Политология-учебникСазонова-хх. Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. Харьков фолио, 2001

• Название: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений. Харьков фолио, 2001
• Анкор: Политология-учебникСазонова-хх.doc
• Дата: 10.02.2017
• Размер: 4.56 Mb.
• Имя файла: Политология-учебникСазонова-хх.doc
• Тип: Учебное пособие; #2526
• страница: 13 из 54

3. ФРАНЦУЗСКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ НАУКА
3.1. Происхождение и общая характеристика
По мнению большинства исследователей, политическая наука во Франции сложилась в известной мере, как итог развития науки государственного или конституционного права: ее развитие шло от "Курсов конституционного права" через "Курсы конституционного права и политической науки" к "Курсам политической науки" [См.: Грацианский П. С. Политическая наука во Франции.- М., 1975.- С. 10 - 11; Бодуен Ж. Вступ до полігології.- К., 1995.- С. И - 15].Во французской науке конституционного права процесс ее политологизации прослеживается уже начиная с конца XIX в. и первой трети XX в.Значительно расширили традиционные рамки конституционного права А. Эсмен, Л. Дюги и в особенности М. Ориу, который сформулировал понятие института, ставшее одним из основных в современной политической теории. Значительный вклад в развитие политических исследований внесли также во многом новаторские работы М. Острогорского "Демократия и политические партии" (1898) и А. Зигфрида "Политическая картина Западной Франции в период III Республики (1913). Первая из них стала отправ-ным пунктом политико-социологического изучения политических партий, вторая же положила начало так называемой "социологии выборов", изучения поведения избирателей и электорального процесса. Обе они достаточно (184) четко продемонстрировали, что понимание механизмов функционирования демократического общества приходит не из знания о том, каким оно должно быть (изучаемого конституционным правом), а из исследования того, что существует в действительности.

Наконец, в период после Второй мировой войны следует выделить огромный вклад Раймона Арона (1905-1983), крупнейшего представителя французской социологической мысли, автора более шестидесяти монографических исследований, посвященных различным аспектам социально-философской и политической теории современного общества. Среди них следует особо выделить такие работы, как "Демократия и тоталитаризм" (1965), в которой разрабатывается общая теория политических режимов, а также формулируются классические концепции тоталитаризма и политического плюрализма; "Восемнадцать лекций об индустриальном обществе" (1963), где разрабатывается один из первых вариантов теории индустриального общества; "Мир и война между нациями" (1962), "Размышления о войне: Клаузевиц" (в 2 т., 1976), посвященных социологическому исследованию международных отношений, проблемам войны и мира, а также "Этапы развития социологической мысли" (1967), в которой анализируется развитие социальной теории в новое и новейшее время.

Развитие новых исследовательских ориентации как внутри юридических наук (А. Эсмен, Л. Ориу, М. Ориу), так и вне их (М. Острогорский, А. Зигфрид, Р. Арон) способствовало обращению ряда известных правоведов-конституционалистов к разработке собственно политологической проблематики. Это так называемое "старшее поколение" французских политологов, представленное именами Ж. Бюрдо, М. Прело, Ж.-Ж. Шевалье, Ж. Веделя и, конечно же, Мориса Дюверже (род. 1917), который на протяжении 50 - 60-х годов по сути персонифицировал собой политическую науку Франции. Этот крупнейший французский политолог первым среди авторов-юристов предложил анализировать политические режимы, партии и группы давления, способ голосования как важные вопросы, требующие аналитического и практического изучения. Одним из первых он начал рассматривать политическую науку не просто в качестве обычного дополнения к конституционному праву, а как (185) самостоятельное направление исследований. Многие его работы ("Политические партии", 1951; "Диктатура", 1961; "Янус.Два лица Запада", 1972; "Социология политики", 1973; "Шах королю", 1978) получили мировую известность. Его теория политических партий практически сразу же приобрела статус классической.
3.2. Понятие политического института
Центральной категорией французской политической науки стало понятие "политического института", сформулированное М. Ориу в работе "Теория института и ее

основания. Очерки социального витализма" (1925) и в более поздних трудах. По М. Ориу, институт - это идея дела или предприятия, осуществляемая и длящаяся юридически в социальной среде; для реализации этой идеи организуется власть с соответствующими органами; между членами социальной группы, заинтересованными в осуществлении идеи, возникает общение, руководимое органами власти и регулируемое правилами процедуры. Институты, по мнению М. Ориу, объединяют индивидов для совместных действий и сами являются воплощением этих действий, персонифицируя организованную группу для реализации общей цели. Развивая данный подход, Ж. Бюрдо рассматривает политические институты как предприятие на службе идеи, причем в результате инкорпорации идеи в предприятие последнее приобретает силу и продолжительность существования, превосходящие силу и продолжительность существования тех индивидов, посредством которых оно действует.

Институциональный подход к изучению политических явлений позволил французским политологам в значительной мере преодолеть юридический формализм традиционной науки конституционного права, расширить рамки политических исследований и радикально изменить сам их характер. Политическая наука обратилась к изучению не только тех политических институтов, которые регламентируются правом, но и тех, которые полностью или частично им игнорируются, существуют вне традиционного права: политических партий, общественного мнения, пропаганды, прессы, групп давления и т.д. (186) Существенно модифицировал понятие института М. Дюверже, который дал структурную интерпретацию этого понятия. По его мнению, существуют институты двух видов: одни являются "простой системой отношений", которые копируют исходную структурную модель, другие, кроме того, имеют техническую и материальную организацию - регламентирующие их юридические тексты, помещения, мебель, машины, эмблемы, бланки, персоналы, административную иерархию и т. д. Таковы, например, парламент, министерства, политические партии и профсоюзы. М. Дюверже решительно не

согласен с теми, кто только последние рассматривает в качестве политических институтов. Соотнося со структурными моделями не только устойчивые "организационные общности", но и устойчивые "системы отношений" (социальные роли, социальные статусы, социальные классы и т. д.), М. Дюверже плодотворно расширил традиционное понятие института, сложившееся в политической науке. Это, например, позволило показать, что, хотя в определенном смысле наличие осязаемой организации усиливает сплоченность и стабильность структурных моделей, однако последняя может обладать данными характеристиками еще в большей степени и без материальной организации, будучи просто "системой отношений" (например, в кастовом строе, ритуальных празднествах, семейных обрядах и т. д.).

Широкий институциональный подход, развиваемый М. Дюверже, позволил ему, как и другим французским политологам, перейти от изучения юридических норм, призванных регулировать функционирование политических институтов, к исследованию также и того, как эти нормы фактически реализуются. Эта стратегия была изложена им в книге "Янус.Два лица Запада" (1972), которая посвящена анализу прошлого и настоящего политической системы западного общества. Последнее, по мнению М. Дюверже, может быть интерпретировано в качестве демократии лишь частично - и в этом состоит его главная "структурная" особенность. Развивая соответствующий аристотелевский комплекс идей, М. Дюверже определяет западную политическую систему в качестве плутодемократии, поскольку властью здесь располагают одновременно народ (демос) и богатство (плутос). В этом смысле западное общество, как и древнерим (187)ский бог Янус, принципиально "двулико": с одной стороны, это демократия, а с другой, - олигархия. При этом М. Дюверже выделяет две основные исторические формы плутодемократии: 1) классическую "либеральную демократию" среднего класса и 2) современную массовую "технодемократию", возникшую после Второй мировой войны. Кроме того, между ними он поместил неустойчивый период 1914 - 1939 гг., названный

им переходным.
3.3. Концепция "политического поля" П. Бурдье
Современные политические исследования периода 80 - 90-х годов проходят под знаком постепенного движения от парадигмы "политических институтов" к парадигме "политического поля" (работы Д. Гасли, М. Оферле, Б. Лакруа). Это движение в значительной степени было стимулировано новаторскими работами одного из крупнейших социологов современности Пьера Бурдье (род. 1930), который попытался выявить наиболее глубинные структуры различных сред социального пространства и установить механизмы, служащие их воспроизводству и изменению.

Социальный мир, по его мнению, представляет из себя многомерное пространство, каждое измерение которого (экономическое, политическое, культурное) можно описать в качестве определенного поля взаимодействующих в нем сил, "точнее как совокупность определенных отношений сил, которые навязываются всем, входящим в это поле, и которые несводимы к намерениям индивидуальных агентов или же к их непосредственным взаимодействиям" [Бурдье П. Социология политики.- М., 1993.- С.56].Анализируя такие различные поля, как, например, поле политики, поле экономики, поле литературы, П. Бурдье обнаруживает неизменные закономерности их конституи-рования и функционирования: 1) автономизацию поля и его профессионализацию; 2) определение "ставок" (выигрышей) и специфических интересов профессиональных участников игры; 3) борьбу за установление внутреннего деления поля на классы позиций (доминирующие и доминируемые) и социальные представления о неизменности именно этого деления. (188)
Каковы же основные принципы функционирования того или иного поля? "Каждое поле – пишет П. Бурдье, - является местом более или менее декларированной борьбы за определение легитимных принципов деления поля" [Там же.- С.77].Эти принципы, как и структура позиций участников игры, в каждый данный момент времени определяется структурой распределения капитала и прибыли, специфических для каждого отдельного поля. Обычно в различных полях активируются те или иные разновидности экономического капитала, культурного капитала и символического капитала, обычно называемого престижем, репутацией и т.д.Они, как козыри в игре, определяют шансы на выигрыш в том или ином поле или, как выражается П. Бурдье, "наличную или потенциальную власть в различных полях и доступность специфических прибылей, которые она дает" [Там же.- С.58].

Понятие поля определяется, следовательно, П. Бурдье с двух точек зрения: во-первых, в качестве определенного структурированного состояния соотношения сил между агентами и институтами, вовлеченными в борьбу, где распределение специфического капитала, накопленного в течение предшествующей борьбы, управляет будущими стратегиями его агентов; во-вторых, в качестве места (символического и физического пространства) борьбы, направленной на изменение соотношения сил его участников, где ставкой (выигрышем) является монополия легитимного насилия (принуждения), которая характеризует это поле, то есть в итоге сохранение или изменение распределения специфического капитала данного поля.

Обращаясь к исследованию собственно политического поля, П. Бурдье трактует его как особый рынок, в котором существует производство, спрос и предложение продукта особого сорта - политической партии, программ, мнений, позиций. "Политическое поле, -

отмечает П. Бурдье, - является местом конкурентной борьбы за власть, которая осуществляется посредством конкуренции за непосвященных, или, лучше сказать, за монополию на право говорить и действовать от имени какой-либо части или всей совокупности непосвященных" [Там же.- С.205].Профессиональный политик присваивает себе не только количественный голос (189) группы непосвященных (от имени которой он "говорит"), но и "саму" силу этой группы, производству которой он способствует, наделяя ее голосом, признаваемым в качестве легитимного в политическом поле ("силу" "рабочего класса", "женщин", "трудящегося крестьянства", "угнетенного этнического меньшинства", "любителей пива", "нудистов", "всего трудового народа" и т.д.). Иначе говоря, "сила" выдвигаемой на политическом рынке продукции измеряется, конечно, не ценностью истины (в этом смысле Бурдье можно считать продолжателем макиавеллевской традиции политической мысли), но силой заключенного в них мобилизационного потенциала, то есть "силой группы, признающей эти идеи" [Там же.- С.205 - 206].

Используя метафору "политической игры", П. Бурдье проводит аналогию между политическим полем и полем игры в бридж, где все участники изначально находятся в неравных условиях, имея различные шансы на выигрыш. Правила игры определены в каждый момент времени так, что агенты, имеющие более высокие ставки, обладают и большими шансами на победу. Соответственно, другие игроки ведут постоянную борьбу за изменение правил в свою пользу, дабы повысить котировку своих ресурсов, сделать их более значимыми.

В принципиально важной для понимания смысла поля политики статье "Полити-ческое представление: элементы теории политического поля" (1981) П. Бурдье пишет, что "в каждой социальной формации организуется собственно политическая игра, в которой разыгрываются, с одной стороны, монополия разработки и распространения принципа легитимного разделения социального мира и тем самым мобилизации групп, а с другой - монополия применения объектированных инструментов власти (объективированный политический капитал)" [Там же. - С. 193]. Таким образом, отмечает он, политическая игра принимает форму борьбы за чисто символическую власть монопольного распростра-нения определенных политических представлений, мнений и предписаний, которая неотделима от борьбы за власть над "органами государственной власти" (государственной администрацией). "В парламентских демократиях, - пишет П. Бурдье, - борьба за завоевание расположения граждан (за их голоса, их взносы и т.п.) (190) является также борьбой за поддержание или переустройство распределения власти над органами государственной власти (или, если угодно, за монополию легитимного использования объективированных политических ресурсов, права, армии, полиции, государственных финансов и т.п.)" [Там же.].

Сущность "политического" П. Бурдье видит прежде всего в фундаментальном отношении между обозначающим и обозначенным, точнее, между представителями, дающими представление и представляемыми агентами, действиями, ситуациями. Согласованность между обозначающим и обозначенным, между представителем и представляемым достигается, по мнению П. Бурдье, не столько путем сознательного приспособления к запросам сторонников (которого часто может и не быть), сколько в результате фундаментальной гомологии (соответствия) "структуры политического театра"

и "структуры представляемого мира", "между межклассовой борьбой" (за право устанавливать правила игры) и сублимированными формами этой борьбы (за позиции монопольного влияния), которая разыгрывается на политическом поле. Сущность политики и "политической игры" и состоит, по П. Бурдье, в том, что "стремясь к удовлетворению специфических интересов, которые навязывает им конкуренция внутри поля, профессионалы удовлетворяют сверх того интересы своих доверителей" [Там же. - С. 195]. Поэтому высказывания М. Вебера о том, что можно жить "для политики" и "с политики" П. Бурдье уточняет так: можно жить "с политики" при условии, что живешь "для политики". Иначе говоря, профессиональные продавцы политических услуг (политические деятели, политические журналисты и т. п.), служа интересам своих сторонников, служат также и себе (увеличивая собственную "силу" и политический капитал) "тем более пунктуально, чем точнее их позиция в структуре политического поля совпадает с позицией их доверителей в структуре социального поля" [Там же.- С. 196].

Концепция "политического поля" П. Бурдье – одно из выдающихся достижений французской политической социологии, которое открывает новые перспективы и направления политических исследований [Подробнее об этом в Разделе III]. (191)

3.4. Авангардные стратегам политических исследований
К теории П. Бурдье логически примыкают другие авангардные (постструктуралис-тские и постмодернистские) стратегии изучения сущности политических феноменов (М. Фуко, Ж. -Ф. Лиотара, А. Турена и др.), которые отличаются радикальным пересмотром устоявшихся представлений и мнений в социально-политических науках. Так, например, выдающийся французский философ и социолог Мишель Фуко (1926 - 1984) обращает внимание на экзистенциальный аспект отношений господства/подчинения, то есть интерпретирует их в качестве некоего опыта существования. Ибо, утверждает М. Фуко, определяющим моментом власти является то, что она кем-то отправляется, с одной стороны, и кем-то переживается, испытывается, с другой, то есть то, что она есть в своей самой глубокой сущности отношением силы. В этом плане важнейшим оказывается не борьба за выигрыш (что предполагает равноправие с партнером), а принуждение, насилие со стороны более мощного, более удачливого игрока, диктующего свои условия и наслаждающегося своим преимуществом. Это насилие может быть завуалированным и иметь вид законов, норм политической деятельности, легитимирующих удобные условия существования "титанам", "боссам" политического поля. А может быть и откровенной, жесткой "игрой" сильного со слабым. [Более подробно об этом см.: Астафьев Я. У. Постмодернизм в познании общества // Полис.- 1992.- № 3. - С. 70]. Серия знаменитых работ М. Фуко 70-х - начала 80-х годов ("Надзор и наказание", 1975; трехтомная "История

сексуальности", 1976 - 1984, где особо следует выделить I том "Воля к знанию", 1976) освящена исследованию утверждения механизмов власти на низовом уровне - уровне человеческого тела, действий и форм поведения (археология власти) и исторических аспектов сопротивления этому утверждению (генеалогия власти). Фундаментальная диспозиция современной "властизнания" состоит во "всеподнадзорности" ("паноптизме"),

дисциплинировании и нормировании, что предполагает определенные стратегии управления индивидами ("социальную физику"), надзора за ними ("социальную опти (192) ку"), процедуры изоляции и перегруппировок ("социальную механику"), наказания или терапии социальных недугов ("социальную физиологию"). Концентрированное (соединенное в одном месте) действие этих процедур можно увидеть на примере некоторых социальных институтов, например, тюрьмы или психиатрической лечебницы.

Значение новой парадигмы политических исследований, предложенной П. Бурдье, М. Фуко и др., состоит в том, что она позволяет выявить наиболее скрытые структуры отношений господства/подчинения, образующие глубинные основы существования политического порядка и всей социальной реальности.
4. НЕМЕЦКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ

4.1. Основные направления

Главной особенностью развития немецкой политологии является то, что она в зна-чительной степени сохраняет теоретико-философский характер, продолжая в значительной степени традиции немецкой классической философии. Именно в рамках философии государства, политической и социальной философии Канта, Гегеля, Фихте традиционно исследовались фундаментальные проблемы общества и государства, природа власти и политического господства; мощная и глубокая проработка всего спектра проблематики политического осуществлялась и в немецком юридическом государство-ведении (начиная от исторической школы Савиньи и Пухты и кончая построениями К. Лампрехта, Г. Кельзена, Г. Хеллера, К. Шмитта).К этой же традиции теоретико-философ-ских исследований, несомненно, может быть отнесена и теория М. Вебера, которая в определенном смысле сформулировала программу политической науки XX века.

В целом структуру современной немецкой политической науки можно разделить на три крупных блока: 1) фундаментальная политическая философия и исследование научно-методологических принципов политической науки; 2) государствоведческие концепции, связанные с традиционной философией государства и общим (193) учением о государстве в юриспруденции; 3) глобальные политико-социологическое теории общества.

В первом, политико-философском блоке, можно выделить два полемизирующих друг с другом основных направления: первое представлено нормативно-онтологической теорией, второе являет собой неопозитивистскую концепцию "критического рационализма". Рассмотрим их основные положения.
4.2. Нормативно-онтологическая теория и "критический рационализм"
В основе нормативно-онтологической теории лежит тезис о необходимости соединения в практической политической деятельности этики и политики, при этом этике должна отводиться роль духовного критерия политики. Крупнейшие представители этого направления - Э. Фегелин, Л. Страусе, А. Бергштрассер, Г. Майер, Э. Хшшелъ, В. Хеннис и Д. Оберндорфер. Нормативно-онтологическая теория ставит перед собой задачу определения целей и норм политической деятельности, выявления их глубинных взаимосвязей с определенными социальными и моральными ценностями. "Нормативной" она является потому, что воспринимает античное понимание политики как этико-практической науки, которая подготавливает и предопределяет любые человеческие действия. В качестве "онтологической" теории она предстает в силу того, что апеллирует к фундаментальной онтологии человеческого существования в противовес установке на самоопределение и эмансипацию автономного субъекта в теориях Просвещения. Иначе говоря, она ориентирована на то, что "связывает" людей, а не на то, что человека обособляет. Для нормативно-онтологической теории характерны: 1) презумпция существования объективной истины (в противовес внеценностным установкам политической науки современности); 2) трактовка основной функции всякой политики как обеспечение государственного порядка в обществе; 3) рассмотрение надличностного авторитета государства как гаранта порядка и гражданского мира (государство как "действительность нравственной идеи"); 4) приоритет моральнодуховного единства политического сообщества над (194) утилитарно-индивидуалистическими "контрактами" ("полис", а не "общественный договор").

Нормативно-онтологическая школа сформировалась в противовес позитивизму и сциентизму, которые подчинили теорию методу и тем самым поставили с ног на голову смысл и цель политической науки; она стала реакцией на веру в то, будто "политическое" может быть редуцировано в предмет чисто научных и технических операций. И именно вследствие того, что позитивизм Нового времени лишает проблему нравственности в политике своего онтологического статуса, крупнейший представитель данной школы Э. Фегелин считает необходимым вернуться к античному пониманию политики. Основные идеи исследовательского поля нормативно-онтологической теории таковы: порядок, консенсус, "хорошая" (правильная) жизнь, справедливость, нераздельность сущего и должного, неизменность и постоянство природы человека.

Нормативно-онтологической теории противостоит неопозитивистское направление "критического рационализма", которое отрицает идентификацию политики и этики, утверждая позицию свободы от оценочного суждения. Основные положения этой теории были разработаны К. Поппером и Г. Альбертом, ее крупнейшие представители - К. Байме, Г. Лембрух, Э. Криппендорф, К. П. Лудц и др. "Критической" она является потому, что исходит из идеи перманентного социально-политического критицизма, который можно считать важнейшей методологической установкой этой теории. Появление термина "рационализм" в названии теории объясняется тем, что в ее основе заложена идея тождест-венности рационального философского и политического способов мышления и действия: последние, по мнению сторонников данной теории, должны отвечать тем же критериям рациональности, что и естественные науки.
Фундаментальная посылка неопозитивистской политической теории состоит в том, что сферу сущего и должного, реального и идеального необходимо принципиально разъединить, причем научному анализу может быть подвергнута лишь сфера наличной политической действительности. Сторонники критического рациона (195)лизма считают, что политика не имеет своей непосредственной целью достижение всеобщего счастья и не

нуждается в каком-либо метафизическом обосновании. Построение совершенного ("морального", "справедливого") гармоничного общества, по их мнению, принципиально невозможно, поэтому критический рационализм ориентирует политику не на достижение "порядка", той или иной "справедливости", "консенсуса" верхов и низов, правых и левых и т.д., а на выработку процедур и приемов "плавания" в ситуации перманентных конфликтов и фундаментального человеческого несовершенства.

Центральный вопрос политической теории, по мнению представителей этого направления, сводится к такой организации человеческих институтов, при которой недобросовестные и некомпетентные власти (другие, идеальные существуют лишь в утопиях) не могли бы причинить слишком большой ущерб. В качестве основной проблемы демократического общества рассматривается контроль за исполнением власти, чему способствует институционализация оппозиции и конкурентная система образования власти ("открытое общество" в противоположность "закрытому", по К. Попперу).
4.3. Политическая философия К. Шмитта и немецкое государствоведение
Второй блок политических теорий включает в себя различные теоретические конструкции и концепции государствоведения, которые традиционно рассматриваются немецкой политической мыслью в качестве важнейшей и центральной части полити-ческой науки, принципиального фундаментального введения (пролегомен) к более частным эмпирическим исследованиям. Проблематика государства активно прорабаты-вается в рамках нескольких направлений, которые условно можно обозначить как: 1) философию государства и 2) политическую социологию государства.

Первое направление - философия государства - занимается исследованием его нормативных основ в двух основных аспектах: 1) с точки зрения положения индивида по отношению к государству и обществу, политико-философской антропологии; 2) с точки зрения (196) этических и социально-философских принципов организации его как целого, представляющего все общество.

На разработку проблем государства не только в немецкой, но и вообще в современной политической науке большое влияние оказал известный государствовед и видный консервативный мыслитель Карл Шмит (1888 - 1985). Исследуя в серии работ 20 - 30-х годов фундаментальные вопросы функционирования политических явлений, он приходит к выводу о том, что они неразрывно связаны с проведением экзистенциального

различения друзей и врагов: политика, по мнению Шмитта, начинается именно там, где есть "мы" и "они", свои и чужие. Поэтому политические отношения всеобщи и не могут быть отдельной "сферой" общества или сосредоточиваться в какой-то одной ее части: для создания любой органически целостной группы людей необходимо противопоставить ей внешнего врага. Те отношения, общие чувства и переживания, которые связывают всех в противопоставлении кому-то, собственно, и являются основой формирования "политической общности" - она всегда обнимает все общество и совпадает с ним.

Либеральная демократия, развивая обманчивое впечатление о дуализме общества и государства, об особом, независимом существовании политической сферы наряду с другими, допускает опасную "нейтрализацию и деполитизацюо" остальных сфер действия политического (то есть выявления диспозиции своих и чужих, друзей и врагов) в областях религии, культуры, экономики, образования и т. д. В действительности, по мнению ученого, "нет никакой политической ассоциации наряду с другими ассоциациями", есть одно фундаментальное и всеобщее "политическое единство", "политическая общность", которая демаркирует "своих" и "чужих", "друзей" и "врагов" в любой области и сфере социальной человеческой деятельности: от религии до литературы, от экономики до моды или кулинарного искусства; политическая общность, утверждает Шмитт, есть высшее "главенствующее единство, которое есть нечто специфически иное, а по отношению к остальным ассоциациям - нечто решающее" [Шмитт К. Понятие политического // Вопр. социологии. - 1992. -№ 1.- С.49]. (197)

Основная идея К. Шмитта состоит в том, что либеральное "правовое государство" должно уступить место более высокому типу социальности - "тотальному государству", которое станет тождественно самому обществу. Преодолевая это пагубное разделение, "тотальное государство" утверждает субстанциональное единство нации-государства, возникающего из экзистенциальной воли народа к политическому существованию и органической целостности. В качестве высшей "ценностной общности" (Wertgemeinschafl) "тотальное государство" восстанавливает разорванное эпохой Просвещения единство метафизического и политического, государственного и сакрального, гражданского и этического. Гомогенный и прошедший политическое самоотождествление (идентифици-ровавший себя в диспозиции свои/чужие) народ становится способным к политическому действию, которое есть не поддающийся количественной экспликации высший экзистенциальный выбор, вырастающий из глубин народной воли; трансцендентная легитимность этого выбора выше любой позитивной легальности и поэтому приоритетна по отношению к любым установленным правилам и нормам, то есть абсолютна.

Возрожденная К. Шмиттом под новым названием абсолютистская теория Т. Гоббса стала, по мнению многих исследователей, политической формулой диктаторских режимов середины XX века [См.: Медушевский А. Н. Демократия и тирания в новое и новейшее время // Вопр.фшюс. - 1993.- № 10.- С. 17 - 19J. Внастоящее время теория К. Шмитта остается классикой консервативной мысли, одним из фундаментальных источников изучения политического в современной политической философии.

В 50-е годы, полемизируя с К. Шмиттом, Эрнст Френкель попытался заново определить соотнесение общества и государства. В его критике К. Шмитта можно выделить два положения:

1) следует отвергнуть представление о "единой воле народа", которое ставит под угрозу принцип свободы, то есть признание "законности" различия интересов и мнений;

2) однозначно установленной общественной (всеобщей) воли не существует, ее не способно однозначно установить и государство, (198). По мнению Э. Френкеля, задача современного демократического государства состоит скорее в достижении общегражданс-кого консенсуса путем учета и координации множества зачастую противоречивых инте-ресов различных групп населения. Ученый считает, что в плюралистически, а не гомоген-но организованной демократии достижение блага осуществляется через сбалансирование групповых интересов в рамках государства при соблюдении минимальных требований общеобязательного кодекса ценностей.

Современные консервативные теоретики государства (В. Вебер, Р. Герцог, Э. Форстхофф), в принципе уже признавая плюрализм в жизни современного индустриаль-ного общества, делают акцент на опасностях "обобществления" государства, которое все шире используется обществом в качестве инструмента для достижения своекорыстных целей. Превращаясь, по выражению В. Вебера, в "аппарат предоставления услуг", государство оказывается под контролем "олигархических групп господства", к которым он относит политические партии, профсоюзы, союзы предпринимателей и прочие группы давления. Государство становится "добычей" групп интересов, пространством игры конкурирующих олигархий, в то время как его призвание как высшей инстанции состоит в интеграции этих групп в целостный порядок, который создает общеобязательную высшую волю, ответственную за все политическое целое. По мнению консервативных теоретиков, все реальные и потенциальные олигархические носители власти (партии, лобби, кланы и другие "группы интересов"), которые беззастенчиво манипулируют государством, должны быть поставлены под его контроль и подчинены его

высшему авторитету.

Несколько иначе оказались расставлены акценты в политической социологии государства, традиции которой восходят к работам Г. Хеллера (1891 - 1933). В них он определил государство как общественное объединение, которое в качестве высшей инстанции обеспечивает упорядоченную согласованность всех общественных действий на определенной территории. Хеллеровское определение возникло как своеобразное развитие идей М. Вебера, который видел в государстве организованное единство обладающих властью и подчиняющихся (199) ей. По Хеллеру, государство это также постоянно самообновляющаяся структура господства, которая упорядочивает общественные акты в определенной сфере и в последней инстанции. Однако, в отличие от М. Вебера, Хеллер делает упор не на функциональную характеристику государства (монополия физического принуждения), а на общее социальное назначение государства, его воздействие на распределение власти и формирование общественной жизни в русле "товарищеского сотрудничества" членов общества.

После Второй мировой войны концепцию Г. Хеллера начал развивать О. Штаммер в своей политической социологии государства. Политическая социология, по его мнению, делает объектом исследования государство как организованный союз господства в его отношении к социальному порядку, то есть изучает проблематику государства в контексте внутренней взаимосвязи всех норм, образцов поведения, институтов и групп, влияющих на политическое волеобразование и политическое решение. По Штаммеру, государство - это политический порядок совместного существования, составляющее ядро политической организации господства и в своих высших органах - форум для принятия верховных политических решений.

Ученый формулирует три функции государства относительно общества: 1) обеспечение порядка; 2) осуществление господства; 3) направление (целеполагание) общественно-политического развития. Таким образом, социальная функция государства, согласно Штаммеру, состоит в том, чтобы гарантировать существующий общественный порядок с помощью созданного государством правопорядка и аппарата господства. Специфический интерес политиче-0ябй социологии государства прежде всего направлен на социальный процесс образования всеобщей государственной воли и факторы этого образования, ибо социальные силы общества имеют различные организационные возможности воздействия на этот процесс. Такова ключевая социологи-

ческая основа проблемы демократии, так как ее нельзя понимать лишь в виде процесса переноса аморфной всеобщей народной воли (через образование большинства и выборы) на государственную волю. По мнению (200) О. Штаммера, современные демократические государства с помощью сформулированного ими же целеполагания пытаются определенным образом выравнивать конкурирующие воли, образуя единую государственную волю с помощью сложной системы многоступенчатых "фильтров".
4.4. Макросоциологические теории "радикалььного функционализма" Н. Лумана и "активизированной общественности" Ю. Хабермаса
Третий блок немецкой политической науки образуют глобальные политико-социо-логические теории социально-философского и социально-системного планов. Здесь следует выделить получившие мировую известность концепции "радикализированного" системного функционализма Н. Лумана, "активизированной общественности" Ю. Хабермаса и "теорию конфликта" Р. Дарендорфа. В известном смысле, они выходят за рамки традиционной государствоведческой ориентации немецкой политической мысли (философии и социологии государства), разрабатывая более широкие теории общества в целом. В то же время, в отличие, например, от англо-американской политической социологии, немецкие макротеории общества отличает гораздо больший теоретический акцент и связь с фундаментальной этико-нормативной проблематикой.

В "системной интерпретации" теории демократии крупный немецкий социолог Никлас Луман (1927-1999), двигаясь в русле структурно-функционалистской методоло-гии, пытается заново определить нормативные предпосылки демократии. По его мнению, демократия есть определенная система поддержания сложной структурности ("комплекс-ности"), то есть достаточно широкой сферы многообразия альтернативных мнений, позиций и ориентации, в рамках которой происходит выработка и принятие решений в системе. В отличие от теоретиков нормативно-онтологической ориентации, Н. Луман считает, что политическая система (политика) не может легитимировать себя тем, что она определяет процесс политического волеизъявления. Политика в своих решениях, по его мнению, не (201) может использовать какие-либо внешние опоры, смыслы и ценности. Напротив, последние в качестве критериев принятия решений вырабатываются самой политикой (внутри, а не вне нее). С одной стороны, эта методология дает возможность суживания, "редуцирования комплексности" для отбора лишь определенного решения, с другой стороны, она воспроизводит эту комплексность (многообразие потенциальных решений), оставляя ее в качестве субстанциональной основы для восприятия иного выбора в будущем. Демократия, таким образом, комбинирует способность выработки нужных решений с сохранением комплексности, то есть структурной открытости для альтернативных действий.

В то время как классическая теория демократии рассматривает участие индивидов в процессе политического волеобразования не только как средство, но и как "цель в себе", одну из возможностей самореализации человека в современном мире, "системная интер-

претация" Н. Лумана превращает ее в чисто техническую функцию, обеспечивающую политической системе долговременную устойчивость и возможность существования. Демократия начинает оправдывать себя уже не в качестве "наиболее гуманной" или "наиболее справедливой" формы организации властных отношений, а как cтратегия, которая в современных условиях лучше всего позволяет сохранить систему. Веберовско-шумпетеровская парадигма процессуальной теории демократии у Лумана получает свое развернутое системно-функциональное обоснование ("избирательных действий высокого уровня").Однако, как правильно указывает Б. Гуггенбергер, замещение нормо-онтологических признаков демократии функционалистскими критериями не создает все же легитимной основы демократии. "Ибо в принципе любая и каждая организация власти, создающая оптимальные условия для самосохранения системы, может быть оправдана на этой основе" [Гуггенбергер Б. Указ.соч.- С.145- 146].

Иначе расставляет акценты в своей "критической теории общества" видный немецкий философ Юрген Хабермас (род. 1929), В серии своих работ - "Структурное изменение общественности" (1962), "Познание и интерес" (1968), "Теория коммуникативного действия" в 2-х тт. (202) (1981), "Фактичность и значимость" (1992), - немецкий мыслитель разворачивает альтернативную концепцию активной, "политически функционирующей" "общественности" и "деяиберативной демократии". По сути это самая серьезная в современной политической мысли попытка снять антагонизмы классической и современной парадигм демократии.

По мнению Ю. Хабермаса, современный демократический процесс характеризуется тем, что он в основном протекает в союзах, политических партиях и на парламентской сцене, оставляя при этом общественности роль почти безучастного зрителя, лишь опосредованно включенного в процесс политической коммуникации. Последняя по сути замещается "демонстративной и манипулятивной публичностью" организаций, действующих через голову, но не от имени публики.

В качестве альтернативы (для нейтрализации институтов, располагающих потенциалом господства) Ю. Хабермас выдвинул идею развития базовых неформальных

структур "активизированной общественности", в которых было бы возможно свободное, неподконтрольное обсуждение важнейших, основополагающих политических вопросов, j выработка целей и идеалов социально-политической жизни. Такие структуры могли бы стать неким глобальным пространством "свободной коммуникации общественности", которая была бы неподвластна бюрократическому контролю и где между ее участниками были бы равномерно распределены шансы на участие в ней. Необходимо, по мысли Ю. Хабермаса, осуществить новое "разделение властей" - не между государственными властями, но между различными источниками интеграции общества. "Интегративная сила

коммуникации" должна утвердить себя в противовес системной интеграции в рамках экономических и административно-властных отношений, которые утверждают собственное "своеволие", так сказать, поверх голов субъектов социальной жизни [См.: Хабермас Ю. Демократая. Разум.Нравственностъ.- М., 1995,- С.190 - 197].

В работе "Фактичность и значимость" (1992) Ю. Хабермас развивает на этой основе концепцию "делиберативной демократии" (от лат.беПЬега1]о - обсуждаю, дебатирую, дискутирую). В качестве нормативной модели (203) последняя представляет собой сообщество равных индивидов, которые в открытом для всех коммуникативном дискурсе, свободном обсуждении основных тем и проблем общества определяют формы своей свободной жизни.

"Делиберативное" понимание демократии как коммуникационного дискурса снимает противоположность классической и современной (веберовско-шумпетеровской) парадигмы демократии: во-первых, она опять становится не только средством, но и целью политической деятельности; во-вторых, процессуальность уже не противостоит нормативности, а соединяется с нею. Демократия, по мнению Ю. Хабермаса, не может опираться на "тотальный субъект общественного целого", на субстанционально единую, как бы заранее сформированную "волю народа" (так предполагала классическая теория). Демократическая самоорганизация общества должна мыслиться не как плебисцитарное и/или техническое суммирование отдельных воль, а как процесс - как процедура дискурсивного формирования мнений и воли народа, в которой принимают участие наибольшее количество граждан. Ю. Хабермас подчеркивает, что дискурсивная коммуникация, в противоположность элективным техникам и процедурам, именно формирует, "образовывает" волю ее участников, а не просто отражает их дополитические пристрастия.

Итак, если основной постулат классической теории демократии (о непосредственном самоопределении общества) и имеет какой-либо нормообразующий смысл в современном мире, то он должен иметь качественную, а не количественную определенность (а отсюда и подтверждение своей приоритетности). Дискурсивная, делиберативная демократия в концепции Ю. Хабермаса оказывается не просто властью мнения народа (как в парадигме Руссо) или властью народных любимцев (как в парадигме Вебера - Шумпетера), скорее она оказывается определенной возможностью "внепартийного" формирования и отбора качественных решений, выявленных в коммуникационном пространстве дискурсивного общения граждан, обмена мнений, взаимообогащения и взаимоуточнения собственных позиций.

Концепция делиберативной демократии Ю. Хабермаса - это своеобразная новая, уже процессуальная (204) интерпретация классической теории непосредственной демократии, в которой гомогенное единство "общественного целого" заменено децентра-лизованным плюрализмом дискурсивных практик, жизненных проектов и картин мира. "Общая воля" подвижна и конфигуративна, она непрерывно и каждый раз заново порождается в неподконтрольном коммуникационном дискурсе структур "обществен-ности": при этом каждый, в той или иной степени, приобщается к ее авторству именно в формативно-образующем смысле, а не просто в качестве "голосующей единицы". Количественная плебисцитарность (элективность) заменяется процессом качественного формирования необходимого решения (делиберативностью).

Проводя параллели с Дж. Сартори, который также попытался дать нормативное определение демократии с точки зрения качества демократической политики, можно отметить следующее. Как Дж. Сартори, отталкиваясь от модели И. Шумпетера, элективность дополняет селективностью (качественным отбором), точно так же Ю. Хабермас, отталкиваясь от противоположной модели Руссо, дополняет ее делиберативностью. Иначе говоря, у Сартори мы имели дело с селективной полиархией, а у Хабермаса с делиберативной полиархией. Первая структурирована преимущественно вертикально, вторая - горизонтально, Сартори дает право интерпретации решений немногим, Хабермас - потенциально всем. (205)