Хрестоматия по тгп Радько. Хрестоматия по теории государства и права

• Название: Хрестоматия по теории государства и права
• Анкор: Хрестоматия по тгп Радько.doc
• Дата: 09.03.2017
• Размер: 3 Mb.
• Имя файла: Хрестоматия по тгп Радько.doc
• Тип: Документы; #3590
• страница: 42 из 73

Мысль о том, что с разрушением старых устоев тотчас же водворяется истинная свобода, принадлежит анархической, а не демократической теории. Отсюда она проникла в различного рода народнические уче­ния. В противоположность этому анархическому взгля­ду современные исследователи демократии единодуш­но признают, что как более поздняя и сложная форма политического развития она требует и большей зрело­сти народа. По существу своему ... демократия есть самоуправление народа; но для того, чтобы это само­управление не было пустой фикцией, надо, чтобы на­род выработал свои формы организации. Это должен быть народ, созревший для управления самим собою, сознающий свои права и уважающий чужие, понима­ющий свои обязанности и способный к самоограниче­нию. Такая высота политического сознания никогда не дается сразу, она приобретается долгим и суровым опытом жизни. И чем сложнее и выше задачи, которые ставятся пред государством, тем более требуется для этого политическая зрелость народа, содействие луч­ших сторон человеческой природы и напряжения всех нравственных сил.

Но эти же условия осуществления демократии вытекают и из другого ее определения как системы сво­боды, как политического релятивизма. Если демократия открывает широкий простор свободной игре сил, прояв­ляющихся в обществе, то необходимо, чтобы эти силы подчиняли себя некоторому высшему обязывающему их началу. Свобода, отрицающая начала общей связи и солидарности всех членов общения, приходит к само­уничтожению и разрушению основ государственной жизни.

Наконец, те же требования известной высоты нрав­ственного сознания народа вытекают и из свойствен­ного демократии стремления к равенству. Подобно страсти к свободе, и страсть к равенству, если она приобретает характер слепого стихийного движения, превращается в «фурию разрушения». Только подчи­няя себя высшим началам, и равенство, и свобода ста­новятся созидательными и плодотворными основами общего развития.

Вот почему сторонники демократии на всех язы­ках и в самых разнообразных вариантах повторяют одну и ту же мысль: демократия невозможна без вос­питания народа, без поднятия его нравственного уров­ня. И не следует ли признать знаменательным, что именно у английских писателей, которые в прошлом своей страны имеют пример особливо закономерного и последовательного развития демократического строя, повторяется сейчас старая мысль Лавеле о значении для демократии глубокого религиозного чувства. Не удивительно, если у тех же сторонников демократии мы находим решительно выраженное утверждение, что «истинной демократии еще нет», что демократия все еще остается задачей, подлежащей осуществлению, «проблемой будущего», что современные демократии нуждаются в глубочайшей реформе для того, чтобы выйти на «прямой путь».

Степень отдаленности современных демократий от демократического идеала познается в особенности в одном очень существенном пункте, а именно в вопро­се о фактическом осуществлении народовластия [...]. И действительно, в демократиях с естественной необ­ходимостью над общей массой народа всегда выдвига­ются немногие, руководящее меньшинство, вожди, направляющие Общую политическую жизнь. Это дав­но замеченное и притом совершенно естественное явление, что демократия практически всегда перехо­дит в олигархию, в правление немногих. Новейше исследование Брайса дало убедительнейшие подтве] ждения этому старому наблюдению ...

Брайс подтверждает, что, и вообще говоря, «демо! ратия не имеет более настойчивого и более коварно] врага, чем власть денег». И неудивительно, если ск< рее остроумный, чем основательный критик демокр; тии Шпенглер делает вывод, что «при посредстве д нег демократия уничтожает самое себя»...

Демократия имеет некоторые бесспорные преим; щества, но она имеет и свои неистребимые недоста ки, — вот что говорит современная политически мысль, сменившая религиозное отношение к демо] ратии научным.

Но этого мало. Современная наука должна призна-и еще одно очень существенное положение, на которс мы должны теперь остановиться. И там, где демократ» существуют уже многие десятки лет, где они прояви/ способность противостоять величайшим опасностям обнаружили удивительную доблесть граждан, как эг, было во времена недавней мировой войны, они пер живают сейчас какое-то внутреннее недомогание, и пытывают какой-то серьезный кризис. Весьма знам нательно, что автор одного из самых значительных н вейших трудов о демократии Гирншоу озаглавил сво книгу характерным обозначением: «Демократия на ра путье», а другой, еще более компетентный исследов тель, Брайс, в конце своего труда приходит к вывод что демократия находится теперь в положении «пути: ка, который, стоя на опушке большого леса, видит пр< собою несколько тропинок, расходящихся при их уд лении, и не знает, какая из них выведет его». Эти заклл чения чрезвычайно знаменательны. В противополо; ность политическому оптимизму недавнего прошлог когда казалось, что демократия есть нечто высшее окончательное, что стоит только достигнуть ее, и в< остальное приложится, теперь приходится признать, ч демократия, вообще говоря, есть не путь, а только ра путье, не достигнутая цель, а проходной пункт ...

Я думаю, что в этом ощущении и сознании пол жения, к которому привела современная демократи как распутья, заключается весьма глубокая интуиция, весьма тонкое восприятие самого существа демокра­тии. Поскольку демократия есть система свободы, есть система политического релятивизма, для которого нет ничего абсолютного, который все готов допустить, — всякую политическую возможность, всякую хозяй­ственную систему, лишь бы это не нарушало начала свободы, — она и есть всегда распутье; ни один путь тут не заказан, ни одно направление тут не запрещено. Над всей жизнью, над всей мыслью господствует прин­цип относительности, терпимости, широчайших допу­щений и признаний. «Современные общества, — гово­рит Гюи-Гран, — представляют собою открытые дома, все влияния в них могут вступить между собою в борь­бу, все возможности осуществиться». Или, как выра­жает ту же мысль Гасбах, «демократия есть как бы пустое пространство, в котором могут развиться самые разнообразные политические стремления, в предполо­жении, что их носители находятся в большинстве». Все это лишь различные формы одной и той же мысли.

Да, демократия всегда есть распутье, есть система релятивизма, система открытых дверей, расходящихся в неведомые стороны дорог. И если в наши дни это чувствуется с такой яркостью и осязательностью, то именно потому, что среди народов, живущих под влас­тью демократии, стали обнаруживаться стремления оставить распутье и выйти на какой-либо твердый путь. Говоря иными словами, система свободы и свободной игры жизненных интересов и сил, система открытых дверей и неопределенных возможностей как бы утоми­ла людей и не удовлетворяет их более. Этого нельзя, конечно, сказать о всех; но что весьма значительные группы в современных демократиях выражают недо­вольство и жаждут перемен, это — общеизвестный факт.

ПЕТРАЖИЦКИЙ ЛЕВ ИОСИФОВИЧ

(1004-1031)
Ученый-юрист, основатель психологической шко­лы права. Его учение стало непосредственной предпосылкой возникновения социологической юриспруденции и других новейших социолого-психологических концепций права в Европе. Основные произведения: «Теория права и государ­ства в связи с теорией нравственности», «Введение в изучение права и нравственности. Эмоциональ­ная психология», «Очерки философии права», «Права добросовестного владельца на доходы с точки зрения догмы и политики гражданского права».


| К вопросу об определении понятий права и нравственности

(научный смысл и значение уеления этических явлений на императивно-атрибутивные (право) и чисти императивные (нравственность))

Пвтражицкой П.И. Теория государства а права в спав с теорией нравственности

Как видно из предыдущего изложения, установлен­ное деление этических явлений на два вида и соответ­ственное определение понятия права представляют самостоятельную классификацию явлений, независи­мую от принятого в юридических сферах словоупот­ребления и коренным образом с ними расходящуюся. Значительно ближе эта классификация к той, бессоз­нательной, классификации, которая имеется в обыден­ном, общенародном словоупотреблении. Вообще мож­но сказать, что общенародный язык, в отличие от про­фессионального юридического, проявляет тенденцию применять слово «право» в тех случаях, когда имеется императивно-атрибутивное, правовое в нашем смыс­ле, сознание, и сообразно с этим «право», как слово народного языка, имеет, так же как и наш термин «пра­во», несоизмеримо более обширный смысл, чем то же слово «право», как слово профессионально — юриди­ческого языка. Ближайшее исследование тенденций общенародного применения слов «право» и «нрав­ственность», «нравственный» и т. д. обнаружило бы, впрочем, и некоторые несовпадения с соответственной предложенной выше терминологией. Главное несовпа­дение состоит в том, что по отношению к тем бесчис­ленным этическим переживаниям, которые по нашей терминологии относятся к интуитивному праву, обы­денное словоупотребление применяет безразлично то слово «право», то слово «нравственный» или соединя­ет вместе оба выражения: «я имею нравственное пра­во», «он не имеет нравственного права» и т. п. В этом отношении, т. е. поскольку в таких случаях применяет­ся и слово «нравственный», обыденный язык прибли­жается к привычным воззрениям юристов, которые то, что по нашей терминологии относится к интуитивному праву, относят, когда они по какому либо поводу на него наталкиваются, к нравственности; поскольку же обы­денный язык все-таки в таких случаях применяет и слово «право», это соответствует нашей терминологии. Но как совпадение в общем нашей терминологии с жи­тейским словоупотреблением, так и указанные и дру­гие возможные (и даже психологически неизбежные вследствие свободы и неустойчивости обыденного язы­ка, склонности к метафорам и пр.) случаи несовпаде­ния не имеют с научно-классификационной точки зре­ния никакого значения. Полное совпадение образован­ного класса и классового понятия с каким бы то ни было, профессиональным или общенародным, словоу­потреблением вовсе не означало бы не только научно­сти, но даже фактической удачности подлежащей клас­сификации; и точно так же несовпадение с таким или иным словоупотреблением ничего не доказывает про­тив подлежащей классификации. Сознательно-научное образование классов и классовых понятий должно сообразоваться не с указанием такого или иного язы­ка, т. е. исторически бессознательно сложившихся привычек называния, а с задачами познавания и объяс­нения явлений, в частности с задачами образования правильных научных теорий, т. е. таких учении о клас­сах явлений, в которых утверждаемое и объясняемое связано логически или причинно со специфическою природою (специфическим отличием, сШТегеппазресШса) образуемых классов.

Именно с этой задачей было сообразовано преды­дущее образование высшего класса, общего рода, под именем этических явлений и деление этого класса по характеру подлежащих этических эмоций на два под­класса, на два вида: 1) императивно — атрибутивные этические явления с принятием для них в качестве термина имени «право», 2) чисто императивные эти­ческие явления с принятием для них в качестве терми­на имени «нравственность».

Таким образом, установленные понятия вполне сво­бодны от словотолковательнаго характера (каковой при­суще другим попыткам определения права и нравствен­ности); они не имеют в виду определить, что значат, что обнимают собою слово «право» и слово «нравствен­ность» в области того или иного словоупотребления.

Поэтому, между прочим, и такие возражения про­тив предлагаемых классов и классовых понятий, кото­рые бы исходили из привычки возражающего или кого-либо другого называть иначе такие или иные объекты образованных классов, например, называть разные им­перативно — атрибутивные явления не правом, а ина­че, некоторые «нравственностью», другие «нравами», третьи «религиозными заповедями» и т. д., не были бы серьезными и научными возражениями. Сюда, напр., относятся возражения, что такие то, относимые нами к праву, явления — «несомненно не право», а «нрав­ственные нормы» или «правила обращения в обще­стве», и что, таким образом, предлагаемое нами поня­тие права содержит в себе смешение права с нрав­ственностью, общественными нравами и проч. Такие возражения не соответствовали бы природе и смыслу оспариваемого и задачам и смыслу научной классифи­кации, а выражали бы только наивную веру в слова и привычки называть или не называть известные объек­ты известным именем, как нечто, определяющее при­роду подлежащих объектов, так что иное название было бы противно их природе.

К той же категории относились бы сомнения и возражения такого рода, что предлагаемые понятия не содержать в себе указания отличительных при­знаков права, ибо такие то явления, относящаяся к нравственности или к общественным «нравам», тоже имеют императивно-атрибутивную природу и т. д. ответы на эти и т. п. возражения с точки зрения уста­новленной классификации простой: ведь все то, что имеет императивно-атрибутивную природу, по уста­новленной классификации, следует относить к соот­ветственному классу; таков именно смысл научной классификации (в отличие от словотолковательных определений). Вообще споров и сомнений по поводу общности и отличительности признаков установлен­ных нами классов и классовых понятий не может быть. Ибо к соответственным классам, по смыслу научной классификации, относится только то, что обладает подлежащими признаками, так что все под­лежащие объекты неизбежно должны иметь подлежа­щие признаки, эти признаки неизбежно общие; с другой стороны, к этим классам относится все то, что обладает этими признаками, так что за пределами класса и классового понятия остается только отлич­ное от объектов данного класса; установленные при­знаки неизбежно отличительные признаки. Обычные теперь споры об общности и отличительности призна­ков предлагаемых понятий объясняются их словотол-ковательной природой, тем обстоятельством, что ре­шается задача найти общие и отличительные призна­ки всего того, что исследователи привыкли называть так то, напр., правом, нравственностью и т. д.; отно­сятся разные объекты к классу или исключаются из него не по их объективным свойствам, а по привыч­кам называния; здесь не только возможны сомнения об общности и отличительности признаков, приписан­ных всему, называемому одним именем, но даже иног­да можно наперед предсказать, что общих и отличи­тельных признаков объектов подлежащей группы во­обще никогда не будет найдено, ибо их, кроме общно­сти и отличительности имени, не существует. Слова, существующие привычки называния, могут играть роль не при образовании классов и классовых поня­тий и их обосновании или оспаривании, а только в области образования или подыскания удобных имен для образованных классов. Вместо образования новых имен для образованных нами двух классов этических явлений мы предпочли заимствовать существующие и в общенародном языке (хотя и не в профессиональ­но-юридическом словоупотреблении), вообще, так применяемые слова («право» и «нравственность»), что имеется приблизительное совпадение. Если кто не со­гласен с избранием в качестве терминов этих слов, а считает более подходящими иные какие-либо иные термины, то возможно обсуждение этого вопроса; но только следует понимать, что дело идет о словах, а не о существе дела, не о научной уместности и оправда­нии образования соответственных классов и понятий (могущих быть без изменения существа дела назван­ными как угодно, хотя бы и буквами а и Ь или цифра­ми 1 и 2, или остаться без всякого особого названия).

Научная оценка по существу деления этических переживаний на два вида по характеру этических эмоций, т. е. принятая атрибутивной природы подлежа­щих эмоций долга за отличительный признак (аШегепиа зресШса) одного вида (права), чисто императивной природы подлежащих эмоций долга за отличительный признак другого вида (нравственности), должна касать­ся годности этого деления, как средства и базиса для добывания научного света, для правильного познания и объяснения явлений. Если с предлагаемыми класси­фикационными признаками связаны и ими объясня­ются (или с помощью их могут быть предвидены де­дуктивно и открыты) такие или иные дальнейшие ха­рактерные особенности образованных классов, могут быть установлены такие или иные законы (тенденции), специально относящиеся к установленным классам (им адекватные), то деление научно оправдано, и чем обиль­нее подлежащий научный свет, тем выше научная ценность этого деления.

Уже из предыдущего изложения видно, что с атри­бутивною природою правовых эмоций, с одной сторо­ны, с чисто императивной природою нравственных эмоций, с другой стороны, связаны и ими объясняют­ся соответственные различия в области интеллектуаль­ного состава правовых и нравственных переживаний и в области подлежащих проекций. В области право­вой психики имеется соответствующее императивно-атрибутивной природе правовых эмоций осложнение интеллектуального состава, состоящее в двусторонно-сти, парности субъектных представлений (субъекты обязанности—субъекты права) и объектных (объекты обязанности—объекты права), в отличие от нравствен­ности, интеллектуальный состав которой в этом отно­шении беднее, проще, имеет не парный, а простой, односторонний характер (только субъекты обязаннос­тей, только объекты обязанностей, без субъектов и объектов притязаний). Точно так же иной, тоже ослож­ненный, двусторонний, парный характер имеют пра­вовые эмоциональные фантазмы, проекций, в отличие от нравственных, односторонних. Нормы права пред­ставляются с одной стороны обременяющими, с дру­гой стороны наделяющими, нормы нравственности только обременяющими. В нравственности имеются только односторонние обязанности, в праве— двой­ственные связи между двумя сторонами, долги одних, активно закрепленные за другими, правоотношения, представляющие для одних обязанности, для других права. С этими различиями в интеллектуальном соста­ве и в характере проекции связаны и ими объясняют­ся, далее соответственные различия во внешних фор­мах отражения и выражения правовых и нравствен­ных переживаний, в структуре соответственных выражений народных языков, форм изложения со­ответственных памятников и проч. В свойственном пра­вовой эмоционально-проекционной психике закрепле­ния долга одного за другим мы нашли, далее, свет для объяснения непонятных для современного правоведе­ния характерных явлений правовой символики, сим­вола связывания рук—держания, подачи руки и иных длинных предметов, символов крови, дыхания, вруче­ния документа и т. д. Между прочим, уже само явление установления обязанностей путем договора, акта, со­стоящего из предложения (оферты) и принятая (акцеп­та), представляет характерное для права, чуждое нрав­ственности, явление, объясняющееся, атрибутивною природою подлежащей этики и представляющее акт предложения долга для закрепления, с одной стороны, акт закрепления за собою предлагаемого, с другой стороны. То же относится к разным другим актам, направленным на такое или иное изменение правоот­ношений, к т. н. юридическим сделкам, представляю­щим распоряжения правовыми обязанностями—пра­вами, к уступке своих прав, т. е. долгов других, третьим лицам (за вознаграждение или безвозмездно) и иным актам распоряжения чужими обязанностями, как сво­им добром, что в нравственности немыслимо, и т. д.