словарь. Ю Н Караулов Русский ассоциативный словарь как новый лингвистиче. Что собой представляет ассоциативный словарь

• Название: Что собой представляет ассоциативный словарь
• Анкор: словарь
• Дата: 19.04.2023
• Размер: 1.37 Mb.
• Имя файла: Ю Н Караулов Русский ассоциативный словарь как новый лингвистиче.doc
• Тип: Документы; #1075375
• страница: 10 из 23

5. Юмор, игра слов

В языковых играх — каламбурах, иронических фразах, оксюморонных словосочетаниях, морфо-фонетических сближениях несходного или противоположного — отчетли­во проявляется нестандартность, поисковая активность языкового сознания носителей языка: институт — заборо-строительный; студент — мудер; чадо — чадушное [тщедуш­ное]; учительница — мучительница; знамя — для прикры­тия заплаток; спина — как за каменной спиной; сходить — замуж; театр — одного зрителя; толки — роскозни [россказ­ни + козни]; тюрьма — верной дорогой идете, товарищ; ис­кусство — пошлых веков; грести — ушами в камыши; столо­вая —рыгаловка; знакомый — не помню, как зовут.

6. Пресуппозиция

Пресуппозиция, послужившая непосредственной при­чиной ответа, становится наблюдаемой, восстанавливается в таких парах S—R, где на первый взгляд взаимная инфор­мация минимальна, т.е. связь между первичным стимулом и зафиксированной в ответе реакцией как будто отсутст­вует: прививка — заколка, речь — камешки, сельскохозяйст­венный — скульптура Мухиной. Это происходит обычно в тех случаях, когда первичный результат реагирования на стимул, т.е. действительно первая реакция, не фиксируется испытуемым, а записывается уже вторичный ответ, — от­вет, для которого реальным стимулом оказалась та самая незафиксированная им первая его реакция. Будучи не вы­раженной явно, такая "реакция = стимул" и может квали­фицироваться как пресуппозиция.

Если звездочкой пометить эту промежуточную *RS, то для приведенных выше пар пресуппозиции могли бы вы­глядеть следующим образом: прививка — 'завивка [реак­ция морфемой: при — за] — заколка [реакция морфемой: за — за]; речь — 'Демосфен — камешки [Демосфен, преодоле­вая дефекты своей речи, добиваясь чистоты и ясности произношения, учился говорить выразительно даже с ка­мешками во рту]; сельскохозяйственный — "выставка — скульптура Мухиной [известная скульптура Мухиной "Ра­бочий и колхозница" установлена возле сельскохозяйст­венной выставки в Москве]; слушать — 'уши — лапшу [ве­шать лапшу на уши].

Важно отметить, что первичная реакция, восстанавли­ваемая в таких цепочках в качестве пресуппозиции, на са­мом деле, как правило, присутствует и реально в данной ассоциативной статье, являясь ответом другого испытуе­мого: редко — 'редька — редиска; сам — 'с усам — Сусанин; рубль — 'деревянный — фанерный; речь — 'слово — о полку Игореве; платить — 'деньги — на магнитофон; спина — 'белая —в белилах; удрать — * содрать — списать; спор — "неразрешимый — монета [должна быть брошена, чтобы разрешить его]; стараться — 'не стараться [что-либо сде­лать] — плюнуть; сплетни — *сплели — веревка; масло — 'масло масленое — тавтология; глаз — 'око — недремлющее; шумный — 'шум — зеленый [Зеленый шум]; оставаться — *с ребенком — нянчить; участие — 'проявить участие — к судьбе или участие — 'проявлять участие — к людям. Эта восстанавливаемость пресуппозиции (или первичной реак­ции) по данным того же ассоциативного поля (статьи) лишний раз указывает на правомерность его отождествле­ния с полем индивидуальным, а сети, построенной по ма­териалам массового опроса, — с ассоциативно-вербальной сетью "усредненной" языковой личности.

7. Элементы национального самосознания, национальные оценки и предпочтения

Возможно, проявление в ABC названных особенностей следовало бы квалифицировать как черты национального характера. Но не располагая достаточным материалом для таких обобщений, мы хотели бы ограничиться лишь неко­торыми наблюдениями. Строго говоря, национальную ок­раску — более или менее выраженную — имеют все эле­менты знаний, из которых складывается мозаичная карти­на мира носителя языка: имена и лозунги, актуальная пол­итическая информация и прецедентные тексты, метафо­рика и фразеология, жесты и генерализованные высказы­вания (см. раздел III А). "Национальное" дает о себе знать и в эмоциональных оценках фактов и явлений действи­тельности, в юморе, в специфике пресуппозиций (раздел III Б). Но это все "национализм", так сказать, обязатель­ный и эксплицитный, "национализм по определению", обусловленный непохожестью данного языка на все про­чие, "национализм", заложенный в самом материале, как бы не пропущенный через сознание говорящего и потому не выходящий непосредственно на языковую личность, на психо-ментальную и прагматико-ценностную специфику носителя языка и ее отражение в его речевой деятельно­сти и в его ABC, соответственно.

Элементы национального, — я значит, общего для всех носителей, — самосознания, представляясь в языковом плане само собой разумеющимися, заключают в себе не­кое выводное знание. Оно многофункционально, но глав­ная, ядерная часть его, свидетельствующая об одинаковом мировидении и одинаково ощущаемом месте "я" в мире, предназначена для того, чтобы идентифицировать "свое­го", т.е. опознать личность, принадлежащую к той же са­мой, к моей речевой общности. И хотя мы относим при­водимые ниже факты к самосознанию, на самом деле для говорящего они не всегда осознанны, однако оказывают существенное влияние на практические решения и по­вседневное поведение носителя языка.

Можно полагать, что извлекаемые из ABC представле­ния, оценки и суждения, которые мы квалифицировали вышесказанным образом, разделяются на два типа. Во-первых, это историко-культурные феномены, дошедшие до сегодняшнего времени из прошлого, связанные с раз­ными историческими периодами жизни русского народа и выражающие в явном виде (ср. ниже река) или имплицит­но (ср. ниже дверь) взаимоотношения "я и мир" или "я и ты". Во-вторых, это общеизвестные фреймы, понятия, оценочные суждения советского времени, формирующие определенные концептуальные схемы, под воздействием которых строилось наше поведение еще совсем недавно. Рассмотрим последовательно оба типа проявлений нацио­нального самосознания.

7.1. Историко-культурный тип

Есть такие понятия, которые в ассоциативном поле получают не только всестороннее содержательное напол­нение, т.е. раскрыватюся со стороны их интенсионала, но наполняются также и экстенсионально, путем указания на конкретные воплощения соответствующего денотата. Так, интенсионал стимула река представлен в соответствующей статье словаря признаками: быстрая, глубокая, течет, во­да, чистая, рыба, берег, мост, купаться, лодка и многими другими подобными. Интенсионал стимула памятник включает такие его характеристики: герою, архитектуры, камень, мраморный, гранит, бюст, скульптура, на площади, из бронзы и т.д. Экстенсоинал в противоположность ин-тенсионалу характеризует уже не сам предмет, а говоря­щего, который вынужден делать определенный отбор, вы­являя тем самым свои предпочтения, обусловленные на­ционально-историческими предпосылками. Экстенсионал стимула река в РАС включает более 20 названий с общей частотой около 80, и самым частотным в статье ответом, естественно, является для русского — Волга: Волга, Миасс, Ока, Кама, Днепр, Тобол, Днестр, Дон, Енисей, Истра, Клязьма и т.д. Безусловно этот набор весьма выразителен и не может принадлежать ни немцу, ни японцу, ни австра­лийцу. Только русское самосознание подобным образом ориентируется в пространстве рек.

Аналогично обстоит дело со статьей памятник, где первым по частоте оказывается Пушкину, общее число имен такое же, как в предыдущем случае, т.е. порядка 20, а суммарная частота их употребления в реакциях испыту­емых более 140, что равно почти трети всего состава по­ля: Пушкин ', Ленин, Высоцкий, Сталин, Чкалов, Горький, Гагарин, Дзержинский, Кутузов, Менделеев, Минин и др. Конечно, этот список весьма мозаичен, далек от каких-ли­бо системных принципов, но его кажущаяся случайность имеет отчетливо русскую окраску, которую не спутаешь ни с какой другой.

Но помимо такой объективистской констатации сугубо национальной ориентации соответствующего набора, он интересен и в других отношениях. Во-первых, некоторые имена в нем довольно с большой степенью вероятности указывают, жителю какого города принадлежит тот или иной ответ: наиболее известный памятник Менделееву, например, установлен в Тобольске, уроженцем которого был ученый; памятник Высоцкому стоит на его могиле в Москве, а Кутузову—в Санкт-Петербурге. Во-вторых, спонтанный ответ испытуемого на подобный стимул ведь не случаен, он не только подготовлен его опытом миро­восприятия (того, что он просто видит вокруг себя и зер­кально отражает своим сознанием) и языковым опытом (закрепленным вербально в его ассоциативно-вербальной сети), но и определенным образом отобран, пропущен че­рез иерархически-оценочный и установочно-прагматиче-ский фильтр его отношения к миру. И такой фильтр за­ставляет при ответе учитывать следующие пресуппозиции: 1)"памятники устанавливаются людям выдающимся, сде­лавшим нечто великое и хорошее для своего народа и для меня"; 2) "это должна быть личность историческая, т.е. повлиявшая на историю и сама ставшая достоянием исто­рии"; 3)"кто же это для меня, сделавший великое и хоро­шее в жизни народной?" А дальше, следует готовый в кон­кретной ABC ответ, ответ, подготовленный всем жизнен­ным и языковым опытом данного индивида и отражаю­щий его прогностически ориентированные идеалы: для одних это Сталин, тогда как для других — Пушкин или Менделеев.

Несколько иначе национальное видение мира отража­ется в статьях другого рода, предполагающих не развер­тывание экстенсионала, а характеристику некоторого ти­пичного для русского восприятия состояния денотата, обозначенного словом-стимулом. В этом отношении инте­ресна, например, статья дверь. Оказывается русское со­знание "видит" дверь открытой. Об этом свидетельствует количество и разнообразие соответствующих реакций в сопоставлении с реакциями, обозначающими дверь как закрытую. Ср., открыта, открытая, открыть, настежь, нараспашку, отпереть, приоткрыта, взломать, выбитая, дыра в стене, не заперта, проем, проход, распахнулась и т.д., всего около 160 ответов. Естественно, что обратная связь между этими понятиями столь же сильна: на стимул открывать самый первой, самой частотной реакцией ока­зывается дверь (246). В то же время реакций, говорящих о том, что испытуемый "видит" дверь закрытой, вдвое мень­ше по количеству и они не столь разнообразны: закрыта, закрытая, заперта, заклинило, закрылась, захлопнулась, на пружине, с ручкой, хлопнула и др.

Эта деталь мировидения особенно бросается в глаза при сравнении с иной национальной культурой: например финн или немец "видят" дверь прежде всего закрытой.

Другой пример: для русского восприятия характерно соединение, импликационная зависимость сем "глупый" и "маленький": если глупый, значит маленький. Поэтому в статье глупый мы встречаемся с обилием слов, обознача­ющих детеныша: ребенок, котенок, мышонок, щенок, маль­чишка, утенок, вороненок, пастушок, птенец, теленок и т.п., а также маленький, малыш. О том,что такая зависи­мость не универсальна, можно заключить хотя бы из того факта, что в нашей сети, а значит, — для русского созна­ния, — она не имеет обратной силы: обратившись к статье маленький, мы убедимся, что в ней нет ни одной реакции с семой "глупый".

Историко-культурная информация, проникнутая наци­ональным чувством, не только сосредоточена под теми или иными специфическими понятиями, но и мозаично рассеяна в ассоциативных статьях, актуализируясь в отве­тах испытуемых на самые разные стимулы. Например, стимул тишайший вызвал ответ "Алексей Михайлович, царь". Для каждого русского с эпохой Алексея Михайлови­ча, с его именем связано становление национальной госу­дарственности, рост духовной культуры , стабилизация экономической жизни, и поэтому его прозвище "тишай­ший", данное ему за определенные черты характера, на­полнено кроме того и содержанием, неявно перекликаю­щимся с жизнью русского общества в его царствование.

С детства каждому русскому известна картина И.Е.Ре­пина "Бурлаки на Волге", помнятся и стихи НА.Некрасова и рассказы А.М.Горького, фольклорные произведения о бурлаках, знаменитая "Дубинушка", "Сарынь на кичку!" и т.п. Поэтому за ответом на стимул труд — бурлаков стоит, конечно, не именное словосочетание с родительным при­надлежности и не просто историческая реалия, скурпулез-но перечисляемая в перечне черт народно-экономической жизни определенного времени. За ним стоит националь­ное переживание, связи которого с прошлым настолько глубоки, что вызывают почти физическое ощущение на­грузки от тех лямок, которые тянут бурлаки.

Все приводимые имена лемматизированы, т.е. встречавшиеся в ответах формы Ленину или Гагарина даны в именитель­ном падеже.

Весьма показательными для национального самосозна­ния является состав и место животного мира, названий животных, используемых переносно для характеристики восприятия и оценки человеческих качеств и взаимоотно­шений (ср.: гордый — осел, заносчивый — гусь, глупый — пес, знакомый — кот, молодой — козел, настоящий — волк). При этом речь идет не просто о "животной метафоре", как могло бы показаться на первый взгляд. Набор наиболее употребительных для русского "звериных имен" связан с духом волшебной народной сказки, с детства влиявшей на складывание наших представлений о мире, с духом яркой национальной идиоматики (кот наплакал, псу под хвост, куры не клюют, как от козла молока, гусь свинье не това­рищ). Всего в Русский ассоциативный словарь вошло око­ло полутора сотен названий животных, птиц, насекомых, рыб, причем подавляющее большинство (99%) этих имен употреблено испытуемыми в переносном смысле. Среди них есть очень употребительные (осел, козел, пес, кот) и довольно редкие (барсук, хомяк, россомаха), типично рус­ские (медведь, волк, баран) и экзотические (фазан, орангу­тан, шимпанзе, страус).

Чаще всего носитель языка оперирует именем живо­тного в связи с каким-то приписываемым этому животно­му человеческим качеством или, наоборот, в связи с жела­нием назвать человека, обладающего таким качеством, именем соответствующего животного. Строгой закреплен­ности за тем или иным животным определенных свойств не бывает их имена амбивалентны, так же, как, скажем, пословицы и поговорки в применении к совершенно противоположным ситуациям. Поэтому, мерин, например, может быть и гордым, и глупым, а гусь — и заносчивым, и застенчивым.

По частоте употребления имена, обозначающие живых существ, можно разделить на следующие группы. От 300 с лишним раз до 100 встречаются в разных статьях (в по­рядке убывания частотности): осел, кот, пес, козел, волк, конь, слон, баран, змея (змей), заяц. Они составляют при­мерно 12—15% от общего состава слов этой группы в Русском ассоциативном словаре, и среди них нет ни на­званий птиц, ни насекомых, ни рыб. В таком же отноше­нии (15%) к общему числу находится вторая группа слов (верблюд, бык, орел, жук, индюк, медведь, котенок, щенок, тигр, гусь, мышь, цыпленок), использованных в ответах от 75 до 45 раз. В третью группу (частота в основном 30) уже в большей мере, наряду с животными включаются птицы и насекомые (шмель, утка, таракан, сокол, рак, по­росенок, попугай, курица, петух, паук, олень, крот, лягушка и т.д.), главным образом не экзотического, а привычного, повседневного для русских окружения. Их в словаре — по­рядка 30%. Наконец, в последнюю группу вошло пример­но 40—45% слов, встретившихся с частотой от 1 до 15— 18 раз, именно здесь появляются названия рыб (щука, ка­рась, пескарь, окунь, ерш) в ряду большого числа насеко­мых и животных, причем среди имен последних оказыва­ются и синонимичные или составляющие пары к именам первой группы. Ср., конь : кобыла, лошадь, жеребец, мерин; или баран : овца; козел : коза; осел : ишак; заяц : кролик; пес : собака, кобель, сука.

Очевидно, из этого "животного паноптикума" русских показательны были бы для сопоставления с инонацио­нальной культурой имена первой группы, хотя и общий набор слов этой категории, используемых для оценки че­ловеческих качеств мог бы стать предметом межкультур­ного сравнительного изучения.

К элементам типично русского самосознания можно было бы отнести также ассоциации, несущие информа­цию о детских играх, развлечениях, забавах, а также нака­заниях, ибо именно в этих явлениях сохраняются следы далеких историко-культурных черт жизни народа: палка — выручалочка ["палочка-выручалочка"]; угол — пятый ["ис­кать пятый угол"]; играть —в прятки, в жмурки, в салки, в бирюльки, в лапту; угол — ставить, горох, колени.