Манкуртстан. Актан Токiш Манкуртстан романантиутопия
 Скачать 0.63 Mb.
|
|
Актан Токiш «Манкуртстан» роман-антиутопия Памяти моего отца посвящается I Я свободен! Я могу вернуться домой! Мне не верилось, что этот день настал. Неужели я смог выдержать свой полный срок (14 лет) и еще 9 лет впридачу? Впридачу давали тем, кто делал попытки получить хоть какую-нибудь информацию извне. Письмо стоило 3 года. Я получил 3 письма и к ним 9 лет, потом родные оставили всякие попытки связаться со мной, чтобы я имел шанс хоть когда-нибудь вернуться домой. Такая же ситуация была почти у всех – по 6-9, а то и 15 лет впридачу к основному сроку. Я говорю: «3 письма и к ним 9 лет». На самом деле, я получил 9 лет, письма же мне лишь показывали как вещественные доказательства (однако так, чтобы я мог по подчерку определить, кем они написаны). Цена писем была определена верно. Они были почти бесценны. Из-за невозможности прочитать их я страдал морально и физически. При мысли об их недоступном для меня содержании у меня начинало гулко стучать сердце, дрожали руки, пропадал аппетит, я мучился, как алкоголик, которому надо опохмелиться или заядлый курильщик, который не курил 3 дня и которому показали сигарету, но не позволили к ней прикоснуться. Моральные страдания были сильнее. Мы здесь не имели никакого контакта с внешним миром. Мы не мечтали о книгах (цена 6 месяцев), газетах (цена 1 год), сотовом телефоне (цена 5 лет), Интернете (даже теоретически не предполагалось), мы не могли общаться даже с конвойными. Для тех, кто нас посадил, важно было не допустить возможности не только нашего контакта с миром посредством получения вестей оттуда, но и едва ли не в большей степени пресечь любой контакт внешнего мира с нами. Общение с конвойными ограничивалось командами с их стороны, и переченем необходимого, а также письменными отчетами – с нашей. На больший контакт не шли, они – под угрозой попасть за решетку, мы – под страхом получить впридачу к сроку еще один год. Даже попыток никто не делал – везде жучки, камеры слежения и прочая сексотская аппаратура. Нашему замкнутому образу жизни способствовало и то обстоятельство, что колония была на полном самообслуживании. Тут следует сказать, что новости до нас всё же доходили, но новости определенного порядка. Это были известия о смерти членов семьи. Так что новостей мы боялись. Письма «добавляли» срок, а печальные известия о смерти близкого человека несли страшные месяцы глубокой апатии, горьких раздумий о собственной жизни и жизни родных, которые могли сложиться иначе, если бы мы сделали иной выбор в час Х, в тот далёкий 12 год. Именно так 7 лет назад я узнал о смерти моего старшего брата, и еще через 2 года – моей жены. Сообщали об этом не родственники (боялись, что за получение и этой вести нам «накинут» срок), а власти, поэтому подробностей мы никогда не знали. Именно таким печальным образом мы на собственной судьбе испытали верность буквального смысла английской поговорки «No news – good news» . Мы уже не хотели получать новости извне, мы хотели их не получать. Все эти годы мы общались только друг с другом. Нас, заключенных, было около тысячи человек. Сколько подобных мужских и женских колоний было по всей стране, мы не знали. Первое время мы надеялись, что наше «выселение» не продлится долго. Одни были уверены, что вмешается мировая общественность, другие надеялись на то, что народ нас вызволит. Самые пессимистично настроенные говорили, что ни того, ни другого не произойдет. Так называемая мировая общественность уже получила то, что хотела. А народ, как всегда, не понял, что произошло и к каким последствиям это приведет. Так оно и вышло. Первые годы мы много говорили и спорили о часе Х и о том, что сделали неверно, чего вообще не сделали, а следовало бы. Это были горькие, мучительные разговоры. Мы обсудили сотни вариантов возможных, рассчитанных на успех ходов. Потом выдохлись, сгорели, сдались. Даже мечтать о реальной возможности переиграть ту ситуацию боялись. Эта мечта могла свести с ума. Главное теперь было – выжить и вернуться. Выжить и вернуться. Куда, в какую страну, в какое время, к какому народу – думать об этом было страшно. Футурологией никто из нас не увлёкся, а информацией о том, что происходит в мире сейчас, мы не владели. Не имея возможности что-либо читать, мы пересказывали друг другу некогда прочитанное. Благо дело, среди нас было много образованных людей: гуманитарии, технари, медики. Каждый делился теми знаниями, которые имел. Теперь я знаю в пересказе почти всю классическую литературу. Я немного говорю на английском и немецком языках. За 23 года на «выселении» я к своему юридическому образованию, можно сказать, условно-заочно добавил еще два, «получив» специальности «Гражданское строительство» и «Преподаватель казахского языка и литературы». Жаль только, что работать мне уже не придётся. Я свободен и мне 64 года. Все эти годы мы жили вне времени и были его пленниками. Наша жизнь не менялась, но мы старели. Именно так, потому что самым молодым из нас за годы, прошедшие с начала «высылки», стало чуть больше 45, большинству – 60-80 лет. Где-то после 25 года в колонии стали умирать люди старше 70 лет. За последние 10 лет из них умерло 197 человек. Это была почти пятая часть наших. А в 32 году к нам прибыла новая партия «высланных» в количестве 100 человек. От них мы узнали, что их колонию расформировали, т.к. большинство их стариков поумирали (они составляли там половину «поселенцев»). Всех оставшихся, а это почти шесть сотен человек в возрасте 50-65 лет, решено было перевести в соседние колонии. Перевозили их ночью, поэтому они ничего не видели, даже огней какого-нибудь города. Мы подсчитали, что подобных нашей колонии по соседству как минимум еще пять. Это почти шесть тысяч «поселенцев». А сколько нас по всей стране? Сколько из нас доживет до освобождения? Если учесть, что максимальный срок «высылки» составлял 30 лет, то последние из нас смогут выйти лишь в 2042 году. Все понимали, что дотянет только тот, кто начинал срок относительно молодым. Им при освобождении будет по 55-60 лет. Можно ли в этом возрасте начинать новую жизнь? Честно говоря, было страшно покидать ставшую родной колонию. Между собой мы называли ее «;ыстау» (хотя это больше походило на лепрозорий), потому что надеясь, что придет время и мы откочуем на прежнюю стоянку – «жайлау» . Теперь я откочевываю. Я был не первый, кто покидал «;ыстау». И мы, конечно, задавались вопросом, что стало с теми, кто уже покинул колонию и вернулся к прежней жизни? Где и как они жили? Кого из прежних знакомых нашли? Ответов мы не находили. Теперь мне предстояло узнать, что происходит с «вернувшимися». Неизвестность пугала меня. Что ждёт меня ТАМ? Что нас всех ждёт ТАМ? II Перед освобождением со мной провели инструктаж. Целью его, видимо, было помочь мне благополучно адаптироваться в новой жизни. Я получил документы: паспорт нового образца, напоминающий компьютерный минидиск, который, как мне объяснили, содержал все сведения обо мне, включая отпечатки пальцев и сетчатки глаз; приписное свидетельство, гласящее, что я должен буду постоянно проживать близ Астаны. Кроме того, мне вручили банковскую карточку и сказали, что поскольку я – пенсионер, то государство будет ежемесячно перечислять мне энную сумму денег. Этих средств мне хватит на самое необходимое: жилье в «old people-house» , трехразовое питание, медицинское обслуживание, одежду, проездной билет, дорожные расходы по стране (1 поездка в полгода поездом в оба конца в пределах страны). Инструктор добавил, что пенсионеры в стране обеспечены хорошо, потому что государство заботится о них, да и дети помогают им материально, что позволяет много ездить и даже покупать отдельное жилье. Тут, наконец, он рассказал о моей семье. У дочери есть сын 15 лет и дочь 12 лет, у старшего из сыновей – 2 дочери, у младшего – 2 сына. Это было самое лучшее, что я узнал. Остальное не имело значения. Конечно, в колонии я высчитывал возраст своих детей и понимал, что у меня вполне уже могут быть внуки, мечтал их увидеть. Теперь эта мечта могла стать реальностью. Я не верил собственному счастью. Мне было не совсем понятно, что это за дом для престарелых – «old people-house». И мне объяснили, что это специальные дома со всеми удобствами для пожилых людей. Там есть столовая, комнаты отдыха и прочие места для общения жильцов. Инструктор добавил, что подобные дома есть во всех крупных городах и поэтому, куда бы я не приехал, я буду обеспечен жильем. Это мне не очень понравилось, и я заметил, что могу жить или останавливаться у детей. Но инструктор объяснил, что мне запрещено проживать в доме, где есть несовершеннолетние дети. А, поскольку у всех моих детей есть дети до 21 года, то я могу только навещать их в дневное и вечернее время. Что это за бред?! Я не могу жить со своими детьми?! По словам инструктора, первое, что я должен сделать после заселения и регистрации в органах социальной опеки, – это посетить дочь (дети решили, что первая поездка будет именно к ней), потом – сына, а дальше уж как я сам решу. Тут он объяснил, что для поездки в другую орду (так теперь назывались области) я должен получать своего рода визу. При пересечении границы вся сумма денег, имеющаяся на банковской карточке, автоматически переводится в валюту той части страны, в которую человек въезжает. Я поразился, как каждая область может иметь свою валюту. Я стал задавать вопросы, но мне ответили, что я сам постепенно во всем разберусь, да и старики в «old people-house» помогут. Билеты к дочери он вручил мне сразу и попросил пройти в автобус, который должен был доставить меня по месту моего постоянного проживания. Судя по билетам, я смогу поехать к дочери, которая проживала в Костанае (значит, никуда не переехала!), только через 2 дня. Наконец, мы поехали. Само ощущение езды в микроавтобусе было необычным, за прошедшие годы я привык передвигаться только на ногах. К очень многому придется мне привыкать заново. По дороге я подумал о том, что проведенный инструктаж не прибавил мне уверенности, он заставил меня задаться сотней вопросов, которые до этого мне даже не приходили в голову. Ну, да ладно, разберусь потом. Сначала я должен быть утолить жажду глаз. Я смотрел на пейзаж за окном и наслаждался. Взгляд не упирался в стены, потолки, решетки, заборы. Это была свобода. Далеко-далеко улетал взгляд, а за ним – мысли, воспоминания, планы, мечты. Уходящее вдаль широкое пространство поражало, подавляло величием и какой-то невозмутимостью, безразличием к тому, что существовало вокруг него. Точно казахи сказали: «Тесноту не познавши, простор не оценишь». Стоял апрель. Воздух был пропитал весною. Звучит банально, но иначе не скажешь, потому что весна проникала внутрь меня именно с каждым глотком воздуха. Степь как-то несмело, будто стесняясь, зеленела и набиралась красоты. Никогда раньше мне не приходило в голову, что степь неожиданно, как-то вдруг становится красавицей. Словно юная нескладная девчушка, не осознающая происходящих в ней перемен, преображается в краткий миг и поражает красотой и совершенством. Так и степь: угрожающе огромное, покрытое снегом, казалось бы, безжизненное пространство вдруг становится ярким и мягким ковром, гостеприимно раскинувшимся под высоким небом. И никогда не поймать этот миг почти внезапной метаморфозы. Как хорошо, что я освободился весной. Мы прибыли на место в 5 часов вечера. У входа меня встретила комендант дома и рассказала о распорядке дня, особенно времени приема пищи. Я могу его не соблюдать, добавила она, но тогда должен буду сам побеспокоиться о приготовлении еды для себя. Мне определили небольшую двухкомнатную квартирку со всеми удобствами и даже маленькой кухней. Я уже давно не жил «дома», и потому мое новое жилье показалась мне большим и уютным. Здесь было чисто, и я был обеспечен всем необходимым: мебель, телевизор, телефон, постельные принадлежности, полностью оборудованная кухня. В 7 часов вечера я спустился в столовую. Мне не терпелось с кем-нибудь познакомиться и поговорить. Желательно с кем-нибудь из моего поколения. Как оказалось, по этому поводу я мог не беспокоиться. Здесь все были не только близкие мне по возрасту люди, но и к тому же освободившиеся из колоний. Я потом долго думал, почему нас, бывших, а может, и нынешних единомышленников, собрали вместе под одной крышей. Меня, «новенького», заметили сразу и пригласили за один из столов, за которым сидело трое мужчин. Узнав, что я освободился сегодня, они сказали, что мне потребуется их помощь, и потому они готовы ответить на все мои вопросы. Сами они «вернулись» достаточно давно (от года до двух лет), многое уже узнали о нынешнем положении в стране и понимают, как сложно во всем разобраться человеку, который был изолирован от жизни в течение ни одного десятка лет. Представившись и кратко рассказав о себе, они предложили перейти к возникшим у меня вопросам. Но, когда вопросы посыпались из меня один за другим, мужчины дружно рассмеялись. Понимающие улыбались, глядя на нас, и сидевшие за соседними столиками люди. Один из моих новых знакомых, назвавшийся Мухтаром, сказал, что сегодня и завтра они по очереди будут много рассказывать мне о том, как всё устроено в современном Казахстане, а потом, пожалуй, вернемся к моим вопросам. Сначала я должен узнать «что имеется», а потом «как», «почему» и «откуда» это взялось. После ужина мы перебрались в одну из небольших «комнат для общения» и, дополняя друг друга, они начали свой рассказ. Начало далось им не без труда, видимо, они сами понимали сложность задачи, хотя, как говорили, им уже приходилось просвещать мне подобных. Временами они как бы с опаской посматривали на меня, на мою реакцию. Может, они решили, что я – подосланный? Определяли, насколько можно быть откровенным со мной? Лишь позже, по ходу рассказа, я понял, что дело не в этом. И мне стало понятно, почему в стороне на журнальном столике стояла аптечка, и почему бывший врач Андрей временами спрашивал: «Может, на сегодня достаточно? Как Вы себя чувствуете?». То, что я услышал в этот вечер, звучало невероятно. Сначала я решил, что это розыгрыш (может, у них принято так шутить над вновь прибывшими), но смешно вовсе не было. Было страшно. По их лицам я понял, что они сами еще пребывают в состоянии растерянности или даже шока, из которого не могут выйти. И потом: такими вещами не шутят. Это может убить. III Начали с того, что передо мной положили карту Казахстана, чтобы кратко познакомить, как они выразились, с новым обликом страны. Мухтар сказал: - Сначала нарисуем общую картину, чтобы не распыляться. Иначе никогда не закончим. Подробности и детали, если позволишь, потом... Мы проговорили почти пять часов. Я слушал, находясь в каком-то странном состоянии оцепенения, слова звучали как сквозь слой ваты, будто всё происходящее было во сне. Я смотрел на этих в общем-то незнакомых мне людей и понимал, что рассказываемое ими не может быть правдой, но что-то заставляло меня сидеть и слушать. Так, я узнал, что земля Казахстана сдана в аренду 11 странам-арендаторам. Они «входили» в Казахстан в разное время в промежутке между 2015 и 2020 годами. Первыми «вошли» китайцы. Они арендуют Восточно-Казахстанскую и Алматинскую области, территория которых теперь зовется «Китайская орда». За эти годы туда въехало около 7 миллионов китайцев (точных цифр никто не знает), большая часть которых сельскохозяйственные рабочие, торговцы и работники предприятий. Они обеспечивают дешевым товаром Казахстан и Россию, а выращенное на земле отправляют в Китай. За 20 лет аренды там родилось по официальным данным еще около 6 миллионов китайцев. Позже всех пришел Узбекистан в Южноказахстанскую и Кызылординскую области. Эта территория теперь зовется «Узбек-орда». Кстати, кроме китайцев и узбеков, никто так мощно не заселял арендованные территории. Но все без исключения привезли своих топ-менеждеров во все отрасли, а рабочими нанимали казахстанцев. Через пять лет узбеки начали успешно конкурировать с китайцами в производстве сельхозпродукции и занимать рынки Азии. Их товар сегодня не дороже китайского, но они выращивают культуры, более востребованные на рынках Казахстана, России, Белоруси, Украины и других стран. Теперь их овощи и фрукты активно ввозятся в Западную Европу и хорошо раскупаются там, потому что экологически чисты и дешевы. Переселили к нам 3 миллиона узбеков и всюду потеснили местное население. Япония «вошла» в Павлодарскую область. Понятно, они были заинтересованы в добыче и переработке урана, что и получили. После целого ряда международных «урановых» скандалов Казахстану пришлось принять условия мировых держав и впустить «чисто работающих» японцев. Несколько крупнейших японских фирм наладили там сборку электроприборов и поставляют их в соседние страны. В Мангистауской области – Иран. Это вызвало бурю возмущения и шквал протестов многих стран, но привело к заметной активизации процесса аренды остальных земель на условиях Казахстана. Россия, «потеряв» Павлодар в противостоянии с Японией, «взяла» Северо-Казахстанскую область и за ними оставался Байконур, срок аренды которого истекает в 2040 году, а на очереди уже другие претенденты: Китай, Франция и США. Позже, когда Германия арендовала Костанайскаую область, Франция – Атыраускую, а США – Западно-Казахстанскую, Россия «вошла» в Актюбинскую область, чтобы не допустить столь тесного соседства немцев, французов и американцев и, тем самым, обезопасить свои южные границы. Россия стала активно зазывать наших русских на арендованные казахские земли. США построили 3 военные базы по периметру границ с Россией. Французы и немцы перевели сюда все вредные производства. Там земля, воды, воздух, всё – отравлено. И земля будет непригодна еще несколько десятилетий. Только в отличие от корейцев и индусов они хорошо платят местным трудягам за работу на вредном для здоровья производстве. Жамбыльскую область арендует Кыргызстан. Они вложили деньги в строительство военных баз, целого ряда небольших аэропортов и сдают их в аренду всем желающим странам. Там же теперь находится самый крупный в Центральной Азии современный международный аэропорт. Благодаря разнице между прибылью и выплатами Казахстану за аренду они значительно подняли свою собственную экономику. Открыли целый ряд новых предприятий, на которых первые 5 лет работали зарубежные специалисты, потом их сменили своими. Развили текстильную промышленность. Еще на вырученные деньги они подняли туризм на международный уровень. Заметно активизировалось строительство. Рабочих рук не хватало, и они успешно реализовали госпрограмму возврата из других стран киргизов-гастарбайтеров. Уровень жизни небольшого по численности населения страны теперь достиг восточноевропейского, а качество образования и здравоохранения – самое высокое в Центральной Азии. Карагандинскую область на север и юг поделили индусы и корейцы (кстати, даже не госудрства, а крупные компании, печально знакомые нам). Они расконсервировали старые горные рудники и шахты (в Коунраде, Саяке, Акжале, Сарани, Абае, Сатпаеве, Карсакпае и Джездах), начали добычу на 27 (!) новых месторождениях в Караганде, Жезказгане, Сарышагане, Актау, Мойынты, Каркаралы, Атасу, Жарыке, Каражале, Шетске, в урочище Бектау-Ата. На земле не оставили живого места и хищнически выкачивают из нее все, что имеет ценность: уголь, цветная и черная руда, осмий, рений, медь, золото, серебро, уран, хром, молибден, гранит, сера и многое другое. Чего только не нашли! Они спешат. За 49 лет аренды они стараются выкачать все, что возможно. По прогнозам, сделают они это гораздо раньше, т.к. запасы истощаются с ужасающей скоростью. Полностью исчезли сайгаки и архары. В этом же регионе самая высокая смертность. Лидируют в страшном рейтинге шахты Абая и Сатпаева, Балхашская АЭС и Балхашский медеплавильный и цинковый комбинат. После самой крупной трагедии на шахте 4 года назад, которая унесли жизнь 537 человек, местные стали уходить. Их места начали было занимать турки и индусы, но они плохо адаптировались в наших экологических и климатических условиях. Тогда местным горнякам подняли зарплату в 3 раза, надеясь, что они вернутся. Что ж, нашлись те, кто решил продать свою жизнь подороже. - А что у нас осталось? – не выдержал я. - Может, это оставим на завтра? Уже поздно. - Вы что, ребята? Какое «завтра»? Вы не можете оставить меня с этим! - Хорошо, хорошо, не волнуйся. Всё узнаешь. – Сабит медленно обвел взглядом сидящих за столом и остановился на мне. - Собственно Казахстан теперь находится на территории бывшей Акмолинской области. Он замолчал, давая мне время переварить услышанное. А я никак не мог сосредоточиться на одной мысли. Сложно думать о том, что не укладывается в сознании. Я тупо смотрел на карту и ничего не видел. Андрей прикоснулся к моей руке, как будто хотел проверить пульс. Я отдернул руку и, придя в себя, всмотрелся в жалкую часть того, что теперь звалось моей родиной. Я тихо заплакал. Почему я был поражен? Они весь вечер называли мне области, отошедшие арендаторам. На что я надеялся? Чего я ждал? Как старики ни подводили меня к главному, я оказался к этому не готов. Я встал и ватными ногами пошел по направлению к двери. Я не очень хорошо помнил, куда мне идти. Сабит с Мухтаром пошли проводить меня. - Сильно не переживай. Ничего уже не поделаешь. Мы опоздали на 20 лет. Надо привыкнуть к этому, иначе трудно жить. Хочешь, кто-нибудь побудет рядом с тобой сегодня ночью? - Нет, нет. Не надо. Я хочу быть один. Прощаясь, Сабит сказал мне: - Завтра поедем в город. Немного осмотришься. Я буду с тобой. - Нет, я не могу. Я ещё не готов. - Послушай, ты должен увидеть их жизнь. Не бойся. Чем дальше, тем труднее будет выйти. У нас здесь есть такие, которые никогда не покидают пределов нашего двора. Они слишком долго собирались «выйти», но так этого и не сделали. - Пойми, Сабит, для меня пока это только ваши слова, и я могу вам не верить. Но вдруг это правда? Я не хочу, я боюсь в этом убеждаться! - Именно поэтому ты должен побороть свой страх и выйти. Чтобы жить в реальном мире. Чтобы не остаться в тюрьме своих иллюзий. Попробуй, а потом сам решишь, как тебе жить. Сам решишь, как тебе жить. Так он сказал. Разве мы можем решать, как нам жить? За нас уже всё решили. На несколько поколений вперед. Мне не верилось, что сегодня утром я был так счастлив, по-настоящему счастлив. За прошедшие годы я оставил обиды на собственную судьбу, свой народ, своих политических оппонентов и несправедливый суд. Я выходил из колонии как будто заново родившись, и готов был принять новый мир. Почему-то мне верилось, что это будет счастливый мир. Я так думал, потому что худшее мы уже прошли и могло быть только лучше. Не иначе. Оставшись один, я как-то тупо соображал, никак не мог сосредоточиться на одной мысли. Всё происходило будто не со мной. И физически, кожей, нервами я ощущал себя в пространстве новой квартиры чужим. Один в нескольких помещениях и нет со мной ребят из колонии, которые были рядом долгие годы. В памяти пронеслись родные лица моих сокамерников. Мы шутили, что это от музыкального термина «камерный», потому что мы дружно жили квартетом в спокойной камерной обстановке. Кстати, сегодня была моя очередь готовить чай, и перед моим отъездом ребята шутили, что я вовремя смываюсь, чтобы не обслуживать их. Как они там? Рашид с Нурланом сейчас, наверное, сидят за шахматами, а Аман, наш эрудит, составляет для колонии очередной кроссворд. Хотя уже слишком поздно и наверняка все спят. Мне захотелось туда, к нашим. Я огляделся по сторонам и теперь моя благоустроенная квартира представлялась мне тюрьмой. Всё здесь было чужое, и мир чужой, и люди чужие, и я чужой. Я лег на кровать и попытался проанализировать то, что сегодня узнал. Итак, аренда предоставлялась сроком от 49 до 75 лет. И, учитывая, что сейчас 2035 год, процесс возвращения сданных в аренду первыми территорий начнется только через 28 лет, т.е. в 2063 году, и продлится это до 2090 года. Нет! Такое даже представить невозможно. Кто и как провернул эту аферу? Черт, надо было расспросить об этом, теперь я не засну. На каких условиях сдали? Где и как живут казахи? Неужели согнали всех в одну область? Что они себе позволяют на наших землях? Нет, нет, что-то здесь не так. Врут старики! Тут какой-то коварный умысел. Они меня не первого обрабатывают! Сами сказали. Зачем? Чего они от нас хотят? Чтобы мы сошли с ума от этих мыслей? Пугают, чтобы мы не выходили из этих домов, глаза не мозолили? Это больше похоже на правду. Как узнать, что действительно происходит? О, старый дурак! Включи телевизор! Было уже 3 часа утра, но я надеялся, что существует ночные трансляции. И не ошибся. Из полусотен каналов работало около двадцати, но по ним передавали развлекательные программы, какие-то фильмы и было много музыки. Каналы передавали на разных языках. Перескакивая с одного на другой, я вдруг услышал песню на странном языке. Неужели придумали интернациональный язык с использованием нескольких языков? Боюсь, таким могут пользоваться только у нас. Когда раньше казахи говорили, используя вперемежку казахский и русский языки, я называл это «;оспа ». Теперь в «;оспа» было три языка. Это что, победа «триединства языков»? Казахская интер-дива пела: You're маган – а superman, Everything отдам for сен! Мен – bride-келін жуз per cent You're маган – the better Кент! Wait me, please! Тохтановись! Married me, ;тінемін, женись! Я плюнул и выключил телевизор. В глубине души я надеялся, что эти старики ошибаются, что они сумасшедшие, и меня поместили сюда, решив, что все мы на «поселение» тихо сошли с ума. За 23 года в колонии я знал только 4 случая, когда у наших «съезжала крыша» и их переводили в специальные зоны. Но я-то сохранил ясный ум. Оставалось одно: надо выйти! Выйти и проверить, в каком Казахстане я оказался. Я пытался заснуть. Мне приснилась «;ыстау»-колония. Снилось, что нас всех одновременно освобождали и всюду царила праздничная обстановка. Мы радовались предстоящей встрече в родными, которые, как нам сказали, уже ждали нас за воротами «поселения». В еще был внутренний страх и одновременно нетерпение от появившейся, наконец, возможности узнать, что же там, снаружи, происходит. Каждый мечтал еще послужить стране, чем-нибудь пригодиться. И вдруг я увидел себя в тесной и темной каморке, и почему-то я точно знал, что меня, именно меня, здесь оставляют. Я бросился в железной двери и начал яростно стучать. Я пинал дверь, колотил кулаками, пытался пробить ее головой. Даже будучи уверенным, что все уже уехали, я продолжал биться в дверь камеры и горько плакал... Проснулся я от громкого стука в дверь моей квартиры. Долго не мог сообразить, где нахожусь, и поэтому открыл дверь не сразу. За ней стояли Мухтар, Сабит и Андрей. Лица у них были встревоженные, но, увидев меня, они просветлели. Ребята сказали, что зашли за мной по дороге на завтрак. IV После завтрака мы выехали в город. Сабит, как и обещал, поехал со мной. До Астаны было недалеко, около часу езды на автобусе. По дороге Сабит рассказал мне кое-какие подробности, до которых вчера разговор так и не дошел. Как оказалось, сейчас в Казахстане проживает около 25,5 миллионов человек, из них только 13 миллионов – казахстанцы. Хотя, как он уточнил, из 12,5 миллионов иностранцев почти половина родилась уже здесь, и они имеют казахстанское гражданство. Цифры, предупредил меня Сабит, очень приблизительные. Это данные переписи 2029 года. Но, как он объяснил, на период проведения переписи часть населения южных и особенно западных территорий либо скрывалась, либо выезжала за пределы страны. Это делалось для того, чтобы привести в соответствие одно из требований договора об аренде, согласно которому местное население (казахи и имевшие казахстанское гражданство на момент сдачи области в аренду, а также рожденные от них дети) должно составлять не менее 50 % от общего числа жителей той или иной орды. Перепись показала, что казахстанцев в стране чуть более половины, хотя тем, кто поездил по некоторым регионам, в это верится с трудом. Я спросил, куда делись еще 3 миллиона казахстанцев? Оказывается все, кто имел деньги, постепенно уехали из страны. Кстати, те, кто осуществляет руководство Казахстаном, находятся в Лондоне. Оттуда и управляют. Все, кто имеет долю в различных отраслях экономики, оставили дела на управляющих и спокойно живут в политически устойчивых, социально и экологически благополучных странах, где слывут богатыми людьми. Их дети, как правило, не были в Казахстане и знают о нем только то, что эта страна обеспечивает им высокий уровень жизни. Даже люди среднего достатка предпочитают жить за границей, в недорогих странах. Это теперь модно. Почти вся молодежь высшее образование получает за границей и, как правило, там остается. Почему, добавил Сабит, поймешь позже. Пенсионеров мало, не многие доживают до заслуженного отдыха. Рождаемость упала, в семье бывает, как правило, только один ребенок, два ребенка – редкость. Собственно в Акмолинской области, или, как сейчас говорят, в Казахской орде проживает 1 миллион человек, из которых 100 тысяч чиновники, 350 тысяч занято в различных сферах обслуживания, 50 тысяч – педагоги и врачи, 100 тысяч – самозанятые. Кроме этой, так сказать, активной части населения малого Казахстана, 300 тысяч – дети, 50 тысяч – пенсионеры, 50 тысяч – инвалиды, в том числе инвалиды детства, которых очень много. Безработных в стране нет, их зачислили в самозанятые. Сабит ругал всех absentee из прежней власти за то, что они, прекрасно понимая, как хорошо и комфортно жить в развитом демократическом государстве, не смогли, имея для этого все возможности, сделать Казахстан именно такой страной. Окончательно всё здесь разрушив, они просто переехали на готовенькое, бросив свой народ. Живя за границей, руководители страны понятия не имеют о том, что здесь творится, да это им и не интересно. Арендаторы исправно платят. Львиная доля вырученных от аренды денег из страны уходит, на оставшуюся часть содержится госаппарат, выплачиваются пособия и пенсии, часть уходит в счет долгов, которые страна наделала до 15 года, остальное – в печально знаменитый Фонд будущих поколений. Все школы и клиники частные, таким образом государство сняло с себя всякую заботу об образовании и здоровье населения. Сабит рассказал, что в Казахской орде ничего не производится, не выращивается, всё ввозится из соседних орд. Я молча слушал, думать об этом я буду потом, в одиночестве. Сначала надо убедиться, что рассказываемое стариками – правда. И я ждал, когда Сабит заговорит о том, как страна пришла к кабале. После час Х и чисток начался новый передел страны. Оказалось, многое уже было прибрано к рукам тех, кто находился в тот момент у власти, часть – продана иностранцам. Началась продажа земли. Торговать стали по-крупному: в ход пошли угодья и урочища, потом целые районы. Затем – продажа земли на границах в пользу приграничных государств. Власть придержащие хотели поделить страну на несколько орд и править самостоятельно. Народ, всегда смиренный, начал возмущаться. Но толку было мало. Лидеров-то в стране не осталось. Находящиеся за рубежом противники режима восстановили против этой авантюры мировую общественность. Тогда власти использовали запасной вариант. Они разработали так называемую программу «развития» регионов. Суть ее заключалась в том, чтобы сдавать в аренду не только аппетитные куски, но целые области с находящимися на их территориях депрессивными районами. Население успокоили, объяснив, что это лишь временная мера, притом такая, которая обеспечит приток финансов в регионы и их интенсивное развитие. Многие были согласны, потому что понимали, что наша власть сама ничего толком сделать не сможет. Надеялись на управленцев из развитых стран. Условия аренды разрабатывались без широкого обсуждения общественностью. Надежда оставалась на то, что в качестве консультантов были привлечены известные в мире эксперты. Позже нашими властями были объявлены как особые привилегии некоторые требования договоров аренды. Например, об установлении заработной платы казахстанским рабочим и служащим наравне с иностранными; о недопущении снижения численности местного населения ниже 50 %-го порога в каждом из регионов; обеспечение качественного образования и здравоохранения. С началом процесса переговоров по передаче земель Казахстана при ООН после 20-летнего перерыва возобновил работу Совет по опеке. Нет, тут что-то не так, такое даже представить невозможно, взять и просто отдать целую страну вместе с народом на полвека, думал я, слушая Сабита. Посмотрю телевизор, почитаю старые газеты, а потом сделаю выводы. Я становился подозрительным. В городе мы долго гуляли по улицам. Резало глаза то, что все надписи были на английском. Астану я узнавал и не узнавал. Многие места не изменились, но все выглядело таким-то потрепанным, обветшалым. Однако люди были одеты ярко и даже, как мне казалось, броско. По дорогам разъезжали красивые дорогие машины. На левом берегу уже не было многих зданий, которые некогда возводились с такой помпой. Я не увидел «Триумфа Астаны», Дома министерств. Сабит сказал, что они сгорели и уже давно, в 10-ые годы. Не было здания А; Орды, Казмунайгаза, но Байтерек устоял. Сабит предложил подняться на Байтерек. Я ответил, что и раньше-то там не был (какая нужда подниматься на 100 метров вверх, чтобы обозреть окрестности радиусом в полкилометра), а теперь и подавно не пойду. Вот если бы они построили огромный город в степи на многие километры вокруг, я бы поднялся, чтобы восхититься трудами рук человеческих. А сейчас, боюсь, зрелище будет слишком печальным. Что-то в городе было не так. Не было прежней помпезности, пусть показной. Несмотря на то, что стояла весна, в городе почти не было зелени, краски казались блеклыми. Улицы были не названы, а пронумерованы. Значит, не нашлись в народе герои и знаковые исторические личности, чьи имена можно было бы увековечить, назвав улицы и площади городов? Вот что еще поразило: было немноголюдно, как на улицах небольшого провинциального городка. Я поделился с Сабитом своими впечатлениями. Он сказал, что в городе в основном живут чиновники и работники сферы обслуживания. Все на работе, дети – в садах да школах. Население города составляет около полумиллиона человек. Он обещал отвести меня в людное место, на «Зеленый базар». Там, мол, я смогу увидеть самых разных людей. Перед базарной площадью толпился народ. Мы сели на лавочку. Было приятно видеть молодых людей и особенно детей. Я, оказывается, привык жить в окружении только стариков и теперь испытывал какое-то непонятное волнение оттого, что кругом бегали малыши, ходили молодые люди, женщины. У меня поднялось настроение. Мы решили пройтись, послушать, о чем люди говорят. Я вздрагивал от неожиданных звуков. На сотовых телефонах у молодежи были записаны взрывы, пулеметная очередь, свист летящей бомбы и «натуральные» звуки: раскат грома, рык тигра, нарастающий топот табуна, скрип снега. Странный вкус. Я поразился тому, что говорили на разных языках. Слышалась китайская, немецкая, русская, английская, узбекская речь. Казахский язык звучал, но вперемежку со словами других языков. Молодые казахи говорили между собой на «;оспа», в котором были перемешаны слова нескольких языков: казахского, английского, китайского и русского. Я вопросительно посмотрел на Сабита. Он сказал, что все учат английский и китайский языки, т.к. мечтают уехать на учебу за рубеж, и, скорее всего, уже не вернутся. Почему, спросил я, кто же здесь останется? Сабит не успел мне ответить, т.к. мы услышали шум, точнее крики и ругань. Сабит сказал мне, чтобы я не вмешивался, потому что пока во всем не разобрался. Подойдя к шумевшим, мы увидели, что три старика казаха в национальной одежде ругали молодых людей за то, что они говорят на английском, а не на казахском. Старики кричали, что у молодых нет ничего святого, что они готовы на все, лишь бы покинуть родину. Молодежь на ломанном казахском отвечала, что раньше надо было об этом думать, что старики сами в свое время равнялись на иностранцев, ничего толкового сделать не смогли, а теперь берутся учить молодых. Один долговязый парень кричал: «Вспомните свои идеалы и свои девизы: «НАН – б;рімізге хан» , «Ближе к телу – польза делу!», «Смеется тот, кто успеет сбежать!». Это что, любовь к родине?! А может, радение за свой кошелек и шкуру? Объясните! Вы, что ли, родину любили? Ну, так где она теперь, ваша родина? На этом базарном пятачке? Вы продали нас с потрохами на 50 лет вперед. Мы родились рабами из-за вашей тупости и продажности! Чего теперь хотите?». Да, они знали, куда бить. - Абсурд в том, - сказал мне Сабит, - что эти старики из числа тех, кто противостоял НАНу и его последователям, они – из колоний. Но молодым это без разницы. Они всех стариков валят в одну кучу. - Но они хотя бы разобрались, что к чему! Не надо много мозгов, чтобы понять, что как раз оставшиеся в стране, а тем более сидевшие в колонии, не имели отношения к аренде! - А как разобраться? Кто им объяснит? Совет директоров? Кстати, эти старики ходят сюда уже полгода, редко какой день пропуская. В спорах с молодыми они чаще всего проигрывают, но всё равно приходят и пытаются поговорить. |