Леонтьев. Леонтьев Лекции по общей психологии. Лекции по общей психологии под редакцией Д. А. Леонтьева, Е. Е. Соколовой москва смысл 2000 А. Н. Леонтьев
 Скачать 3.35 Mb.
|
|
Он имеет третье измерение и движется, правда? Вот теперь мы открыли еще одну образующую, еще одну координату, еще одно измерение. Это очень странное, особое измерение. Я говорил «предметность», я говорил «константность», я говорил о предметной отнесенности их, теперь я говорю еще и об осмысленности, о категориальности. А откуда эта категориальность? Ведь это тоже еще одно измерение, отличающееся от первых четырех, — я это подчеркиваю, товарищи. Мы видим еще, образно выражаясь, вещи в пространстве, по человеческому опыту правдоподобно. И это можно проиллюстрировать. Я сейчас имею в виду опыты, которые нача- лись еще в XIX веке. Одно время получили свое развитие в XX веке. В последнее вре- мя мы снова к ним возвращаемся, и у нас на факультете, в частности. Они представ- ляют очень большой научный интерес. Эти опыты основаны на следующем методическом приеме, или принципе, как иногда говорят. Вместо того чтобы менять воздействие, то есть раздражитель, или сти- мульную ситуацию, которая, иначе говоря, воздействует, стимулирует (фигура будет стимульной ситуацией, распределение пятен будет стимульной ситуацией, распре- деление линий, цветов, яркости, движения — все это будет стимульная ситуация), по- пробовать изменить чувственное звено в узком смысле (то есть то, что я привык и люблю называть чувственной тканью, — сигнал, который поступает на сетчатку) и посмотреть, что получается. Один из таких наиболее эффектных способов изменения сетчаточной картины достигается с помощью нехитрого оптического прибора, именуемого обычно «псев- доскопом». Это две линзы Доде, через которые человек смотрит бинокулярно, то есть двумя глазами. Это действительно оформляется как некоторый небольшой бинокль, который может быть приставлен к глазам или даже зафиксирован на глазах. Я не описываю хода лучей, это описание занимает слишком много времени. Что же получается в результате? В результате возникает псевдоскопический образ, который отличается от обычного образа и должен отличаться по измененным нами с помощью искусственного оптического приспособления условиям проекции на сет- чатке данной стимульной ситуации, то есть просто внешнего зрительного воздей- ствия. Вот как я немножко упрощаю дело, то есть описываю-то я точно, но выпус- каю некоторые детали. Там получается так: более близкое кажется расположенным более отдаленно, а более отдаленные точки плоскости или линии кажутся находящимися ближе. Это дос- тигается эффектом полного двойного преломления падающих лучей в призмах Доде. Вот это позволяет заглянуть немножко в ход процесса порождения образа, его конструирования. Или, как говорят, в актуальный генезис, то есть происходящее в данный момент возникновение образа. Я предпочитаю слово «порождение». Так вот, это порождение образа. ВОСПРИЯТИЕ 202 ЛЕКЦИЯ 23 Позвольте описать некоторые явления. Я буду описывать более простые. В псев- доскопических опытах наблюдаются иногда и более сложные явления, которые я сейчас из дидактических соображений опущу. Ну, вот, представьте себе, что вам предлагают гипсовую маску. Вы понимаете, что такое гипсовая маска — это вогнутое человеческое лицо, выполненное из гипса. Вы смотрите, ваш испытуемый смотрит на эту вогнутую гипсовую маску по- средством псевдоскопа, через псевдоскоп. Что он должен увидеть в соответствии с тем, что подсказывает, диктует чувственное, эти чувственные паттерны, эта чув- ственность, которая поступает на сетчатку глаз, на обе сетчатки? Вы должны уви- деть эту маску не в качестве маски вогнутой, а в качестве изображения гипсового лица как выпуклого, правда? Нос удален в маске — теперь он приближен, и так же в отношении остальных элементов этой самой маски. Так через псевдоскоп маска и видится. Покажем теперь выпуклую маску. Как она должна увидеться? Вогнутой, совер- шенно справедливо вы говорите. А вот теперь сделаем такой хитрый опыт — возьмем и пододвинем наше соб- ственное, экспериментатора, скажем, или присутствующего на опыте другого чело- века, лицо к этой маске. Тогда могут быть разнообразные и неожиданные эффекты. Первое, на что обращается внимание: нет, простите, человеческое лицо не становится вогнутым. Это что — природосообразно или природонесообразно? Несо- образно. Вы что, не верите в вогнутость лица или видите его выпуклым? Это что: работа умозаключения или это работа в самом исходном моменте восприятия, ко- торый с самого начала такой? Лицо выпуклое. Но парадокс идет дальше — вы в одном поле зрения видите и то и другое. И могут быть два следующих случая — они наблюдаются. Или маска тоже становится выпуклой, произошла перестройка; или еще более интересный случай — маска ос- тается вогнутой, а лицо — выпуклым, в одном и том же поле зрения. Не бывает так, что образ лица «идет по маске», то есть «проваливается». Я делаю такое — я на большом экране провел отрезки вот так, вырезаю око- шечко, а сзади подставляю некий предмет. Что теперь должно произойти? Части предмета, которые я вижу через окошко, если они удалены от окошка, то они должны быть где? Так. А поверхность может быть — оптическая, не материальная, не материализованная. Бывает? Правдоподобно? Висит один цвет, чистый цвет. Не бывает. Что бывает часто? Часто бывает следующее: вместо того, чтобы увидеть, ска- жем, человеческую руку, находящуюся здесь, за дырочками этой бумаги, за око- шечком, вы видите как бы из какой-то пластмассы, из какого-то вещества сделан- ные и выделяющиеся объекты. Если это квадратное окошечко — то призму, если это треугольное — то трехгранную призму, правда? Если это круглое или овальное или какой-то другой формы, то и соответствующей формы, как бы выдвигающиеся сюда предметы. Интересно прибавление к образу. Эта плоскость выступает через от- верстие, а вот эта как бы присоединяется. Ее в чувственной ткани вообще нет. Она как бы экстраполируется или интерполируется, точно не знаю, как сказать, то есть присоединяется. Я что: так думаю или так вижу? Я еще раз настойчиво говорю — я так вижу вещь. Это может исчезнуть, это может опять уйти куда-то туда, может разрушаться поведенческий эффект. Ну, и опять может восстановиться. Но вот что здесь замечательно. Я еще одно явление опишу вам. По своему собственному опыту в качестве испытуемого, полученному мною в псевдоскопичес- ких опытах еще в довоенные годы, я должен был смотреть через псевдоскоп на ли- 203 КАТЕГОРИАЛЬНОСТЬ И ПРЕДМЕТНОСТЬ ВОСПРИЯТИЯ сточек газетной бумаги с дырками. А под дырками подставлялась рука эксперимен- татора, который вел эти опыты, и сначала я тоже очень отчетливо увидел, как сюда выступает телесного цвета, как бы пластмассовая какая-то вещь, такие вот столби- ки, идущие ко мне, разной формы. И вдруг бац! Картина сразу меняется, и я вижу человеческую руку за газетой, едва видимую. Что произошло? За дырками была расположена нейтральная поверхность тыльной части руки и тыльная сторона пальцев, а во время опытов экспериментатор сдвинул руку, она же не приклеена, так сказать, и оказалась лунка человеческого ногтя. Это значение не могло себя выразить, породить себя, обрести психологическую жизнь в этом чувственно видимом специфическом объекте, выразительном, мы могли бы сказать. И эта несовместимость разрешилась вот этим внезапным оборачиванием. Надо сказать, что эти самые конфликты, которые мы находим в псевдоско- пических опытах, те же, что и в условиях более простых инверсий, тоже оптичес- ких. Я имею в виду под инверсией следующее явление: это тоже линзы, выполняю- щие более простую функцию; это линзы, которые обращают картину, ставят мир с головы на ноги; или дают зеркальное обращение; или, переворачивая, не дают зер- кального изменения; или создают наклон, неожиданный по отношению к гравита- ционной вертикали этого мира. Все это в целом можно назвать «инверсиями» сетча- точных исходных чувственных материалов, этой чувственной ткани. Как же она здесь, в этих опытах, находит себя, как находит свое выражение то обстоятельство, что нет последовательных наслаиваний? Существует все время это движение. Вот это движение, которое легче всего можно описать такими про- стыми словами: «чувственная ткань должна найти себя в предметном образе». Зна- чение должно осуществиться в этом чувственном образе, чувственный образ дол- жен себя найти, в свою очередь, в этом значении. То есть позволить осуществиться картине осознания, осмысливания, категоризации действительности. Я очень хотел бы, чтобы вы обратили внимание на необходимость и неиз- бежность этого внутреннего двоякого движения, никогда не одностороннего. И я хотел бы подчеркнуть еще одно обстоятельство; какие бы ни были, однако, отно- шения, какие бы ни возникали здесь внутренние метаморфозы, преобразования, движения внутренние, в этом порождении, в существовании сознательного образа, одно условие должно быть обязательно — нельзя отрезать чувственную ткань. Я хочу вам рассказать то, что я описывал в публикациях, и на этом закон- чить изложение очень важной, как мне кажется, принципиально важной главы в психологии восприятия или параграфа к этой главе. Дело в том, что во время войны довольно длительное время я руководил экс- периментальным военным госпиталем; этот госпиталь был специализирован на вос- становлении двигательных функций, то есть движений, разрушенных перенесен- ными огнестрельными ранениями. Мы занимались отбором (поскольку это был специализированный экспериментальный госпиталь, мы имели право отбора те- матических больных, то есть тех, которые включались в задачу, поставленную пе- ред данным госпиталем) прежде всего больных с ранениями двигательного аппара- та верхнего плечевого пояса, то есть кисти, предплечья, плеча, осложненными какими-то неприятностями в результате перенесенной восстановительной операции, иногда в результате полученных травм и т.д. И вот на каком-то этапе развития этой работы я со своими сотрудниками встретился с такими совершенно исключительными случаями, очень тяжелыми. Это случай раненых минеров, довольно редкий (мы изучили всего несколько случаев). Это большое несчастье. Это одновременная потеря глазных яблок, выжженных взры- ВОСПРИЯТИЕ 204 ЛЕКЦИЯ 23 вом, и двух кистей. Вы понимаете, как, в каких условиях такое ранение возникает? Если происходит взрыв малой мины в руках — это саперы. Иногда они остаются целы, но тогда нарушается часть лицевого скелета и, конечно, глаза выжигаются пламенем и отрывает руки. Но вот реконструируют лицевой скелет, конечно, глаза не восстанавливают- ся, они потеряны. Это военно-ослепшие. Но одновременно — я уж невольно начи- наю переходить на язык той эпохи, того времени, той работы — одновременно ста- новятся бездвурукими, то есть, вернее, лишенными двух кистей. Приходится делать тяжелую реконструктивную операцию. И прежде всего нуж- но думать не про протезирование, а нужно думать о том, чтобы дать ему возмож- ность действовать, что-то делать руками. И тогда была предложена операция, кото- рая называется «операция по Крукенбергу». Я не буду ее подробно описывать, только передам ее смысл: кистей нет, есть остатки предплечья; и вот это предпле- чье реконструируется следующим образом — мышечный аппарат перешивается так, что мышцы-«ротаторы» теперь становятся исполнителями функций сведения и раз- ведения этой двупалой конечности. Вам понятно как? Это ведь не очень просто. В комбинации эти мышцы переставляются иначе, они перешиваются. Ну, ко- нечно же, одновременно происходит трансплантация не только мышечной ткани, но и трансплантация кожи. В результате реконструкции это неизбежное механичес- кое следствие. И вот восстановительная, хорошо проведенная хирургическая операция сдела- на; восстановлен лицевой скелет, раненый может есть и говорить, у него восстанов- лена, теоретически говоря, пусть двупалая, но все-таки конечность. Практика пока- зывает, что у обычных зрячих больных, то есть раненых, эта двупалая конечность превосходно осуществляет массу функций, практически необходимых. Ну, конечно, двумя пальцами легко пишут, застегивают пуговицы, одеваются самостоятельно, а некоторые, я сам видел, доходят до совершенно виртуозных возможностей, напри- мер, свернуть из табака и бумажечки этакую, вполне изящную, самокруточку. Двумя пальцами. И довольно быстро, и все заклеено, то есть все великолепно. Я уж не гово- рю о такой вещи, как разрезание еды, пользование вилкой и ножом — он ко всему этому приспосабливается хорошо. А вот в другом случае — ничего! Потому что зрительного контроля нет и глаз не учит, не может научить руку даже раздвигать эти «пальцы», бывшие кости предпле- чья, лучевые кости. Осязание разрушено! Кожные покровы смещены — воздействую на эту точку, а сигнал в мозг идет с другой. Что получается? Явление ассимиляции — оно так называется, то есть потеря осязательного — чего? Чувствительности или вос- приятия? Восприятия, потому что чувствительность остается. Она еще хуже, смешива- ется, спутывается. И вот мы оказались перед лицом такой картины — нет познания ни осязательного, ни зрительного, остается слух в качестве развитого органа. Слова. Но слова, слова. И вот по прошествии некоторого времени стала наблюдаться следующая кар- тина, очень тяжелая картина. Больные стали жаловаться на то, что они перестали жить в реальном мире. Что даже прикосновение другого к их плечу воспринимается как нечто очень тяжелое, потому что и мира-то нет. Есть слова о мире, есть мысли о мире, слух, логос — слово, а эйдоса, гаптики, праксиса — нету. Понятно? Ведь рука- то ничего не делает и ничего не осязает. Она ослепла так же, как ослепли глаза. И вот началась эта трагедия «уходящего мира». Не уход в мысль, в речевое об- щение, а дискредитация речевого общения, мысли, понятия, которые становятся эфемерными, ясно? Как бы не существующими вовсе. У нас даже были такие попыт- 205 КАТЕГОРИАЛЬНОСТЬ И ПРЕДМЕТНОСТЬ ВОСПРИЯТИЯ ки, они не были так уж выражены физически, но были, так скажем осторожно, на- мерения суицидальные, то есть прекращения своей жизни. Пришлось потратить немалый труд, чтобы научить действовать, управлять этой двупалой конечностью, восстановить прежде всего осязательный гнозис, лик- видировать астереогноз. Это удалось сделать с помощью очень хитрых, страшно труд- ных приемов, которые не могли быть распространены в широкую практику, потому что они требовали от самого восстановителя чрезвычайного высокого уровня ква- лификации, большой вдумчивости в каждое мгновение, в каждый шаг, в каждую секунду. И поэтому наши рекомендации были другими — не делать операций по Крукенбергу в случае военной слепоты, то есть у военно-слепых. Не делать. Жертво- вать меньшим, чтоб выигрывать жизнь — большее. Вот почему я и заканчиваю этот параграф так: глаз — только это и есть связь с миром. И без этой связи это движение вообще невозможно! Оно делается бес- смысленным и не облегчает субъекту его жизнь. лекция 24 слуховое восприятие Т оварищи, у нас остается очень мало времени на лекционный курс, и по- этому я сегодня прямо перейду к одному из трех важнейших видов восприятия, к восприятию слуховому. Осязательное, зрительное, слуховое — важнейшие формы восприятия, в ре- зультате которых складывается картина мира. Не случайно старая философская мысль различала «праксис», «гаптическую сферу» — это осязание, «эйдос», картину, образ — это зрение, наконец, «логос», слово, слово-понятие — это прежде всего слухо- вое восприятие. Как и восприятие зрительное, слуховое восприятие представляет собою чрез- вычайно сложный процесс. Поэтому представление о слухе в его исходном элемен- тарном виде приходится сейчас оставить и искать какие-то более адекватные, более отвечающие действительному положению вещей представления. Элементарные представления о слухе хорошо известны. Дело изображается так, что существуют физические агенты, а именно упругие волны, которые в пределах ди- апазона от 10 герц, то есть 10 колебаний в секунду, примерно до 20000 герц — видите, очень широкий диапазон, — воздействуют на слуховые рецепторы, размещенные в кортиевом органе. В этом кортиевом органе и происходит первоначальный анализ, пер- вичный анализ. Далее, возникающее в периферическом отделе нервное возбуждение передается по слуховому нерву и по дальнейшим путям в корковые центры <нрзб> (они локализованы в проекционной слуховой зоне) и подвергается дальнейшей пере- работке. В результате и возникают слуховые ощущения и их комплексы, которые пред- ставляют собою слуховой образ, то есть собственно слуховое восприятие. Разумеется, при этом возможность слухового рецептора, а соответственно, и восприятия слухового ограничена не только диапазоном, о котором я только что го- ворил. Кроме того, эти возможности ограничены и порогами по громкости, то есть, не только по частоте упругой волны, но и по громкости, то есть амплитуде. Пороги такие исследовались многократно. Установлены средние характерис- тики. Определены нижние и верхние абсолютные пороги. Определены средние по- роги, в том числе и по отношению к дифференциации, то есть различению по вы- соте или по громкости. И абсолютные, и дифференциальные пороги бесконечно изучались. Исследование порогов было очень важно в практическом отношении, и поэтому в психофизике все данные по слуху, разумеется, живы, действуют и ими пользуются и в наше время. Они вытекают из очень элементарных представлений, но они, тем не менее, рисуют важную вообще картину. Чтобы не быть голослов- ным, я приведу пример с использованием измерения слуха с помощью аудиомет- ра, то есть так называемой «аудиометрии». 207 СЛУХОВОЕ ВОСПРИЯТИЕ Это незатейливый прибор, который все же позволяет измерить слуховую чув- ствительность в разных частотах. В медицинской практике это важный тест для того, чтобы представить себе характер поражения, локализации поражения, в условиях, например, разрушения патологическим процессом того же кортиевого органа, пото- му что, когда вы констатируете, что, скажем, вы имеете очень пониженные пороги по громкости в одном диапазоне, в одних частотах, и сохраненные в других — ко- нечно, вы можете судить о том, какая часть улиточного прибора разрушена. Я не буду приводить других практических применений: они очень ясны и с точ- ки зрения профессионального отбора, и даже с точки зрения такой практики, как, например, размещение учащихся в классе — учащиеся с пониженным слухом, есте- ственно, должны находиться ближе к учителю, к кафедре учителя, ну, словом, тут есть множество практических применений самых элементарных определений. Правда, уже в изучении порогов возникли довольно сложные вопросы. Среди них я укажу такой вопрос, как различие довольно резкое, в некоторых, особенно па- тологических случаях, чрезвычайно резкое, между порогами, измеренными, с одной стороны, по способу констатации самим испытуемым наличия или отсутствия звука или различия между разными звуками, то есть по абсолютному или по дифференци- альным, или разностным, порогам, в условиях, когда индикатором показаний изби- рается высказывание испытуемого, о котором я только что сказал, — и, с другой стороны, по какой-нибудь объективной реакции, то есть когда речь идет об измере- нии сенсорного порога и порога субсенсорного. Ну, это условные термины. Повторяю — они играют очень важную практичес- кую роль, потому что, например, Гершуни, одним из наших, я бы сказал, выдаю- щихся исследователей-психофизиологов, была установлена возможность прогнозиро- вания восстановления слуха у больных, вернее, у пострадавших после контузии — имеется в виду воздушная контузия. Так было установлено в годы Великой Отече- ственной войны, что в том случае, если имеется глухота или очень высокая степень тугоухости, приближающаяся к практической глухоте, но обследование больных по- казывает, что субсенсорные пороги, например, реакция зрачка на звук сохраняют- ся, то тогда прогноз состоит в восстановлении слуха. Если нет этого различия, если субсенсорные пороги тоже очень высоки, то есть показывают на очень низкую чув- ствительность, тогда прогноз делается довольно точно, на значительном материале это установлено, что шансов, то есть перспектив на восстановление слуха, практи- чески нет. Но мы с вами имеем дело с проблемой слухового восприятия, то есть с про- цессами проникновения в объективный мир в его действительных характеристиках. И вот с этой точки зрения исследование порогов в динамике собственно слуховой чув- ствительности, я бы еще сказал ощущений, является недостаточным, а вся картина работы, вся картина механизма слухового восприятия требует гораздо более сложных представлений, развитых гипотез. Усложнение уже начинается с того, что мы должны отказаться от идеи едино- го источника звука, то есть какого-то вибрирующего, колеблющегося тела, скажем колокола, камертона — прибора, который обычно применяется для исследований, какого-нибудь иного источника звука: тикающих часов, расстояние до которых мо- жет служить способом измерения слуховой чувствительности. Ну, скажем, установить нижний абсолютный порог чувствительности по параметру амплитуды. И если я буду отодвигать от вашего уха тикающие часы, то наступит такой момент, когда вы пере- станете слышать тиканье. Проверяем другим способом (обычный прием): приближа- ем до тех пор, пока не оказывается такое расстояние, при котором вы слышите. Это 208 ЛЕКЦИЯ 24 ВОСПРИЯТИЕ можно все перевести в физические меры, и тогда вы получаете объективную физи- ческую характеристику раздражителя, едва или впервые различимого. О верхнем пороге громкости трудно говорить потому, что он переходит в бо- левой порог и стирается. Но в действительности речь идет не о том, что мы находимся перед неким вибрирующим телом, то есть источником упругих, звуковых, акустических, иначе говоря, волн. Дело в том, что мы скорее находимся в некоем поле. Любой источник звука, помещенный в некоторое пространство, скажем в этой комнате, не пред- ставляется чем-то вроде слабо светящейся точки. Все обстоит гораздо сложнее. Дело в том, что звук вызывает эффект реверберации, то есть он одновременно воздей- ствует и со стороны источника, и со стороны отражающих поверхностей. Этот же главный источник звука вызывает и со-вибрацию, правда? По разным своим гар- моникам, то есть по разным составляющим эту картину колебаний от других пред- метов. Таким образом, мы находимся в довольно сложной ситуации, которую легче всего описать словом «поле». Иначе и проще я могу сформулировать это так: практически мы имеем дело со звуком на неизвестном фоне, тоже звуковом, даже в том случае, когда активный источник в данном, скажем, помещении является единственным. На самом деле это не так. Нужны специальные условия, чтобы был единственный источник. В действи- тельности шумят, создают акустические эффекты очень многие предметы окружаю- щего нас мира. Всегда создается известный фон. Поэтому можно сказать, что мы выделяем звук всегда на фоне. Этот фон может быть высоким или низким, но он вообще-то существует. Я оговариваюсь — в практи- ческих ситуациях; теоретически мы его, конечно, можем избежать. Это делается путем соответствующего оборудования — звукопоглощающими материалами, скажем, заглу- шением посторонних звуков, и т.д., и т.п. Вы можете мне сказать, что я все время имею в виду какую-то искусственную обстановку. Нет. Это относится в известной степени и к естественной обстановке. Представьте себе горный ландшафт, горный район. Лес, овраги, равнинные части, ну и масса других вещей, правда? Картина менее яркая, более яркая, менее сложная, более сложная — она остается все-таки принципиально такой, как я вам ее рисовал. Это поле, это фон, и на фоне выделяющиеся звучащие объекты. Или отра- жающие звук объекты. Я бы сказал, соотношение фона и звука очень ясно обнаруживается в пе- реживании так называемой «тишины», которая сплошь и рядом выступает очень отчетливо в условиях, когда продолжаются звуковые воздействия достаточно боль- шой интенсивности. Если с гор вы перемещаетесь, скажем, в сельскую местность, то очень часто вас охватывает чувство тишины, хотя вы отдаете себе отчет в том, что где-то слышны звуки, передаваемые по радио; если это утром, то вы слышите крик петуха. Откуда же тишина? Фон пониже, понятно? Тут дело не в отдельных звуках. Кто-то говорит недалеко от вас, и вы слышите, что кто-то говорит, а тишина вас охватывает. Тем не менее фон снят, вот этот ужасный фон, в котором мы с вами живем здесь в Москве. Который, кстати, привлекает к себе очень пристальное вни- мание в последнее время во всех странах именно потому, что этот фон, оказывает- ся, отрицательно действует на нервную систему: он утомляющий, переутомляющий. Именно фон. Значит, вы всегда себе представляете такую сложную картину — если это <нрзб> шумов, этот фон, правда? Затем выделение звуков. Опускается фон — ме- 209 СЛУХОВОЕ ВОСПРИЯТИЕ няется картина. Меняется степень выделенности — меняется картина. Вот это пер- вое объективное усложнение, которое относится к самому воздействию, так ска- зать, к физическому раздражителю. Или, вернее, к физическим воздействиям, сре- ди которых мы живем, в которых мы существуем. Значит, вот одну проблему мы сразу открыли — это проблема фона, на ко- тором происходит восприятие. Но есть и еще одно обстоятельство, усложняю- щее действительную картину. Дело в том, что мы не слышим звук, который на нас воздействует, просто где-то происходящим, вернее, где-то возникающим. Слухо- вое восприятие локализует звук, то есть мы действуем в роли специального прибо- ра, определяющего направление источника звука. В нормальных случаях — я имею в виду не внешнюю нормальную обстановку, а нормальное сохранное восприятие че- ловека, у которого органы слуха и, в том числе, центральные звенья его корковой, подкорковой систем, действуют нормально. Вы всегда ориентируетесь на направ- ление и локализуете довольно точно. Ваше слуховое восприятие локализует, то есть находит, источник звука вовне, определяя направление. Бинауральный слух по- хож на локатор. Для того чтобы локализовать звук, мы обыкновенно делаем движение головой, то есть усиливаем или ослабляем воздействие на то или другое ухо. Можно локализо- вать и без движения, но это гораздо труднее. У большинства, да нет, у всех людей, конечно, ушные раковины неподвижны. Мы не делаем, как делает, например, ло- шадь, правда? Но мы все равно движения делаем, только не с помощью ушных ра- ковин. Правда, есть некоторые люди, которые умеют двигать ушами. Но не в этом смысле — они с помощью этих движений не локализуют звук. Они просто умеют дви- гать ушами. Одни — лучше, другие — хуже. Но двигать-то ушами ни к чему. Интересно, что мы умеем определять и дистанцию! То есть локализовать ис- точник звука не только по направлению, но и по расстоянию. Как это происходит? Мне разумных исследований в этом отношении не известно. Что это связано одним и тем же в одну и ту же систему локализации, в смысле направления и в смысле рас- стояния, — это очевидно. Есть ли эта действительная связь в механизмах? Она, веро- ятно, есть. Но в чем она заключается — мне не ясно. То есть, «мне не ясно» в том смысле, что я не нашел достаточно ясного ответа. Факт же эмпирический заключается в том, что практически в известных пре- делах — не по отношению к грому, к каким-то очень отдаленным раздражителям, а в некоторых пределах — мы довольно точно определяем расстояние и, соответствен- но, направление. То есть вы видите, что мы еще локализуем объект в пространстве. Причем тут воспроизводится то же, что и при зрительном восприятии. Собственно, звук с самого начала локализован. Мы не имеем слухового восприятия по типу «звенит в ушах», то есть происхо- дит что-то. Мы имеем такие явления, но мы относим это к чему? К состоянию наше- го собственного тела. Вообще же, простая правда состоит в том, что мы находим эти звучащие предметы с самого начала вне, мы их локализуем, не очень хорошо, не очень точно, но они локализованы, они идут отсюда, и это характеристика мира, а не характеристика состояния органа, рецептора, или проводящих путей, по гипотезе Иоганнеса Мюллера, которая здесь тоже не проходит, как и со зрением. Но вот еще положение, с которым надо считаться с самого начала исследова- ния слуховой системы. Оно состоит в следующем: реально существует, и мы его выде- ляем, если можно так выразиться, «разное предметное звуковое содержание». Поэто- му приходится при постановке проблемы восприятия держать в уме вопрос о том, что, 210 ЛЕКЦИЯ 24 ВОСПРИЯТИЕ какое предметное содержание воспринимается (предметное звуковое содержание), о чем идет речь, о восприятии чего. Я поясню, указав три класса таких содержаний. Ну, прежде всего, самое простое, чем мы не будем с вами специально зани- маться, — это звуковые сигналы. Это то звуковое содержание, которое, собственно, и есть индикатор, сигнал чего-то. В общем, он достаточно безлик по своим характе- ристикам, потому что таким индикатором, сигналом может быть все, что угодно, любой звуковой раздражитель. Собственно, он ни о чем не рассказывает, кроме того, с чем он связан. Он очень важен в биологическом отношении. Звуковые признаки объекта — один из ориентиров по отношению к объекту. Это хорошо известно. Это не сам по себе объект, это его признаки. Это признак некоторого объекта, который может быть предметом зрительного восприятия, тактильным и вообще каким угодно. Таким образом, в звуковые раздражители входит некоторый комплекс, центр которого есть предмет. Я могу судить по звуку перемещения о фактуре предмета, правда? Я по какому-то признаку могу судить о некотором событии, которое про- изошло. Например, о перемещении предмета по перемещению звука. Человек удалил- ся. Как я это узнал? Я ведь не вижу человека? Потому что стала постепенно падать громкость, интенсивность шума шагов. Предметом восприятия остается некий объект, и это тоже дополнительный ориентир, иногда имеющий колоссальное значение, выполняющий очень важную роль, например роль ориентирования зрения. Звук в данном случае оказывается эквивалентен вспышке, то есть обеспечивает установку периферического прибора по направлению к раздавшемуся звуку. Вот почему, кстати, важна локализация. Шо- рох — и поворот головы, правда? Как видите, это входит в общую сенсорную, так сказать, суперсистему, в об- щую картину предметного восприятия мира. Это вклад слухового восприятия в общую картину мира. Вот в каком смысле я говорю о сигнальности, о воздейственности, об ориентировочной функции звуковых сигналов. Нам неважно, что предмет составляет не самый звук. Предмет лежит вне звука. Предмет мы воспринимаем в чем-то другом, в другой модальности, через другие качества, через другие наши сенсорные возмож- ности. Поэтому мы часто не отдаем себе отчета в том, какого рода был сигнал: шорох такой или этакий, мало ли — мавр сделал свое дело, мавр ушел. Но в звуковом мире, звучащем мире существует собственное содержание, ког- да предметом восприятия — смотрите, как я точно здесь говорю: «предметом вос- приятия», — содержанием восприятия является звуковое содержание. Это не ука- зание на что-то, это не включение в какой-то нейтральный процесс воспринимания мира, его чувственного отражения. Здесь выделяется собственное содержание. Если бы этого собственного содержания не выделилось бы, то, вероятно, о слухе надо было бы говорить коротко, мало и, я позволю себе сказать, неинтересно. А вот здесь есть, оказывается, собственное содержание, что и представляет главный интерес. Восприятие этого содержания образует самые важные проблемы в слуховом вос- приятии вообще. Дело в том, что особое звуковое содержание предъявляет и особые требова- ния к механизму слухового восприятия, к работе слухового восприятия. Вот оно-то и требует работы сложной слуховой системы человека. Что же это за особое слухо- вое содержание? Я укажу главнейшее содержание, самое важное, не заботясь сейчас о том, можно ли обнаружить еще какое-нибудь собственное звуковое содержание. Навер- ное, можно. Итак, главное — есть двоякое содержание, которое образует как бы действительно звуковой мир. И то и другое содержание, кстати говоря, — это чело- 211 СЛУХОВОЕ ВОСПРИЯТИЕ веческое содержание. Вы догадываетесь, наверное, о чем я думаю, говоря об этом собственном звуковом содержании? Не признак, не раздражитель, не сигнал, а соб- ственное звуковое содержание. Я имею в виду, во-первых, речь и, соответственно, речевой, звуковой, слух, звучащую речь, не письменную, не кинестетическую, а звуковую, нашу обыкновен- ную речь. Речь с помощью звукового языка, на основе звукового языка, посредством звукового языка, такого, на котором говорит современное человечество или подав- ляющая часть современного человечества. И второе содержание, собственно звуковое. Вы догадываетесь, конечно. Это мир музыки. Итак, звуковой мир музыки. Речь идет о восприятии этого специального зву- кового, если можно так выразиться, объекта, музыки не в смысле сигнальности зву- ка — свистка или какого-нибудь другого сигнала. Нет. Музыки. Скажем, инструментальная музыка. Скрипка. Это целый мир, производимый человеком, исторически развивающийся, образующий особый предмет. Он не веще- ственный, хотя и материальный, то есть он выражается в колебаниях воздуха. В этом смысле он вещественный, материальный. Но его содержание — оно сверхчувственно в том смысле, что речь идет не о колебании, а о движении мелодии. Что-то выража- ющее, что-то передающее, на что-то подвигающее человека. Это музыка как искус- ство, как творчество. И это опять та же речь, которая составляет целый самостоятель- ный, самоценный мир. Вот я прислушиваюсь к языку — я был в Венгрии — к венгерскому языку. Я не понимаю ни одного слова. Но вот вслушиваюсь, чтоб схватить какую-то характе- ристику, выразительную сторону этого языка, правда? Он сам по себе акустически содержателен, и я пытаюсь представить это акустическое содержание абсолютно не- известного мне языка, кстати, чрезвычайно резко выделяющегося на фоне других европейских языков. Вы это знаете, вероятно, — это особый язык. Поэтому попыт- ка понимания хотя бы кусочков, хотя бы смутного понимания с опорой на роман- ские или германские языки не приводит к успеху. Просто потому, что это другой язык. Он очень сложный, он своеобразный, и я могу сейчас говорить о «лице» это- го языка. У меня есть образ этого языка. Этот образ относится к предметному миру, который он выражает? Нет. Это так, как к музыке, к самому звуковому содержа- нию. Я бы сказал — я уже несколько раз употреблял сочетание этих терминов — |