Куприн. Рассказ Гранатовый браслет
 Скачать 2 Mb.
|
|
Глава VII. Под знамя! На земле, а может быть, почем знать, и в целом мирозда- нии, существует один-единственный непреложный закон: «Все на свете должно рано или поздно окончиться, и ни- кто и ничто не избежит этого веления». Через месяц окончилась казавшаяся бесконечной усилен- ная тренировка фараонов на ловкость, быстроту, красоту и точность военных приемов. Наступил момент, когда строгие глаза учителей нашли прежних необработанных новичков достаточно спелыми для высокого звания юнкера Третье- го военного Александровского училища. Вскоре пронеслась между фараонами летучая волнующая весть: «В эту субботу будем присягать!» Давно пригнанные парадные мундиры спешно, в послед- ний раз, примерялись в цейхгаузах. За тяжелое время непре- станной гоньбы молодежь как будто выросла и осунулась, но уже сама невольно чувствует, что к ней начинает приви- ваться та военная прямизна и подтянутость, по которой так нетрудно узнать настоящего солдата даже в вольном платье. Наступает суббота. В этот день учебные и иные занятия длятся только три часа, только до завтрака. Придя от завтра- ка в ротные помещения, юнкера находят разостланную слу- жителями по постелям первосрочную, еще пахнущую порт- няжной мастерской одежду. – Й-э ж-живо одеваться! – командует Дрозд. – Й-э, чтобы ни морщинки, ни складочки! Фельдфебель Рукин строит роту в две шеренги. – С Богом, – командует Дрозд. Все четыре роты, четыреста человек, неторопливо выли- ваются на большой внутренний учебный плац и выстраива- ются в двухвзводных колоннах: на правом фланге юнкера старшего курса с винтовками; на левом – первокурсники без оружия. Перед строем священники: православный – за ана- лоем, в золотой ризе; католический – в черной сутане, с че- тырехугольной шапочкой на голове; лютеранский – в длин- ном, ниже колен сюртуке, из воротника которого выступа- ет большой белоснежный галстук; магометанский мулла – в бело-зеленой чалме. У ворот, ведущих в манеж и конюш- ню, расположился училищный оркестр. Ротные командиры и курсовые офицеры при своих ротах. Посередине и впереди батальонный командир Артабалевский, по юнкерскому про- звищу Берди-Паша, узкоглазый, низко стриженный татарин; его скуластое, плотное лицо, его широкая спина и выпуклая грудь кажутся вылитыми из какого-то упругого огнеупорно- го материала. Заметив издали начальника училища, выходящего из сво- ей квартиры, он командует: «Смирно, глаза направо!» На- чальник училища, генерал Анчутин, приближается к строю. Он необыкновенно высок, на целую голову выше правофлан- гового юнкера первой роты, и веско внушителен, пожалуй, даже величествен. Юнкера его зовут «Статуей Командора». И правда, он похож на Каменного гостя, когда изредка, не более пяти-шести раз в год, он проходит медленно и тяжело по училищному квадратному коридору, прямой, как башня, похожий на Николая Первого, именно на портрет этого им- ператора, что висит в сборном зале; с таким же высоким ку- полообразным лбом, с таким же суровым и властным выра- жением лица. С юнкерами он никогда не здоровается вслух. Да у него и нет вовсе голоса, а какое-то слабое сипение. Под Рущуком, командуя Ростовским гренадерским пол- ком, он был ранен пулей в горло навылет и с тех пор дышит через серебряную трубку. За военные подвиги в турецкую войну он был пожалован пожизненным ношением мундира Ростовского полка и почетным местом начальника Алексан- дровского училища. При его молчаливо-торжественном об- ходе юнкера поочередно делают ему глубокие придворные поклоны, которым их на уроках танцев беспрестанно учит балетмейстер Большого театра Петр Алексеевич Ермолов. И в ответ на эти поклоны, строго выдержанные в три темпа, Анчутин только опускает и подымает веки… Впрочем, од- нажды Александрову довелось услышать хоть и очень крат- кую, но цельную речь ростовского генерала, которую он не забыл в течение всей своей жизни. Напрягая все силы испорченных горловых связок, замо- гильным, шипящим голосом приветствует Анчутин бата- льон: – Здравствуйте, юнкера! Задним совсем не слышен его голос; они следят за движе- нием губ; эта уловка была уже много раз заранее репетиро- вана. – Здравия желаем, ваше превосходительство! Анчутин слегка, едва заметно кивает головой священни- кам и делает глазами знак командиру батальона. Полковник Артабалевский выходит перед серединой ба- тальона. Азиатское лицо его напрягается. – Под знамя! – командует он резким, металлическим го- лосом и на секунду делает запятую. – Слушааай (небольшая пауза)… На крааа (опять пауза)… – И вдруг, коротко и чет- ко, как удар конского бича: –…ул! Фараонам нельзя поворачивать голов, но глаза их кру- то скошены направо на полубатальон второкурсников. Раз! Два! Три! Три быстрых и ловких дружных приема, звучащих как три легких всплеска. Двести штыков уперлись прямо в небо; сверкнув серебряными остриями, замерли в совершен- ной неподвижности, и в тот же момент великолепный учи- лищный оркестр грянул торжественный, восхищающий ду- ши, радостный марш. Знамя показалось высоко над штыками, на фоне густо-си- него октябрьского неба. Золотой орел на вершине древка точно плыл в воздухе, слегка подымаясь и опускаясь в такт шагам невидимого знаменщика. Знамя остановилось у аналоя. Раздалась команда: «На мо- литву! Шапки долой!» И затем послышался негромкий тя- гучий голос батальонного священника, отца Иванцова-Пла- тонова: – Сложите два перста… вот таким вот образом и подыми- те их вверх. Теперь повторяйте за мною слова торжествен- ной военной присяги. Юнкера зашевелились и сейчас же опять замерли с паль- цами, устремленными в небо. – Обещаюсь и клянусь, – произнес нараспев священник. Точно ветер пробежал по рядам: «Обещаюсь, обещаюсь, клянусь, клянусь, клянусь…» – Всемогущим Богом, перед святым Его Евангелием. И опять по строю пронесся густой, тихий ропот: – Перед Богом, перед Богом… – В том, что хощу и должен… Формула присяги, составленная еще Петром Великим, была длинна, точна и строга. От иных ее слов становилось жутко. «Обещаюсь и клянусь всемогущим Богом, перед святым Его Евангелием, в том, что хощу и должен его император- скому величеству, самодержцу всероссийскому, и его импе- раторского величества всероссийского престола наследнику верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до по- следней капли крови, и все к высокому его императорского величества самодержавству, силе и власти принадлежащия права и преимущества, узаконенныя и впредь узаконяемыя, по крайнему разумению, силе и возможности, исполнять. Его императорского величества государства и земель его врагов, телом и кровию, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление и во всем стараться споспешествовать, что к его император- ского величества верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может. Об ущербе же его импе- раторского величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всяки- ми мерами отвращать и не допущать потщуся и всякую вве- ренную тайность крепко хранить буду, а предпоставленным над мною начальникам во всем, что к пользе и службе госу- дарства касаться будет, надлежащим образом чинить послу- шание и все по совести своей исправлять и для своей коры- сти, свойства, дружбы и вражды против службы и присяги не поступать; от команды и знамени, где принадлежу, хотя в поле, обозе или гарнизоне, никогда не отлучаться, но за оным, пока жив, следовать буду и во всем так себя вести и поступать, как честному, верному, послушному, храброму и расторопному офицеру (солдату) надлежит. В чем да помо- жет мне Господь Бог всемогущий. В заключение сей клятвы целую слова и крест Спасителя моего. Аминь». Но еще страшнее были те выдержки из регламента, кото- рые вслед за присягою стал вычитывать батальонный адъ- ютант, поручик Лачинов, с волосами светлыми и курчавыми, как у барашка. Тут перечислялись всевозможные виды по- ступков и преступлений против военной дисциплины, про- тив знамени и присяги. И после каждой строки тяжело пада- ли вниз свинцовые слова: – Смертная казнь… Смертная казнь! Впечатлительный Александров успел уже раз десять во- образить себя приговоренным к смерти, и волосы у него на голове порою холодели и делались жесткими, как у ежа. Зато очень утешили и взбодрили его дух отрывки из статута ор- дена св. Георгия-победоносца, возглашенные тем же Лачи- новым. Слушая их ушами и героическим сердцем, Алексан- дров брал в воображении редуты, заклепывал пушки, отни- мал вражеские знамена, брал в плен генералов… Затем юнкера целовали поочередно крест и Евангелие и возвращались на свои места. – На-кройсь! – скомандовал Берди-Паша. – Под знамя, слушай, на кра-ул! Знамя было унесено. Церемония присяги кончилась. Юн- кера строем разошлись по ротным помещениям. Стоя перед двумя шеренгами первокурсников, Дрозд го- ворит, слегка покачиваясь взад и вперед на носках: – Ну-э вот. Вы теперь настоящие юнкера. Поздравляю вас. – Рады стараться, ваше высокоблагородие! – Но все-таки вы-э не забывайте, что настоящее ваше зва- ние – солдат. Солдат есть имя высокое и знаменитое. Пер- вейший генерал, последний рядовой – то есть солдат. И пото- му помните, что за особо важный против дисциплины посту- пок каждый из вас может быть прямо из училища отправлен вовсе не домой к папе, маме, дяде и тете, а рядовым в пехот- ный полк… Надеюсь, в моей роте этого никогда не случит- ся, как, впрочем, и во всем училище почти никогда не слу- чалось… Но помните: за лень, невнимание, разнузданность, расхлябанность и особенно за ложь буду гнать и греть без всякой пощады. И за унылый вид – тоже. А теперь, кто хо- чет, могут идти в отпуск. Явиться завтра дежурному офице- ру не позднее восьми часов вечера. За каждую минуту опоз- дания – одно лишнее дневальство. На улице держать себя молодцами и кавалерами. Отныне вы – под знаменем! Разой- тись. Как странно, как легко и как чудесно ново чувствовал се- бя Александров, очутившись на Знаменской улице, на люд- ной и все-таки очень широкой Арбатской площади и, на- конец, на Поварской с ее двухэтажными прекрасными ари- стократическими особняками! Натренированные ноги, де- лая большие и уверенные шаги, точно не касались тротуа- ра. Веселило чувство красивого, ловко пригнанного, туго об- тянутого мундира. Свежие тесные белые перчатки радова- ли руки и зрение. «Кому первому придется отдать честь?» – задумал Александров, и тотчас же из узкого переулка на- встречу ему вышел артиллерийский поручик. Александров тотчас же быстро приложил руку к бескозырке. Но артилле- рист, мило улыбнувшись, принял честь и сказал: – Опустите руку, господин юнкер. Ну что? Я ошибаюсь или нет? Вы сегодня принимали присягу? Правда? – Так точно, господин поручик. Как вы могли узнать? – Ах, очень просто. По выражению лица. Я как увидел вас, так и сделал себе такое же лицо, и сразу подумал: вот такое выражение было у меня после присяги. И даже в том же милом Александровском училище. Ну, желаю вам всего хорошего. С Богом! Они крепко пожали друг другу руки и разошлись в раз- ные стороны. «Какой, однако, душка этот маленький артил- лерист», – с умилением подумал Александров. Потом он сделал подряд две грубые ошибки. Стал – и да- же очень красиво стал – во фронт двум генералам: но один оказался отставным, а другой интендантским. Первый раза три или четыре торопливо ответил юнкеру отданием чести, а второй сказал ему густым приветливым басом: «Очень рад, молодой человек, очень, очень рад вас увидеть и с вами по- знакомиться». Прошел месяц. Александровское училище давало в де- кабре свой ежегодный блестящий бал, попасть на который считалось во всей Москве большим почетом. Александров послал Синельниковым три билета (больше не выдавалось). В вечер бала он сильно волновался. У юнкеров было взаим- ное соревнование: чьи дамы будут красивее и лучше одеты. Огромный сборный зал, свободно вмещавший четыреста юнкеров, был обращен в цветник, в тропический сад. Ротные курилки и умывалки обратились в изящные дамские убор- ные, знаменитый оркестр Крейнбринга уже настраивал под сурдинку инструменты. Уже в двадцатый раз Александров перевешивался через массивные дубовые перила, заглядывая вниз в прихожую, застланную красным сукном, отыскивая своих дам, чтобы успеть помочь им раздеться. И вот наконец-то они. Пулею слетает Александров вниз. Но их только двое – Оля и Люба в сопровождении Петра Ивановича Боброва, какого-то мо- лодого юриста, который живет у Синельниковых под видом дяди и почти никогда не показывается гостям. Он во фраке. На обеих девочках вязаные пышные капоры: на Оле голу- бой, на Любе розовый. Эти капоры новинка. Их только в ны- нешнем году начали носить в Москве, и они так же очарова- тельно идут к юным женским лицам, разрумяненным моро- зом, как шли когда-то шляпки глубокой кибиточкой, завя- занные широкими лентами. Пахнет от девочек вкусно – ар- бузом, морозом, духами иланг-иланг, и мехом шубок, и све- жим дыханием. Они поправляются перед огромным зерка- лом и идут за Александровым наверх. – А что же Юлия Николаевна? – спрашивает юнкер. – Она очень жалеет, что не может быть у вас на балу. Она сегодня очень занята. Она поздравляет вас с праздником и велела передать вам вот этот сверток. Там подарок вам на память. Возьмите. Александров провожает дам в обширный зал. Оркестр нежно, вкрадчиво, заманчиво играет штраусовский вальс. Дамы Александрова производят сразу блистательное впечат- ление. Юнкера, как пчелы, облепляют их. У Александрова остается свободная минутка, чтобы по- бежать в свою роту, к своему шкафчику. Там он развертыва- ет белую бумагу, в которую заворочена небольшая картонка. А в картонке на ватной постельке лежит фарфоровая голу- боглазая куколка. Он ищет письмо. Нет, одна кукла. Больше ничего. Он возвращается в зал. Ольга свободна. Он приглашает ее на вальс. Гибко, положив нагую руку на его плечо и слегка грациозно склонив голову, она отдается волшебному ритму вальса, легко кружась в нем. Глаза их на мгновенье встреча- ются. В глазах ее томное упоение. – Теперь я скажу вам о вашей Юлии, – шепчет она го- рячим и ароматным дыханием. – У нас сегодня помолвка. Юлия выходит замуж за Покорни. И сам Александров удивляется своему спокойствию, с ко- торым он встречает эту черную весть. Он таким же горячим шепотком говорит: – Дай ей Бог счастья. Но мне это все равно. Я давно уже и до смерти люблю вас, Оля. И она отвечает, поправляя свои разбежавшиеся кудряш- ки: – Ах! Если бы я могла этому верить! И задорно смеется. Глава VIII. Торжество Прошло около двух месяцев со вступления Александро- ва в белые стены училища. Хотя он еще долгое время, как юнкер младшего класса, будет носить общее прозвище «фа- раон» (старший курс – это господа обер-офицеры), но из него уже вырабатывается настоящий юнкер-александровец. Он всегда подтянут, прям, ловок и точен в движениях. Он гордится своим училищем и ревностно поддерживает его честь. Он бесповоротно уверен, что из всех военных училищ России, а может быть, и всего мира Александровское учили- ще самое превосходное. И это убеждение, кажется ему, раз- деляет с ним и вся Москва, – Москва, которая так пристраст- но и ревниво любит все свое, в пику чиновному и холодно- му Петербургу: своих лихачей, протодиаконов, певцов, акте- ров, кулачных бойцов, купцов, профессоров, певчих, пова- ров, архиереев и, конечно, своих стройных, молодых, всегда прекрасно одетых, вежливых юнкеров со Знаменки, с их чу- десным, несравненным оркестром. Живется юнкерам весело и свободно. Учиться совсем не так трудно. Профессора – самые лучшие, какие только есть в Москве. Искусство строевой службы доведено до блестяще- го совершенства, но оно не утомляет; оно граничит со спор- тивным соревнованием. Правда, его однообразие чуть-чуть прискучивает, но домашние парады с музыкой в огромном манеже на Моховой вносят и сюда некоторое разнообразие. А кроме того, строевое старание поддерживается далекой, сладкой, сказочной мечтою о царском смотре или царском параде. Каждому юнкеру втайне кажется несправедливостью судьбы, что государь живет не в Москве, а в Питере. Но об этом не говорят. В октябре 1888 года по Москве разнесся слух о круше- нии царского поезда около станции Борки. Говорили смут- но о злостном покушении. Москва волновалась. Потом из газет стало известно, что катастрофа чудом обошлась без жертв. Повсюду служились молебны, и на всех углах ругали вслух инженеров с подрядчиками. Наконец пришли вести, что Москва ждет в гости царя и царскую семью: они приедут поклониться древним русским святыням. Все эти слухи и вести проникают в училище. Юнкера сами не знают, чему верить и чему не верить. Как-то нелепо стран- на, как-то уродливо неправдоподобна мысль, что государю, вершинной, единственной точке той великой пирамиды, ко- торая зовется Россией, может угрожать опасность и даже са- мая смерть от случайного крушения поезда. Значит, выхо- дит, что и все существование такой необъятно большой, та- кой неизмеримо могучей России может зависеть от одного развинтившегося дорожного болта. Утром, после переклички, фельдфебель Рукин читает приказ: «По велению государя императора встречающие его части Московского гарнизона должны быть выведены без оружия. По распоряжению коменданта г. Москвы войска вы- строятся шпалерами в две шеренги от Курского вокзала до Кремля. Александровское военное училище займет свое ме- сто в Кремле от Золотой решетки до Красного крыльца. По распоряжению начальника училища батальон выйдет из по- мещения в одиннадцать часов». Ровно в полдень в центре Кремля, вдоль длинного и ши- рокого дубового помоста, крытого толстым красным сук- ном, выстраиваются четыре роты юнкеров Третьего воен- ного Александровского училища. Четыреста юношей в воз- расте от восемнадцати до двадцати лет. Юнкер четвертой роты Алексей Александров стоит в первой шеренге. Царь пройдет мимо него в трех-четырех шагах, ясно видимый, по- чти осязаемый. Воображению Александрова «царь» рисует- ся золотым, в готической короне, «государь» – ярко-синим с серебром, «император» – черным с золотом, а на голове шлем с белым султаном. Ждут долго. Вывели за два часа, по необычайному слу- чаю. Еще в училище свои портупей-юнкера и ротные офи- церы осматривали каждого с заботливостью матери, отправ- ляющей шестнадцатилетнюю дочь на первый бал. Теперь в Кремле нет-нет подойдет курсовой офицер, одернет складку шинели, поправит поясную медную бляху с изображением пылающей гранаты, надвинет еще круче на правый глаз круг- лую барашковую шапку с начищенным двуглавым орлом. Го- сударь, конечно, все заметит своим сверхчеловеческим взо- ром: и недотянутый конец башлыка, и неровно надетую шап- ку, и вздувшуюся складку. Заметит, но никому не скажет, только огорчится на александровцев. Сияет над Кремлем го- лубое холодное небо. Золото солнца расплескалось на собор- ных куполах, высоко кружатся голуби. Осенний запах. Ожидание не томит. Все радостно и легко возбуждены. Давно знакомые молодые лица кажутся совсем новыми; та- кими они стали свежими, ясными и значительными, разру- мянившись и похорошев в крепком осеннем воздухе. В голове как шампанское. Скользит смутно одна опасли- вая мысль: так необыкновенно, так нетерпеливо волнуют эти счастливые минуты, что, кажется, вдруг перегоришь в ожи- дании, вдруг не хватит чего-то у тебя для самого главного, самого большого. И вот какое-то внезапное беспокойство, какая-то быстрая тревога пробегает по расстроенным рядам. Юнкера сами вы- прямляются и подтягиваются без команды. Ухо слышит, что откуда-то справа далеко-далеко раздается и нарастает осо- бый, до сих пор неразличимый шум, подобный гулу леса под ветром или прибою невидимого моря. Командуют «смирно». Выравнивают. Опять «смирно». Потом на минутку «вольно». Опять «смирно». Позволяют размять ноги, не передвигая ступней. Так без конца. Так бы- вает всегда на парадах. Но на этот раз из юнкеров никто не обижается. Какими словами мог бы передать юнкер Александров это медленно наплывающее чудо, которое должно вскоре раз- решиться бурным восторгом, это страстное напряжение ду- ши, растущее вместе с приближающимся ревом толпы и зво- ном колоколов. Вся Москва кричит и звонит от радости. Вся огромная, многолюдная, крепкая старая царева Москва. Звонят и Благовещенский, и Успенский соборы, и Спас за решеткой, и, кажется, загремел сам Царь-колокол и загрохо- тала сама Царь-пушка! А когда в этот ликующий звуковой ураган вплетают свои веселые медные звуки полковые оркестры, то кажется, что слух уже пересыщен, что он не вместит больше. Но вот заиграл на правом фланге и их знаменитый учи- лищный оркестр, первый в Москве. В ту же минуту в рас- творенных настежь сквозных золотых воротах, высясь над толпою, показывается царь. Он в светлом офицерском паль- то, на голове круглая низкая барашковая шапка. Он величе- ствен. Он заслоняет собою все окружающее. Он весь до та- кой степени исполнен нечеловеческой мощи, что Алексан- дров чувствует, как гнется под его шагами массивный дуб помоста. Царь все ближе к Александрову. Сладкий острый восторг охватывает душу юнкера и несет ее вихрем, несет ее ввысь. Быстрые волны озноба бегут по всему телу и приподымают ежом волосы на голове. Он с чудесной ясностью видит лицо государя, его рыжеватую, густую, короткую бороду, соколи- ные размахи его прекрасных союзных бровей. Видит его гла- за, прямо и ласково устремленные в него. Ему кажется, что в течение минуты их взгляды не расходятся. Спокойная, ве- ликая радость, как густой золотой поток, льется из его глаз. Какие блаженные, какие возвышенные, навеки незабыва- емые секунды! Александрова точно нет. Он растворился, как пылинка, в общем многомиллионном чувстве. И в то же вре- мя он постигает, что вся его жизнь и воля, как жизнь и во- ля всей его многомиллионной родины, собралась, точно в фокусе, в одном этом человеке, до которого он мог бы до- тянуться рукой, собралась и получила непоколебимое, един- ственное, железное утверждение. И оттого-то рядом с воз- душностью всего своего существа он ощущает волшебную силу, сверхъестественную возможность и жажду беспредель- ного жертвенного подвига. Около государя идет наследник. Александров знает, что наследник на целый год старше его, но рядом с отцом цесаре- вич кажется худеньким стройным мальчиком. Это сопостав- ление великолепного тяжкого мужского могущества с отро- ческой гибкой слабостью на мгновение пронизывает сердце юнкера теплой, чуть-чуть жалостливой нежностью. Теперь он не упускает из вида спины государя, но острый взгляд в то же время щелкает своим верным фотографиче- ским аппаратом. Вот царица. Она вовсе маленькая, но какая изящная. Она быстро кланяется головой в обе стороны, ее темные глаза влажны, но на губах легкая милая улыбка. Видит он еще двух великих княжон. Одна постарше, дру- гая почти девочка. Обе в чем-то светлом. У обеих из-под шляпок падают до бровей обрезанные прямой челочкой во- лосы. Младшая смеется, блестит глазами и зажимает уши: оглушительно кричат юнкера славного Александровского училища. Но вот и проходит волшебное сновидение. Как чересчур быстро! У всех юнкеров бурное напряжение сменяется ти- хой счастливой усталостью. Души и тела приятно распуска- ются. Идут домой под звуки резвого, бодрого марша. Кто-то говорит в рядах: – Государь все время на меня глядел, когда проходил ми- мо. Я думаю, целых полминуты. Другой отзывается: – А на меня, пожалуй, целую минуту. Александров же думает про себя: «Говорите, что хотите, а на меня царь глядел не отрываясь целых две с половиной минуты. И маленькая княжна взглянула, смеясь. Какая она прелесть!» Во дворе училища командир батальона, полковник Арта- балевский, он же Берди-Паша, задерживает на самое корот- кое время юнкеров в строю. – Конечно, великое счастье узреть его императорское ве- личество государя императора, всероссийского монарха. Од- нако никак нельзя высовывать вперед головы и разрознивать этим равнение… Государь пожаловал нам два дня отдыха. Ура его императорскому величеству! |