений между психотерапевтом и пациентом, которая состоит в поиске слов там, где их рань- ше не было, с дальнейшей целью поделиться с другим чело- веком своими самыми глубокими чувствами и своей самой глубокой болью. Это одно из самых глубоких переживаний, которые может испытать человек, и этот резонанс, позво- ляющий обнаружить, произнести и услышать прежде невы- сказанные слова, является ключом к исправлению созданно- го травмой чувства изоляции – особенно если другие люди в нашей жизни игнорировали или заставляли нас молчать. Полноценное общение – прямая противоположность психо- логической травмы. Самопознание или история о прошлом? Двойственная система восприятия На деле, однако, любой, кто начинает посещать психоте- рапевта, практически сразу же сталкивается с ограничения- ми, которые создает для нас язык. Так происходит и с мо- им собственным психоанализом. Хотя я говорю свободно и могу рассказать интересные истории, я быстро осознал, на- сколько тяжело глубоко ощущать свои чувства, одновремен- но делиться ими с кем-то другим. Когда я устанавливал кон- такт с самыми сокровенными, болезненными или обескура- живающими моментами своей жизни, передо мной зачастую вставал выбор: я мог либо сосредоточиться на повторном мысленном переживании сцен из прошлого, позволив себе почувствовать то, что я чувствовал тогда, либо мог последо- вательно и логично изложить воспоминания своему психо- аналитику. Выбирая второй вариант, я быстро терял контакт со своим «Я» и становился сосредоточенным на его мнении о том, что я ему рассказывал. При малейшем намеке на со- мнение или осуждение с его стороны я тут же закрывался, переключая свое внимание на то, чтобы вновь добиться его одобрения. С тех пор неврологические исследования показали, что у нас имеются две отдельные формы самовосприятия: одна отслеживает наше «Я» сквозь время, а другая воспринимает наше «Я» в настоящем. Первая – наше автобиографическое «Я» – связывает меж- ду собой наши переживания, объединяя их в последователь- ную историю. В основе этой системы лежит язык. Наши ис- тории меняются по мере того, как мы их рассказываем, так как меняется наше восприятие их, и мы учитываем новую поступающую информацию. Другая система – самовосприятие в текущий момент – ос- нована главным образом на физических ощущениях, одна- ко если мы чувствуем себя в безопасности и нас не торопят, мы можем подобрать слова, чтобы выразить и эти ощуще- ния. Эти две формы осознания расположены в разных ча- стях мозга, которые практически не связаны между собой (10). Только система, отвечающая за самосознание, которая расположена в медиальной префронтальной коре, способна оказывать влияние на эмоциональный мозг. В терапевтических группах для ветеранов, собрания кото- рых я раньше устраивал, мне иногда доводилось наблюдать совместную работу этих двух систем. Эти солдаты рассказы- вали ужасные истории про смерти и разрушения, однако я обратил внимание, что их тело при этом зачастую излучает чувство гордости и принадлежности к группе. Аналогично многие пациенты рассказывают мне про счастливые семьи, в которых они выросли, в то время как их тело сутулится, а голос звучит напряженным и зажатым. Одна система создает историю, предназначенную для общественности, и если мы рассказываем эту историю достаточно часто, то сами начи- наем верить, что в ней и заключена вся правда. Вместе с тем вторая система регистрирует другую правду: то, как мы вос- принимаем ситуацию глубоко в душе. Именно к этой второй системе и нужно достучаться, подружиться и примириться с ней. Совсем недавно в моей университетской больнице вме- сте с группой клинических ординаторов, проходящих прак- тику в психиатрии, мы опросили молодую девушку с височ- ной эпилепсией, которая проходила обследование после по- пытки самоубийства. Ординаторы задавали ей стандартные вопросы про ее симптомы, принимаемые ею лекарства, ее возраст в момент постановки диагноза, а также про причи- ны, подтолкнувшие ее попытаться покончить с собой. Она отвечала сухо и без эмоций: диагноз ей поставили в пять лет. Она потеряла работу; она знала, что не справлялась с ней; она чувствовала себя никчемной. По какой-то причине один из ординаторов спросил, подвергалась ли она сексуальному насилию. Этот вопрос меня удивил: она ничего не говорила про какие-либо проблемы в личной жизни, я стал подозре- вать, что этот врач преследовал какие-то собственные инте- ресы 52 Как бы то ни было, история, рассказанная пациенткой, не объясняла, почему она так расклеилась после потери рабо- ты. Тогда я спросил у нее, каково было маленькой девочке узнать, что с ее мозгом что-то не так. Это заставило ее поко- паться в себе, так как у нее не было готового ответа на этот вопрос. Сдавленным голосом она сообщила нам, что самым ужасным в ее диагнозе было то, что после него ее отец больше не хотел иметь с ней дела: «Он просто видел во мне неполноценного ребенка». Она сказала, что никто ее не поддержал, так что ей, по сути, пришлось, справляться со всем самой. Затем я спросил у нее, что она теперь думает об этой маленькой девочке, у которой нашли эпилепсию и кото- рой пришлось полагаться только на себя. Вместо того что- бы жаловаться на свое одиночество или злиться из-за отсут- ствия поддержки, она решительно сказала: «Она была глу- пой, плаксивой и зависимой. Она должна была принять слу- чившееся и взять себя в руки». Очевидно, в ней говорила та часть ее, которая отважно пыталась справиться с ее бедстви- ем, и я отметил, что, вероятно, она помогла ей тогда со всем 52 Видимо, речь о том, что ординатор хотел заработать дополнительные «очки» перед старшим врачом, так как знал, что автор интересуется темой сексуального насилия в детстве. – Прим. пер. справиться. Я попросил ее позволить сказать той напуган- ной, брошенной девочке, каково ей было оказаться совсем одной, когда ее недуг был усугублен отторжением со сторо- ны семьи. Она начала всхлипывать и долго молчала, пока на- конец не сказала: «Нет, она этого не заслуживала. Ее долж- ны были поддержать, кто-то должен был о ней позаботить- ся». Затем она снова переключилась и с гордостью рассказа- ла о своих достижениях – о том, сколько она всего добилась, несмотря на отсутствие поддержки. История, составленная для окружающих, и ее внутренние переживания наконец со- шлись между собой. Тело – это проводник Истории о пережитой травме уменьшают вызванную ею изоляцию, а также дают объяснение испытываемым людьми страданиям. Они помогают врачам ставить диагнозы для из- лечения таких проблем, как бессонница, приступы ярости, ночные кошмары или эмоциональный ступор. Кроме того, истории позволяют людям найти виновника в случившемся с ними. Желание найти виноватого – общая для всех людей черта, которая помогает им чувствовать себя хорошо, когда им на самом деле плохо, или, как говаривал мой учитель Эл- вин Семрад: «Ненависть движет миром». Вместе с тем исто- рии также скрывают более важную проблему, а именно то, что психологическая травма радикально меняет людей – они перестают быть «собой». Невероятно сложно выразить словами это ощущение – чувство, что ты больше не являешься самим собой. Прежде всего язык появился, чтобы сообщать информацию о про- исходящем вокруг, а не делиться нашими внутренними чув- ствами (даже речевой центр в мозге отдален от центра само- восприятия дальше некуда). Большинству из нас проще опи- сывать кого-то другого, чем самого себя. Как однажды сказал гарвардский психолог Джером Каган: «Описание наших глу- бинных переживаний можно сравнить с попыткой достать из глубокого колодца крохотные и хрупкие хрустальный фи- гурки с боксерскими перчатками на руках» (11). Когда не удается подобрать нужные слова, можно при- влечь связанную с телом внутреннюю систему самовосприя- тия, которая говорит на языке ощущений, интонаций и мы- шечных напряжений. Способность воспринимать внутрен- ние телесные ощущения лежит в основе эмоционального са- мосознания (12). Если пациент скажет мне, что ему было во- семь, когда его отец ушел из семьи, я, скорее всего, останов- лю его и попопрошу заглянуть внутрь себя: что он чувству- ет, когда рассказывает мне про мальчика, больше никогда не видевшего своего отца? Где в своем теле он это ощущает? Когда человек прислушивается к своему нутру, заглядывает внутрь себя, все начинает меняться. Записки самому себе Существуют и другие способы достучаться до своего внутреннего мира чувств. Один из самых эффективных – это писать. Большинству из нас доводилось изливать свою душу гневными, обвинительными, жалобными или грустны- ми письмами людям, которые нас предали или бросили. От этого нам практически всегда становится легче, даже если мы в итоге их и не отправляем. Когда пишешь самому себе, не нужно переживать о мнении других людей – нужно лишь прислушаться к своим мыслям и дать им волю. Позже, пере- читывая написанное, вы непременно откроете для себя что- то неожиданное. Предполагается, что мы, будучи полноценными членами общества, должны вести себя «хладнокровно» в наших по- вседневных взаимодействиях с окружающими, подстраивая наши чувства под текущую выполняемую задачу. Когда мы разговариваем с кем-то, с кем не чувствуем себя в полной безопасности, наш внутренний социальный редактор вклю- чает режим тревоги и наша бдительность повышается. Со- всем иначе происходит, когда мы пишем. Если попросить своего внутреннего редактора оставить вас ненадолго одно- го, то всплывает то, о существовании чего вы могли и не по- дозревать. Вы можете войти в некое подобие транса, дав сво- ему подсознанию раскрыться с помощью ручки или клави- атуры. Вы можете связать две части мозга, о которых писа- лось выше, не переживая о том, как это будет воспринято. Методика «свободного письма» заключается в том, что человек использует любой предмет в качестве своего персонального теста Роршаха, чтобы войти в поток ассоциаций. Просто посмотрите на любой объект у себя перед глазами и запишите первое, что придет к вам в голову, а затем продолжайте писать, не останавливаясь, не перечитывая и ничего не исправляя. Деревянная ложка на кухонном столе может пробудить воспоминания о том, как вы готовили томатный соус вместе со своей бабушкой – либо про то, как вас били в детстве. Чайник, который передавался из поколения в поколение, мо- жет отправить вас в глубины вашего разума, напомнив о по- гибших близких или семейном отпуске, во время которого любовь перемежалась со ссорами. Каждый новый образ на- вевает очередное воспоминание, из которого рождается но- вый абзац. Все, что появится на бумаге, будет выражением ваших индивидуальных ассоциаций. Мои пациенты зачастую приносят записки и рисунки о воспоминаниях, которые они пока не готовы обсуждать. Прочитать их содержимое вслух для них было бы перебо- ром, однако они хотят, чтобы я знал, с чем им приходит- ся бороться. Я хвалю их за то, что они набрались смелости порыться у себя в душе и доверить мне то, что им удалось там отыскать. На основе полученной информации я строю план дальнейшего лечения – так, например, она может по- мочь мне решить, включить ли в лечение соматическое пе- реживание, нейробиологическую обратную связь или ДПДГ. Насколько мне известно, первая систематическая провер- ка возможности исцеления психологической травмы с помо- щью слов была проведена в 1986 году, когда Джеймс Пен- небейкер из Техасского университета в Остине превратил свое вводное занятие по психологии в эксперимент. Первым делом Пеннебейкер отдал дань уважения психологическому сдерживанию, склонности человека держать все в себе, ко- торую он назвал связующим элементом цивилизации (13). Вместе с тем он считал, что людям приходится расплачи- ваться, когда они пытаются не думать о какой-то очевидной серьезной проблеме. Он попросил своих студентов выбрать какое-то глубоко личное переживание, которое связано для них со стрессом или психологической травмой. Затем он разделил весь курс на три группы: одна должна была написать о том, что про- исходит в их жизни в настоящий момент; второй предлага- лось описать подробности травмирующего или стрессового события, в то время как третья должна была рассказать про факты пережитого события, связанные с ним чувства и эмо- ции, а также про то влияние, которое, как им кажется, это событие оказало на их жизнь. В течение следующих четырех дней каждый из студентов по пятнадцать минут писал, сидя в одиночку в небольшом огороженном пространстве. Студенты отнеслись к этому исследованию крайне серьез- но; многие из них поделились секретами, о которых никому прежде не рассказывали. Кое-кто плакал, пока писал, и мно- гие признались помощникам лектора, что они зациклились на этих своих переживаниях. Из двухсот участников шесть- десят пять написали про детскую травму. Хотя самой попу- лярной темой и была смерть близкого, двадцать два процен- та женщин и десять процентов мужчин сообщили о получен- ной до семнадцатилетнего возраста сексуальной травме. Исследователи расспросили студентов про их здоровье и были удивлены тому, как часто студенты сообщали о серьез- ных и незначительных проблемах со здоровьем: они расска- зывали про рак, высокое давление, угри, грипп, головные бо- ли и боли в ушах (14). Те, кто сообщил о травмирующем сексуальном опыте в детстве, за предыдущий год провели в больнице в среднем 1,7 дня – почти в два раза больше, чем остальные. Затем исследователи сравнили, сколько раз участники об- ращались за помощью в университетский медпункт за ме- сяц, предшествовавший исследованию, и сколько раз за ме- сяц после него. Группе, написавшей и про факты, и про эмо- ции, связанные с их травмами, этот эксперимент явно при- нес больше всего пользы: по сравнению с двумя другими группами количество визитов к врачу у них снизилось на пятьдесят процентов. Когда они описали свои самые сокро- венные мысли и чувства о пережитой травме, у них улучши- лось настроение и физическое здоровье, они стали более оп- тимистичными. Когда же самих студентов попросили оценить исследова- ние, они сосредоточились на том, как оно помогло им луч- ше понять себя: «Я задумался о том, что тогда чувствовал. Я никогда прежде не задумывался, как это на мне отрази- лось». «Мне пришлось задуматься и разобраться со своим прошлым. Это исследование принесло мне душевный покой. Написав про свои эмоции и чувства, я смог понять, какие чувства и почему я испытывал» (15). В своем следующем исследовании Пеннебейкер попро- сил половину группы из семидесяти двух студентов расска- зать под запись про самое неприятное событие из своей жиз- ни; другая половина делилась своими планами на день. По- ка они говорили, исследователи отслеживали их физические реакции: кровяное давление, пульс, мышечное напряжение и температуру ладоней (16). Это исследование дало схожий результат: у тех, кто позволил себе прочувствовать собствен- ные эмоции, наблюдались значительные физиологические изменения, как мгновенные, так и долгосрочные. Во время их исповеди у них увеличилось давление, пульс и другие ве- гетативные функции, однако по окончании процедуры уро- вень их возбуждения был ниже, чем перед ее началом. Сни- жение кровяного давления наблюдалось даже спустя полто- ра месяца после окончания эксперимента. Тот факт, что вызывающие стресс переживания – будь то из-за развода, итоговых экзаменов или чувства одиноче- ства – негативно сказываются на работе иммунной систе- мы, на данный момент является общепризнанным, однако во время проведения Пеннебейкером его исследований он вызывал огромное количество споров. Используя его мето- дологию, группа исследователей из медицинского колледжа при Университете штата Огайо сравнила две группы студен- тов, одна из которых писала про пережитую психологиче- скую травму, а другая – на какую-то отстраненную тему (17). И снова, те, кто написал про свою травму, стали реже об- ращаться за медицинской помощью, и улучшение их физи- ческого здоровья согласовывалось с улучшенной иммунной функцией, которая оценивалась по активности Т-лимфоци- тов (так называемые «естественные киллеры» 53 ) и другим иммунным маркерам в крови. Этот эффект был наиболее заметным сразу же после эксперимента, однако по-прежне- му отслеживался спустя полтора месяца. Подобные экспери- менты по всему миру с участием школьников, студентов-ме- диков, обитателей домов престарелых, заключенных в тюрь- мах строгого режима, больных артритом, новоиспеченных матерей и жертв изнасилований раз за разом демонстрируют, что физическое и психическое здоровье улучшается, когда 53 «Естественные киллеры» – крупные лимфоциты, обладающие цитотоксич- ностью (то есть способностью убивать клетки), опухолевые клетки и клетки, по- раженные вирусом. – Прим. ред. человеку предоставляется возможность написать про непри- ятные события из прошлого. Мое внимание привлекла еще одна особенность иссле- дований Пеннебейкера: когда участники рассказывают про свои сокровенные проблемы, у них зачастую меняются голос и интонация. Разница была настолько разительной, что Пен- небейкер даже засомневался, не перепутал ли он кассеты. Так, например, одна женщина описывала свои планы на день высоким, словно у ребенка, голосом, однако несколько ми- нут спустя, когда она рассказывала, как стащила из открытой кассы сто долларов, ее голос стал настолько более тихим и низким, словно принадлежал совершенно другому человеку. Изменение эмоционального состояния также отражалось и на почерке участников. Меняя тему разговора, они могли перейти с прописи на печатные буквы или наоборот; кроме того, немного менялся наклон букв и нажим, с которым они писали. Подобные изменения в клинической практике называют- ся «переключениями», и мы зачастую наблюдаем их у пере- живших психологическую травму пациентов. Меняться при этом может не только голос, но и выражения лица и движе- ния тела. У некоторых пациентов словно и вовсе меняется характер – на смену застенчивости приходит агрессия, а тре- вожный и покладистый человек вдруг может начать вести се- бя откровенно развязно. Когда они пишут о своих самых по- таенных страхах, их почерк становился более детским и при- митивным. Когда к пациентам, поведение которых столь резко ме- няется, относятся так, словно они притворяются, либо если их просят перестать вести себя столь непредсказуемо, они склонны замыкаться. Чаще всего они продолжают искать по- мощь, однако делают это уже не словами, а действиями: пы- таются покончить с собой, впадают в депрессию или устраи- вают истерики. Как мы увидим в семнадцатой главе, чтобы такой человек мог пойти на поправку, и сам пациент, и его психотерапевт должны осознать, как эти различные состоя- ния помогли ему пережить случившееся. Искусство, музыка и танцы Существуют тысячи специалистов по художественной, музыкальной и танцевальной терапии, которые проводят прекрасную работу с пережившими насилие детьми, страда- ющими от ПТСР солдатами, жертвами инцеста, беженцами и жертвами пыток, и множество свидетельств подтвержда- ют эффективность различных видов экспрессивной психо- терапии (18). Тем не менее на данный момент нам крайне мало известно о том, как именно они помогают, а также на какие аспекты посттравматического стресса оказывают воз- действие, а на проведение исследовательской работы, необ- ходимой для научного подтверждения их значения, потре- бовались бы огромные человеческие и финансовые ресурсы. То, что искусство, музыка и танцы способны преодо- леть сопровождающее ужас безмолвие, возможно, являет- ся одной из причин их применения в лечении психологи- ческой травмы в различных культурах по всему миру. Од- но из немногих систематических исследований по сравне- нию невербального художественного творчества с письмом было проведено Джеймсом Пеннебейкером вместе с Анной Кранц – специалистом по танцевальной и двигательной тера- пии из Сан-Франциско (19). Треть группы, состоящей из ше- стидесяти четырех студентов, попросили выразить воспоми- нания о каких-то неприятных событиях в их жизни посред- ством движений в течение не менее десяти минут на про- тяжении трех дней подряд, а затем написать о них в тече- ние еще десяти минут. Вторая группа танцевала, однако ни- чего не писала про пережитую травму, в то время как тре- тья группа выполняла обычную программу упражнений. На протяжении последующих трех месяцев участники из всех трех групп сообщали, что чувствуют себя более здоровыми и счастливыми. Тем не менее только у первой группы эти изменения удалось обнаружить в явном виде: у них улуч- шились показатели физического здоровья, а также успевае- мость (в рамках исследования не рассматривались конкрет- ные симптомы ПТСР). Пеннебейкер и Кранц заключили: «Просто выразить травму недостаточно. Судя по всему, для исцеления необходимо передать пережитое словами». Тем не менее мы до сих пор не знаем, всегда ли это заклю- чение – что для исцеления необходимы слова – действитель- но верно. Результаты аналогичных исследований, в которых упор делался на симптомы ПТСР (а не на общие показатели здоровья), были разочаровывающими. Когда я поговорил об этом с Пеннебейкером, он заметил, что большинство таких исследований пациентов с ПТСР проводилось в группах, где пациенты должны были делиться своими историями друг с другом. Он повторил то, что о чем я говорил выше – весь смысл такого упражнения в том, что писать нужно самому себе, позволить себе самому осознать то, чего ты всячески пытался избегать. Ограниченность языка Травма овладевает как слушателями, так и рассказчика- ми. В своей книге «Великая война и современная память», посвященной Первой мировой войне, Пол Фассел блестяще высказался о создаваемой травмой зоне тишины: Одно из проклятий войны… это невозможность описать события существующим языком… Нет никакой рациональ- ной причины, по которой английский язык не мог бы полно- стью описать реалии… военных действий: он богат такими словами, как кровь, ужас, агония, безумие, жестокость, убий- ство, измена, боль и обман, а также фразами, вроде оторван- ные ноги, вываливающиеся из рук кишки, крики всю ночь напролет, истечь кровью через задний проход, и тому подоб- ными… Проблема не столько в самом «языке», сколько в претенциозности и оптимизме… Реальная причина [того, что солдаты ни о чем не рассказывают] в том, что никто, как оказалось, не заинтересован слушать страшные вещи, о которых могут рассказать солдаты. Какой слушатель захочет быть потрясенным и взбудора- женным, если этого можно избежать? Невыразимое стало для нас неописуемым, хотя на самом деле оно просто сквер- но (20). Разговоры о болезненных событиях вовсе не обязательно сплачивают – зачастую наоборот. Семьи и организации по- рой отвергают людей, которые выставляют грязное белье на всеобщее обозрение; друзьям и родным надоедают те, кто застрял в своем горе или боли. Это одна из причин, по кото- рым пережившие травму люди зачастую замыкаются в себе, а их истории превращаются в заученные рассказы, отредак- тированные таким образом, чтобы точно не вызвать оттор- жения. Невероятно сложно найти подходящее место, чтоб выра- зить связанную с перенесенной травмой боль – вот почему такую важную роль играют различные группы поддержки, такие как «Анонимные алкоголики», «Взрослые дети алко- голиков», «Анонимные наркоманы» и другие подобные ор- ганизации. Наличие отзывчивого сообщества, которому можно рассказать свою историю, делает исцеление возможным. Именно поэтому пережившим травму людям нужен также и профессиональный психотерапевт, обученный слушать ужасные подробности их жизни. Я помню, как впервые ве- теран рассказал мне про убитого им во Вьетнаме ребенка. У меня тут же в голове вспыхнуло яркое воспоминание из дет- ства: мне было где-то семь лет, и мой отец сказал мне, что соседнего ребенка до смерти избили нацистские солдаты, так как он не проявил к ним должного уважения. Моя реакция на признание ветерана была слишком невыносимой, и мне пришлось прервать сеанс. Вот почему психотерапевтам са- мим нужно пройти интенсивную психотерапию, чтобы они могли заботиться о себе и оставаться эмоционально откры- тыми для своих пациентов, даже если рассказываемые этими пациентами истории вызывают гнев или отвращение. Другая проблема возникает, когда перенесшие травму лю- ди сами буквально теряют дар речи – когда в их мозге от- ключаются речевые центры (21). Мне доводилось не раз на- блюдать подобное в судах, где рассматривались дела имми- грантов, а также на судебном процессе против обвиняемого в массовой резне в Руанде. Когда их просят дать свидетель- ские показания, от нахлынувших эмоций жертвы порой не могут выдавить из себя ни слова либо впадают в такую па- нику, что попросту не могут внятно объяснить, что с ними случилось. Суд зачастую не принимает их показания в рас- смотрение, так как они слишком беспорядочные, бессвязные и обрывочные. Другие пытаются рассказывать свою историю так, чтобы избежать подобных реакций. Из-за этого они могут пока- заться со стороны уклончивыми и не заслуживающими до- верия свидетелями. На моих глазах десяткам людей было от- казано в политическом убежище, так как они не могли чет- ко объяснить, почему его просят. Я также знаю множество ветеранов, которые получали отказ от Управления по делам ветеранов, так как не могли толком рассказать, что именно с ними случилось. Замешательство и мутизм 54 – обычное дело в кабинетах психотерапевтов: мы прекрасно понимаем, что наши паци- енты не выдержат, если мы продолжим вытягивать из них подробности случившегося с ними. По этой причине мы на- учились «раскачиваться», обращаясь к травме, как это на- звал мой друг Питер Левин. Мы не избегаем связанных с ней подробностей, а учим наших пациентов постепенно погру- жаться в воспоминания о случившемся каждый раз все глуб- же и глубже. Первым делом мы определяем внутренние «островки без- опасности» в теле пациента (22). То есть мы помогаем паци- енту понять, какие части его тела, позы или движения могут 54 В психиатрии и неврологии состояние, когда больной не отвечает на вопро- сы и даже не дает понять знаками, что он согласен вступить с окружающими в контакт, при этом в принципе способность разговаривать и понимать речь окру- жающих у него сохранена. – Прим. пер. помочь ему «заземлиться», если он почувствует, что застрял, напуган или выходит из себя. Эти части, как правило, нахо- дятся вне пределов досягаемости блуждающего нерва, пере- дающего сигналы о панике в грудь, живот и горло, и они мо- гут стать верными союзниками для человека, пытающегося интегрировать травматические воспоминания. Я могу спро- сить у своего пациента про его ощущения в руках, и если он скажет, что все нормально, то попрошу ими подвигать, ощутить их легкость, тепло и гибкость. Позже, если я заме- чу, что у него напряглась грудь, а дыхание стало практически незаметным, я могу остановить его, снова сосредоточиться на руках, подвигать ими, чтобы он ощутил себя отдельно от травмы. Либо же я могу попросить его сосредоточиться на своем дыхании, почувствовать, как он может его менять, или же попросить с каждым вздохом поднимать и опускать ру- ки – упражнение из цигун. Некоторым пациентам заземлиться помогает воздействие на акупрессурные точки (23). Других я прошу почувство- вать, как давит их тело на стул либо ступни на пол. Пациенту, который внезапно замолк, я могу предложить сесть прямо. Некоторые пациенты обнаруживают свои собственные ост- ровки безопасности – они учатся возвращать чувство кон- троля с помощью определенных телесных ощущений. Это подготавливает почву для разрешения травмы: раскачива- ния между познанием и безопасностью, между языком и те- лом, между воспоминаниями о прошлом и восприятием се- бя живым в настоящем. Разобраться с реальностью Разобравшись с травматическими воспоминаниями, од- нако, пациент только начинает свое выздоровление. Много- численные исследования показали, что люди с ПТСР испы- тывают больше проблем с сосредоточенным вниманием и усвоением новой информации (24). Александр Макфарлейн провел простой эксперимент: он попросил группу людей на- звать за одну минуту как можно больше слов, начинающихся с буквы «Б». Обычные люди называли в среднем пятнадцать слов, в то время как пациентам с ПТСР удавалось назвать в среднем три или четыре. «Здоровые» участники колебались, когда видели такие неприятные слова, как «кровь», «рана» или «изнасилование» – пациенты же с ПТСР точно так же нерешительно реагировали и на самые обычные слова, такие как «шерсть», «мороженое» или «велосипед» (25). Спустя какое-то время большинство людей с ПТСР пере- стают подолгу копаться в прошлом. Им хватает проблем в настоящем, ведь каждый прожитый день дается с большим трудом. Даже травмированные пациенты, которые вносят ре- альный вклад в образование, бизнес, медицину или искус- ство и которые успешно воспитывают своих детей, тратят го- раздо больше энергии на повседневные задачи, чем обычные смертные. Еще один подвох языка заключается в нашей иллюзии, будто можно запросто скорректировать мышление, если оно недостаточно «рационально». «Когнитивная» составляющая когнитивно-поведенческой терапии сосредоточена на изме- нении подобного «неисправного мышления». Это подход к изменению сверху-вниз, в рамках которого психотерапевт ставит под сомнение или «переосмысляет» негативные уста- новки, например: «Давайте сравним ваше чувство вины в собственном изнасиловании с реальными обстоятельствами произошедшего» или «Давайте сопоставим ваш страх са- диться за руль с текущей статистикой дорожной безопасно- сти». Я вспоминаю смятенную женщину, которая как-то при- шла к нам в клинику, попросив помочь с ее двухмесячным младенцем, потому что он был «слишком эгоистичным». По- могла бы ей лекция по детскому развитию или объяснение понятия альтруизм? От подобной информации вряд ли была бы польза, пока у нее не было связи с напуганной, брошен- ной частью своего «Я» – частью, которая выражалась в виде ее страха зависимости. Нет никакого сомнения в том, что у травмированных лю- дей возникают иррациональные мысли: «Я сама виновата, что была такой сексуальной». «Другие парни не боялись – они настоящие мужчины». «Мне не стоило идти по этой ули- це». Лучше всего относиться к этим мыслям, как к когни- тивным воспоминаниям – не стоит с ними спорить, как вы не стали бы спорить с человеком, которого преследуют яркие болезненные воспоминания о пережитой аварии. Они явля- ются остаточными следами травмирующего события: они ду- мали об этом в момент получения травмы или вскоре по- сле этого, и эти мысли были снова активированы под воздей- ствием стресса. Лучше всего лечить их с помощью ДПДГ, которой посвящена следующая глава. Стать кем-то Люди теряют контроль над своим телом, когда рассказы- вают свои истории, и страдают от неприятных когнитивных воспоминаний по той причине, что их мозг претерпел изме- нения. Как заметили Фрейд и Брейер, психологическая трав- ма не просто высвобождает определенные симптомы. Ско- рее, «психическая травма – или, точнее, воспоминание о травме – действует, словно инородное тело, которое следует считать активным еще долгое время после его попадания в организм» (26). Как это бывает с занозой, вызывающей ин- фекцию, большей проблемой становится реакция организма на инородное тело, чем само это тело. Современная нейробиология решительно поддерживает идею Фрейда о том, что многие наши сознательные мысли представляют собой сложные рационализации исходящего из подсознания потока инстинктов, рефлексов, мотивов и потаенных воспоминаний. Как мы уже видели, психологиче- ская травма мешает нормальной работе участков мозга, от- вечающих за управление восприятием и его обработку. Здо- ровое самовосприятие – когда человек может уверенно ска- зать: «Вот что я думаю и чувствую» и «Вот что со мной про- исходит» – требует гармоничного и динамичного взаимодей- ствия между этими участками. Практически каждое исследование перенесших психоло- гическую травму пациентов с применением методов визуа- лизации мозга демонстрирует аномальную активность ост- ровка. Эта часть мозга объединяет и интерпретирует сигна- лы, поступающие от внутренних органов – включая наши мышцы, суставы и вестибулярный аппарат, – создавая у нас ощущение нахождения в собственном теле. Островок спосо- бен передавать сигналы миндалевидному телу, провоциру- ющему реакцию «бей или беги». Для этого не требуется ни- какого когнитивного вклада или осознанного понимания то- го, что что-то пошло наперекосяк, – человек просто чувству- ет себя заведенным и не может сосредоточиться либо же, в худшем случае, ощущает надвигающуюся беду. Эти сильные ощущения генерируются глубоко в мозге, и с ними невоз- можно справиться рациональным мышлением. Когда мы постоянно отмахиваемся от преследующего нас первоисточника наших телесных ощущений, возникает алекситимия: неспособность человека чувствовать и описы- вать происходящее с ним. Лишь установив связь со своим телом, с самим собой, можно снова понять себя, свои прио- ритеты и ценности. Алекситимия, диссоциация и эмоциональный ступор все связаны со структурами мозга, которые позволяют нам концентрироваться, понимать свои ощущения, а также активно себя защищать. Когда эти важнейшие структуры подвержены неотвратимому шоку, результатом могут стать замешательство и перевозбуждение либо же эмоциональная отчужденность, зачастую сопровождаемая внетелесными переживаниями – ощущением, будто наблюдаешь за собой издалека. Говоря другими словами, из-за травмы человек воспри- нимает себя либо кем-то другим, словно он в чужом теле, ли- бо вообще никем, лишенным тела. Чтобы преодолеть трав- му, необходимо вернуть связь со своим собственным телом, со своим «Я». Язык, вне всякого сомнения, необходим: наше самосозна- ние основано на способности последовательно структуриро- вать наши воспоминания в единое целое (27). Для этого, в свою очередь, требуются исправные связи между сознатель- ным мозгом и системами самовосприятия организма – свя- зями, которые зачастую повреждаются при травме. Вся ис- тория может быть рассказана только после восстановления этих структур и заложения основы, после того, как человек вновь становится кем-то. |