Готлиб Введение в социологическое исследование. Удк 316 ббк 60. 5 Г73 содержание
 Скачать 2.29 Mb.
|
|
5.1. Что такое устная история? «Устная история» (oral history) — это исследовательская стратегия, использующая метод интервью для получения устных свидетельств относительно событий, в недавнем прошлом имевших историческую значимость. В самом этом термине «устная история» акцент надо делать на слове «история». Исследование этого типа направлено на получение субъективных свидетельств о важных событиях прошлого. Они становятся в ряд с другими, традиционными для историков документами, и прежде всего архивными, такими, как письма, дневники, мемуары. Не случайно «устные историки» называют себя «устными архивистами». Устные рассказы здесь — это свидетельства памяти (memory claim), призванные достоверно воссоздать то или иное значимое событие в прошлом. Здесь рассказчик, по точному выражению Мартины Бур-гос, — «рупор надындивидуального субъекта, чья цель — обеспечить сохранность и передачу коллективного опыта»1. ' Бургос М. История жизни: рассказывание и поиск себя. С. 124. 248 Часть II • Исследовательские практики Тема 2 ■ Типы в качественной парадигме 249  «Устная история» частично вышла из попыток использовать устные традиции, передававшиеся веками в обществах, где отсутствовала грамотность, для того чтобы выстроить, например, историю этого общества. В этом смысле устная история стара, как сама история. Для историков, изучавших совсем недавнюю политическую и социальную историю своей страны, привлекательность устных свидетельств объясняется невозможностью доступа к достаточному количеству документов.Специалисты oral history полагают, что устные источники имеют определенные преимущества перед письменными документами. Во-первых, здесь не возникает сомнений относительно авторства документа, что повышает доверие к нему. Во-вторых, в отличие от письменного документа (мемуаров например) устное интервью сохраняет непосредственность впечатлений и искренность, которые более свойственны разговорной речи. В-третьих — это возможность сохранить в записи жизненный опыт людей, которые не имеют литературного таланта или свободного времени для написания мемуаров. Таким путем создается новый вид истории — «не история лидеров, королей и президентов, а история фермеров, рабочих, эмигрантов и других простых людей»1. Означает ли этот акцент на истории явления, что oral history — это только историческое исследование? Нет, не означает. Настоящее, которое призвана изучать социология, всегда «встроено» во временную перспективу. Для социологов всегда важно иметь «базовую» описательную информацию о социальном явлении, которое имело место 30, 50, 70 лет назад. Это позволяет описать (или объяснить) социальные изменения в общественном целом, понять направления этих изменений. По мнению современного английского социолога Пола Томпсона, для периода, ограниченного живой памятью, это — «элементарное составление плана этноистории как базиса современной социологической работы»2. С помошью «устного» интервью задача значительно облегчается. В качестве примера П.Томпсон ссылается на собственное исследование «Эдвардо-манцы: воссоздание британского общества»1. Обнаружив недостаточность рукописных материалов, хранящихся в архивах об этом периоде начала XX века — правительственных докладов, результатов первых социологических исследований, их несоответствие исследовательским целям, автор вынужден был обратиться к жанру «устной истории», т.е. к интервью с живыми свидетелями той эпохи. Использование этой исследовательской стратегии позволило английскому социологу создать «надежную социальную историю недавнего прошлого», а также дать богатейший материал для описательных социологических обобщений о том времени*. 5.2. Немного истории Начало этой исследовательской практики обычно связывают с созданием в Колумбийском университете (США) в 1948 г. Центра устных исследований под руководством Аллана Невинса. В рамках исследовательских проектов центра записывались на магнитофон интервью с людьми, которые внесли существенный вклад в разные области общественной жизни и которые описывали процесс становления этих областей. К 1967 г. интерес к данному методу воссоздания прошлого стал настолько велик, что в США была создана Ассоциация исследователей «устной истории». Большая доля проектов «устной истории» в те годы была медицинской. Создавая историю величайших медицинских открытий XX века, медики обнаружили, что наиболее значительные события в этой области произошли на памяти еще живущего поколения. Интервью с их участниками (создание знаменитых клиник, вхождение новой медицинской техники в практику медицины и т.д.) помогли восстановить пробелы в имеющейся информации, уточнить детали, более полно их воссоздать. 1 Хоффмаи А. Достоверность и надежность в устной истории. С. 47. ' Томпсон П. История жизни и анализ социальных изменений. С. 129. 1 ТомпсонП. Указ. соч. С. 130. 'Тамже.С. 131. 252 Часть II • Исследовательские практики Тема 2 • Типы в качественной парадигме 253   эти рассказы получены. Это могут быть и интервью (нарративное, лейтмотивное, свободное), взятое социологом у рассказчика-информанта (устная традиция), и автобиография, написанная самим рассказчиком (письменная традиция).В центре этого типа исследования всегда стоит индивидуальная жизненная траектория от детства до старости, индивидуальная судьба во всем уникальном сочетании ее поворотов и изгибов. Рассказчик здесь в отличие от oral history описывает свою собственную историю, свои этапы жизненного пути, соотнося себя с другими людьми, социальными группами, отождествляя себя с ними и выделяя одновременно. Рассказ о жизни — это всегда особая доверительная информация о такой стороне человеческого мира, которая недоступна другим познавательным средствам. Для социолога история жизни — всегда едва реально существующих полюса человеческой жизни, индивидуальный и социальный»1, всегда связь между этими полюсами. Социология, ориентированная на познание типического в социальном, рассматривает течение жизни конкретного человека в обязательном соотнесении с социальной жизнью: ее событиями, писаными и неписаными правилами, причудливой взаимосвязью ее мозаичных элементов. Задача социолога в life story — понять социальный контекст индивидуальной жизни, т.е. «идентифицировать основные игры, в которые люди играют в рамках этого социального контекста, скрытые правила и ставки, внутренние механизмы и конфликтную динамику власти в этих играх»2. Важнейшей чертой рассказов о жизни, создающей «осо-бость» этой стратегии, является их темпоральность, вписанность во время. Это создает уникальную возможность рассмотрения социальных явлений во временной перспективе, в их процессуальности, когда происходящие в них изменения (социальная динамика) соотносятся с временными рамками При этом масштаб этих временных рамок может быть достаточно большим, включая и время жизни целого поколения. Еще одна важная черта — это укрупненный взгляд на действительность, характерный для здравого смысла и обыденного языка. Именно этим, магией жизни без литературных украшений, человеческие документы завораживают. Н.Н.Козлова, изучая «плохопись» крестьянки Киселевой, пишет о соблазнительности такого материала для исследователя: «Они порождают искушение просто плыть по течению материала... трудно дистанцироваться и остановиться»'. Для исследователя здесь постоянно возникает проблема насилия через навязывание своих собственных понятий, интерпретаций. С другой стороны, и автор навязывает свою картину мира. Встроенность индивидуального в социум в исследованиях типа life story может изучаться в двух направлениях. Первое — изучение социальной обусловленности жизненных путей. Это прежде всего исследования профессиональных биографий социодемографических когорт. Здесь в центре внимания — социальные механизмы регулирования жизненных траекторий, увязывающие возрастную дифференциацию, социально-классовое расслоение с кризисами в обществе и просто крупными историческими событиями. Второе — исследования, ориентированные на реконструкцию личного опыта людей (понимание смыслов их поведения), а также способов их объяснения, толкования социальной реальности. В исследованиях этого типа реализуется попытка «схватить» систему ожиданий и норм, предъявляемых человеку (социальному актору) конкретной социально-исторической ситуацией. Здесь жизнь человека интерпретируется как некий ответ на вопросы, порождаемые ситуацией, в которую человек «заброшен». В каждой индивидуальной жизни осуществляется своего рода отбор, селекция индивидуальной стратегии из существующего спектра «типических правил». В этом ключе исследователя 1 БургосМ. Указ. соч. С. 125. 1 БзртоД. Полезность рассказов о жизни для реалистичной и значимой социологии. С. 15. 1 Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи (голоса из хора). С. 17. 254 Часть II • Исследовательские практики Тема 2 • Типы в качественной парадигме 255  в истории жизни интересует, при каких условиях индивид «примеряет», перенимает типичную жизненную конструкцию, внося в нее индивидуальное своеобразие, каким образом вообще складывается тот или иной социальный тип (например, «советский человек», «диссидент», «мужчина»).К исследованиям этого рода можно отнести исследование сознания рабочего класса (Д.Берто)', исследование советского общества, предпринятое Н.Н.Козловой2, изучение практик социального исключения в современном российском обществе, произведенное Е.Ярской-Смирновой3. 6.2. Из истории становления Корни интереса к индивидуальным жизнеописаниям легко обнаружить не только в литературе, но также и в этнографии, психиатрии, психологии: этнографию всегда интересовало описание выдающихся личностей среди «примитивных» народов; психиатрия интенсивно изучает течение жизни одного человека, выделяя психические нарушения как собственный предмет исследования; психология в рамках психоанализа трепетно относится к жизненным воспоминаниям, пытаясь сквозь них «прорваться» к бессознательному. Считается сегодня, что «история жизни» как социологическая исследовательская стратегия «вышла» из знаменитого исследования крестьян-иммигрантов в Западную Европу и США из Польши, произведенного американскими социологами У.Томасом и Ф.Знанецки в 1920-х годах: один том из пятитомного труда «Польский крестьянин в Европе и Америке» целиком посвящен автобиографическим мемуарам, написанным по просьбе социологов польским крестьянином-иммигрантом Владеком Висневским. Заслуга исследователей состояла в том, что они подняли истории жизни до серьезнейшего социологи- ческого и психологического материала, сформулировав при этом соответствующую методологическую позицию: «Мы уверены, что личностные сообщения о жизни — полные, насколько возможно, представляют лучший тип социологического материала»'. Вместе с тем в 1930-х годах в США эта стратегия не выдержала конкуренции с классической методологией и прекратила свое существование. Главная причина, видимо, состояла в том, что качественная социология в этот период не была еще осознана как методологически другая, имеющая право быть наряду с классической (мы об этом говорили в Теме 3, Часть I). В то же время в Польше, где Ф.Знанецки в 1921 г. выпустил первое собрание письменных автобиографий2, «история жизни» закрепилась, превратившись не только в непрерывную исследовательскую традицию (она существовала и в социалистической Польше), но и стала культурным движением, признанной частью национального образа жизни: начиная с Ф.Знанецки, который в 1921 г. был организатором первого польского конкурса памяти, в Польше и по сей день ежегодно проводятся конкурсы дневников — жизненных историй, издаются тома таких автобиографий, в их написание и обсуждение поставленных проблем вовлекаются тысячи граждан Польши. Возрождение методологического интереса к этому типу исследования, видимо, следует связывать с работой Д.Берто «Биография и общество», вышедшей в 1981 г.! Данная работа сделала «историю жизни» предметом дискуссии в мировом социологическом сообществе, поставив на обсуждение методологические проблемы стратегии истории жизни и качественного исследования в целом. 'BertauxD., ThompsonP. Path to Social Class. AGualitative Approach to Social Mobility, Oxford: Clarendon Press, 1997. 1 Козлова И.Н. Указ. соч. 3 Ярская-Смирнова £. Социокультурный анализ нетипичности. Саратов: СГТУ, 1997. 1 Цит. по: Томпсон П. Гуманистическая традиция и жизненные истории в Польше // Биографический метод. История, мето дология, практика. М.: Институт социологии РАН, 1994. С. 53. 2Там же. С. 55. 1 Bertaux D. Biography and Society: Trie Life History Approach in the Social Science. — Beverly Hills (CA): Sage, 1981. 256 Часть II ' Исследовательские практики Тема 2 • Типы в качественной парадигме 257   6.3. Методологические подходы к историям жизниИсторически (хотя это и совсем недавняя история) можно выделить несколько методологических подходов к анализу историй жизни. В рамках первого, близкого к классическому история жизни — это идеальный материал для того, чтобы выяснить, что существует на самом деле и что на самом деле произошло в обществе. Здесь рассказы о жизни — это правдивый материал о том, «что люди сделали, где, когда, с кем и в каких локальных контекстах, с какими результатами и что из этого последовало»1. Современный французский социолог Й.П.Руус иронично называет этот подход «обретенным раем» для социолога*. Этот подход, по его мнению, был характерен для конца 1970-х — начала 1980-х годов. Уже с середины 80-х социологическим сообществом начинает осознаваться, что ничто в мире из того, что мы видим и описываем, не предстает перед нами таковым, каким оно существует на самом деле: наше восприятие всегда опосредовано через то, как мы видим мир в настоящее время. Это означает, что история жизни — это и репрезентация автора, его видение ситуации. В экстремальном постмодернистском варианте это означает, что не существует фактов, есть только лишь интерпретации: «факты» уже не являются фактами, но лишь фигурами текста («означающие» — слова потеряли связь с «означаемым» — реальностью). В целом, полагает Руус, пришло осознание следующих моментов: 1 — текст первичен, т.е. исследователь имеет дело с текстом, а не с реальной жизнью; 2 — нарративность, понимаемая как ориентация на понима- ние слушателем, читателем, является чрезвычайно важным фактором автобиографии; 1 БертоД. Указ. соч. С. 14. * Русс Й.П. Контекст, аутентичность, референциальность, рефлексивность: назад к основам биографии. С, 6. 3 — между автором, его «Я» и текстом существуют напряжен- ные отношения; 4 — существует проблема идентичности «Я» рассказчика (мно- жественность идентичностей, углов зрения и т.д.); 5 — существует множественность уровней авторов и аудито- рий. Так сформировался принципиально другой методологический подход, который можно было бы назвать интерпретативным (мы помним, что именно такой способ изучения социальных явлений и составляет методологический базис качественной социологии). В рамках такого подхода собственная биография, рассказанная автором, — это еще и представление себя другим (вспомним И.Гофмана. — А.Г.), демонстрация себя, но также и конструирование себя в процессе рассказывания. В рамках такого рассмотрения стали различать три типа «конкретизации субъекта» в «истории жизни»1:
Каждая из этих конкретизации относится в истории жизни к одному и тому же лицу, но каждая тем не менее занимает особое место в структуре повествования. Сегодня интерпретативный подход к историям жизни является общепризнанным. В то же время внутри него наметились тоже два подхода. • Сторонники первого, назовем его вслед за Д.Силверме-ном реалистическим (см. Тему 4, Часть I), полагают, что через субъективные жизнеописания все-таки можно получить «если не полностью объективное описание и объяснение социальных феноменов, то по крайней мере их «плотные» описания». Й.П.Руус, продолжая эту линию, также полагает, что «тексты автобиофафий ничего не представляют собой до тех пор, пока 1 Бургос М. Указ. соч. С.124. 9 Готлн6 А.С 258 Часть II • Исследовательские практики Тема 2 • Типы в качественной парадигме 259   мы не предоставим им кредит реальности, чего-то существующего вовне, что эти тексты стараются описать более или менее адекватно и что мы пытаемся понять и сделать понятным другим в коммуникации»1. Французский социолог считает, что анализ историй жизни в этом ключе можно производить, исходя из четырех базовых понятий, тесно связанных друг с другом: контекст, аутентичность, референциалъностъ (соотнесенность) и рефлексивность.Контекст здесь означает конкретные условия и структуру значений автобиографии, как она явно (чаще неявно) выражена автором. Контекст —- это ситуация, когда рассказ можно понять лишь в рамках данного поколения с его социально-историческим опытом. Многие нарративы можно понять лишь в контексте бедности, войны, трансформации социума, определенной субкультуры и т.д. Сами авторы могут не осознавать контекст своих повествований. Задача социолога — создать (сконструировать) контекст, чтобы понять сказанное, придать ему значение. Аутентичность являет собой попытку автора представить свою жизнь наиболее реалистическим способом. Эта характеристика предполагает, что автор знает о событиях и отношениях прошлой жизни и хочет о них рассказать. Аутентичность в конечном итоге — это правдоподобность рассказа. Исследователь, анализируя текст рассказа, должен прежде всего выбрать наиболее аутентичные его части. Точно так же следует отбирать наиболее аутентичные рассказы из всех анализируемых2. Референциальность (отнесенность) означает отнесенность к определенным событиям, действиям в социальной реальности. Референциальность повышает правдоподобие рассказа. Рефлексивность предполагает, что в рассказе следует выделять автора как рассказчика истории, который смотрит на себя ' Руус Й.П. Указ. соч. С. 7. 1Конечно, существуют приемы, делающие рассказ более аутентичным, правдоподобным, однако, как правило, в автобиографиях они практически не применяются — это делают чаще всего профессиональные писатели. со стороны, меняя угол зрения, уровень рассмотрения. Вот, например, как выражается рефлексивность в рассказе: «Я могу сказать теперь задним числом, что то-то было плохо» или «Если бы я знал тогда то, что знаю сейчас». Рефлексивность — это еще и мотивация рассказчика: почему именно он рассказывает историю так, а не иначе. В тексте она может быть выражена так: «Это важно для меня, потому что...». В рамках этого подхода «возможны варианты». 1 — анализируется одна история жизни конкретного человека, где реконструируется его личный опыт проживания, «переживания» жизни, «встроенный» в социальное время, в социальный контекст1. В отечественной социологии примером подобного рода может служить исследование истории жизни бомжа, осуществленное В.Журавлевым2. Социолог здесь сквозь жизненные перипетии бомжа Владимира Волкова пытается понять социальные условия — от деятельности государства до особенностей социально-психологического климата в семье, которые так или иначе обусловили его социальное исключение. Применительно к истории семьи прекрасным примером может быть известное исследование Д.Берто, посвященное анализу социальной мобильности. Через историю одного рода на протяжении четырех поколений, записанную в одном маленьком городке в центре Франции в 1987 г., исследователь пытается понять механизмы трансляции социального статуса во французском обществе. Изучая преемственность профессиональных занятий членов этого рода, индивидуальные жизненные траектории членов рода, этапы их жизненного цикла: детство, юношество, обучение, замужество, рождение детей и т.д., французский социолог смог сделать ряд теоретических выводов. Прежде всего это касается невозможности передачи статуса от семьи к детям; передаются лишь составляющие его элементы: экономический, образовательный, географический и т.д. Даже такой элемент статуса, как капитал, должен претерпеть метаморфозу, чтобы быть воспринятым следующим поколением. 1 Это может быть и история одной семьи. 'Журавлев В. История жизни бомжа С. 179-206. 260 Часть II • Исследовательские практики Тема 2 • Типы в качественной парадигме 261   Кроме того, и это одно из самых важных теоретических положений, прямая трансляция профессионального статуса является скорее исключением, чем правилом. Чаще всего происходят трансляции по принципу эквивалентности: сын булочника, ставший торговцем зерном; сын писателя, ставший журналистом; сын токаря, ставший инженером. Во всех этих примерах «присутствуют одновременно и неразрывно консервация и трансформация»'.2 — анализируется ряд историй жизни или семейных историй, принадлежащих к одной и той же социальной среде. По мнению исследователей, в подобного рода исследованиях за счет сравнения разных жизненных историй достигается большая обоснованность выводов. Как правило, количество историй жизни, необходимое для этого, колеблется в пределах от 20 до 50. В отечественной социологии к исследованиям историй жизни такого плана можно отнести исследование маскулинности, проведенное Е.Мещеркиной в 1995 r.J В центре внимания исследователя находились специфичные для мужчин жизненные пути и социальные ожидания, связанные с принадлежностью к полу. Анализ мужских биографий позволил Е.Мещеркиной выявить неоднозначность и сложность мужской идентификации, описать уровни ее формирования {локально-семейный, институциональный), описать типы мужественности, выделенные по различным критериям: «гегемонический», «демократический», «нарци-сстичный». Еще один пример использования уже семейных историй — исследование Е.Фотеевой, посвященное анализу социальной адаптации состоятельных семей в России после революции 1917 г.3 Изучая все повороты и изгибы жизненных путей членов нескольких семей «бывших» так, как они представлены в се- ' Берто Д., Берто-Вьям И. Наследство и род: трансляция и социальная мобильность на протяжении пяти поколений. С. 119. " Мещеркина Е. Введение в антологию мужской жизни. С. 298-325. 3 Фотеева Е. Социальная адаптации после 1917 года: жизненный опыт состоятельных людей. С. 240-275. мейных историях, исследователь смогла выявить адаптивные стратегии этой социальной группы, направленные на ее включение в принципиально новую социальную ситуацию, описать специфичность женских и мужских вариантов этих стратегий. • В рамках второго подхода — нарративного (см. Тему 4, Часть I) — акцент делается на том, каким образом рассказчик объясняет те или иные свои поступки, на схемы объяснения: известно, что любой рассказ ориентирован на слушателя, и потому рассказчик использует схемы, понятные слушателю, т.е. присутствующие в культуре и потому понятные. Отсюда по «решеткам» объяснения можно реконструировать и «большие нар-ративы», т.е. представления, распространенные в обществе в той или иной культурно-исторической ситуации. |