ЖанЖак Руссо Эмиль, или о воспитании Мультимедийное издательство Стрельбицкого
 Скачать 1.71 Mb.
|
|
Эмиль (весь в поту и горько плача). – Я решительно не знаю. Я устал, я голоден, мне пить хочется, я не в силах дальше идти. Жан-Жак. – А мое положение разве лучше вашего? и разве вы думаете, что я не сумел бы расплакаться, если б мог позавтракать слезами? Не плакать следует, а отыскать дорогу. Посмотрите-ка на часы; который теперь час? Эмиль. – Уже полдень, а я ничего не ел. Жан-Жак. – Правда, уже полдень, а я ничего не ел. Эмиль. – Ах! как вы должны быть голодны! Жан-Жак. – Беда в том, что мой обед не придет сюда за мною. Теперь полдень: тот именно час, когда мы наблюдали вчера из Монморанси положение леса. Если б мы могли наблюдать из лесу положение Монморанси? Эмиль. – Так, но вчера мы видели лес, а отсюда нам не видно города. Жан-Жак. – Вот в том-то и беда… Если б мы могли обойтись без этого, чтобы найти его положение!.. Эмиль. – О мой добрый друг! Жан-Жак. – Мы, кажется, говорили, что лес находится… Эмиль. – На севере от Монморанси. Жан-Жак. – Следовательно, Монморанси должно быть… Эмиль. – На юг от леса. Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 106 Жан-Жак. – У нас есть способ отыскать север в полдень. Эмиль. – Да, по направлению тени. Жан-Жак. – А юг? Эмиль. – Как быть? Жан-Жак. – Юг противоположен северу. Эмиль. – Это правда; нужно только поискать, где противоположная тени сторона. Ах, вот юг! вот юг! Монморанси, наверное, в этой стороне; пойдем в эту сторону. Жан-Жак. – Вы может быть правы; пойдем-те по этой тропинке. Эмиль (хлопая в ладоши и радостно вскрикивая). – Ах! я вижу Монморанси! вот оно пред нами, на виду. Идем завтракать, обедать, скорей, скорей: астрономия на что-нибудь да годится. Обратите внимание, что если он не скажет последней фразы, то подумает; все равно, только бы не я сказал ее. Во всяком случае, будьте уверены, что он во всю жизнь не забудет этого урока; между тем как если б я ему представил все это дома, речь моя была бы забыта на другой день. Нужно по возможности говорить в действиях, а словами говорить только то, чего нельзя сделать. Читатель не думает, что я настолько презираю его, чтобы показывать ему пример вся- кого рода уроков: но о чем бы ни зашла речь, я не могу не убеждать воспитателя хорошенько соразмерять свои доказательства со способностями воспитанника; потому что не в том беда, что он не поймет, а в том, что он сочтет понятым. Помню я, как однажды, желая возбудить в одном ребенке любовь к химии и показав ему несколько примеров осаждения металлов, я объяснял ему, как делались чернила. Я ему гово- рил, что черный цвет происходит от очень разъединенного железа, выделенного из купороса и осажденного щелочной жидкостью. Среди моего ученого объяснения маленький плут поста- вил меня в тупик моим же вопросом, которому я его научил: я был в большом затруднении. Подумав несколько, я придумал средство; я велел принести вина из погреба хозяина дома, а другое вино в восемь су от виноторговца. Я налил в маленький флакон раствора щелочи, потом, поставив пред собою эти два различных вина, 39 я сказал ему: Многие съестные припасы подделывают с тем, чтобы качество их казалось лучше, нежели оно есть на самом деле. Эти подделки обманывают глаз и вкус; но они вредны и делают подде- ланную вещь, несмотря на ее наружное улучшение, хуже, чем она была прежде. Напитки подделывают преимущественно, – в особенности вина, потому что этот обман труднее заметить, и он наиболее выгоден для плута. Подделка кислых вин делается помощью глета. Глет есть препарат свинца. Свинец, соеди- ненный с кислотами, дает очень сладкую соль, которая умеряет кислоту вина, но между тем это яд для тех, кто пьет это вино. Итак, прежде, нежели пить вино, нужно узнать, есть ли в нем глет или нет. Вот каким образом я рассуждаю, чтобы открыть это. Вино содержит не один только воспламеняемый спирт, как вы видели в водке, которую из него выгоняют: оно содержит также и кислоту, как вы можете видеть по уксусу и винному камню, которое из него также извлекают. Кислота имеет сродство с металлическими веществами, соединяется с ними чрез рас- творения, чтобы составить сложную соль, такую, например, как ржавчина, которая есть ни что иное, как железо, растворенное в воздухе или в воде, и такую как напр. медная ярь, которая есть ничто иное, как медь, растворенная в уксусе. Но эта самая кислота имеет еще больше сродства со щелочными веществами, чем с металлическими, так что действием первых в сложных солях, о которых я вам говорил, кис- 39 Руссо замечает, что когда объясняешь что-нибудь ребенку, то небольшие приготовления, предшествующие объяснению, очень возбуждают его внимательность. Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 107 лота принуждена отпустить металл, с которым она соединена, чтобы соединиться со щелочью. Тогда металлическое вещество, отделившееся от кислоты, которая держала его в растворе, осаждается и делает жидкость мутною. Если в одно из этих вин подмешан глет, то он находится растворенным в кислоте вина. Если я налью в него щелочной жидкости, она заставит кислоту отделиться от глета; глет, пере- став быть растворенным, выделится, сделает жидкость мутною и, наконец, осядет на дно ста- кана. Если в вине нет ни свинца, ни другого какого-нибудь металла, то щелочь соединится с кислотою, все останется растворенным и не произойдет никакого осадка. Затем я попеременно налил в оба стакана щелочной жидкости: домашнее вино осталось светлым и прозрачным, другое же тотчас сделалось мутным, а чрез час на дне стакана можно было ясно видеть осадок свинца. Вот, прибавил я, чистое и натуральное вино, которое можно пить, и вино поддельное, которое отравляет. Это узнается помощью тех сведений, о полезно- сти которых вы меня спрашивали; тот, кто хорошо знает, как делаются чернила, умеет также распознавать поддельные вина. Я был очень доволен своим примером, а между тем заметил, что он не поразил ребенка. Только спустя некоторое время я сообразил, что сделал глупость: не говоря уже о невозможно- сти двенадцатилетнему ребенку проследить мое объяснение, полезность этого опыта усколь- зала от него: он попробовал оба вина и нашел каждое из них вкусным, и потому слово под- делка, которое, мне думалось, я так хорошо объяснил ему, не выражало для него никакой идеи. Слова же вредно, яд не имели для него никакого смысла. Отношения следствий к причинам, связи которых мы не замечаем, блага и напасти, о которых мы не имеем понятия, потребность, которых мы никогда не ощущали, не существуют для нас; невозможно помощью их заинтересовать нас в исполнении того, что к ним относится. В пятнадцать лет такими же глазами смотришь на счастье разумного человека, какими в трид- цать смотришь на блаженство рая. Если неясно понимаешь то или другое, то и не особенно стараешься его достичь. Да если даже и понимаешь, то этого все-таки недостаточно; надо еще желать известную вещь и считать ее пригодною для себя. Легко уверить ребенка, что то, чему желаешь его научить, полезно; но в этом уверении толку мало, если не сумеешь убедить ребенка. Напрасны все порицания и одобрения спокойного разума; одна только страсть застав- ляет нас действовать: а как пристраститься к интересам, которых еще не имеешь? Не показывайте никогда ребенку ничего такого, чего он не может постичь. Пока челове- чество еще чуждо ему и пока вы не в силах возвысить ребенка до состояния взрослого чело- века, низведите для него взрослого до состояния ребенка. Заботясь о том, что может ему быть полезным в другом возрасте, говорите ему только о том, пользу чего он может оценить в насто- ящее время. Впрочем, не надо делать никаких сравнений между ним и другими детьми, не надо соперников, конкурентов, даже и в играх, как скоро ребенок начнет рассуждать: по-моему, в сто раз лучше, чтобы он вовсе не знал того, чему мог бы научиться из одной зависти или тще- славия. Я бы только ежегодно отмечал его успехи; я сравнивал бы их с новыми успехами и гово- рил бы ему: вы выросли на столько-то линий; вот канава, чрез которую вы прыгали, тяжесть, которую вы переносили, расстояние, которое пролетал брошенный вами камень, конец, кото- рый вы пробегали без остановки, и проч.; посмотрим теперь, что вы сделаете. Таким образом, я поощряю его, не возбуждаю в нем ни к кому зависти. Он захочет превзойти самого себя, он должен это сделать: я не вижу никакого неудобства в том, чтоб он был своим собственным соперником. Я ненавижу книги: они учат только говорить о том, чего не знаешь. Говорят, что Гермес вырезал на колоннах начала наук, чтобы обеспечить свои открытия на случай потопа. Если б он хорошенько запечатлел их в голове людей, они сохранились бы в преданиях. Хорошо под- готовленный мозг есть лучший памятник, на котором всего вернее сохраняются человеческие знания. Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 108 Нельзя ли собрать все разрозненные в книгах уроки, привести их к одной общей цели, которую легко было бы видеть, за которою интересно было бы следить и которая могла бы слу- жить стимулом даже для этого возраста? Если можно выдумать положение, где все естествен- ные нужды человека выказываются ощутительным, для детского ума, образом и где все сред- ства удовлетворить этим нуждам развиваются постепенно и с такою же легкостью, то живая и простодушная картина этого положения должна доставить первое упражнение его воображе- нию. Пылкий философ, я уже вижу, как зажигается ваше собственное воображение. Не ломайте себе головы; это положение найдено, оно описано и – не в обиду будь вам сказано – описано гораздо лучше, нежели вы могли бы описать его, – по крайней мере, описано с большей правдой и простотой. Так как нам, непременно нужны книги, то существует такая книга, кото- рая содержит, по-моему, самый удовлетворительный трактат природного воспитания. Книга эта будет первою, которую прочтет мой Эмиль; она одна долгое время будет составлять всю его библиотеку и всегда занимать в ней почетное место. Она будет подлинником, которому все наши разговоры о естественных науках будут служить лишь комментариями. По мере наших успехов, она будет служить мерилом того состояния в котором находится наш рассудок; и пока не испортится наш вкус, чтение этой книги всегда будет нам нравиться. Что же это за чудесная книга? не Аристотель ли? не Плиний ли? не Бюффон ли? Нет, эта книга – «Робинзон-Крузо». Робинзон Крузо на своем острове один, лишенный помощи себе подобных и всякого рода орудий, обеспечивающий, однако, свое пропитание, самосохранение и достигающий даже некоторого благосостояния: вот предмет занимательный для каждого возраста, и есть тысяча способов заинтересовать им детей. Вот каким образом мы осуществляем необитаемый ост- ров, который служил мне сначала для сравнения. Положение это, сознаюсь, не есть положение общественного человека; по всей вероятности оно не будет положением Эмиля; но он по этому самому положению должен оценит все другие. Самый верный способ возвыситься над пред- рассудками и приобрести правильные суждения в настоящих отношениях вещей, это поставит себя на место изолированного человека, и судить обо всем, как этот человек должен был бы сам о том судить в виду своей собственной пользы. Этот роман, из которого мы выкинем все лишнее, который начнется кораблекрушением Робинзона возле его острова и кончится появлением корабля, который приходит, чтобы взять его оттуда, будет служить для Эмиля, в ту эпоху, о которой здесь идет речь, вместе и забавой и поучением. Я хочу, чтобы он увлекся им, чтобы он беспрерывно занимался своим замком, своими козами, плантациями. Пусть он подробно узнает то, что необходимо гнать в подобном случае, и не из книг, а на самом деле; пусть он вообразит себя Робинзоном, одетым в звериные шкуры, с большим колпаком на голове, большою саблею, пусть вообразит весь смешной наряд, за исключением зонтика, – в котором он не нуждается. Я хочу, чтобы он беспокоился о мерах, которые нужно было бы принять в случае недостатка того или другого; пусть он проследит поведение своего героя, не упустил ли тот чего-нибудь, нельзя ли было лучше устроиться; пусть он внимательно отметит его ошибки и воспользуется ним для избежание их в надобном слу- чае: потому что он непременно вознамерится предпринять надобное устройство; такая мечта всего свойственнее счастливому возрасту, когда все счастье ограничивается удовлетворением необходимых потребностей и свободой. Каким ресурсом может служить эта страсть ловкому человеку, который с тем и возбудил ее, чтобы извлечь из нее по льву! Ребенок, торопясь сделать запас для своего острова, будет выказывать больной пыл к ученью, нежели учитель к преподаванью. Он точат угнать все, что полезно, и только это и захочет знать; вам не придется руководить им, а придется удерживать. Впрочем, поспешим водворить его на этом острове, пока им ограничиваются его мечты о сча- стье: близок день, когда он, если и захочет жить на нем, то не один, и когда Пятница, который теперь нисколько для него не интересен, не долго будет удовлетворять его. Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 109 Занятие природными искусствами, на которое хватает одного человека, приводит к открытию промышленных искусств, которые нуждаются в содействия нескольких рук. В пер- вых могут упражняться пустынной, дикари; вторые же могут родиться только в обществе и делают его необходимым. Пока знакомы только физические потребности, каждый человек может продовольствовать самого себя; появление излишка делает необходимым раздел и рас- пределение труда: ибо, хотя человек, работающий один, зарабатывает лишь продовольствие одного человека, сто человек, работающих сообща, заработают продовольствие двух сот людей. Следовательно, как скоро одна часть людей бездействует, нужно, чтобы содействие рук трудя- щихся людей вознаграждало праздность ничего не делающих людей. Главною заботою вашею должно быть удаление из ума вашего воспитанника всех поня- тий об общественных отношениях, которые ему недоступны, но когда сцепление познаний принуждает вас показывать ему взаимную зависимость людей, то, вместо того, чтобы пока- зывать ему ее с нравственной стороны, обратите сначала все его внимание на промышлен- ность и механические искусства, которые делают людей полезными друг для друга. Водя его по мастерским, никогда не допускайте его смотреть ни на какую работу, не приложив к ней своих рук, или уйти, не узнав вполне причины всего, что там делается, или всего, что он заметил. С этою целью работайте сами, везде показывайте ему пример: чтобы сделать его мастером, будьте везде подмастерьем; и будьте уверены, что час работы научит его больше, нежели целый день, употребленный на объяснения. В обществе существует уважение к различным искусствам, которое распределяется как раз обратно их настоящей полезности. Мерилом этому уважению служит их бесполезность, – так и должно быть. Самые полезные искусства получают наименьшее вознаграждение, потому что число работников соразмеряется с потребностями людей и труд, необходимый для всех, поневоле остается в той цене, которую может заплатить бедняк. Напротив того, гордецы, кото- рых зовут не ремесленниками, а артистами, работают единственно для праздных и богатых и потому назначают произвольную цену своим побрякушкам; а там как достоинство этих вздор- ных работ заключается лишь во мнении, то самая цена их вменяется им в достоинство и их меняют соразмерно тому, что они стоят. Уважение к ним богатого происходит не от их пользы, а от того, что бедняк не может за них заплатить. Nolo habere bona, nisi quibus populous inviderit. 40 Что станется с вашими воспитанниками, если вы допустите их заразиться этим глупым предрассудком, если вы сами будете ему потворствовать, если он увидит, например, что вы с большим почтением входите в лавку золотых дел мастера, нежели в давку слесаря? Какое суждение составят они о настоящем достоинстве искусств и о настоящей цене вещей, когда увидят повсеместное противоречие в цене предмета роскоши с ценою предмета действительно полезного и что чем дороже вещь, тем она бесполезнее? С той минуты, когда, вы допустили эти понятия забраться в их голову, приостановится дальнейшее воспитание; помимо вашей воли, они будут воспитаны как все; четырнадцатилетние заботы ваши погибли. Эмиль, заботясь о снабжении своего острова, будет иначе смотреть на вещи. Для Робин- зона лавка слесаря показалась бы важнее всех безделушек Саида. Первый был бы в его глазах очень почтенным человеком, а второй ничтожным шарлатаном. «Мой сын призван жить в свете; он будет жить не с мудрецами, а с безумцами; нужно, следовательно, чтобы он знал их безумие, там как они хотят, чтобы они руководили помо- щью этого безумия. Действительное знакомство с вещами может быть хорошо, но знакомство с людьми и их суждениями еще лучше; потому что, в человеческом обществе самое главное орудие человека это – сам человек, и самый мудрый тот, кто наилучше умеет пользоваться этим орудием. К чему давать детям понятие о воображаемом порядке, совершенно противном тому, который он найдет установившимся, и с которым им придется соображаться? Научите их 40 Petron (Cap. 100). Ж. Руссо. «Эмиль, или о воспитании» 110 первоначально быть мудрыми, а потом вы научите их судить о том, в чем заключается безум- ство других». Вот обманчивые рассуждения, на основании которых ложная осмотрительность отцов делает детей рабами предрассудков, которыми их витают, и игрушкою той самой безумной толпы, которую думал сделать орудием их страстей. Чтобы узнать человека, сколько вещей нужно узнать предварительно. Человек составляет последний предмет изучения для мудреца, а вы мечтаете сделать его первым предметом изучения для ребенка! Прежде чем знакомить его с нашими чувствами, научите его оценивать их. Принимать безумие за разум значит ли знако- миться с безумием? Чтобы быть разумным, нужно различать то, что неразумно. Где же вашему ребенку знать людей, если он не умеет судить ни о суждениях, ни различать их заблуждения? Знакомство с их мыслями является злом, когда не знаешь, верны или ложны эти мысли. Итак, научите его сначала, что такое вещи сами по себе, а потом покажете, чем они являются в наших глазах: таким образом, он научится сравнивать мнение с истиной и возвышаться над дюжин- ными людьми; потому что усваивать себе предрассудки не значит знать их, и нельзя стать во главе народа, когда походишь на него. Если же вы начнете с того, что познакомите его с обще- ственным мнением, прежде, нежели научите его оценивать это мнение, будьте уверены, что, |